Глава 6
В воскресенье вечером преподобный Дон Т. Спейтс осторожно, чтобы не помять брюки и итальянскую рубашку ручной работы, усадил свое тучное тело в кресло для макияжа. Под его тушей заскрипела и заскулила обивочная кожа. Он медленно опустил голову на подголовник. Ванда терпеливо ждала, держа наготове накидку.
– Сегодня сделай меня красавцем, Ванда, – сказал преподобный Спейтс, закрывая глаза. – Сегодня великое воскресенье. По-настоящему великое.
– Вы будете выглядеть на все сто, преподобный, – пробормотала Ванда, надевая на него накидку, застегивая ее и поправляя в районе шеи.
Успокоительно застучали бутылочки, запорхали кисточки и зашептали щетки. Особое внимание следовало сосредоточить на пигментных пятнах, сосудистых звездочках и сетках на щеках и носу. Ванда была мастером своего дела и знала, что ее высоко ценят. А преподобного, несмотря на то, что о нем болтали разную ерунду, считала человеком порядочным и весьма симпатичным.
Его лицо она обработала быстро и успешно, над ушами же корпела с особым старанием. Они были слишком красные и оттопырены чуть более допустимого. Порой, когда преподобный стоял на сцене, освещенной сзади, его уши горели, будто отлитые из ярко-алого стекла. Дабы скрыть эту красноту, Ванда сначала покрывала их толстым слоем крема, на три тона более темного, чем лицо, а в самом конце густо напудривала. Лишь после этого они смотрелись более или менее сносно.
Поглаживая и похлопывая уши клиента, Ванда поглядывала на монитор, подключенный к камере, которая была направлена на преподобного. Порой макияж, кажущийся безупречным в действительности, на экране смотрится жутко неестественно. Преподобный должен был представать перед телезрителями в безукоризненном виде.
Ванда маскировала его подобным образом дважды в неделю. По воскресеньям, перед проповедью, которую передавали по телевидению, и по пятницам, перед съемками ток-шоу на кабельном христианском канале.
Нет, честное слово: преподобный был весьма славный человек.
* * *
Преподобный Дон Т. Спейтс успокоился и расслабился в умелых и ласковых руках Ванды. Годик выдался не из легких. Враги так и норовили отравить ему жизнь: нещадно поливали его грязью, коверкали всякое его слово… Стараниями атеистов-левых даже его проповеди подвергались теперь гнусным нападкам. Ужасно, когда духовное лицо должно страдать лишь потому, что говорит святую правду. Да, конечно, однажды с ним приключилась маленькая неприятность. В мотеле, с двумя проститутками. Вруны-безбожники чуть не сошли с ума от радости. Но ведь плоть слаба, об этом не раз говорила даже Библия. В глазах Иисуса мы все безнадежные грешники. За свой проступок Спейтс попросил прощения, Господь услышал его и помиловал. Лицемерные же и злобные люди прощают с трудом, если вообще на это способны.
– Теперь зубы, преподобный.
Спейтс открыл рот, и умелые руки Ванды нанесли на поверхность его зубов специальную жидкость, благодаря которой на телеэкране они казались жемчужно-белыми, точно ворота в рай.
Потом Ванда принялась за его жесткие оранжеватые волосы, торчавшие в разные стороны, и вскоре они послушно улеглись в прическу, а благодаря специальному спрею и пудре стали более темными – благородно рыжими.
– Руки, преподобный…
Спейтс вытащил из-под накидки веснушчатые кисти и положил их на маникюрный столик. Руки всегда волновали его больше всего прочего. Они должны были выглядеть идеально, поскольку служили своего рода помощниками голоса. Плохо размазанный крем на пальце, который запросто могла обнаружить камера, грозил свести на нет все, что он старался передать людям.
На руки ушло пятнадцать минут. Ванда вычистила грязь из-под ногтей, отшлифовала их, удалила заусеницы и кутикулы, покрыла ногти прозрачным лаком и в последнюю очередь намазала руки кремом, благодаря которому они стали менее морщинистыми и такого же цвета, как лицо.
Еще один внимательный взгляд на монитор, пара последних нежных шлепков, и Ванда отошла на два шага в сторону.
– Готово, преподобный.
Она повернула к нему экран. Спейтс изучил свое изображение – лицо, глаза, уши, губы, зубы и руки.
– А что это за пятно на шее, а, Ванда? Ты не обратила на него внимания. Опять.
Прикосновение спонжа, взмах кисточки, и пятна как не бывало. Спейтс крякнул от удовольствия.
Ванда сняла с него накидку и вновь отошла. Помощник Спейтса, Чарльз, тотчас подскочил с пиджаком. Преподобный расставил руки, и Чарльз надел на него пиджак, одернул рукава, поправил лацканы, смахнул соринки и завязал галстук.
– А туфли, Чарльз?
Тот тут же нагнулся и на всякий случай провел тряпкой по туфлям Спейтса.
– Который час?
