ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
И вот в конце концов наступила неизбежная развязка.
Когда первые тела уже стали тереться прямо о мокрую стену соломенной хижины, Брухо произвел своим птичьим носом звук, который, верно, мог издать бык, страдающий астмой. Таким образом он дал танцам отбой. Затем покрытый татуировками старик возвысил голос до предела. Даже Соул, незнакомый с языком шемахоя, понял, что слышит гранд-финал мифологического эпоса индейцев.
Последовало молчание: толпа стихла. Прощально взмахнув кустиком оранжевых перьев на лобке, Брухо исчез в хижине.
Остальные индейцы осадили дверной проем, при этом француз остался где-то на периферии. Крепкие ягодицы-альбиносы ярко белели среди дубленых коричневых задниц.
— Пойдем, еще раз поговорим с ним.
Игра светотени на потных мужских телах гротескно преобразила их отороченные перьями гениталии. И вот, оказавшись в окружении чужаков, не менее чуждых ему существ, чем пришельцы Сферы, Соул проталкивался через толпу индейцев к своему приятелю.
— Пьер…
Француз повернул голову и, узнав его, ответил кивком. Глаза у него были широко распахнуты, не иначе как из-за наркотика: зрачки расширены так, что затопили радужную оболочку. Соул опустил взгляд ниже, оценивая новое одеяние приятеля. У Пьера, оказывается, был гульфик из перьев голубого цвета! Интересно, что бы сказала на это Айлин? Но Соул тут же выкинул эту мысль из головы как недостойную.
— Ты понял — вода уходит! Понял, Пьер? Плотина рухнула. Все кончено. Капут.
— Quoi?
— Дамба взорвана. Слышишь, Пьер? Разве ты не чувствуешь, как тянет по ногам вода?
Пьер вел себя как ребенок. Он уставился непонимающим взглядом на воду, затем нагнулся и тронул ее рукой. Засунув руки по локоть, он пошарил под водой.
— Шемахоя спасены. И плесень тоже.
Крик, полный боли, прорезал ночь. Этот крик раздавался из хижины. За ним последовало неразборчивое бормотание Брухо, и толпа всколыхнулась, как воды.
Соул схватил Пьера под руку и потащил его прочь.
— Какого черта — что это?
— C'est une cesarienne, vous savez…
— Кесарево? Ты что, хочешь сказать, старик оперирует эту несчастную?
Пьер закивал с воодушевлением.
— Но он же убьет ее, он совершенно спятил. В таком состоянии! Он даже не соображает, что делает.
— Oui, mais la pierre est coupee…
— Камень расколот?
Этот Брухо, значит, должен был рассечь чрево беременной женщины, как разбивают орех, чтобы достать сердцевину.
Новый крик всколыхнул толпу.
— Что за камень? — продолжал допытываться Соул.
Однако он уже получил ответ. Это была шемахойская легенда о том, как появился мозг. Соул пытался вспомнить, что тогда случилось, по дневнику Пьера. Какой-то камень там хитрил и не хотел открываться, и змей все-таки проскользнул в него и связался внутри узлами. Вот вам и происхождение мозга, открывшее имбеддинговую, внедренную речь шемахоя Б. Остальная часть истории была посвящена происхождению внутренностей. Согласно этой легенде, женское чрево дикарски вскрывалось, чтобы извлечь мозг — дитя внедрения!
Еще один, последний женский крик. Следом за ним завопил сам Брухо. Вскоре крик принял более организованный характер и превратился в дружный рев. Толпа индейцев орала как стая фанатов-болельщиков на стадионе.
Будто бы нечто зловещее выползало из хижины. Точно змея-невидимка, свиваясь кольцами, плыла им навстречу. Толпа отхлынула назад, сбивая с ног двух европейцев.
Соул заметил Честера, поднимавшего винтовку. В душе он успел понадеяться, что негру хватит ума (и недостанет кровожадности), чтобы применять оружие против толпы.
Брухо вывалился из хижины с дикими глазами. Он взмахнул кровавыми пальцами на толпу, сделал пару шагов вперед и рухнул в воду. Там он копошился некоторое время, как крокодил, а затем одно-единственное слово вырвалось из его широкой груди:
— МАКА-И!
— Эти педерастические табу! — рявкнул Соул. — Как они достали!
И потащил Пьера к хижине, отшвырнув на ходу какое-то ревущее создание в воду.
Никто не пытался их остановить.
Внутри он зажег факел над грубым дровяным настилом, служившим кроватью. Женщина лежала на полу в полубессознательном состоянии. Ребенок уткнулся между ее грудей. В животе зияла страшная рана, рядом валялся кремневый нож, на который была намотана пуповина.
Но ребенок… Что это был за ребенок…
Соул уставился на него, пораженный ужасом.
Три мозговые грыжи выпирали из черепа, обтянутые мембраной. Он больше походил на инопланетянина — что-то вроде тресковых молок на лотке рыботорговца. Глаз не было — их вытеснил мозг.
Пьер нагнулся над маленьким уродцем, шевелившимся на груди роженицы. Вопрос определения пола теперь значения не имел.
— Живой? — вырвалось у него. И непонятно, чего было больше: ликования или брезгливости. Радости или отвращения.
— Живой, Пьер, живой. Но надолго ли?
