Глава 54
Форд чувствовал, как по его голове стекают ручейки пота. В центре управления становилось нестерпимо жарко, несмотря на то что кондиционеры работали на полную катушку. «Изабелла» пела, стены вибрировали. Форд взглянул на Кейт. Все ее внимание было приковано к визуализатору.
Когда вселенная достигнет состояния максимальной энтропии, то есть когда наступит «тепловая смерть», тогда прекратятся все вычислительные операции. А я умру.
– Это неизбежно? Или есть способ предотвратить такой исход? – спросил Хазелиус.
Ответ на этот вопрос вам и предстоит найти.
– Получается, это и есть конечная цель бытия? – произнес Форд. – Избежать загадочной «тепловой смерти»? Звучит, как выдумка писателя-фантаста.
Спастись от «тепловой смерти» – всего лишь шаг на длинном пути.
– Пути к чему? – спросил Хазелиус.
Пути, во время которого вселенная успеет полностью подготовиться к конечному состоянию.
– Какому состоянию?
Не знаю. Ни вы, ни даже я не можем и представить, каково оно будет.
– Ты говоришь, во время этого пути вселенная успеет полностью подготовиться, – сказал Эдельштайн. – Сколько на это уйдет времени?
Количество лет, равное десять факториал, возведенный в степень десять факториал с итерацией десять в восемьдесят третьей степени, причем полученный результат следует возвести в степень своего факториала с итерацией десять в сорок седьмой степени:
(10!↑↑1083)[(10!↑↑1083)!↑↑1047]
Потом мироздание найдет ответ на главный вопрос.
– Но ведь это невообразимо долго!
Да, на ваш взгляд. А для бесконечности – капля в море.
– Будет ли место в этой твоей прекрасной новой вселенной моральным и этическим устоям? – спросил Форд. – А свободу и прощение грехов люди получат?
Повторю еще раз: раздельность – всего лишь иллюзия. Люди – все равно, что клетки в организме. Клетки отмирают, а организм живет дальше. Ненависть, жестокость, войны, геноцид – все это, как аутоиммунная болезнь, отнюдь не то, что вы именуете злом и грехом. Единение и его осознание, которые я предлагаю, подразумевают широкий простор для добродетели, где альтруизм, милосердие и заботливость играют наиважнейшую роль. Судьба всех вас – одна судьба. Человечество или полностью умрет, или выживет. Помилован не будет никто, потому что нет пропащих. И прощать некого, потому что никого ни в чем и не обвиняют.
– А как быть с обещанием лучшей жизни после смерти?
Ваши разнообразные представления о небесах весьма наивны.
– Всякая вера в спасение после жизни довольно наивна.
Духовная завершенность, которую я вам предлагаю, несравнимо грандиознее любых небесных царств.
– А душа? Существование бессмертной души ты отрицаешь?
– Уайман, довольно! – прокричал Хазелиус. – Ты тратишь массу драгоценного времени на теологические рассуждения!
– Прошу прощения, но мне кажется, все эти вопросы жизненно важные, – сказала Кейт. – Их непременно зададут нам, и лучше бы знать ответы.
«Нам? – подумал Форд. – Интересно, кого она имеет в виду?»
Информация не исчезает. Когда умирает тело, накопленные этой жизнью данные изменяют структуру и форму, но не пропадают. Смерть – всего лишь информационное перемещение. Не бойтесь ее.
– Что же теряется со смертью? – спросил Форд. – Индивидуальность?
Не задумывайтесь и не горюйте о потерях. Из острого чувства индивидуальности, столь необходимого для эволюции, вытекает множество свойств человеческого существования, хороших и плохих. Страх, боль, страдание, одиночество, равно как и любовь, счастье, сопереживание. Поэтому вам и надлежит расстаться со своим биохимическим существованием. Тирания плоти уйдет, останется лишь то, что вы захотите взять с собой, – любовь, счастье, заботливость и альтруизм. Все отрицательное исчезнет.
