– А я думал: он тебя поймает, Славка! – заявил Илья, устраиваясь в санях поудобнее. – Вы же доставали одновременно. Он – тебя, а ты – его. Он бы тебя ранил, а ты б его убил! Бать, а зачем он так сделал?

– Честь, я думаю, – предположил Сергей Иванович.

Он тоже устроился в санях. Его коня вел на поводу дружинный отрок.

– Понял, что будет побежден, и решил добыть хоть что-то. А Славка – не повелся.

– Бать! Ну как я мог повестись! Я его по пальцам приложил о-очень знатно. Уверен, что сломал парочку. Такой рукой он не то что драться, задницу не подтер бы! И ловушка-то – хлипкая. Сработала бы, если б я, как петушок глупый, кинулся.

– А я б – кинулся, – признался Илья. – Чтоб он вторую саблю не схватил.

– Ты – молодой, шустрый, – усмехнулся Богуслав. – А я – муж зрелый. Нам суетиться не по годам. Мы всё не спеша делаем. Обстоятельно.

– Угу. Не спеша. Биться. Ты сказал тоже!

– Э, братец, вот тут ты не прав! – Богуслав придержал коня, дав возможность встречному проскользнуть у забора. Сани и эскорт Духарева занимали почти всю ширину улицы. – Не спешить – это не значит медлить. Это значит – делать в нужное время то, что нужно. И не больше. Вот смотри: Габдулла придумывает ловушку, делает обманное движение, растопыривается, как корова под быком (Илья хихикнул), саблей сечет аж вот так… – Богуслав широко махнул рукой. – А я что? Я вот так вот меч опускаю. Не спеша. На пол-локтя. И всё. Вся хитрость и суета шемаханца на моем клинке и заканчиваются. Дзинь! И он уже подо мной. Как девка с раздвинутыми ножками. Тут уж суетись – не суетись, а поимеют. И, заметь, по-мужески. То есть обстоятельно и без спешки. Доступно?

– Ага. Только я так не умею.

– Это ничего, – успокоил брата Богуслав. – Опыт, брат, это дело наживное.

– Бать, а что теперь с Семирадом будет? – сменил тему Илья.

– Это князь решит, – без особого воодушевления ответил Духарев.

– А чего тут решать? – удивился Илья. – Он по Правде перед нами виновен. Значит, отдать его нам головой и весь ущерб наш из его имения возместить!

– Если великий князь так решит, значит, так и будет.

– А может – иначе?

– Может, и иначе.

Это для язычника Владимира суд поединком был знаком богов. Для Владимира-христианина – не факт. Многое еще от Добрыни зависит. Семирад с Путятой в одной связке, а Путята – из людей Добрыни. Отдаст Добрыня Семирада? Тоже не факт. Но что бы ни решили в княжьих палатах, поединок был – не зря. Помимо великого князя есть еще общественное мнение. И позиция варяжских и нурманских воевод, для которых суд поединком – исконное право решать проблемы. Что бы ни решил князь, в глазах общественности Семирад – тать. И если Духарев его накажет в обход князя, народ будет на его стороне. Можно и вече поднять… Хотя нет, до этого вряд ли дойдет. Тот же Добрыня не допустит. Пойдет на компромисс.

Владимир был взбешен. Даже то, что Габдулла остался в живых, не умерило его гнева.

– Надо было отдать Серегею твоего Семирада! – заявил он дяде. – Сын бесплодной свиньи! Змеиный язык! – Владимир перешел на нурманский. – Мой хускарл вышел на хольмганг за этого труса! Мой холоп! – Великий князь снова вернулся к словенскому.

– Ты уж реши, племянник, кто он тебе – воин-страж или холоп, – произнес Добрыня. – Если он – свободный воин, то вправе сам решать, за кого сражаться. Если холоп, то ты должен его примерно наказать за своеволие!

– Башку ему отбить, как Богуслав ему десницу отбил! – прорычал Владимир. – С кем я теперь на мечах играть буду?

– А ты Богуславу Серегееву предложи, – заметил Добрыня.

– Не станет он! Серегей сына под мою руку не пустит. Самому нужен!

– Вот! – Добрыня поднял кубок с медом будто булаву. – Слишком много наш князь-воевода силы забрал!

– Так не ты ли сам мне всегда говорил, что мы его роду жизнью и властью обязаны? – прищурился Владимир. – И к истинной Вере он, Серегей, меня привел! А ты хочешь…

– Не хочу! – перебил Добрыня. Пожалуй, он единственный из окружения мог позволить себе оборвать кесаря и великого князя. – Ни ты, ни я и волоса на голове Серегея и родни его не тронем. Так по Правде. Но коли хочет кто власть князь-воеводы Серегея урезать, я не препятствую. А таких в Киеве нынче немного. И Семирад из них – не последний.

– Отдать придется, – возразил Владимир. – Суд поединком Серегей выиграл.

