– Где-то здесь, – не слишком уверенно проговорил Духарев, осматриваясь. – Похоже… Но нет, не помню.

Здешний лес – не чета тем же вятским чащобам, однако тоже диколесье. И ландшафт за десятилетия вряд ли поменялся. Дубы живут долго. Но до сих пор все попадавшиеся дубы оказывались просто деревьями, а Духареву надо было непременно отыскать тот самый. Рёрихово жилище. Сразу бы привязку к местности получил.

Легко было старому варягу говорить: пусть, мол, найдет Серегей «место» и приведет туда Илью. Однако вот уже вторые сутки они ищут заветный дуб, лесное жилище умершего ведуна. И никакого прогресса.

Ладно. Темнеет уже.

– Привал! – скомандовал Духарев и спешился.

В этот вояж Сергей Иванович не стал брать дружину, подобающую ему по чину. Ограничился большим десятком двуоконь.

Обустраивать лагерь поздней весной в хорошую погоду – одно удовольствие. Лошадок – на подножный корм, котел – на огонь. Князю – малый шатер. Остальные и на попонах поспят. Мечта, а не ночлег. Даже комаров еще нет. И что особенно приятно: опасности никакой. Дозор ночной – не по нужде, а по привычке воинской. Полоцкое княжество нынче тихое. Что в лесах, что на дорогах. Друг Устах, главный воевода полоцкий, хоть и не молод уже, а княжество держит в железном кулаке. Не для себя держит, для Рогнеды, вернее, для старшего сына ее, Изяслава, который когда-нибудь унаследует дедову вотчину. А кому ж еще, если не ему?

Устах крут и не просто крут, а весьма информирован. Только соберется какая разбойная ватажка на полоцкой земле, только нацелится пошалить, а Устаху уже доложили.

Хотя какая ватажка может угрожать большому десятку гридней?

Однако бдительность – не мешает. Тем более что смерды нынче неспокойны. Жрецы их подзуживают против христианской веры. Мол, нынешние князья – власть неправильная, поскольку богов родовых не признают, а кланяются уже не Перуну страшному, а какому-то рабу ромейскому, на древе повешенному.

Духареву с этой поганью встречаться уже случалось. Один раз чуть детей не потерял, в другой едва уберег жену родную и собственную шкуру. Да и безобразие, учиненное в Морове, без погани не обошлось.

Однако в полоцком княжестве он нападения язычников не ждал. Рогнеда Крещения так и не приняла, и пусть сыны ее – крещеные, да и Устах – тоже, однако обид язычникам половские власти не чинили, капища не жгли, жрецов на древах не вешали, смердов силком в купель не гнали. Тем не менее крестились многие. Добровольно. Почему бы не добавить еще одного бога в общий список? Особенно если новокрещенным подарок положен: рубаха и крестик из настоящего серебра.

В дозор, как обычно, попросился Илья. Допрыгал на костыле до подходящего дубка и полез, ловко перехватываясь руками и помогая себе ногой. Вторая, подвязанная, не мешала. Привык. Минута – и нет Ильи. Даже зная, что он там, – не разглядеть. Рёрехова наука. Дед и самого Духарева учил, и сыновей его. Сыновья, надо признать, способней оказались. Сергей Иванович и в лучшие годы так не умел.

Костер развели, не прячась. Дым в листве, понятно, терялся, но огонь увидеть можно. И пусть видят. Не жалко. Сидели вокруг тоже открыто. Правда, не все. Илья, перекусив, снова на дуб взобрался, а Витмид, гридень Духарева из полоцких, кстати, варягов, затаился на земле, в укромном месте. Огонь – приманка. Захочет кто-то скрытно подобраться, а его из темноты – цап…

Так и вышло.

Захотел.

Вернее, захотела.

– Я сначала подумал: зверь какой чудный. – Витмид встряхнул добычу за шкирку. – А это вишь чего!

В хватке Витмида пойманная висела покорно, как котенок.

– Поставь ее на землю, – велел Духарев.

«Вишь чего» роста оказалось небольшого. Но – с характером. Ни вопросов, ни протеста. Зыркало из-под мехового капюшона черными глазищами. И впрямь – будто зверь какой мохнатый.

Духарев сделал шаг и сбросил с Витмидовой добычи капюшон.

Ага, женщина. Нестарая, где-то на третьем десятке и, пожалуй, симпатичная. А за собой следит, однако. Волосы чистые и в две косы собраны аккуратно. И запах приятный, травяной… Полезный в лесу. Даже с подветренной стороны не учуешь.

И не учуяли. Подобралась почти к самому лагерю. Даже мимо Витмида проскользнула так, что тот заметил не сразу.

– Ты кто? – спросил Духарев.

