Суббота

К природе Настя Каменская была равнодушна. Как-то так получилось. В ее семье никогда не было дачи, даже самой маленькой, она выросла в московских каменных джунглях и не привыкла к пребыванию «на природе». И не тянуло ее.

Посему запланированная Коротковым поездка в южные пригороды Вербицка ее абсолютно не вдохновляла. Но дело есть дело, тем более когда это высокооплачиваемая работа. Чувствовала она себя уже почти совсем хорошо, горло не болело, вполне можно было разговаривать, чем она немедленно и воспользовалась, забросав вопросами водителя Володю. Это намного интереснее, чем глазеть по сторонам, оценивая перспективы строительства. Да и что она понимает в этих перспективах? Для нее участки похожи один на другой – все те же ели, пихты, сосны, кедры, изредка попадались березки и осинки. Зато отвратительное качество дороги, по которой они ехали, Настя понимала очень хорошо. Не только понимала, но и чувствовала каждой клеточкой тела.

Володя отвечал охотно, подробно, и Настя из беседы почерпнула много полезной информации. Например, о том, что население мэра Смелкова всегда любило, потому что он навел в городе порядок: заставил муниципальные службы следить за чистотой и установить освещение на улицах и дорогах, привел хорошего начальника УВД, который повывел всякую нечисть, мешавшую нормальным людям безбоязненно ходить по городу, особенно вечером. И вообще, мэр – свой парень, местный, родился здесь, звероферму строил своими руками, теперь вот бьется за нее, как лев. И лично он, Володя, обязательно пойдет на выборы и будет голосовать за Константина Кирилловича Смелкова.

Когда же разговор зашел об убитых экологах, Володя продемонстрировал изрядный скептицизм. Он не сомневался в том, что экологов убивали вовсе не из-за зверофермы, а из-за химкомбината.

– Ну, вы сами подумайте, какой вред может быть от зверюшек? – рассуждал он. – Они же в дикой природе экологию не нарушают, значит, и в клетках они ничего не нарушат. Нет, про ферму – это неправильно. Вот химкомбинат – это да, это я могу поверить, что экологи там что-то накопали. Но наш мэр комбинат в обиду не даст, владелец – его друг, Ворожец.

– Вы же говорите, что мэр у вас хороший и население его любит, – удивилась Настя. – А теперь выходит, что он своих покрывает? То есть коррупционер?

– А мне, знаете ли, наплевать с высокой колокольни, кто там кого покрывает и кто сколько наворовал или взятками набрал, – спокойно пояснил Володя. – Я человек простой, мне в этом городе жить и семью тянуть, и в чужих карманах я денег не считаю. Зато считаю в своих. И то, что для меня и моей семьи хорошо и полезно, я отлично понимаю. На улицах светло и чисто? Это мне полезно. В подъезде и в сквере возле дома наркоши и алкаши не трутся? Мне полезно. Кстати, и сам сквер есть теперь, а раньше не было, с ребенком погулять негде. Смелков муниципалов на уши поставил, чтобы озеленение и детские площадки в порядок привели и соблюдали. Жена у меня медсестра в поликлинике, медработникам из городского бюджета прибавку доплачивают, и учителям тоже. Мне это хорошо? Хорошо! А откуда деньги в бюджете? Из налогов. А налоги откуда? Из производства, из прибыли. В девяностые годы оба наши комбината, и металлургический, и химический, вообще захирели, ничего не производили, у городской казны поступлений ноль, одни дотации из области, а их кот наплакал, город буквально умирал! Зарплаты и пенсии не платили, жить не на что было. Потом пришли деловые активные люди, выкупили или там в аренду взяли, это я не вникал, а только заработали оба производства, и хорошо заработали, и деньги в бюджет пошли, а из бюджета – к нам, простым гражданам. И если меня спросить, что для меня важнее: экология, которую я не понимаю и своими глазами не вижу, или красивое платье для дочки на выпускной вечер, в котором она будет принцессой и проведет, может быть, самые незабываемые часы в своей жизни, то знаете, что я отвечу?

– Знаю, – засмеялась Настя.

– Вот. – Володя удовлетворенно кивнул. – Поэтому хоть я и уверен, что вся эта заваруха с экологами не из-за фермы, а из-за комбинатов – хоть одного, хоть другого, хоть обоих вместе, мне это без разницы. И пусть мэр спасает, кого хочет, мне это тоже без разницы. И пусть даже наш мэр с этого имеет немалую денежку, мне и это по фигу. Главное, что моя жизнь устроена нормально. А знаете, кто самый активный борец с коррупцией?

– Кто? – с любопытством спросила Настя, ожидая услышать имя какого-нибудь местного деятеля.

Но ответ ее разочаровал.

– Тот, кто плохо живет, – авторитетно заявил водитель. – Потому что когда человек живет плохо, он пытается найти внешнюю причину, которая объяснит, почему он живет плохо. Ищет и находит. А когда человек живет хорошо, ему даже в голову не придет поинтересоваться, а почему это он так хорошо живет? Он считает, что так и должно быть. И вот я, к примеру, совсем не хочу интересоваться, кто, за что и сколько кладет себе в карман за то, чтобы оба наши комбината бесперебойно работали и платили налоги. Моя семья сыта и одета, у жены и детей есть все необходимое – я доволен. И если из-за того, что у меня спокойная жизнь, кто-то обогатится, так и ради бога, мне не жалко.

Подобные слова Настя Каменская слышала не впервые. У нее в голове давно сложилась целая стройная система аргументов по поводу такой позиции, но сейчас взгляды водителя Володи на проблему коррупции интересовали ее меньше всего, так что в дискуссию она решила не вступать, а снова свернула к теме норковой фермы на северной окраине Вербицка.

