Решение поехать на войну созрело у меня давно. На гражданке я изнывал от скуки, работая охранником в одной из частных фирм, и «срочку» вспоминал с некоторой ностальгией. Я уже начал было собирать манатки в Чечню (как раз закон приняли о службе по контракту в ВС РФ граждан СНГ), но тут в высших политических кругах Украины созрело решение о необходимости отправки военного контингента в Ирак для участия в «Стабилизационной операции». Я подписал контракт, не задумываясь, в надежде, что в Ираке я столкнусь с настоящей работой для солдата, про которую давно забыли в вооружённых силах невоюющей страны.

Мне, как и многим другим, предстояло пройти трёхмесячный курс переподготовки на базе воинской части А-0501 (Башкировка, Чугуевский район Харьковской обл.), где формировался 61-й отдельный батальон 6-й бригады, который должен был отправиться в Ирак в феврале 2004 года. Рассказ о нашем тренинге мог бы занять несколько страниц, но мне хотелось бы выделить суть.

Структура батальона: три роты по пять взводов. 17 человек на двух БТРах – взвод. Во взводе два гранатометчика, два снайпера, 4 ГП-25, 1 РПК и 1 ПКМ. Отдельно взвод связи, взвод технического обеспечения и управление батальона. Всего около 370 человек.

Впервые я ощутил, что нас пытаются подготовить как следует, но сразу бросился в глаза менталитет наших военнослужащих. Например, как солдаты, так и офицеры абсолютно неадекватно оценивали сложившуюся в Ираке обстановку, они категорически отказывались признать, что едут на войну. Поэтому занятия периодически херились. Были также и «фанаты», серьёзно настроенные на предстоящую миссию. Как я впоследствии убедился, только на таких людей и можно рассчитывать при выполнении боевой задачи.

Плюсы: нормальные условия для проведения занятий. Никаких хозяйственных либо строительных работ, даже в наряд по роте впоследствии поставили срочников, чтобы мы не отвлекались от занятий.

Приемлемый полигон и «миротворческий городок» для отработки задач по патрулированию, несению службы на блокпостах, КПП, охране важных объектов. Шесть фанерных домиков, расположенных в правильном порядке, весьма отдалённо напоминали настоящий населённый пункт, но позволяли отрабатывать самые элементарные задачи: продвижение патруля по улице, взаимодействие штурмовых групп, вход в помещение, прохождение дверных проёмов и т. д.

Минусы: есть в нашей армии термин, максимально точно и емко обозначающий все недостатки нашей системы. Имя ему – «Армейский долбоебизм». Эта зараза пронизывает насквозь вооружённые силы, и нет от неё спасения. И порождён он другой главной проблемой нашей армии – имя которой «страсть к очковтирательству». Чем дальше, тем более очевидным становился тот факт, что слишком многие наши начальники вместо того, чтобы сделать подготовку максимально ёмкой и насыщенной, всеми правдами и неправдами пытались создать ВИДИМОСТЬ такой подготовки для вышестоящих начальников. Самостоятельные занятия по тактике часто херились как солдатами, так и офицерами.

На занятиях по «миротворческой тактике» отрабатывалось несколько основных упражнений.

1. Пешее патрулирование в составе взвода, отделения с задержанием вооружённого человека, действия при попадании в засаду, при случайном боестолкновении или обстреле с дальней дистанции, отход под огнём.

2. Патруль на технике. С возможным обстрелом или нападением из засады.

3. Охрана особо важных объектов.

4. Зачистка либо патруль в населённом пункте.

5. Несение службы на блокпосту.

Всё остальное отрабатывалось в рамках общевойсковой программы боевой подготовки.

Не скажу, что все было насмарку. Многие нюансы, которые мы отрабатывали, потом пригодились. Но всё же 80 % того, что мы делали, оказалось на практике неприменимо и приходилось поступать совсем по-другому. В Ираке почти всему пришлось учиться заново. У нас не оказалось НИ ОДНОГО инструктора, который не то что был ранее в бою или в зоне боевых действий, но хотя бы участвовал в миротворческой миссии, которых, кстати, немало на счету Вооружённых сил Украины.

