Глава 16
Киев. Опасный сюрприз
– Не ожидал? – Семирад не просто доволен. Он – счастлив.
Духарев глядит… И не верит собственным глазам. Не может быть, чтобы великий князь в таком деле встал против него!
Но – факт.
Вот он стоит напротив. Вернее, не стоит. Притоптывает, встряхивает руками, крутит головой… Разминается. Высокий шлем с бармицей, похожий на хузарский, бронь из посеребренных пластинок. Щита нет. Зато есть пара сабель…
Габдулла Шемаханский, ближний телохранитель великого князя Владимира.
Однажды он уже бился с Богуславом. Только чудо спасло тогда Славку.
Теперь Габдулла будет биться за честь боярина Семирада. С тем, кого когда-то победил с удивительной легкостью.
Сергей Иванович – в замешательстве. Как жаль, что здесь нет Артёма. Артём справился бы. Наверняка. А Славка – не факт.
Духарев переводит взгляд на сына.
Тот, если и удивлен, то виду не подает. Спокоен, как слон. Руки на навершиях мечей, лицо невозмутимо.
– Значит, это твой боец. – Сергей Иванович на Семирада не смотрит, только на Габдуллу. Тот ухмыляется. Как же он всё-таки похож на Ярополка, этот Габдулла из Шемахи, которого когда-то звали Безотчим. Яростный последователь Аллаха, который даже здесь, в Киеве, тщится выполнять все законы Пророка, что для первого княжьего телохранителя непросто. Есть у Духарева одна версия… Он обсуждал ее с Рёрехом, когда тот был жив. Но сейчас это не важно.
– Я знал, что ты удивишься!
«Ладно, пойдем напрямик», – решил Духарев.
– Габдулла, это князь Владимир велел тебе встать против меня?
Молчит. Ухмыляется.
– Габдулла – мой друг! – вмешивается Семирад. – Он сам пожелал…
Однако!
– А великий князь – знает? – перебивает боярина Духарев. – Знает Владимир о том, что ты здесь?
– Это мое дело! – наконец-то снисходит до беседы Габдулла.
– Твое? – Духарев расслабляется. Сейчас он объяснит княжьему бодигарду, какое у него место в этом мире.
– Нет, Габдулла, не твое. Ты – обельный холоп великого князя по праву добычи. У тебя нет права на поединок. Если этот, – кивок в сторону Семирада, – желает выставить тебя своим бойцом, он должен договориться с твоим хозяином. Поэтому спрашиваю вновь: это великий князь велел тебе выйти на божий суд?
– Твой сын будет драться со мной! – заявляет Габдулла. Клинки в его руках вспарывают морозный воздух. – Или все увидят, что он – трус!
– Ты не можешь…
– Да ладно, бать, – лениво произносит Богуслав. – Холоп с оружием – это уже не холоп. Пускай попляшет. За ним еще с прошлого раза должок.
Духарев глядит на сына. Очень внимательно. И понимает: Славка не боится. И это не удаль молодецкая. Сын уверен в том, что сильнее.
Сергей Иванович внезапно осознает, что Богуслав – уже совсем не тот отчаянно храбрый воин, который когда-то сошелся с Габдуллой под стенами Булгара. Заматерел сын. И есть отчего. Уже не один год он, Богуслав, – главный представитель их торгового дома в заморских краях. А это сила, какая не у всякого князя найдется.
Но много ли значит эта сила здесь, на употпанном снегу площади перед киевскими воротами?
Так или иначе, а драться будет не Сергей Иванович, а он, Богуслав. Ему и решать.
Духарев кивнул и отшагнул назад, к той части круга, которую замыкали его люди, а Богуслав, наоборот, выдвинулся и поманил Габдуллу движением кисти.
Мусульманин рванул с места, не дожидаясь, пока Богуслав обнажит клинки. Это бой. Кто не успел, тот – труп.
Богуслав успел. И выхватить, и встретить. Короткий яростный звон – и Габдулла отпрянул, лишив противника возможности контратаковать.
Это очень красиво – бой обоеруких воинов. Пенье стали и метель клинков. Но не сейчас. Сейчас оба противника медленно кружились по площадке, выжидая, выгадывая и ни на сантиметр не сокращая дистанции. Будто меж их боевыми поясами – невидимый несгибаемый стрежень.