– Да я завтра вам ее покажу, – пообещал Володя, – все равно в ту сторону поедем, сделаем маленький крючочек. У меня, между прочим, там дядька работает, материн брат. Хотите, познакомлю? Он вам как знающий человек расскажет, что вреда от фермы никакого не может быть.

– Хочу, – тут же загорелась Настя, старательно не замечая укоризненных взглядов, которые бросал на нее Коротков. – Скажите, Володя, а жители города в целом как думают? Так же, как вы, то есть что дело в комбинатах? Или все-таки в звероферме?

Настя так и не смогла ответить сама себе ни сейчас, ни потом: зачем она задала этот вопрос? Но она его задала. И откуда он взялся в ее голове?

Водитель пожал плечами.

– Откуда ж мне знать? Судя по телику, радио и газетам, все на ферму кивают. Может, они лучше знают. Я только свое мнение высказываю. Мне дядька сказал, что от фермы вреда нет, я ему верю, он на этой ферме больше тридцати лет вкалывает, с того момента, как ее построили, он знает точно. А если от фермы вреда нет, а экологов убивают, стало быть, дело в комбинатах. Вот так я рассуждаю.

Он притормозил, взял у Короткова размеченную в разных организациях карту местности, кивнул, ткнув пальцем в обведенный четырехугольник:

– Еще метров триста – и будет вот этот участок. Последний на сегодня? Вроде мы все уже объехали.

– Последний, – подтвердил Коротков.

Когда через триста метров остановились, все трое вышли из машины: водитель – размять ноги и затекшую спину, Коротков – осматривать участок, а Настя – просто постоять и походить по дороге взад-вперед.

– Вы действительно можете познакомить меня со своим родственником? – спросила она Володю.

– А почему нет? Легко! Хотите – прямо сегодня и познакомлю.

Настя посмотрела на часы. Половина четвертого. Юрка будет ходить по участку минут тридцать-сорок, не меньше. Возвращение в город займет еще столько же. В восемь вечера придет машина, которая отвезет их к Ворожцу. Конечно, можно и не суетиться, ведь завтра все равно придется ехать в северные пригороды, можно попробовать договориться, чтобы родственник водителя встретился с ними вечером, после работы, а они свою поездку спланируют таким образом, чтобы оказаться в удобном ему месте в нужное время. Хотя завтра воскресенье…

– Ваш дядя работает только по будним дням?

– Да вы что! – расхохотался водитель. – Звери кушать хотят каждый день, и болеют каждый день, в жизненном цикле выходные не предусмотрены. У звероводов работа сменная. А ехать к нему удобно, если что, как раз нам по дороге в гостиницу будет. Так звонить?

– Звоните, – решительно ответила Настя.

Убьет ее Коротков за эту самодеятельность, ох, убьет! Ну и ладно. Убьет – сядет, ему же хуже.

Жилище Петра Сергеевича Ворожца произвело на Настю Каменскую впечатление странное, но в целом позитивное. Почему-то она, выудив из закоулков памяти невесть когда поселившееся там словосочетание «сибирский размах», ожидала увидеть огромный дом, этажа как минимум в три, с просторными помещениями внутри. Дом оказался двухэтажным, весьма скромным снаружи, но зато внутри поражавшим обилием комнат самого разного назначения. Хозяин гостеприимно провел их с Коротковым по всему дому, показал или хотя бы обозначил каждую: на первом этаже – гостиная, столовая, кухня, гостевая спальня с санузлом, комната помощника, на втором – кабинет самого Ворожца, вторая гостевая спальня, тоже со своим санузлом, гостевой кабинет, гардеробная, хозяйская спальня, разумеется, с ванной, библиотека. Все комнаты были совсем небольшими, обставлены без излишнего шика, но уютно и удобно, и в каждой царили идеальная чистота и порядок. Настя, дома у которой книги и диски, не помещавшиеся на полки, просто складывались в стопки на полу, и стопки эти росли до тех пор, пока не обрушивались, оценила порядок по достоинству. Правда, ее немного смутила библиотека, в которой вдоль всех стен стояли шкафы не с книгами, а с дисками. Книги тоже были, но в значительно меньшем количестве. Впрочем, как еще назвать такую комнату? Не «дискохранилищем» же! Куда проще использовать давно знакомое и привычное слово. Времени на то, чтобы подробно ознакомиться с пристрастиями Ворожца в области кинематографа, не хватило, но Настя успела отметить, что диски расставлены строго в алфавитном порядке, по названиям фильмов.

Немало удивил ее и гостевой кабинет. Гостевая спальня или просто комната – это да, это понятно. Но кабинет?

– Люди, которые проводят время в моем доме, не бездельники, – пояснил Петр Сергеевич. – Даже если они приезжают всего на два-три дня, у них есть работа или бизнес, которые нельзя оставлять надолго. У моих гостей должна быть возможность спокойно посидеть за рабочим столом, использовать компьютер, сделать необходимые звонки, почитать документы. А есть и такие, которые приезжают именно для того, чтобы спокойно поработать. Здесь для этого есть все условия.

Про «комнату помощника» Настя спрашивать не стала, и так все понятно: когда Петр Сергеевич распахнул дверь, за ней обнаружилась комнатка со столом, компьютером, факсом, телевизором и диванчиком. За компьютером работала женщина лет сорока, с некрасивым лицом и необыкновенно милой улыбкой.

– Инна, моя помощница, – коротко представил ее Ворожец. – Умеет решать любые вопросы.

Интересно, спит Ворожец с этой Инной или нет?

Последним обзору гостей был представлен цокольный этаж – бассейн, сауна, кабинет для СПА-процедур.