Элементарные вопросы ставили наших командиров в тупик. Например: пешее патрулирование в составе отделения. На практике это выглядело следующим образом. Вся дистанция «патрулирования» составляла примерно сто метров. Отделение движется по дороге двумя колоннами в шахматном порядке, дистанция между военнослужащими метров 15–20. В конце маршрута кто-то из своих, игравших роль злого парня, показывался на дороге с оружием в руках. Его укладывали лицом на землю и обыскивали. Дальше несколько вариантов. Спокойный арест. Или перестрелка с набежавшими друзьями «злого парня». Как правило, «наши» нападавшие действовали с головы колонны и начинали обстрел. Что говорит боевой устав о такой ситуации? Отделение должно развернуться в боевой порядок в линию лицом к противнику, рассредоточиться на 100 метров по фронту, не менее 15 метров друг от друга и т. д. (БУ сухопутных войск, отделение в обороне, п. 61.) Это в поле. Про такую ситуацию в городе там вообще ничего не сказано. Зато сказано в массе других пособий и наставлений, надо только найти и почитать. Но наши инструкторы нам настойчиво вбивали в голову: «С дороги не сходить! Вокруг мины!» Но, не развернувшись, огонь могут вести только двое передних. У остальных первая двойка в секторе огня. Как же быть?

Подхожу я с таким вопросом к замкомбата майору Бурлакову (командир взвода ничего внятного мне не ответил) и сразу вижу, что загнал его в тупик. И вообще у него лицо такое, будто ему это на хрен не надо. И вообще никто не может ответить! Такая ситуация, немного бредовая. Но так ли сложен ответ? Во-первых, нужно адекватно оценивать обстановку. Я не спорю, мин надо бояться. Но там же нет линии фронта как таковой. Ирак – страна пустынь. Где там ведутся боевые действия? В городах! И не в таких городах, как в Великую Отечественную, по которым проходит линия фронта. В городах люди живут, ходят на работу, на рынок, порой толпы – не протолкнёшься, дети бегают, гоняют в футбол. Какие там к чёрту мины на обочинах? И вообще, на узких городских улицах не развернёшься в линию, нужна совсем другая тактика, и она описана (Яковлев Б.Н. «Разведка в городе», Симонян Р.Г., Еременко Ф.И. «Тактическая разведка», И. Хеймонт. «Тактическая разведка в современной войне»; можно найти информацию в военных журналах «Солдат Удачи», «Братишка» и т. д.). Короче, было бы желание. Или хотя бы чувство ответственности за людей, которых ты повезёшь на войну! Всё прочитанное должно быть осмыслено на предмет того, подходит ли это к твоей ситуации. Идёшь в патруль по незнакомому маршруту – поинтересуйся минной обстановкой вокруг. Но я не о тактике сейчас говорю, а о подходе к делу.

Особенно коряво всегда проходили занятия в учебной деревне. При выдвижении к населённому пункту нас всё время норовили послать на противника прямо в лоб, причём просто так, без всяких там специальных установок. Хотя с обратной стороны стены всех домов были глухими, без окон, и выдвижение оттуда было бы сопряжено с гораздо меньшим риском нарваться на пулю. Я только несколько раз видел, чтобы командир роты показывал бойцам, как правильно, не подставляясь, вести огонь из-за угла дома и с какой стороны лучше огибать здание. Но разве этим должен командир роты заниматься? Это должен быть уровень среднего сержанта. То, как проходили занятия, показывало вопиющий непрофессионализм и отсутствие элементарных военных знаний. Даже правильно стать у окна и то могут далеко не все.

Ярко запомнился один эпизод, как боец из четвёртого взвода бежал к одному из домов и внезапно прямо из двери появился «боевик» с пулеметом «ПКМ» и метров с четырёх засадил ему очередь холостыми патронами прямо в живот. От неожиданности тот упал на задницу. «Убили» его очень натурально, у меня аж мороз по коже пошёл. Но почему? Да потому, что двигался он прямо напротив двери, даже не пытаясь уйти в сторону. И никто не объяснял ему, что так делать не стоит. Таких «ляпов» тысячи, и никто не пытался с ними бороться, проводить какой-то анализ, что-то менять в тактике.

Я знал пару человек из спецподразделения «А» и хотел им предложить провести у нас пару показательных занятий по теме «бой в городе», но моя идея не нашла отклика у нашего начальства. Подавляющее большинство занятий проходило по принципу «Сделать всё эффектно, чтобы понравилось начальству». Практическая целесообразность, да и просто элементарный здравый смысл где-то на десятом месте. Приезжает телевидение – тут и холостых патронов дадут немерено, и дымы и ракеты, а как никого нет, то хорошо если по десятку на брата, а то и вообще сосите фигу.

