Покров тишины
Лондон, 1 декабря 1978 года

Когда Элайас узнал о смерти Пимби, он возился со своим любимым комнатным растением – тилландсией. Тилландсии – настоящая загадка природы. Они ухитряются жить без корней и впитывают влагу прямо из воздуха благодаря порам, расположенным на листьях. В отличие от всех прочих представителей флоры они не нуждаются в почве, цепляются за любую опору и растут практически в воздухе. Свою любимицу Элайас подвесил в нише над раковиной. Летом, когда воздух становился сухим, он каждые десять дней погружал растение в воду – устраивал ему ванну. Но сейчас была зима, и он ограничивался душем: каждые четыре недели опрыскивал листья из распылителя.

Возня с растением так поглотила Элайаса, что он не сразу расслышал стук в дверь. Дверной звонок вышел из строя во время последнего отключения электричества, и Элайас все никак не мог выбрать время починить его. Через несколько секунд в дверь постучали еще раз, громче. Не представляя, кто мог к нему явиться в такой ранний час, Элайас повесил лиану на место и вытер руки.

Пимби заходила к нему четыре раза и во время всех своих посещений ужасно смущалась и торопилась. Она робко устраивалась на краешке кожаного дивана, словно птица, присевшая на ветку, чтобы собраться с силами и тут же упорхнуть прочь. Поглаживая кошку, она наблюдала, как Элайас хлопочет у плиты: в его доме не было стены между кухней и гостиной. Стряпая, он болтал без умолку, а Пимби не говорила ни слова, а лишь грустно улыбалась.

С самого первого дня знакомства эта женщина поражала его своими противоречиями. Она казалась робкой, пугливой и застенчивой, но он чувствовал, что под хрупкой наружной оболочкой скрывается прочная сердцевина, что в нежную ткань ее души вплетены нити отваги, упорства и решительности. Иногда глаза ее лучились светом, который в далеком детстве Элайас видел лишь в глазах своей матери. Но в то же время на лице ее постоянно лежала грустная тень. Собственно, именно аура неизбывной печали, окружавшая Пимби, толкнула к ней Элайаса.

С того момента, как в зале кинотеатра, где шел фильм «Малыш», они впервые взялись за руки, Элайас мечтал о близости с этой женщиной. Он страстно желал остаться с ней наедине, вдали от чужих глаз, и своими ласками освободить ее от страха, тревоги и сознания собственной вины, которые ни на секунду не оставляли ее в покое. Но всякий раз, когда она оказывалась в его квартире, Элайас ощущал, что не может преодолеть невидимую грань. Прежде он даже не подозревал, что до такой степени способен обуздывать свои желания.

Он отчаянно хотел разгадать загадку, которую представляла собой Пимби. Но еще сильнее он хотел сделать ее счастливой. И в этом желании не было ничего альтруистического: Элайас догадывался, что оно порождено самомнением. Он воображал, что его любовь, подобно волшебной палочке, способна преобразить все вокруг, способна превратить Золушку в принцессу – прекрасную, безмятежную, ослепительную. Сознавая, что он хочет сотворить эту женщину заново, сделать более свободной, более раскованной, более открытой, Элайас подчас ужасался тому, как далеко заходят его притязания.

Иногда Пимби вела себя как совсем юная девушка. Позволяла ему держать себя за руку, украдкой воровать поцелуи, любила склонять голову ему на грудь, впитывая тепло его тела. Но дальше дело никогда не заходило. Интуиция подсказывала ему, что любая попытка перейти к более интимным ласкам не будет иметь успеха. Стоит ему лишь намекнуть на возможность более тесных отношений, и чувство вины, терзающее Пимби, возрастет многократно. Это чувство и без того преследовало ее безжалостно и упорно: она не сомневалась, что замужняя женщина, мать троих детей, совершает тяжкий грех, тайно встречаясь с мужчиной, пусть даже свидания их остаются совершенно невинными. Как-то раз она призналась, что хотела бы получить развод и муж, скорее всего, разделяет ее желание. Но Пимби боялась, что подобный шаг станет ударом для детей, особенно для самого младшего, еще совсем ребенка. Ее неприступность не только не расхолаживала Элайаса, но делала влечение более сильным. Несмотря на свое стремление сделать любимую женщину иной, он, к немалому своему удивлению, принимал ее такой как есть.

Секс теперь казался ему чем-то вроде десерта, который подают в завершение длинного обеда. При всей своей соблазнительности десерт вовсе не является главным блюдом, и переходить к нему сразу было бы неразумно. Они оба только сели за стол. Элайас не представлял, какие яства они попробуют в ожидании десерта, и не собирался ничего пропускать. Как это ни парадоксально, в воздержании от секса было что-то чрезвычайно сексуальное. Элайаса забавляло, что он совершил подобное открытие в столь зрелом возрасте, – прежде ему казалось, что человеку, достигшему его лет, открывать в этом мире уже нечего.