– Моя… ммм… дама сердца, скажем так, является владелицей небольшой сети СПА-салонов в Вербицке, – пояснил Петр Сергеевич, заметив выражение неодобрения и даже некоторого презрения на лице Короткова. – Ко мне ведь приезжают не только закоренелые холостяки, такие же, как я сам. Приезжают и семейные пары. И пока мужчины заняты делами, женщины могут провести время с пользой, Галя присылает сюда лучших мастеров. Да и я сам большой любитель массажей, массажист приезжает почти каждый день, так что помещение без дела не простаивает. Если у вас есть какие-нибудь пожелания в этой части – Инна все запишет, свяжется с Галей, и в любое удобное вам время приедет любой нужный вам мастер.

Настя и Коротков вежливо ответили, что они подумают. От предложенного ужина отказываться не стали – встреча с работником зверофермы съела весь лимит времени, оставленный на посещение ресторана. Петр Сергеевич проявил себя хозяином весьма комфортным, ничего не навязывал, не требовал, чтобы обязательно «попробовали» то или иное блюдо, ни одной секунды не настаивал на том, чтобы гости непременно выпили, хотя на столе спиртное стояло в широчайшем ассортименте. Ворожец пригласил помощницу Инну разделить трапезу, и женщина села вместе с ними за стол и даже положила себе на тарелку какую-то закуску… Но поужинать ей так и не удалось.

– Да, позвони лепиле, скажи, что ни хрена мне его лекарство не помогает, у меня так и покалывает в ногах, и пальцы на руках немеют, – вдруг заявил Петр Сергеевич. – И голова кружится по утрам. Пусть что-нибудь другое назначит. Короче, вы там с ним посоветуйтесь и решите как-нибудь, чтобы у меня этой проблемы не было.

Настя с трудом сдержалась, чтобы сохранить невозмутимость. Позвони и скажи, что у меня болит… Ничего себе! Где болит? Как именно болит? В какое время суток? Как часто? Насколько сильно? На эти вопросы, без которых ни один врач ничего не поймет, должен ответить сам пациент, потому что знает точно только он. И потом, нужно же проводить какие-то обследования, кровь сдавать, сосуды проверять… Как можно вот так, по телефону, заочно назначать препарат? И вообще, Петр Сергеевич имеет обыкновение смотреть на часы или нет? Уже одиннадцатый час. Звонить врачу в такое время просто неприлично, если ситуация не жизнеугрожающая. «Лепила»… Что это, остатки криминального прошлого?

А вот Инну это, похоже, совершенно не удивило.

– Конечно, Петр Сергеевич, – коротко ответила она, тут же встала из-за стола и удалилась в сторону «комнаты помощника». Вернулась она примерно через час, когда уже приступили к чаю и десерту, молча положила на стол перед Ворожцом упаковку лекарства и чек. Значит, не только с врачом созвонилась, но и в дежурную аптеку сгонять успела.

– Принимать два раза в день, утром и перед сном, – сказала она, – я на коробке написала.

– Спасибо, – рассеянно кивнул Ворожец, не желавший прерывать увлекательнейшую беседу с Коротковым о расстановке местных политических и экономических сил.

Насте эти разговоры казались скучными, ей намного интереснее было бы поговорить о другом. Но всему свое время.

Однако удивительно, что врач, которому позвонила помощница Инна, все-таки рискнул назначить какой-то препарат, не поговорив с самим больным и не осмотрев его. Скорее всего, уважаемый Петр Сергеевич относится к той категории пациентов, которые в ответ на перечисляемые врачом рекомендации говорят: «Доктор, сколько надо заплатить, чтобы вы мне все разрешили?» И доктор, промучившись с подобным пациентом несколько лет, безнадежно машет рукой и идет на поводу. Такое бывает.

– Я еще нужна? – спросила Инна.

– Нет, можешь ехать, – не поворачивая головы к помощнице, ответил Ворожец. – И Наде скажи, что гостям подавать на завтрак. Пусть не ждет, пока мы закончим, завтра утром пусть придет пораньше и все уберет.

Инна достала блокнот и вопросительно посмотрела на Настю, потом на Короткова, все записала, попрощалась и вышла.

«Забавный типаж, – думала Настя, наблюдая за хозяином дома. – Эта Надя, повариха, заходила сюда ровно две минуты назад, приносила свежезаваренный чай. Почему Петр Сергеевич сам не сказал ей и насчет завтрака, и насчет того, чтобы она не ждала и уходила домой? Зачем нужно непременно играть в этот детский сад с испорченным телефоном? В конце концов, кухня всего в трех метрах отсюда, мог бы сделать несколько шагов».

Ей нравился этот дом, деревянный, компактный, нравилось смотреть на стены из светлого бруса и на потолочные балки, нравилось, что здесь нет никаких признаков того, что она называла «богачеством». Нравился запах дерева. Нравилась простота и функциональность интерьеров. Ничего лишнего. И в то же время есть все нужное. Никаких финтифлюшек, позолоты и колонн. Огромные, от пола до потолка, окна. Конечно, сейчас уже темно, но судя по тому, что они с Коротковым видели, проходя по участку, можно уверенно утверждать, что из любого окна этого замечательного дома открывается вид на огромные разлапистые хвойные деревья. Вечер прохладный, окна закрыты, но когда она доберется до своей спальни и распахнет их, то наверняка воздух окажется таким, что она будет спать сладко, как никогда.

И хозяин дома ей нравился. Было в нем какое-то очарование… Очарование чего? Она попыталась сформулировать для себя, что же кажется ей таким привлекательным в Петре Сергеевиче. Простота? Открытость? Нет, вряд ли. Слишком мало они знакомы, чтобы делать столь уверенные выводы. Простота и открытость легко имитируются при желании и часто оказываются обманом. Эти качества, безусловно, привлекают ее, но не факт, что они истинные.

Дом. Вот что ей нравится в Ворожце. Если дом соответствует его вкусу, его потребностям, если он живет в нем по доброй воле, а не вынужденно, просто потому, что больше негде, то можно делать выводы. У Петра Сергеевича напрочь отсутствует фанаберия и желание «выглядеть». Он отлично понимает, что финтифлюшки с позолотой не несут ни малейшей функциональной пользы, равно как и столешницы из малахита, а вкладывание денег в дорогой декор – дело пустое с точки зрения качества жизни, оно имеет смысл только как демонстрация благосостояния.