– И что с того? – пожал плечами Добрыня. – Ты ж не обязан его Серегею головой отдавать? Назначь виру высокую, такую, чтоб можно было и Моров отстроить, холопов новых прикупить – и довольно. Семирад не обеднеет, а князь-воевода с тех денег намного богаче не станет.

– Серегей не согласится. Крови потребует.

– А за что? – Склонив голову к плечу, Добрыня хитренько глянул на племянника. – Вот кабы по его наущению Илью-калеку, сына Серегеева, убили, тогда другое дело. Так ведь нет! Он, Илья, сам сказывал, будто Семирад Свардигу калеку убивать не велел. За что ж его казнить теперь? За то, что Свардиг его приказа ослушался?

Владимир усмехнулся:

– Ох и хитер ты, дядька! А с Габдуллой что? За него с кого выкуп брать? Тоже с Семирада?

– А с кого ж еще! Семирад его в единоборцы взял, а по Правде такой боец за себя не отвечает. По вине боярина ты холопа годного лишился. Вот пусть и платит за увечье.

– Как за холопа, что ли, платит? Десять дирхемов за ущерб?

– А это, княже, ты сам решай, во сколько ты Габдуллу ценишь. Был у тебя охранник преданный и умелый, теперь – нет. Сколько такой стоит? Пожалуй, равного ему и на константинопольском рынке не сыщешь…

– Сто гривен серебром! – решил Владимир. – И еще пять – женке Серегеевой дать, чтоб Габдуллу выходила. У нее, считай, мертвые на ноги поднимаются. Муж ее чуть не в куски изрублен был. Что ей какая-то рука да ребер пара?

– …Не только по Христианским Законам, но и по нашей Правде так, – сказал Сергею Ивановичу воевода Претич, которому поручили донести волеизъявление князя.

Сам Владимир срочно отбыл с ближней дружиной на полюдье в направлении Смоленска. Будь дело не настолько личным, Духарев счел бы это добрым знаком. Не зная, но догадываясь, как отнесется князь-воевода к его решению и что на это скажет, Владимир решил уклониться от прямого общения. Пусть пройдет время, оскорбленный князь-воевода подуспокоится. А Претич с Серегеем – друзья и почти что родичи. Вот пусть и поговорят как варяг с варягом.

– И все, что Семирад заплатит, тебе пойдет, – сказал Претич. – Кроме ста гривен за увечье Габдуллы. И еще пять гривен – княгине твоей с большой просьбой полечить бахмичи княжьего.

– По Правде, – согласился Духарев. – Виру я приму. А там поглядим.

Претич усмехнулся. Иного он и не ожидал. Вира – это по Правде. Но вира, она не совсем то же, что верегельд нурманский. Тем более вира князю. Это у князя после получения оной претензий к преступнику нет. А у самого потерпевшего может быть другой взгляд на ситуацию.

С точки зрения авторитета, Духарев мог бы Семирада и простить. Честь его восстановлена. Моров будет отстроен за счет Семирада. Илья жив, а смердов и холопов в княжье-боярских играх исключительно на вес считают. На вес серебра. Однако Семирад слишком богат, чтобы даже выплата гигантской виры вычеркнула боярина из числа киевской элиты. А значит, у Семирада останется возможность гадить, и он ее точно не упустит. Да и не в правилах Духарева спускать тем, кто покусился на его близких.

– Что с полоном делать будешь? – поинтересовался Претич.

– Не решил пока. Может, в Тмуторокань отправлю. Машег им дело найдет.

– Лесовиков в степь? – усомнился Претич.

– Зато не сбегут.

– Продай мне, – предложил воевода. – Я их к нашему, варяжскому, морю увезу. Там тож не забалуют.

– Забирай, – легко согласился Духарев. – Цену сам скажешь. Я с тобой торговаться не буду.

В Морове бунтовщики ему точно не нужны. Сергей Иванович уже прикинул, кто восполнит его людские потери. Есть у него три деревеньки близ Плескова, кривичские. Прежде они были Устаховы, но друг успел передать их Духареву до того, как все движимое и недвижимое Роговолта и его ближников отошло Владимиру. В долгу, понятно, Сергей Иванович не остался, но сейчас эта плесковская собственность ему на фиг не нужна. А народ в деревеньках работящий, а главное – не радимичи, а кривичи, так что с местными точно не сговорятся. И кривичу Кулибе с ними проще будет. Хотя он же хотел Кулибу заменить… Или Кулибу оставить всё же? Нападение на Моров для него – хор-роший урок!

В светлицу ввалился Богуслав. Раскрасневшийся, по маковку шлема в снегу…

Махнул рукой девке:

– Сбитню!

Получил. Напился, выдохнул, обтер усы.

– Ты откуда такой запыхавшийся? – спросил Претич.

– С гона. – Богуслав снял шлем с зимним подшлемником, мотнул пшеничной гривой, с наслаждением почесался.

– Догнали?

– Нет. Метель. А он еще утром ушел.

– Он – кто? – уточнил Духарев.