Ребенок пошевелился и пополз вперед, на звуки их голосов. Безглазый лоб поворачивался, и, казалось, ребенок смотрит на них. Рот, беззубый и красный, как у всякого младенца, открылся. Раздался пронзительный визг.
— Ага! — воскликнул Пьер, будто уловив в этом крике что-то, непонятное для Соула.
Снаружи, что казалось невероятным, — вопль был подхвачен с радостью и энтузиазмом. В криках можно было безошибочно распознать сигнал победы.
Соул бросился к дверям — посмотреть, в чем дело и что там происходит.
Кайяпи стоял рядом с Брухо, жестикулируя, распустив пальцы веером. До него тоже дошло, что вода уходит. И он спешил получить проценты с капитала.
При этом молодой индеец торжественно и чинно обнял старого Брухо, помогая ему встать. Старик кашлял, из носа у него струилась кровь. Он вцепился в своего единокровного сына, чтобы не упасть.
Ученик Брухо воинственно зашлепал по грязи, направляясь к ним. Но Кайяпи сердитым жестом отослал его назад — и юноша юркнул в толпу, растворившись в ней и сразу утратив всю свою спесь.
Соул возвратился к постели роженицы и почти силой оторвал Пьера от разглядывания младенца. Тот вышел неохотно, растирая глаза кулаками.
— Что теперь говорит Кайяпи? Переведи, Пьер.
— Мака-и сам выпил воду, — запинаясь, словно заново вспоминая язык, выдавил Пьер.
— Ну-ну, и дальше?..
— Почувствуйте, как он сосет — как новорожденный молоко. Воды изливаются в его глотку.
— Дальше.
— Великое свершилось, благодаря Отцу Брухо. Но дитя… ну, Кайяпи, ну дает!
— Дальше!
— Ребенок — это еще не сам Мака-и. Это его послание к шемахоя. Мака-и не может прийти в виде человека. Но это его истинное послание. Чтобы показать это нам, он и пьет воду. Теперь его послание к племени должен передать верный человек.
— Я понял! — воскликнул Соул.
— Что?
— Слушай меня, Пьер. Сейчас ты подойдешь к Кайяпи и скажешь ему, что все слова насчет послания — правда, и человек, который объяснит, — тоже святая правда. Но напомни ему, что теперь старый Брухо не нужен. Понимаешь? Он должен удалиться. Так и скажи. И женщина из хижины тоже теперь не нужна. Мы и ее заберем. Иди же, договорись с ним. Ты не представляешь, как это важно.
(Господи, подумал он, эта женщина — никто из ее соплеменниц не зайдет в хижину, чтобы ей помочь?
Она должна остаться живой. Уцелеет она — уцелеет и мозг, насыщенный наркотиком.)
— Иди, скажи ему. Мы возьмем старика и женщину. И тогда руки у Кайяпи будут развязаны.
Затем Соул поспешил к Честеру и Цвинглеру. Честер по-прежнему водил стволом винтовки направо и налево, но теперь уже не так воодушевленно. И вид у негра был вовсе не такой боевитый. Том Цвинглер обрушился на Соула с расспросами, но Соул сразу его перебил:
— Кто может оказать первую помощь? Там роженица. Ее раскромсали самым халтурным в истории человечества кесаревым сечением. Женщина нам нужна. Она будет в самый раз для Сферы, так же как и старик Брухо. Если все пройдет как надо, мы сможем забрать их отсюда, не стреляя из вашего, Честер, чудесного игломета.
— А ребенок — жив?
— Это не ребенок, это катастрофа. Обширная мозговая грыжа. Спасите женщину — нам этого хватит.
— Вы справитесь, Честер?
— Дайте-ка сак, — негр сунул винтовку Цвинглеру и стал копаться в голубой, с нарисованным самолетом, сумке.
— Есть немного сульфаниламида и пенициллин в таблетках. И еще кое-что имеется. Думаю, что справлюсь.
Широкая мужественная улыбка осветила его лицо, совершенно черное, как вода в колодце:
— Надеюсь, она не подумает, что за ней явился сам Сатана.
— Она не в том состоянии, чтобы соображать. Вот факел — возьмите, пригодится.
Чернокожий Честер бесцеремонно протолкался сквозь толпу краснокожих. Никто не обратил на негра внимания. Все внимание племени было приковано к Кайяпи. С поразительной легкостью было нарушено табу после рождения ребенка. Теперь в хижину валили все кому не лень. Кому было лень, тех запихивали пинками, чтобы не мешали остальным.
— Том, где же он — этот чертов вертолет? Цвинглер засунул ствол винтовки под мышку и
пожал плечами.
— Далеко этот Франклин?
— Восемьдесят, а то и девяносто миль. Нам туда пешком идти не придется. Вертолет все равно пришлют, даже если что-то случилось с Чейзом и Билли.
— Да, но они могут прислать его слишком поздно. Цвинглер отвернулся, не желая продолжать беседу, видимо, посчитав, что разговор окончен.
А над головой раскинулось небо, полное звезд, и клубились гонимые ветром облака. Он вглядывался в бездонную высь, тихо насвистывая.
Через некоторое время собрались тучи. Они заслонили звезды, и вновь начался дождь. Затяжной ливень. Чисто амазонское удовольствие.
Теперь, когда все шемахоя поняли, что вода отступила, никто не побеспокоился подбросить дров в костры на деревянных платформах. Спустя полчаса пламя потухло.