И еще этот взгляд Ворожца, это выражение лица, то и дело появляющееся у него во время разговора… Ум? Цепкость? Хитрость? Нет, все не то. Эти качества, может, и есть, но привлекают Настю не они. Что-то другое. Но что? Вот! Это лукавство и веселое озорство хулиганистого пацанчика, который так и сидит в солидном и не сказать чтоб уж очень молодом бизнесмене. Сидит и периодически выглядывает через глаза и улыбку.

Пока она предавалась размышлениям, никак не относящимся к выбору участка под застройку, мужчины перешли на «ты» и теперь обсуждали вероятность принятия того или иного варианта проекта Федеральной трассы.

– Зря ты у меня спрашиваешь, – усмехался Петр Сергеевич. – Я же с мэром дружу, так что не могу быть объективным. Мы с ним и начальником УВД Баевым – одна команда. Лично у меня никаких финансовых интересов на юге нет и на севере тоже нет, мне с точки зрения бизнеса безразлично, где именно пройдет трасса. Но как друг Смелкова я, конечно, его поддерживаю и всячески помогаю, как могу. Где связи и влияние задействую, где деньги… Ну, сам понимаешь.

– А давно вы дружите с мэром? – спросила Настя, решившая, наконец, поучаствовать в разговоре.

– Да сто лет! – расхохотался Ворожец. – Если совсем точно – то сорок пять, с первого класса школы. Кстати, предлагаю вам тоже перейти на «ты», с Юрой мы уже договорились, а вот вы, Анастасия, как-то выпадаете из нашего мейнстрима.

– Не знаю, – с сомнением ответила она, – мне это сложно, я привыкла на «вы» с людьми общаться, за исключением близких и давно знакомых. Если хотите, могу обращаться к вам без отчества, но все равно на «вы».

– Ну ладно, хоть так, – покладисто отозвался Ворожец. – Так вот, с Костей Смелковым мы не только в одном классе учились, но и в армии вместе служили, а между школой и армией еще и работали вместе на строительстве нашей зверофермы.

– Ты тоже ферму строил? – удивился Коротков. – Ну надо же!

– А что в этом странного?

– Да ничего… Просто всюду говорится о том, что мэр строил звероферму, а о том, что один из самых крупных бизнесменов города тоже ее строил, все молчат.

Ворожец усмехнулся, подлил себе горячего чаю.

– В этой информации нет смысла, она никому не полезна, ни нашим сторонникам, ни нашим врагам. Значит, ее время еще не пришло. Кроме того, у меня, скажем так, небезупречное прошлое. Это сейчас я чист перед законом, а раньше всякое бывало. И накануне выборов Косте не с руки всем напоминать, что мы близкие друзья. Я его понимаю и не обижаюсь, тем более мы постоянно встречаемся, только не на людях, а так, в приватной обстановке.

– А Баев? – не унималась Настя. – Тоже школьная дружба?

– Нет, здесь покруче, Игорь с Костей еще в один детский сад ходили. А уже в школе я к ним присоединился.

– И полковник тоже строил ферму вместе с вами?

– Вот чего не было – того не было, – развел руками Ворожец. – Костик в институт поступал после десятого класса и провалился, пошел работать. Я даже и не думал поступать, не было у меня такого интереса, мне нужно было мать кормить, она болела и не работала. Вот мы и устроились на стройку, пока в армию не заберут. А Игорек в школу милиции поступил.

– Без армии? – вздернул брови Коротков. – При советской власти это было непросто, ребят, не служивших в армии, брали в очень маленьком количестве, и то далеко не все школы милиции.

– Игорька взяли. Он же отличником был, учился хорошо. И отец у него в милиции служил, подсуетился с направлением.

Настя по давно сложившейся привычке выискивала неувязки и несостыковки в словах собеседника. Похоже, Петр Сергеевич подзабыл, что разговаривает со своими ровесниками, с людьми своего поколения, которые еще не впали в маразм и отлично помнят, как была устроена жизнь при советской власти. Если ему нужно было кормить неработающую мать, то были ли в семье другие кормильцы? Отец? Другие дети? Почему он ничего не говорит о них? А если их не было, то как его могли забрать на армейскую службу? Сын – единственный кормилец – призыву не подлежал. Если же все, что сказал Ворожец, чистая правда, значит, это не вся правда, не полная. А полная состоит в том, что он так успел наследить и намозолить глаза вербицкой милиции, что те сочли за благо отправить парня с глаз подальше хотя бы на два года, и военкомат, постоянно недовыполнявший план по призыву, с удовольствием пошел навстречу и оснований для освобождения от службы не усмотрел. Ворожец сам признает, что в его небезупречном прошлом бывало всякое. До такой степени «всякое», что мэр Смелков теперь старается не афишировать их близкое знакомство и тесную многолетнюю дружбу. Да, об их отношениях и без того все знают, но когда не видишь ежедневного подтверждения, знание, вернее, его убеждающая сила, быстро ослабевает.

– Вы, наверное, устали, – спохватился хозяин дома, заметив, что Настя подавила зевок. – Я вас совсем заговорил.

– Да, пора спать, – согласился Коротков. – Ты говорил, кабинетом для гостей можно пользоваться? Нам бы посовещаться полчасика, обсудить планы на завтра.

– Разумеется, – широко улыбнулся Петр Сергеевич. – Если нужен компьютер – включайте, он не запаролен, чтобы гости могли пользоваться. Интернет есть и «вай-фай» по всему дому, если захотите пользоваться планшетами или телефонами.

«Нет уж, – почему-то подумала Настя, – твоим компьютером я пользоваться не буду. Знаем мы всяких умельцев, которые за пять минут потом выяснят, что ты на нем делал, какие тексты писал и какую информацию искал. У меня свой есть».