14 февраля 2004 года. Отправка. В Ираке уже управление батальона и командиры рот принимают дела у наших предшественников. Приземляемся на аэродроме близ города Талил. Два «Апача» прикрывают посадку.

За бортом +17. Прямо на взлётном поле мы получили бронежилеты, каски и оружие – автоматы «АК-47» и «АКМ» иракского производства и по два рожка на брата. С этим оружием мы должны были добраться до главной базы украинской армии в Ираке, расположенной в городе Аль-Кут. Там мы его сдали и взамен получили штатное.

Что бросилось в глаза в первые минуты пребывания в Ираке? Как мне тогда показалось – всё совсем другое. Почва – в основном песок и глина, на севере каменистая. Другой воздух, гораздо суше и пахнет пылью, другие цвета доминируют – желтый, оранжевый, жёлто-серый налёт имеет даже листва – на всё садится всепроникающая пыль, деревья – в основном финиковые пальмы, а также редкие разлапистые кусты и верблюжья колючка, хотя местами присутствуют сосны или какие-то их разновидности. Дома – одно-, двухэтажные местами, каменные – из необожжённого кирпича, тоже жёлтого цвета, местами глиняные. Нищета, везде полно мусора, вдоль маршрутов колонн бегают оборванные дети с воплями «Mister give me pepsi, give me water!». Неопределенного возраста женщины в паранджах, лицемерные улыбки или откровенно озлобленные взгляды молодых мужчин – вот первые впечатления по дороге из Талила в Аль-Кут.

И ещё запомнились «дембеля» – солдаты 5-й бригады. Я впервые увидел их в аэропорту. Они сидели верхом на БТРах, готовясь сопровождать нашу колонну. Все запылённые, с таким же запылённым оружием в руках, потрёпанная выгоревшая форма, загоревшие лица, уверенные, с небольшой ехидцей взгляды. Всё это выглядело так «по-киношному», что даже не воспринималось как реальность.

Вечер на базе «Дельта» (Аль-Кут). Абсолютный шок от посещения столовой. Меню как в ресторане: мясо, салаты, свежие фрукты, соки, мороженое, пирожные. Всё в ассортименте и всего до отвала – бери не хочу. После тех помоев, которыми нас кормили во время подготовки, – просто праздник (на питание одного солдата коалиции выделялось 20 баксов в день). Ни фига себе питается коалиция!

На РАО получили оружие. Я получил «РПГ-7Н», «1ПН-58», 4 рожка патронов и автомат «АКС-74У». Через три недели я сменил его на «АКС». Батареи к ночникам умерли еще до царя Гороха, новых не выдали, я пытался приспособить запасённые из дому «кроны», но габариты этих устройств и специфика наших действий предопределили им законное место под койкой в казарме. Мы пользовались американскими ночными очками.

Бронежилет «Корсар М3», несмотря на хорошие защитные свойства (кевлар держит пулю ПМ, в проекции стальных пластин держит бронебойную пулю из СВД), всё же слишком тяжёл. Когда поверх него надеваешь разгрузку с боезапасом, берёшь гранаты и ВОГи – становишься немобильным, каждый раз, когда спрыгиваешь с БТРа, думаешь, как бы ноги не поломать. Быстро упасть, перекатиться – забудьте: покалечитесь. Боезапас 4 рожка явно недостаточен для ведения боевых действий, поэтому каждый стремился разжиться дополнительными магазинами, гранатами и так далее. Причем если младшие офицеры относились к этому с одобрением, то высокое начальство дрючило попавшихся в хвост и гриву и регулярно устраивало пересчёты боеприпасов, стремясь понять, сколько же левых патронов находится у солдат.

Наутро выехали на базу «Чарли» в город Аль-Хайя, где предстояло нести службу. Задачи: контроль обстановки в городе, демонстрация присутствия, патрули, помощь местной полиции и обеспечение безопасности колонн в нашей зоне ответственности, изъятие незаконного оружия и тому подобное. Численность личного состава – 60 человек.