– Да Семирад.

– Чего-о?! – изумился Претич. – А вира?

– Так он же – хитрая сволочь. – Богуслав скинул на руки холопа шубу с колпаком-капюшоном, позволил смести с себя снег. – Он еще вчера велел поезд собирать, с рассветом и отбыл. Раньше, чем посыл от князя к нему явился.

– Ишь, прозорливец!

– Как же! Князь по нему еще вчера всё решил. А ему, уверен, донес кто-то. Вот он и сорвался. Он жадный, Семирад, как хомяк.

– Так бегай не бегай, а вернется в Киев, всё равно платить! – воскликнул Претич.

– Это если возвращаться! – Богуслав опустился на скамью, вытянул ноги, чтоб холопу было удобней его разувать. – Я, бать, знал, что он смоется. Мне верные люди донесли: искал он покупателя на подворье свое здесь, на Горе. Сразу, как только я Габдулку в снегу повалял, так и бросился искать. Но не думал, что он так быстро управится.

– И кто купил? – спокойно поинтересовался Сергей Иванович.

– Кто-кто? Путята! Может, купил, а может, так взял, но купчая в порядке. Уже проверили. По закону всё, и епископ – в свидетелях.

– Вот жук! – Духарев засмеялся.

– Тебе смешно? – удивился Претич. – Княжья воля похерена! Ты сам не меньше шести пудов серебра отступного потерял!

– Да пусть побегает, – махнул рукой Сергей Иванович. – Зато воздух здесь, на Горе почище станет.

Воевода Претич глянул на товарища и соратника… И тоже рассмеялся.

– А впрямь, – согласился он. – Выходит, виру за Габдулку великому князю Путята заплатит. И тебе, думаю, тоже. Или сам князь. Он тебе Семирада головой не отдал. Значит, по закону…

Претич ошибся. Князь долги Семирада на себя принимать не стал. И Путяту на сто гривен опускать – тоже. Он поступил по-княжьи. То есть представил Духареву восстанавливать убытки самому, отдав князь-воеводе и Семирада, и всё, что у того есть.

Но случилось это уже весной, когда Владимир вернулся с полюдья.

К этому времени у Семирада в пределах киевского княжества и подвластных ему мало что оставалось.

Но Духарев не особо расстроился, поскольку Семирад был купцом, а следовательно, большая часть его имущества была не в недвижимости, а в товарах, уже частично проплаченных, поскольку любая ватажка, уходившая осенью на мехозаготовки, как правило, брала у будущего купца-покупателя кредит на обзаведение, обещаясь потом сдать добычу по заранее оговоренным ценам. И редко в каком городке или веси, где располагалось представительство Семирада, не было такого же – принадлежащего «торговому дому» князь-воеводы Серегея. И теперь люди Духарева могли с чистой совестью забрать торговые представительства Семирада вместе со всем содержимым, включая долговые расписки и обслуживающий персонал, состоящий, как правило, из рядных и обельных холопов. Так что Сергей Иванович не считал, что потерпел убытки. Да, подворье Семирада на Горе стоило недешево. А три его деревеньки и городок в окрестностях Киева – и того дороже. Но обширная торговая сеть беглого боярина была куда ценнее. Тем более что вместе с ней Духарев унаследовал и покупателей за пределами Руси.

Нет, не потому сбежал Семирад, что хотел сэкономить дюжину мешков серебра. Знал, поганец, что для варяга вира – это вира, а месть – это уже отдельное удовольствие.

Отправлять Илью в Моров Сергей Иванович не стал. И без него справятся. А весной их ждало путешествие. По последнему велению Рёреха.

Илья рассказал, что старый варяг-ведун, умирая, завещал отвести Илью на «его место».

– «Место мое твой отец знает. Попроси – покажет. Скажешь, что я велел». Так он сказал, батя, уж прости!

Илья не был уверен, что Рёрех может, даже в предсметрии, что-то повелевать его отцу, однако тот не оскорбился. Только спросил:

– Это всё? Или еще что-то добавил?

– Сказал: «Сила твоя – земля есть. Слава твоя – огнь вещный». Потом отдохнул малость и велел всех звать. Сказал: «Умирать буду».

Духарев кивнул. Информации немного, но в общем достаточно. «Место» Духарев знал. Тот самый дуб, внутри которого он впервые увидел своего наставника. Правда, с тех пор Духарев так ни разу там и не побывал, но не сомневался, что и через сорок без малого лет сумеет отыскать заветное место.

– Что ж раньше ничего не сказал? – укорил он названного сына. – Ладно. Проехали. Готовься. Как дороги в порядок придут, отправимся.

– А там что?

– А я почем знаю? Я тебя отведу, а дальше ты сам разбирайся.

И засмеялся, увидав, как опечалился Илья. Ожидал небось: отец ему все заветные тайны сейчас на блюде поднесет. Ничего. Пятнадцать лет парню. Самое время узнать, что и отцы не все в этом мире ведают.