Но благоразумно промолчала.

– И последний вопрос перед тем, как мы разойдемся спать. Поскольку мы здесь гости и не хотели бы причинять беспокойство или какие-то неудобства, нам бы хотелось знать, есть ли в доме такие помещения, куда заходить нельзя без вашего ведома? Ну, или вообще нельзя.

Ворожец посмотрел на Настю с нескрываемым удивлением. Похоже, такой вопрос ему задавали впервые.

– Я даже растерялся как-то… – развел он руками. – Нет, конечно, в мою спальню не нужно заходить, когда я сплю. А так… Никаких секретов у меня нет, скелеты по шкафам я не распихивал, и стесняться мне абсолютно нечего. Если до прихода Нади захотите поесть чего-нибудь или чайку выпить, смело идите на кухню, открывайте холодильник и шкафы, берите все, что увидите.

«Ни у кого нет секретов, – с усмешкой подумала Настя, – все открыты, искренни и прозрачны, как слеза младенца. Только почему-то никто никому не верит, ни Ворожец нам, ни мы ему».

Гостевой кабинет, такой же небольшой, как и все прочие помещения в доме, имел все необходимое для работы. Настя вспомнила о своем решении не пользоваться хозяйским компьютером и тут же это решение изменила. Включила компьютер и стала загружать карту Вербицкого района.

– Зачем? – удивился Коротков. – У нас и бумажные карты есть, и на планшете у тебя.

– На всякий случай. Надо попользоваться этим компьютером. Почему-то во мне зреет глубокая убежденность, что наш гостеприимный хозяин непременно проверит, чем мы с тобой тут занимались. Нужно убить в нем всякие подозрения, тем более что для них нет никаких оснований. Мы с тобой ничего не скрываем, а нам почему-то никто не верит.

Следом за картой были открыты сайты Вербицкэнерго и Вербицкводоканала, причем те их разделы, которые связаны с перспективным планированием. После чего на всякий случай был обозначен интерес к местным строительным компаниям и к сайту биржи труда.

– А ты еще хотела про ветеринара… – напомнил Коротков.

– Это я сама, – усмехнулась Настя. – В своей комнате и со своего ноутбука. Убитый ветеринар как-то не вписывается в общую картинку поиска места под застройку. Не будем будить спящую собаку.

Она аккуратно выключила компьютер.

– Ты выбрал, где будешь спать, наверху или внизу? – спросила она Юру.

Коротков широко и сладко зевнул.

– Да мне по барабану, лишь бы лечь.

– Тогда я на втором этаже устроюсь, не возражаешь? Сумку мою отнесешь наверх?

Он молча кивнул и погасил свет в кабинете.

Оставшись в гостевой спальне на втором этаже, Настя первым делом распахнула окно, закрыла глаза и с наслаждением втянула носом прохладный и немного терпкий воздух. Здесь пахло совсем не так, как в центре города. И звуки были другими. И вообще, это был какой-то другой мир.

Спальня оказалась именно спальней, а не жилой комнатой: широкая двуспальная кровать, две прикроватные тумбочки с симпатичными ночниками, комод с зеркалом, небольшой встроенный шкаф для одежды, два деревянных вешала и дверь, ведущая в санузел. Все. Ни стула, ни тем более рабочего стола здесь не было. «Ну и ладно, – подумала она, – ну и не очень-то и хотелось».

Устроившись на кровати поверх покрывала и подложив под спину подушку, Настя открыла ноутбук и стала искать информацию об убийстве сотрудника Вербицкой зверофермы, ветеринарного врача. Да, поездка к родственнику водителя Володи оказалась полезной. Конечно, насчет дела об убитых экологах они не узнали ничего нового, ибо старый зверовод знал ровно столько, сколько и любой другой житель города, не работающий в полиции. Но зато выяснилась вот эта давняя история про ветеринара Чуракова. Впрочем, не настолько уж она и давняя, всего год с небольшим прошел…

…Родственник Володи, пожилой опытный зверовод по имени Леонид Иванович, сразу уверенно ответил, что никакой экологической опасности их ферма представлять не может. Все системы очистки работают исправно. А запах – ну что ж, запах есть, само собой, это ж дикие звери, не домашние. Они и сами пахнут, и продукты их жизнедеятельности – моча и кал, да и корм не самый ароматный для человеческого обоняния. Работники фермы привыкли, а для постороннего человека, конечно, приятного мало, это правда. Да, пахнет аммиаком… Да, фекалии зверей убирают раз в год, это тоже правда, но так всюду происходит, есть нормативы. Но существуют же требования к месту расположения звероферм, и в этих требованиях чуть ли не первым номером стоит роза ветров с таким расчетом, чтобы запахи не доходили до жилых домов. Вербицкая норковая ферма строилась строго с учетом всех нормативов. И никто из жителей окрестных районов никогда на дурные запахи, исходящие от фермы, не жаловался. И вообще, друзья мои, все это одна сплошная политика. Надо к выборам шум какой-нибудь поднять – схватились за экологию. А то, что человека убили, так всем наплевать. Уже больше года прошло, а никто не чешется.

Сперва Настя и Коротков решили, что Леонид Иванович имеет в виду все тех же убитых экологов, но уже через пару минут выяснилось, что говорит он совершенно о другом: об убийстве ветврача Вербицкой зверофермы Чуракова.

– Вы думаете, это не по личным мотивам? – спросил Коротков. – Не бытовое? Вы уверены?

Леонид Иванович внезапно рассердился, складки кожи на лице негодующе затряслись, мелкие сосуды на щеках налились кровью.