База в городе Аль-Хайе находилась в здании спортивной школы на окраине города и по периметру была огорожена невысоким, где-то в рост человека, кирпичным забором. Со всех сторон её окружали традиционные, главным образом двухэтажные, здания, с крыш которых просматривалась и, соответственно, простреливалась практически вся территория нашей базы. Само здание школы было довольно прочным, но не очень подходящим для обороны, окна находились низко, эффективно простреливать близлежащие улицы и окружавшие нас дома мешал забор. Более-менее эффективный огонь мы могли бы вести с крыши, но она была очень слабо защищена. Всего два пулемёта противника на крышах близлежащих зданий с фронта и фланга несомненно сделали бы положение для стрелков на крыше очень тяжёлым, если не фатальным. В довершение ко всему попасть на крышу можно было через единственную дверь, которая также могла простреливаться противником с фронтальной стороны. Не знаю, чем руководствовалось командование пятой бригады, подбирая для базы такое здание прямо в городе, – наверное, боевики предложили, чтобы было проще нас атаковать. В общем, предстояло многое сделать, чтобы там укрепиться.

И всё же мы были очень рады, что нам не пришлось там воевать. Дольф (ротный) сразу же предпринял шаги по укреплению обороноспособности базы, но у меня сложилось впечатление, что командование не особо стремилось помочь ему в этом, так как даже элементарные просьбы о выделении дополнительной маскировочной сети и колючей проволоки остались неуслышанными. Но в ходе нашего двухмесячного пребывания в Аль-Хайе мы нарастили каменный бортик по периметру крыши мешками с песком, сложенные наспех из мешков укрытия для постов на крыше сменили добротные бетонные черепахи, обеспечивавшие надёжную защиту и широкий сектор обстрела, въезд на базу укрепился земляными бастионами «Хеско», а вдоль забора понаставили сигнальных мин.

Первые дни в Аль-Хайе запомнились самыми яркими впечатлениями: большое красное солнце, непередаваемые оттенки закатов, пение муэдзина, мечети, местные жители в национальной одежде, финиковые пальмы, арабская речь – всё это создавало дух невероятного экзотического приключения, для описания которого я вряд ли когда-либо смогу подобрать нужные слова.

И ещё постоянная беспорядочная стрельба вокруг базы. В первые минуты думаешь, что стреляют обязательно в тебя, и ищешь цель, чтобы залепить очередью в ответ, но за пару дней привыкаешь. Стрельба в иракских городах – национальное развлечение. Оружие в каждом доме. Арабы стреляют по поводу и без него. Ишак родился – стреляют, трахнул девушку – стреляют, если любимая команда забила гол в футбольном матче – то всё небо в трассерах. Нередко с помощью автомата решаются семейные споры и конфликты, и, разумеется, это первый аргумент в криминальных разборках. Это так, к слову, об аспектах, не касающихся собственно войны, которую ведут партизанские формирования против коалиционных сил, местной полиции и ICDС (Иракский корпус гражданской обороны или национальная гвардия Ирака). Из всех городов, в которых довелось впоследствии побывать, в Аль-Хайе стреляли чаще всего. Я думаю, в силу того, что мы никак, по сути, не реагировали на это. В городах, патрулировавшихся американцами, арабы вели себя гораздо сдержаннее, поскольку на опрометчивую очередь янки могли сразу же залепить в ответ из автоматического гранатомета «МАРК-19» или пулемета «Браунинг М-50» (М-2).

Дни службы понеслись стремительно. Сутки в наряде по охране базы, на следующий день конвой за продуктами на базу «Дельта», вечером и утром следующего дня патруль по городу. Каждый выезд воспринимался как новое приключение.

Первый выезд. Ночной патруль. Выдвинулись тремя БТРами верхом на броне. Дембеля показывают город. Автоматная очередь из тёмного переулка. Стрелять, не стрелять? Не видно ни черта… Проскочили.

…Оружия у местных немерено. В первый же выезд на въезде в город изъяли «калаш», а спустя несколько минут пистолет «Кольт 1911». И пошло-поехало. Что ни выезд, то один-два изъятых ствола. «Беретты», «макаровы», «ТТ», «браунинги НР», ну и, конечно, «АК-47» и «АКМ» иракского производства. Забирали стволы только у тех, кто не имел разрешения.