– А ты?

Дерзкая. И голос непростой. С хрипотцой такой… Волнующей. А главное – не боится ни хрена или очень умело скрывает страх. Достойно уважения. Женщина, изловленная в лесу воинами, вряд ли может рассчитывать на хорошее. Если просто всем коллективом попользуют и отпустят, считай, повезло.

Сергей Иванович уважал храбрость.

Но реакция у него была уже не та. Не успел остановить Витмида, только подхватить женщину, которая после гриднева подзатыльника ткнулась бы носом в землю в пяди от княжьего сапога.

Духарев глянул на Витмида неодобрительно, но ничего не сказал.

– Так кто ты? – повторил он, глядя на пленницу сверху. – Зачем за нами следила?

– Я на своей земле, – пробормотала та. – Что хочу, то делаю.

– В глаза мне смотри, – велел Духарев, чуть крепче сжимая ее плечи. На поясе у пленницы – нож, а на Сергее Ивановиче нет кольчуги.

– Не хочу тебе плохого, – сказал он, глядя в темные глазищи с отсверками огня. – Но если будешь упираться…

– Мучить будешь, да? А богини – не боишься?

– Нет. Кого не боюсь, так это богинь ваших. – Духарев выпустил ее плечо, взял за подбородок, не позволяя опустить голову. – В глаза смотреть!

– А зря не боишься, – начала пленница. – Они… – Вдруг осекалась, рванулась, пытаясь высвободиться, а когда не получилось, пискнула, как мышь, и обмякла. В глазах тот самый страх, отсутствие которого так удивило Сергея Ивановича.

Знакомая, однако, ситуация.

– Ты, значит, ведунья, – произнес он. – Вдобавок – здешняя. Это хорошо. Поможешь нам найти кое-что, не обидим. Имя твое как?

– Не скажу, – пробормотала женщина. – Скажу – душу вынешь.

– А так, думаешь, не могу? – усмехнулся Духарев.

Он играл втемную, поскольку понятия не имел, что там видят в нем местные экстрасенсы. Каждый свое, надо полагать. Долгие разговоры с Рёрехом и Артаком ясности не прибавили. Но если есть у него такой козырь в работе со жреческо-ведьмовским сословием, то почему бы им не воспользоваться?

– Можешь… – с отчаянной покорностью проговорила женщина. – Явнеей меня зовут.

– Служишь кому?

– Морене…

Ого! Местной богине смерти. Этим, пожалуй, можно объяснить ее недавнее бесстрашие. С этой дамой не шутят. Мимо смерти никто не пройдет. Не полюбишься Морене, сцапает она тебя – и угодишь вместо Ирия в места очень неприятные. С Мореной считались даже те, кто служил Перуну. На всякий случай. Хотя христианам сии языческие разборки – по барабану. Идолов богини смерти сожгли уже несчетно, и никто от этой работы не помер, насколько известно Духареву. А вот от неаккуратной работы с идолами Перуна пострадавшие были. Духарев усмехнулся, вспомнив новгородскую историю… И тут же вновь сделал грозное лицо.

– Твоя земля, значит… И кто тебе ее пожаловал, жрица смерти?

Молчание.

– Ладно, – сказал Сергей Иванович. – Другой вопрос: раз земля твоя, так ты небось все здесь знаешь?

– Да уж побольше тебя!

– Нет, Витмид! Не бей ее. А знаешь ли ты дубок один? С дверкой?

– Нет!

Слишком быстро и слишком нервно.

– Не лги мне, женщина. Не то увидишься со своей богиней быстрей, чем назначено. А прежде того, – Духарев глянул пронзительно, – ты мне все-все расскажешь. Но пальцы к рукам-ногам обратно уже не прирастут.

Блеф, конечно. Пытать женщину он не стал бы. И другим не позволил. Виновна – казнил бы без вопросов. Но пока ее вина лишь в том, что подглядывала за его лагерем. И судя по всему – по собственной инициативе. За это не убивают. Вернее, он, князь-воевода Серегей, не убивает.

– Развай, железо в огонь, – скомандовал он, не оборачиваясь.

Этого оказалось достаточно.

– Я покажу! – пискнула Явнея. – Обещай, что зорить не будешь!

– Там видно будет. Завтра. Развай, обид пленной не чинить, но связать как следует.

– Глаз с ведьмы не спустим, – пообещал Развай.