– Да это не я уверен, это полиция наша уверена! Вы знаете, сколько они всю ферму трясли? С кем дружил, с кем разговаривал, с кем конфликтовал, не крутил ли любовь на стороне… Уж чего только не выспрашивали! И Таню, жену Чуракова, тоже измучили вопросами. Всех его знакомых на допросы перетаскали. Никого не нашли.

– И что, закрыли дело?

– А я почем знаю… Не знаю я, как там в полиции это называется, а только месяца два побегали, да и поутихли. Никому не охота копать, это ж деньги.

– Деньги? – насторожилась Настя. – Какие деньги? Вы о чем, Леонид Иванович?

– Я о Перовской звероферме, о чем же еще. Они давно хотят нас к рукам прибрать, на наше племенное ядро зарятся, вот и мутят воду в области, чтобы дорогу через ферму проложить, нашу ферму ликвидировать, а все поголовье передать им.

– Зачем? – не поняла она.

– Ну как зачем? У нас племенное ядро одно из лучших в стране. Им таких зверей никогда в жизни самим не вывести и не вырастить, у них в селекционной работе никто толком не разбирается, да и кормленцев нет знающих.

– Кого-кого нет? – переспросил Коротков.

– Кормленцев. Спецов по кормам и рационам. Чтобы вести успешную селекционную работу, нужно, чтобы было, из чего выбирать, – терпеливо пояснил Леонид Иванович. – Если зверей правильно кормить, самцы будут хорошо крыть, самки будут беременеть, донашивать и нормально щениться, норчата получатся здоровенькие, отход будет минимальным, значит, и ремонтное стадо можно хорошо сформировать, выбирать-то есть из кого, и по убою план сделаем.

Незнакомых слов оказалось многовато и для Настя, и для Короткова, пришлось потратить еще несколько минут на разъяснения, благодаря которым выяснилось, что отход – это в данном контексте смертность новорожденных щенков, а ремонтное стадо – рожденные в текущем году норчата, которые по селекционно-племенным качествам могут заменить зверей племенного ядра, в силу возраста больше не способных давать здоровое потомство и подлежащих «списанию». Это и официально так называется: ремонт основного стада. Зато слово «кормленец» официальным не является, никакую должность не обозначает, а применяется к ученым – специалистам-зоотехникам, занимающимся вопросами кормов и составления рационов. А поскольку с кормами в последние лет двадцать в стране совсем беда, то знающий и опытный «кормленец» – на вес золота.

– Ученые, значит, – недоверчиво протянул Коротков. – А я думал, ученые на зверофермах не работают. Они все больше по научным институтам сидят, по лабораториям всяким.

Леонид Иванович бросил на Юру сердитый взгляд.

– И сидят! – с вызовом подтвердил он. – Покуда их оттудова не выкинут под зад коленкой. Вот тогда они на фермы-то и приходят. Не знаете ничего, а ерничаете… Молодежь! У нас главным зоотехником такой человек был, что вам обоим и не снилось! Лучший в России! А до этого – лучший во всем СССР! Сам Тарасевич! Доктор наук, между прочим, профессор. Вот он нам племенное стадо на ноги и поставил. А когда Илюша Чураков, пацанчик совсем еще, пришел к нам ветврачом, они вместе все колдовали, советовались, обсуждали чего-то, ночи напролет сидели то в кабинете у профессора, то дома у него, считали, вымеряли, карточки вручную перебирали, таблицы какие-то составляли. Илюша к профессору прямо прикипел, да и профессор его любил. Он вообще-то почти ни с кем близко не дружил, весь в своей науке был, а вот Илюшу Чуракова полюбил.

– Подождите, – взмолилась Настя, – Леонид Иванович, подождите, я не успеваю все понять, я же в пушном звероводстве не разбираюсь, для меня каждое ваше слово – полная загадка. Какие карточки они перебирали вручную?

Леонид Иванович досадливо крякнул, вылез из-за стола, подошел к шкафу и извлек оттуда изрядно потрепанную папку с завязками. В папке были какие-то документы и сколотая железной скрепкой пачка бумаг, издали напоминавших заполненные вручную таблицы.

– Вот! – Он вытащил из пачки один листочек и положил на стол перед гостями. – На каждого зверя основного стада заводится карточка, в нее вносятся все данные про него. На каждого! А в основном стаде у нас восемнадцать тысяч голов. Это карточка самца, в ней – вот, видите? – отмечено, какого он окраса, какой у него учетный номер, к какой линии принадлежит, родословная до бабушек и дедушек, когда родился, в каком помете, в какой бригаде и на каком отделении содержится, сколько и каких именно конкретных самок он крыл, каковы были результаты оплодотворения и щенения, каковы результаты бонитировки щенков, рожденных от этого самца.

– Бонитировка? – переспросил Коротков.

– Оценка цвета и качества меха, чтобы вам понятнее было, – буркнул Леонид Иванович. – Вы что же, молодежь, думаете, что селекционная работа – это так, тьфу на палочке? Это гигантский труд! Гигантский! Каждый год при подготовке к гону зоотехники и бригадиры на основании этих карточек составляют план: каких самок какими самцами крыть, определяют самцов-дублеров, и все это раньше вручную делалось на основании учета каждого – еще раз подчеркиваю! Каждого! – показателя из такой вот карточки. Сейчас вон все в компьютерах этих ваших, они сами все ищут и считают, а раньше-то все вручную делали, вручную. Да и то если есть эти компьютеры и если люди знают, как ими пользоваться. А у нас на ферме бюджет скромный, государство денег совсем мало дает, а то и вовсе не дает, так что если лишняя копеечка заведется, так Зоя лучше витаминчиков и пищевых добавок для зверей закупит. Бухгалтерша наша, конечно, ворчит на Зою, дескать, нецелевое использование средств, это графа на оргтехнику и улучшение условий труда, а не на корма, но Зоя на нее прикрикнет, та похимичит чего-нибудь и счета оплатит.