– Без шести восемь, преподобный.
Читать проповедь в воскресенье вечером – в так называемый телевизионный «прайм-тайм» – Спейтс решил много лет назад. Он назвал свою передачу «Вечерние часы Господа». Все в голос предрекали ему провал, полагая, будто зрители предпочтут его проповеди передачи и занятия поинтереснее. Однако Спейтс не ошибся и до сих пор выступал в тот же день и в то же время.
Сопровождаемый Чарльзом, он направился из гримерной к сцене и вскоре услышал голоса тысяч правоверных, рассаживавшихся в соборе, в котором и проходили съемки двухчасовых «Вечерних часов Господа».
– Остается три минуты, – шепнул Чарльз ему на ухо.
Спейтс приостановился за кулисами и глубоко вздохнул. На экранах появились обращения к публике, и она мало-помалу притихла. Время приближалось.
Спейтс почувствовал, как божественные силы наполняют всю его сущность святым духом. Он обожал эти последние минуты перед проповедью; ничто на свете не шло с ними ни в какое сравнение. Казалось, в нем разгорается огонь, а душа поет в предвкушении великой радости.
– Народу много? – шепотом спросил он у Чарльза.
– Процентов шестьдесят.
В сердце Спейтса, переполненное ликованием, будто вонзили холодный нож. Шестьдесят процентов… На прошлой неделе было семьдесят. А полгода назад люди по полвоскресенья стояли в очереди, и далеко не всем хватало билетов. Увы, после неприятности в мотеле доходы с проповедей сократились вдвое, телеаудитория уменьшилась на сорок процентов, а скоты с кабельного христианского канала подумывали закрыть ток-шоу «Америка за круглым столом». «Вечерние часы Господа» переживали худшие за тридцать лет своего существования времена. Если в ближайшем будущем финансовое положение не улучшится, Спейтс будет вынужден нарушить обязательства по проекту «Прикоснись к Иисусу», благодаря которому он собрал на постройку этого храма средства с сотен тысяч верующих.
Преподобный вернулся мыслями к встрече с лоббистом Букером Кроули, состоявшейся несколькими часами ранее. С нынешним предложением лоббиста привел к Спейтсу не иначе сам Господь. Если все пойдет, как надо, в скором времени его дела, в том числе и финансовые, благополучно поправятся. Креационизм против эволюции – этот спор давно устарел и не сулил перемен к лучшему, особенно в наши дни, когда конкурентов-проповедников на телевидении развелось, как грязи. Но идея Кроули радовала новизной и обещала немалые прибыли. Не извлечь из нее выгоду в столь трудные времена было бы просто глупо.
– Пора, преподобный, – послышался сзади негромкий голос Чарльза.
Вспыхнули лампы, и публика разразилась приветственными возгласами, когда преподобный Спейтс, склонив голову и вскинув сложенные вместе руки, появился на сцене.
– Любимые часы Господа! – объявил он своим звучным густым басом. – Любимые часы Господа! Любимые часы Господа – вечерние!
Резко остановившись посередине сцены, Спейтс поднял голову и протянул руки вперед, будто о чем-то моля публику. Его пальцы слегка дрожали. А слова раскатывались по всему собору.
– Приветствую всех вас от имени нашего Господа и Спасителя, Иисуса Христа!
Гигантский собор опять взорвался одобрительными криками. На экранах высвечивались надписи, побуждающие толпу без стеснений выражать свой восторг. Преподобный опустил руки, и снова воцарилась тишина, будто в ночном лесу после сильной грозы. Он вновь склонил голову и произнес негромким смиренным голосом:
– «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».
Он медленно поднял голову, стоя к прихожанам вполоборота, и вскинул руку.
– «В начале сотворил Бог небо и землю». – Каждое слово звучало из его уст так, что заставляло верующих трепетать от благоговения. – «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…» – Он многозначительно помолчал и втянул в легкие побольше воздуха. – «…И Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет!» – прогремел его удивительный голос. Секундное молчание, и произнесенное волнующе тихо, почти шепотом: – «И стал свет».
Спейтс подошел к самому краю сцены и улыбнулся прихожанам открытой улыбкой.
– Каждому известны эти первые слова «Бытия». В них, как ни в каких других из заученных нами строк, заложен глубочайший смысл. Слова эти ясны и однозначны. Ибо изречены Господом Богом, друзья мои. Господь рассказывает нам своими словами о том, как он сотворил вселенную.
Он прошелся, будто в раздумье, по краю сцены.
– Как вы отреагируете, если я сообщу вам, что правительство тратит деньги налогоплательщиков, заработанные кровью и потом, на то, чтобы доказать несправедливость Божьих слов? – Он резко повернулся и обвел внимательным взглядом притихшую паству. – Поверите вы мне или нет?
По толпе собравшихся пробежал шепоток.
Спейтс достал из кармана пиджака листок бумаги и потряс им в воздухе.