– Бог нас испытывает, – однажды сказала Пимби. – Как ты думаешь, мы выдержим испытание?

– Меня не интересуют проверки, которые устраивает Бог, – ответил он. – Куда интереснее, выдержу ли я борьбу с самим собой.

Она не любила, когда он говорил в подобном тоне. Ей хотелось, чтобы в душе его жили надежда и вера – добродетели, которые он утратил много лет назад, если вообще когда-нибудь обладал ими. Даже в молодости он никогда не уповал на высшую силу, ибо не сомневался: если эта сила и существует, ее никак не назовешь разумной и благой. Будучи убежденным приверженцем агностицизма, Элайас предпочитал не говорить на религиозные темы с Пимби. Он не считал нужным подрывать ее веру и вносить в ее душу еще больший сумбур.

Тем не менее в глубине души Элайас не сомневался, что день, когда музыка, звучащая в их сердцах, сольется в единую мелодию, уже не за горами. В их отношениях начнется новый этап, и тогда они смогут открыто смотреть в глаза друг другу и всему миру. Исчезнут все преграды, все страхи и сомнения. Их любовь, вырвавшись на волю, подчинит себе все обстоятельства. Пимби придет к нему, свободная, избавившаяся от мыслей о собственном позоре. Он сделает все, чтобы она была счастлива, поможет ей вырастить детей. Наконец-то он станет любящим и любимым и зияющая пустота в его душе заполнится.

Быть может, это Пимби, думал Элайас, шагая по коридору. У нее не было привычки появляться неожиданно, но вдруг она решила устроить ему сюрприз? Открыв дверь и увидев перед собой не Пимби, он едва сдержал разочарованный вздох. На пороге стояла девочка-подросток в расклешенных джинсах, коротенькой клетчатой курточке, с кремовым шелковым шарфом вокруг шеи. Длинные вьющиеся волосы, расчесанные на прямой пробор, высокий лоб, выступающий вперед подбородок.

– Мне нужен Элайас, – сказала девочка.

– Чем могу служить? – спросил он и неуверенно улыбнулся.

– Так это вы?

В голосе девочки послышалась такая ненависть, что Элайас растерялся и невольно подался назад.

– Моя мама…

– Что? – выдохнул он, сверля ее глазами.

– Моей мамы больше нет, – проронила девочка, избегая встречаться с ним взглядом.

Она повернулась, чтобы убежать, но Элайас схватил ее за рукав – бесцеремонно, почти грубо.

– Что ты сказала? Кто ты? Кто твоя мама? – бормотал он дрожащим голосом, чувствуя, как волна паники накрывает его с головой.

Только тут он заметил, что глаза у нее полны слез.

– Вы не знаете, кто моя мама? – спросила она, вскинув голову и взглянув на него в упор.

– Я… Я ничего не понимаю… Ты сказала, она… Но как…

– Мой брат заколол ее ножом. Из-за вас.

Элайас почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица. Рассудок его сразу постиг смысл этих слов, но они еще не успели дойти до его сердца, которое продолжало ровно биться. Он выпустил рукав девочки и привалился к стене.

– Вы принесли нашей семье позор и бесчестье, – отчеканила она. – Думаю, теперь вы удовлетворены.

Элайас смотрел на нее и понимал, как сильно она любила свою мать. Как мучительно ревновала и обижалась на нее, как не хотела ни с кем ее делить. Но он не находил слов утешения – ни для дочери Пимби, ни для себя. Словно рыба, вытащенная из воды, он беззвучно открывал и закрывал рот.

– Мы не хотим вас видеть. Не смейте приходить на ее похороны. Оставьте нас в покое. Ясно?

Чувствуя, что промолчать в ответ невозможно, Элайас кивнул головой.

– Да, – выдавил он из себя и секунду спустя повторил: – Да.

Девочка, не оглядываясь, побежала вниз по ступенькам. Элайас неотрывно смотрел ей вслед. Какая-то часть его существа отказывалась верить в услышанное. «Девчонка выдумала эту жуткую историю, чтобы спасти брак родителей», – подсказывал внутренний голос. Иногда дети и не такие фокусы вытворяют. Не стоит паниковать. Через несколько часов все выяснится.

Элайас позвонил на работу и сказал, что сегодня не придет, на ходу выдумав какой-то предлог. Весь день он просидел дома. Весь день он ждал, что Пимби придет и развеет весь этот ужас. Он много пил, ночью скверно спал и проснулся с отвратительным привкусом во рту. Первым делом он выскочил на улицу, чтобы купить газеты. Заголовок он увидел сразу, на первой странице: «Подросток убил мать, защищая честь семьи». Элайас смотрел на газетный лист, растерянно мигая. Смысл каждого слова был ему понятен, но смысл этой фразы его рассудок отказывался постичь.