– Значит, тебе не по вкусу мысль о том, что бессмертие может быть неким образом дано за счет небольших квантовых флуктуаций, которые генерируются, например, моим существованием, – с сарказмом произнес Форд.
Большое утешение вам принесет новое видение жизни. Информация во вселенной умереть не может. Ваши поступки, воспоминания, печали – ничто не забудется. Вы как индивидуальности потеряетесь в потоке времени, ваши молекулы смешаются. Однако сведения о том, кем вы были, чем занимались, как жили, навсегда останутся в универсальном операционном центре.
– Прости, но это всеобщее существование при «универсальном операционном центре» кажется слишком уж механистическим и бездушным.
Тогда дай этому иное имя. Допустим, назови его мечтой, желанием, чаянием, раздумьем. Все, что тебя окружает, часть невообразимо масштабного и прекрасного вычислительного процесса – все, начиная ребенком, который пытается произносить первые слова, и заканчивая звездой, падающей в черноту. Наша вселенная – восхитительная и непрерывная операция подсчета, которая, основываясь на единственной аксиоме великой простоты, длится вот уже тринадцать миллиардов лет. Так что мы с вами не создаем ничего принципиально нового. Когда вы переместите свое ограниченное плотью мышление на следующий уровень, сами начнете управлять операционными процессами. Тогда и увидите их красоту и совершенство.
– Если все вокруг – вычислительная операция, тогда зачем вообще нужен ум? И мозг?
Разум существует везде, даже в неодушевленном мире. Гроза – гораздо более сложное явление, чем человеческий мозг.
– У грозы нет сознания. А человек осознает, что он – это он. Разница между ними огромная, и это очень важно.
По-моему, я объяснил, что осознание себя – это иллюзия, признак эволюции.
– Но погода лишена изобретательности. Она не может делать выбор. И не умеет мыслить. Метеорологические условия – всего лишь механистическое проявление неких сил.
Может, и ты – механистическое проявление каких-либо сил? Метеорологические условия, подобно мозгу, характеризуются комплексными химическими, электрическими и механическими свойствами. Природа изобретательна. И умеет думать. Просто ее мысли отличны от ваших. Человек пишет на бумаге роман, а природа создает волны на поверхности океана. В чем разница между информацией, содержащейся в слове, и той, которую несет в себе волна? Прислушайся, и услышишь говор моря. А однажды, обещаю, и человек станет писать свои мысли прямо на воде.
– Что же такое универсальный операционный центр? – злобно спросил Иннс. – И что он пытается вычислить?
Это самая великая и самая прекрасная загадка на свете.
– Сигнал тревоги! – воскликнул Уордлоу. – Опять незваные гости!
Хазелиус повернул голову.
– Неужели опять проповедник?
– Нет, нет… Черт! Нет. Доктор Хазелиус, лучше подойдите и взгляните сами.
Форд и все остальные проследовали за руководителем на охранный пункт и уставились на мониторы.
– Что за ерунда? – воскликнул Грегори.
Уордлоу нажал на несколько клавиш.
– Не следовало мне отвлекаться на бредни этой штуковины! Взгляните, я перемотал запись назад. Вот, с самого начала. Вертолет… военный «Блэкхок UH-60А» приземляется на нашей ВПП.
Все смотрели на экраны в полном ошеломлении. Форд наблюдал за людьми в черных комбинезонах, выгружающими из вертолета оружие, и не верил своим глазам.
– Вламываются в ангары, вывозят наши «хамви», складывают в них оружие… и врываются на охраняемую территорию, – комментировал Уордлоу. – В эту минуту и сработала сигнализация. Я переключаюсь в режим реального времени.
Форд увидел на экране солдат – или кем бы они ни были, – выпрыгивающих из «хамви» и расходящихся в разные стороны с оружием наготове.
– Что происходит? Какого хрена они тут делают? – исполненным тревоги голосом воскликнул Хазелиус.
– Готовятся к штурму, – ответил Уордлоу.
– Штурму? Кого они собираются штурмовать?
– Нас.