– Вот, пожалуйста! – воскликнул он неистово взвившимся голосом. – Буквально полчаса назад я скачал это из Интернета!
Толпа заволновалась.
– Что же я узнал? Что наше правительство потратило сорок миллиардов долларов, дабы доказать несправедливость «Бытия»! Сорок миллиардов долларов ваших денег пошли на осквернение самой святой книги Ветхого Завета! Вот что творится в нашей стране, друзья мои! Идет безбожно-атеистическая война против христианства! Это ужасно… Ужасно!
Он снова прошелся по краю сцены, комкая лист бумаги и сжимая его в кулаке.
– Тут говорится о том, что в Аризоне соорудили машину, названную «Изабелла». Многие из вас, конечно, наслышаны о ней.
Толпа зашумела, подтверждая слова преподобного.
– Наслышан и я, – сказал он. – Мне казалось, что это очередной пустой каприз наших властей, но недавно я убедился в том, что правительство преследует вполне конкретную цель.
Он внезапно остановился и повернулся к прихожанам.
– Цель эта, друзья мои, – подтвердить теорию так называемого Большого Взрыва. Да-да, теорию! Тут опять фигурирует это жуткое слово.
Теперь его голос был исполнен презрения.
– Суть Большого Взрыва заключается в следующем: тринадцать миллиардов лет назад крошечная точка в космосе ни с того ни с сего взорвалась, и появилась целая вселенная. Без малейшего Божьего участия. Да, вы услышали меня правильно: эта теория утверждает, что Бог вообще не участвовал в сотворении мира. Именно так смотрят на появление всего существующего атеисты.
Спейтс подождал, пока негодующая толпа успокоится, и снова потряс в воздухе мятым листком.
– Вот о чем здесь написано, дорогие мои! Только вообразите! Целый Интернет-сайт, сотни страниц, посвященных сотворению вселенной, – и ни единого упоминания о Боге!
Толпа вновь завозмущалась.
– Теория Большого Взрыва – это примерно то же самое, что утверждение: наши прапрапрадеды были обезьянами. Или заявление: многообразие жизни возникло благодаря случайной перестройке молекул в лужице грязи. Словом, эта теория – одна из многочисленных теорий безбожников, антихристиан и воспевателей эволюции, однако она более опасна, чем прочие. Гораздо более опасна.
Поворот, нервные шаги.
– Потому что эта теория отвергает идею о создании вселенной Творцом. Иными словами, «Изабелла» – прямое нападение на христианскую веру. Теория Большого Взрыва утверждает, что наша прекрасная, совершенная, сотворенная Богом вселенная возникла сама собой, неожиданно, по чистой случайности. Тринадцать миллиардов лет тому назад. Однако одной антихристианской теории им мало. Теперь они расходуют сорок миллиардов долларов на то, чтобы доказать ее!
Он опалил публику горящим взглядом.
– Может, пора потребовать с вашингтонских грамотеев такую же сумму? Пусть выделят и нам сорок миллиардов, и мы докажем им истинность «Бытия»! Как вы посмотрите на такое предложение? Тогда либералы в Вашингтоне, эти профессиональные ненавистники Иисуса, от гнева заскрежещут зубами! Так, что пена пойдет изо рта! И, наконец, перестанут отделять церковь от государства! По их милости об Иисусе перестали говорить в школах, их стараниями из зданий суда исчезли десять заповедей! Они выступают против рождественских елок и вертепов, плюют на самое святое – нашу веру. А потом они же, эти безбожники, не задумываясь пускают наши с вами деньги на доказательство того, что Библия – ложь, что вся наша христианская религия – пустая выдумка…
Поднялся гомон. Некоторые из прихожан вскочили с мест, их примеру последовали другие, а минуту спустя вся паства стояла на ногах. Голоса слились в единый рев протеста.
Экраны были выключены. Сейчас их помощь не требовалась.
– Идет война против христианства, друзья мои! Смертельная война, а деньги на ее финансирование собирают с нас! Неужели же мы позволим им оплевывать Иисуса Христа, да еще и за наш с вами счет?
Преподобный Дон Т. Спейтс резко остановился посреди сцены и, тяжело дыша, взглянул на бурлящую публику, собравшуюся в огромном соборе в Вирджиния-Бич. Реакция толпы поражала. Он слышал, видел и чувствовал горячую растущую волну праведного гнева. От всеобщей ярости, казалось, потрескивает воздух. Спейтс не верил своим ушам и глазам. Всю свою жизнь он бросал огромные камни, а на сей раз швырнул настоящую гранату. Свершилось то, о чем он молил и мечтал, чего так упорно искал.
– Слава Господу и Иисусу Христу! – прокричал преподобный, вскидывая руки, глядя на блестящий потолок и опускаясь на колени. – Господи Иисусе! – Его голос звучал громко и слегка дрожал. – С твоей светлой помощью мы защитим Отца твоего от грязных нападок. Мы уничтожим адскую машину и покончим с богохульством, нареченным «Изабелла».