Голова у Насти шла кругом. Она не была готова к тому, что на нее в разговоре со звероводом обрушится такое количество новой информации. Еще профессор этот… как-то с трудом верится, что доктор наук, известный на всю страну (а Леонид Иванович уверенно назвал его лучшим в СССР и в России), будет вот так запросто работать на звероферме даже не в областном центре, а в обычном, хотя и достаточно крупном, западносибирском городе. Либо Леонид Иванович что-то преувеличивает, либо путает, либо профессор был далеко не лучшим, а возможно, даже и вовсе не профессором.

Наверное, выражение лица у нее при этих мыслях было каким-то не располагающим, потому что Леонид Иванович вдруг нахмурился и пытливо посмотрел на нее:

– Чего не так-то? Сомневаешься? Или опять не поняла?

– Не поняла, – честно призналась Настя. – Насчет профессора… Как-то неожиданно. Никогда не слышала про докторов наук, работающих на зверофермах.

– Так он сидел два раза, – усмехнулся зверовод. – В первый раз еще при Сталине, за вредительство, а во второй раз посадили за взятку и злоупотребления, это уже при Брежневе было. Кто ж его с такой биографией в научный институт возьмет? Он как второй раз отсидел – так на зверофермах и работал, сначала на Перовской ферме, старшим зоотехником, потом его к нам пригласили на должность главного зоотехника. До глубокой старости дожил и до последнего дня работал, ему почти девяносто было, когда помер. Илюша убивался очень… Да мы все переживали, все-таки Тарасевич, этот профессор наш, очень знающий был человек и делу предан.

Она поймала предостерегающий взгляд Короткова, выгнувшего кисть левой руки так, чтобы видны были часы. Юрка прав, времени осталось совсем мало, нужно успеть вернуться в гостиницу и собрать вещи, чтобы ехать к Ворожцу. Про профессора Тарасевича, конечно, интересно, но сейчас куда важнее понять, может ли убийство ветеринарного врача Чуракова быть как-то связанным с проблемами экологии и нашумевшими убийствами. Она, Настя, больше не служит в полиции, но экология – это важно для ее нынешнего задания. Если на севере района в этом смысле неблагополучно, то вести речь о приобретении участка для пансионата неправильно. А вдруг убийства экологов действительно связаны именно с неблагополучием в районе зверофермы? Да, Чураков ветеринар, а не эколог, но, возможно, он был связан с кем-то из погибших? Может быть, консультировал их по вопросам работы зверофермы? И из этого общения вынес какие-то опасные знания?

Или, возможно, все дело действительно в Перовском зверохозяйстве, о котором упоминал Леонид Иванович? Если утвердят проект трассы, проходящей с северной стороны, то Вербицкую ферму ликвидируют и поголовье зверей передадут Перовской ферме. Или продадут ей же за бесценок. А если утвердят южный вариант и Вербицкую ферму сохранят? Что могут предпринять перовские, чтобы улучшить свои позиции в конкурентной борьбе? Первыми в голову приходят два самых простых решения: или навредить Вербицкой ферме и лишить ее потенциала, или украсть ее «фирменные» секреты кормления и тем самым поднять собственный потенциал. Может ли в этих комбинациях головной фигурой стать ветеринар? Может, если он владеет этими секретами. Он не зоотехник, но он дружил с профессором и работал вместе с ним. А вот может ли ветеринар навредить?

– Может, – кивнул Леонид Иванович в ответ на ее вопрос. – Кормокухня может всех зверей потравить, а ветеринар может всех перезаразить. Было бы желание. Но эта песня не про Илюшу Чуракова. Он не мог. Он дело свое знал и любил, и зверей любил, и честный был. Он бы за деньги не продался.

Не мог, значит… Ну правильно, не мог. Ему сделали предложение. Или уничтожить поголовье, или продать секреты кормления. Он отказался. Итог известен. Но почему-то в этом направлении, если верить старому звероводу, никто не искал, а ведь тут даже особого труда не нужно прикладывать, им с Коротковым хватило часовой беседы, чтобы выдвинуть версию. И беседа эта не с каким-то глубоко законспирированным источником, который еще найти надо, а с человеком, ни от кого не прячущимся, работающим на ферме, знавшим убитого. Нет, трудно поверить, что эту версию не проверяли. Наверняка проверяли, она же на поверхности лежит. Значит, там «пусто-пусто». За долгие четверть века работы в уголовном розыске Настя Каменская тысячи раз выслушивала жалобы родственников потерпевших на то, что милиция ничего не делает, и вот это не проверили, и вот это… Хотя на самом деле все сделано, сделано давно и на совесть, но не принесло результата. Почему-то люди считают, что если они не видят своими глазами работу оперативников и ее результатов, то, стало быть, работы никакой и не было. «Вот и я стала, как эти люди, – с раздражением на саму себя подумала Настя. – Мне человек, не имеющий к полиции никакого отношения, говорит, что следствие не сделало того-то и того-то, и я уже готова ему поверить на слово и даже строить на основании его информации свои умозаключения. Быстро же у меня изменился менталитет!»

Настроение сразу начало портиться, но она вовремя вспомнила о данном себе обещании «не таскать в голове негатив дольше необходимого». Как хорошо, что она вовремя спохватилась и поймала себя на непрофессионализме, пока процесс не зашел слишком далеко! Еще есть шанс все исправить. И можно этому радоваться…

… В интернете информации об убийстве ветврача Чуракова нашлось совсем мало, и была она скудной и однообразной. Жена обратилась в дежурную часть с заявлением… Пропал… Нашли тело в пригороде Вербицка… Убийство… Полиция работает над версией о бытовых причинах… Полиция изучает возможную связь убийства ветврача Чуракова с конкурентной борьбой Вербицкой и Перовской звероферм…

Больше ничего не было. Последняя публикация – в августе прошлого года. Не густо. А версию, стало быть, все-таки разрабатывали. Просто старый зверовод Леонид Иванович об этом не знал. Что вполне естественно.