Зрители, которых набралось сотен пять, не считая сторонников Духарева и Семирада, вопили, понуждая поединщиков к активным действиям, но те – не слышали. Их мир сузился до двух дюжин квадратных метров ристалища.
Время от времени то один, то другой делали короткий рывок вперед… Без продолжения, потому что не чувствовали позиционного преимущества.
Габдулла щерился, Богуслав, кажется, что-то ему говорил… Духарев не слышал. Все заглушал рёв толпы. Но он видел, как шевелятся губы сына…
И Славка продолжал говорить, когда начал уже реальную атаку.
Они наконец сошлись. И стальная метель взвихрила мелкий декабрьский снежок. Клинки мелькали так быстро, что даже Духарев, со всем своим почти полувековым воинским опытом, не успевал отслеживать удары. Но он видел, угадывал по стойкам противников, что преимущества нет ни у одного из них. Даже звон металла о металл был звоном соприкоснувшихся клинков, а не лязгом лезвия о бронь.
Две-три секунды – и соперники разошлись. Вернее, отпрянули разом и застыли, чуть расслабившись, выравнивая дыхание, экономя силы, потому что усталость убивает так же надежно, как прошедший под запоздавшую защиту меч. При равенстве сил побеждает тот, кто выносливее. Эту аксиому любой воин заучивает одной из первых.
Еще одна атака. На этот раз – пара ударов, и всё. Разошлись.
Габдулла больше не ухмыляется. А Богуслав больше не говорит – молчит. И через десяток секунд снова атакует. И снова – пара ударов, не больше.
Но на этот раз результат есть. Габдулла с удивлением глядит на свою десницу в стальной кольчужной перчатке. Перчатка – на месте. И пальцы – на месте. Но сабли в них уже нет. Она падает на снег шагах в трех от княжьего телохранителя. И то, что он не пытается тотчас ее вернуть, а принимает левостороннюю стойку, говорит о многом. Например, о том, что Габдулла скорее всего потерял возможность пользоваться правой рукой.
Если это не хитрость. Потому что отступает Габдулла к ней, к упавшей сабле.
Богуслав не спешит. Но и не дает дистанции увеличиться.
Габдулла – над саблей. Поднять ее – полсекунды. Но полсекунды – это очень много. Этого времени Богуславу хватит, чтобы одолеть разделяющие их метры.
Духарев видит: левосторонняя стойка у Габдуллы хороша. Левой он сражается не хуже, чем правой.
Богуслав выжидает. Габдулла – тоже… И вдруг резко наклоняется к упавшей сабле.
Богуслав атакует едва ли не раньше, чем правая рука Габдуллы идет вниз…
Духарев успевает понять, что наклон мусульманина – обманка. Что он не собирается хватать саблю. Что он…
Конечно, предупредить сына Сергей Иванович не успевает.
Но в этом и нет необходимости. Стремительный хлест по ногам Богуслав встречает сильной частью правого меча и бьет сам. Просто и бесхитростно. Сверху вниз. По незащищенному правому боку Габдуллы, который и уже не защитить. Шемаханец всё вложил в коварный взмах. Победить или умереть. Не победил. Но и не умер.
Мечом сверху и ногой – снизу… Габдулла опрокидывается навзничь, падая, пытается достать противника…
Но Славка контролирует саблю, вяжет ее собственным клинком. Ему сейчас совсем просто добить противника, но он этого не делает. Вжимает острие меча в кольчужное плетение на шуйце Габдуллы, давит, пока тот не разжимает пальцы. Богуслав пинком отбрасывает саблю мусульманина, сдвигает шлем на затылок и говорит отцу:
– Я победил, верно?
Его слова слышны всем, потому что народ замер в ожидании развязки и над ристалищем – звенящая тишина.
Которая тут же взрывается ликующим ревом народа.
Симпатии толпы, как правило, на стороне победителя. Да и род князь-воеводы Серегея в Киеве любят куда больше, чем боярина Семирада. И потому сейчас даже самые истовые христиане радуются, что правда восторжествовала. Варяжская правда.