Постепенно начало проявляться истинное отношение командования нашего батальона и 6-й бригады в частности к выполнению поставленных перед украинским контингентом задач. Я бы сказал, что им было по хер. Как объяснить то, что у нас не было установленных образцов документов – таких, как разрешение на ношение оружия от коалиционных сил или тех же полицейских удостоверений? Не было у нас ни ориентировок, ни фотографий особо разыскиваемых террористов…

Типичная ситуация: останавливаем машину, находим при обыске автомат, «Силях карт аку? (Разрешение на оружие есть?)» – спрашиваешь водителя. «Аку, аку (Есть, есть!..)». И тычет тебе какую-то бумажку, написанную от руки и с черно-белой ксерокопией печати. Дескать, это разрешение и есть.

– Иди ты… с таким разрешением, – автомат в БТР, водителю – «гуд бай», не арестовывать же каждого. Как настоящее разрешение выглядит, мы узнали спустя три месяца после того, как перебрались в Аль-Кут. В полицейский участок тащили, как правило, только тех, у кого находили тяжёлое вооружение типа «РПГ-7» или несколько стволов. Один «калаш» по меркам Ирака – это несерьёзно.

Полнейший бардак – XVIII век. Полицейская наука и криминалистика на нуле. Мы по привычке думали, что нам будут предъявлять ламинированные удостоверения с цветным фото и печатью, голографической защитой и так далее. Как бы не так! Даже удостоверения полицейских, выданные мэрией Аль-Кута, – это небольшие карточки обычной принтерной бумаги в чехле из прозрачного пластика. Да и печати такие, словно их на том же принтере отпечатали. Половина таких ксив наверняка фальшивые, что позволяет передвигаться вооружённым боевикам свободно по всей стране. Да и у местной полиции нет возможности проверить задержанных и установить их личность. Поэтому, как правило, попавшиеся боевики отделывались потерей личного оружия.

Оказавшись в Ираке, мы получили оружие, которым пользовалась до этого пятая бригада. Разумеется, его нужно было пристрелять. Но, как это ни парадоксально, такой первоочередной важности на войне вопрос оставался без внимания. Шли недели, а мы продолжали ездить на выезды с непристрелянным оружием. Целыми днями вокруг нас стрельба. Каждый день зачитывают развединформацию о нарастающей активности боевиков, о нападениях на коалиционные силы и о растущих потерях среди солдат коалиции. А командование батальона по-прежнему ведёт себя так, будто мы приехали на курорт. ДАЖЕ У СНАЙПЕРОВ винтовки остались непристрелянными. Забегая вперед, скажу что МЫ И В БОЙ ПОШЛИ С НЕПРИСТРЕЛЯННЫМ ОРУЖИЕМ. Позже я узнал причину этого. Наш комбат не любил и боялся стрельб, поскольку не доверял солдатам. Ему так было спокойнее.

Спустя почти месяц нашего пребывания Дольфу удалось «продавить» пристрелку. Мы взяли всё необходимое, начиная от чистых мишеней и кончая мушководом. Но пристрелка под руководством комбата превратилась в цирк. Во-первых, он нагнал кучу народу, решив, видимо, за раз покончить с этой неприятной процедурой. Повесить чистые мишени не дал. Выдал нам по 10 патронов, отстреляли мы их в темпе вальса одной серией, после чего подошли к мишеням. Смотрю я на свою – в мишени два десятка неотмеченных дыр. Какие из них мои – остаётся только догадываться. У остальных примерно та же картина. Какие там серии по четыре выстрела, тщательное и однообразное прицеливание и другие постулаты пристрелки, известные каждому сержанту! Какое там определение СТП!

Психанув, я пристрелял свой автомат прямо на базе, поставив у забора ящик с водой. А дежурному доложил, что стреляли местные. К подобным «фокусам» мы вынужденно прибегали неоднократно.

Зато потом в начале апреля после ставшего знаменитым в ВС Украины боя шестого числа я стал свидетелем следующей ситуации. Выходим мы со столовой после ланча, и рядом с нами оказался генерал Собора, зам комдива Центр-Юг, по какой-то причине решивший поговорить с солдатами. Естественно, собралась внушительного размера толпа, среди которой было много начальства, и наш комбат тут как тут. Смотрит на всех, глазами прожигает, чтобы никто ничего лишнего не сболтнул. В ходе разговора генерал бросает фразу: «Убедитесь, что оружие у каждого пристреляно». И тут же, повернувшись к нашему комбату: «342-й, у тебя пристреляно оружие?» – «Так точно, товарищ генерал, конечно, пристреляно!»

У меня аж скулы от бешенства свело. В батальоне от силы два десятка автоматов пристреляно, послал людей в бой с непристрелянным оружием, и хоть трава не расти. Вот в этом вся украинская армия.