Спать не хотелось. Настя поставила ноутбук на пол, слезла с кровати, постояла у распахнутого окна, снова и снова жадно вдыхая запах пихт и елей, растущих прямо рядом с домом. Что сказал Ворожец? Что входить можно в любую комнату, кроме его спальни. Да и в спальню можно, если он там не спит. Это хорошо!

Она осторожно, стараясь не шуметь, вышла из комнаты и толкнула дверь с противоположной стороны от лестницы. Настя не очень хорошо помнила, что именно должно быть за дверью, не то кабинет хозяина, не то библиотека. Дверь оказалась заперта. Значит, это кабинет. А вот за следующей дверью как раз и обнаружилось «дискохранилище». Включив свет, она уселась в мягкое глубокое кресло, вытянула ноги и принялась разглядывать названия на коробках с дисками и на корешках книг. Хорошо, что комната небольшая, полки находятся на расстоянии вытянутой руки от кресла, иначе ей не удалось бы рассмотреть большинство названий фильмов, ведь коробки для дисков узенькие, и шрифт приходится использовать достаточно мелкий. С книгами проще, они почти всегда толще коробок для дисков, за исключением разве что совсем уж тоненьких брошюр.

Книги имели вид довольно новый, и даже хорошо известная Насте классика присутствовала здесь не в тех изданиях, к которым она привыкла с детства и которые до сих пор стоят в квартире ее родителей. Издания были недавними, купленными в последние десять лет. И, вероятнее всего, нечитаными. Хотя…

Вот этот двухтомник. Черные обложки с красными буквами. Очень и очень знакомый. Маргарет Митчелл, «Унесенные ветром». Именно в том издании, которое Настя помнила с юности, когда романом с упоением зачитывались женщины и девушки всех возрастов. Насколько она помнила, в послеперестроечное время книгу переиздавали уже в другой обложке. Значит, стоящее у Ворожца на полке издание сохранилось еще с тех давних времен. Забавный выбор для серьезного бизнесмена. Впрочем, возможно, эта книга принадлежит не Петру Сергеевичу, а его супруге или даме сердца. Или маме. Или сестре. Или кто-то из гостей привез с собой и оставил.

Настя встала с кресла и достала книгу с полки. Видно, что ее читали не один раз. И даже, наверное, не один десяток раз. Значит, или чей-то любимый роман, или многократно передавался из рук в руки. Скорее всего, именно второе, ибо в советское время самые популярные книги купить было крайне трудно и их брали или в библиотеке, или друг у друга, занимая очередь. Да, все верно, издание 1986 года…

– Полуночничаете?

Настя вздрогнула и обернулась. В дверях стоял Ворожец и насмешливо улыбался. У его ног, как два изваяния, сидели две черные собаки – крупная и помельче.

– Да, не спится. Ничего, что я зашла сюда? Вы сказали, что не возражаете.

– Конечно, милости прошу. Выбрали что-то почитать?

– Выбирала.

Внимательные глаза хозяина дома остановились на книге у нее в руках. Насте отчего-то стало неловко, словно ее уличили в чтении неподобающей литературы или в чем-то непотребном.

– Любите «Унесенных»? – понимающе спросил Петр Сергеевич.

– Нет, просто заметила знакомую обложку, взяла посмотреть год издания. Все остальные книги намного более поздние.

Ворожец неожиданно рассмеялся.

– Вы правы. Хвалю вашу наблюдательность. Это действительно единственная книга, оставшаяся у меня со времен моей беспутной юности. Все остальные куплены много позже.

– Почему? Простите, если я задаю бестактный вопрос. Она вам чем-то дорога? Память о ком-то?

Ворожец, до сего момента так и стоявший на пороге, сделал собакам знак не двигаться с места и шагнул в комнату. Бережно взял из рук Насти книгу, погладил пальцами и поставил на место.

– Очень соблазнительно было бы соврать и сказать, что это память о маме. Или о любимой девушке. Но я заработал за свою жизнь столько денег, что врать мне даже как-то унизительно. Это мой любимый роман. Единственный, который я регулярно перечитываю. Что, удивлены?

– Удивлена, – честно призналась Настя. – Впервые в жизни встречаю зрелого мужчину, который любит этот, в сущности, очень женский, роман и не стесняется в этом признаться.

– А я ни в чем не стесняюсь признаваться. – В голосе Петра Сергеевича зазвучали нотки озорства, и снова ей показалось, что откуда-то из глубины его глаз выглядывает веселый мальчишка-хулиган. – Какой есть – такой есть. Не пытаюсь выглядеть тем, чем не являюсь. Стесняются, Анастасия, те, у кого есть комплексы. А у меня их нет. Ни одного. Я отчетливо вижу свои слабые места и знаю свои недостатки, но мне за них ни капельки не стыдно. Вот такое я бессовестное существо!

Он снова негромко рассмеялся, и его светло-серые, почти бесцветные, глаза светились лукавством.

– Завтра собираетесь на северную сторону?

– Да, – кивнула Настя.

– Хотите, пошлю с вами кого-нибудь, кто хорошо знает те места?

«Спросил бы уж прямо, может ли он послать с нами своего соглядатая», – подумала она и вежливо ответила:

– Спасибо, Петр, не нужно, у нас хороший водитель, бывший таксист, он все дороги знает.

– Ну, тогда хорошо. Спокойной ночи.

Настя вернулась в свою спальню, приняла душ, расстелила постель и забралась под одеяло. Как тихо… Деревянные дома живут своей жизнью, дышат, вздыхают, иногда стонут и даже плачут. Она отчетливо поняла это в прошлом году, когда довольно долго жила в загородном доме брата. Вот и дом Ворожца издает тихие звуки, то мягкие, словно шепчущие, то внезапно резкие, но все равно негромкие.

Она не заметила, как заснула.