Элайас впервые заметил, что по пятам за ним ходит незнакомый парень, когда покупал маринованные дольки манго в индийском магазине. Острые, пряные, они служили отличным дополнением к многим блюдам. Он собирался подавать их с жареным кроликом. Забирая с прилавка банку, он ощутил на себе пристальный взгляд, инстинктивно повернул голову и увидел, что у витрины стоит какой-то подросток и как ни в чем не бывало разглядывает выставленные там товары. Он поднял голову и равнодушно посмотрел на Элайаса. Внезапно в его глазах, словно искра среди углей, мелькнуло жгучее любопытство.

Выйдя из магазина, Элайас огляделся по сторонам, рассчитывая, что мальчишка его ждет. Он решил поговорить с ним и выяснить, что ему надо. Но странного подростка нигде не было. Наверное, парень просто спутал его с кем-то, решил Элайас. Беспокоиться нет причин. Впрочем, одно обстоятельство не могло не настораживать: Элайас узнал мальчишку. Это был тот самый подросток, который попросил у него прикурить в фойе кинотеатра. И еще. Парень поразительно походил на Пимби. Тем не менее Элайас сумел внушить себе, что все это ерунда. Но через два дня, выглянув из окна своего ресторана, Элайас снова увидел преследователя: мальчишка курил у входа. Вечером, выходя после работы, Элайас готовился к неприятной стычке. Но парень опять исчез, словно растворился в воздухе.

Так продолжалось несколько недель. Преследователь появлялся в самых разных местах, в разное время суток и исчезал подобно призраку. Он не пытался прятаться, но всегда держался на расстоянии. Элайас никогда не упоминал о странном подростке в разговорах с Пимби. Теперь он понял, что это было ошибкой.

Несколько раз Элайас собирался пойти в морг или в ближайшую к дому Пимби больницу, но мысль о безобразной сцене, которая неминуемо разыграется, если он столкнется с ее родственниками или соседями, удерживала его. Ему хотелось поговорить с ее дочерью с глазу на глаз, попытаться найти какие-то нужные слова, но он не сомневался, что все его попытки она примет в штыки. Девочка откровенно дала понять, что ненавидит его и считает виновником случившегося. Мысль о том, чтобы пойти в полицию, тоже приходила ему в голову, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что рассказывать ему нечего.

Весь следующий день он провел в своей кухне – небритый, с немытыми волосами, висевшими безжизненными прядями. Он с остервенением готовил соусы и супы, каждый из которых был кулинарным шедевром, зная, что их некому будет есть. Ярость, печаль и чувство вины, соединяясь в ядовитую смесь, разъедали его изнутри. Да, он виноват, и ему нет оправдания. Он был преступно слеп и беспечен. Как мог он не почувствовать, что надвигается беда?

Газеты сообщали, что Искендеру Топраку, подозреваемому в убийстве матери, удалось скрыться. Каждую минуту Элайас ждал, что сын Пимби позвонит в его дверь. Но вместо Искендера к нему явились полицейские из Скотленд-Ярда. Они засыпали его градом вопросов. Сделали в его квартире несколько фотографий, расспрашивали о его работе, интересуясь мельчайшими деталями, и, разумеется, потребовали исчерпывающей информации касательно его «отношений с убитой».

Когда полицейские наконец ушли, Элайас задернул шторы, зажег свечу и стал смотреть на ее мерцающий огонек. Когда свеча догорела дотла, он поставил пластинку Фейруз, и ее голос наполнил квартиру, проникая во все ее углы, словно мощный порыв ветра. Когда она запела «Sakan al-Layl», Элайас разрыдался.

«Ночь тиха, и покров тишины скрывает мечты…»

Все эти годы Элайас внушал самому себе, что и дня не проживет без своей работы. Почувствовав усталость, он начинал работать еще больше. Но три недели после случившегося он почти не выходил из дома, словно приговорив себя к одиночному заключению. Ему постоянно звонили из ресторана, спрашивали, когда он придет. Когда стало ясно, что в его жизни произошла катастрофа – никто, впрочем, не знал, в чем именно она заключается, – ему предложили взять отпуск. Месяц спустя Элайас, с пронзительной отчетливостью осознавший, что самые важные дела ныне утратили для него всю свою важность, передал свои обязанности второму повару и окончательно погрузился в состояние, близкое к полному оцепенению.

В начале 1979 года, дав показания в суде, Элайас совершил поступок, которого сам от себя не ожидал. Он собрал самые необходимые вещи в два чемодана, все остальное раздал служащим своего ресторана, вернул старую персидскую кошку Аннабел, которая была рада возращению своей любимицы, купил билет в один конец и уехал в Монреаль.