Дуб не изменился. Что для многовекового лесного чуда несколько человеческих десятилетий? Ну, может, стал потолще сантиметров на пятнадцать, что при таком диаметре несущественно. Те же толстенные перекрученные корни, та же мшаная бородища. Духареву пришлось поднапрячься, чтобы разглядеть в буграх коры щель. Не помнил бы, где искать, – не разглядел бы. Не те уж глаза у князь-воеводы. Вдаль смотреть – нормально, а вот вблизи…

Нашел. Подцепил ногтем край и откинул в сторону дверь-кору…

М-да. Снаружи всё осталось неизменным, а вот внутри явно опрятней, чем при старом хозяине. На обмазанных глиной «стенах» не пыльные шкуры, а разрисованная кожа. Пучки трав – на тонких жилках, аккуратные полочки, на которых ровненько: горшочки, плошки, чашки… А вот котел старый, закопченный, со знакомым тавром на черном боку. Тогда Духарев не знал, что оно обозначает. Теперь мог бы назвать не только страну-изготовитель, но даже к какой гильдии принадлежал мастер. Вот имени мастера прочитать не смог бы. Арабское письмо ему так и не далось.

Лесенка, ведшая на «второй этаж», в спальню, жалобно застонала под семипудовой тяжестью. Стремительная тень с шипением метнулась к Сергею Ивановичу… И повисла, ухваченная за шкирку. Кошка. Вернее, кот. Серый. А кошка вон, в щели между стеной и ложем, зыркает круглыми глазищами.

– Не балуй, – строго сказал Сергей Иванович кошаку, встряхнул легонько и уронил. Маленький сторож ведуньиного жилища оценил превосходство противника и атаки повторять не стал. Рёреховы горностаи, однако, поспокойней были…

Окно осталось неизменным, и, выглянув, Духарев увидел всю свою маленькую дружину и озабоченную ведунью, которой очень хотелось узнать, что в ее доме сейчас творит этот огромный варяг. Но она уже знала: то, что ее никто не держит, а руки-ноги свободны, не значит ровно ничего. Сказал князь: «Жди здесь». Значит – стоять, ждать. Не то сцапают за шкирку, как Духарев только что поймал кота.

Сергей Иванович отвернулся от окна. Да, многое изменилось. Главное: внутри больше нет оружия. Вороненый серп и пара длинных ножей – это не оружие, а скорее – ритуальные предметы.

– Развай! – крикнул Духарев. – Пусть Явнея войдет.

Но первой в отверстии появилась голова не Явнеи, а Ильи.

– Ух ты! – воскликнул названный сын. – Прям как дом настоящий!

– Это дом и есть! – раздался с «первого этажа» голос ведуньи. – Шевелись, безногий! Сколько мне на твою задницу глядеть?

– А ты отвернись, женщина, – посоветовал Илья.

Однако медлить не стал: уперся ладонями и перебросил себя на ложе.

– Подвинься! Расселся тут… – Явнея пихнула Илью, устроилась рядом, сбросила обувь, оставшись в шитых бисером чулках (кот тут же вспрыгнул к ней на колени), поглядела снизу на Духарева, фыркнула:

– И ты сядь, княже, не стой башней.

Поскольку на постели места не осталось, Духарев опустился на пол, на волчью шкуру:

– Ну, девушка, что теперь делать будем?

– Пердеть да бегать, дедушка! – еще раз фыркнула ведунья.

Обнаглела. Узнала, что в помощи ее нуждаются, и воспряла.

– Ты характер-то не показывай, – строго произнес Духарев. – Не забывай, с кем говоришь.

– А то что? – нахально бросила ведунья. – Обидишь меня? И кто тогда будет сынка твоего живить, ногу отсушенную обратно из-за Кромки просить?

– Ты бате моему не дерзи! – опередил Сергея Ивановича Илья. – Не то просить уже за себя будешь. Да так, что за поприще слышно станет.

Явнея неожиданно рассмеялась:

– Ой, боюсь тебя, Мертвая Нога! Сейчас икать начну со страху. Охолонь. Дом это мой да богини моей. Ты здесь – гость, пусть и незваный. – И Духареву: – А делать будем вот что: люди твои пусть на полянке встанут да костер разведут. А я на том костре варево замешаю да этого, – Явнея пихнула Илью в бок, – варевом тем, водой, мертвой водой ближе к ночи поить стану. А потом мы с ним к Моренушке пойдем: ногу его назад выпрашивать. Это мы делать будем. А тебе и воям твоим – поесть да спать. Худого им здесь не сделают. Здесь мое место.

Теперь уже хмыкнул Духарев: представил, как тщится его гридь. Потом поглядел на ведунью: верить ей, не верить? Мертвая вода. Звучит неприятно. С другой стороны, это и впрямь ее территория – в этом мире, а в закромочном – тем более. И Бог тут вряд ли защитит. Своей волей из-под Его Руки в бесовщину суемся. Узнала бы Сладислава… Ух!

И все же рискнуть стоит. Вдруг и впрямь сыну здоровье вернется…