Тем временем обстановка в стране накалялась. Росло число нападений на коалиционные войска. Итальянцы, поляки, американцы – все периодически вступали в стычки с партизанскими группами. Всё чаще приходили сообщения о подрывах на фугасах конвоев и патрулей, и только украинцев, если не считать нескольких мелких инцидентов со стрельбой, война обходила стороной. Но было ясно, рано или поздно она коснется и нас.

Первый раз всерьёз запахло жареным 11 марта 2004 года, когда инициированный сторонниками Махди митинг постепенно перерос в гражданские беспорядки. Взбешённая и вооружённая камнями толпа бросилась на штурм мэрии города. Команды нам поступали противоречивые, мы то готовились к выезду на место событий, то поступал «отбой», и мы возвращались назад и сидели в кубриках по полной боевой. Мэр якобы просил помощи, но командование в Аль-Куте не давало согласия на наше участие. Напрашивался закономерный вопрос, какого хрена мы вообще тут делаем? Когда наконец пошли слухи, что мэра вот-вот распнут прямо на балконе мэрии, мы всё же выдвинулись. В десант рядом со мной втиснули переводчика-араба, который работал вместе с нами. Эти арабы, многие из которых раньше учились в Советском Союзе, не вызывали особого доверия ни у нас, ни у наших командиров. Они жили между двух огней, рискуя тем, что каждую ночь к ним могли наведаться представители армии Махди и подвесить их и все их семьи за определённые части тела в отместку за сотрудничество с неверными. Я думаю, единственное, что могло бы спасти такого переводчика от закономерной и безжалостной мести соплеменников, это то, что он мог сливать им информацию о нашей деятельности. Благо с базы они не вылезали, часто ездили с нами на выезды и знали наши порядки досконально.

На подъезде к мэрии я проклинал командование, загнавшее нас внутрь машин, вместо того, чтобы спешиться и продвигаться под их прикрытием. Воображение рисовало результаты гранатомётного залпа по БТРу и крики сгорающих заживо людей в переполненном десантном отсеке. Через плечо Кота (водилы) видна улица, полная дыма, впереди горят покрышки, слышны крики бушующей толпы, и вообще хаос и ничего не понять. Ощущения сильнейшие, азарт, мандраж и палец чешется на крючке. Переводчик рядом трясется и причитает: «Вы только не стреляйте, только не стреляйте!» – чем только подливает масла в огонь.

– Ну выйди тогда, успокой своих!

– Да вы что! Меня ж там убьют!!!

– Ну тогда заткнись!

Мы не доехали метров семьдесят, когда оглушительные удары по броне заставили нас сжаться, но это были не пули. Из-за забора стоявшей неподалеку школы на машины обрушился град камней. Тут же началась стрельба. Слышу, как начали стрелять «филины», Парамон, наш пулемётчик РПК, матерясь на мешающего ему Виталика, пытается залезть внутрь БТРа, а места ни хрена нету, мы набились в десант полным составом, по четыре человека с каждого борта. Сквозь бойницу вижу, как мимо проезжает БТР Дольфа и лупит в воздух со всех стволов. Оглушительно грохочет КПВТ, и местные вроде немного разбежались. Впрочем, ненадолго.

Увидев, что мы не собираемся вести огонь на поражение, толпа начала собираться вновь. (В этой ситуации нам не помешали бы нелетальные боеприпасы, слезоточивый газ и пара пожарных машин.) Правда, камнями в нас никто больше не бросал. Несколько минут мы маневрировали по улице, потом откатились подальше, один БТР запутался в колючке – короче, жуть. До сих пор не пойму, почему местные не пожгли тогда всю нашу роту. Но всё же наше присутствие заставило их вести себя немного поскромнее. Через полчаса после того, как бунт фактически закончился и стороны, похоже, уселись за стол переговоров, словно издёвка наконец поступило разрешение из штаба в Аль-Куте: «Сделать несколько предупредительных выстрелов из КПВТ». А ещё через два часа, когда мы уже устали торчать на этой улице, всем уже стало ясно, что на сегодня «война» закончилась и пора по домам, комбат пригнал нам на помощь из Аль-Кута остатки батальона и приданную командованием бригады разведроту. А гнида мэр, уцелевший лишь благодаря решительным действиям ротного, потом поехал жаловаться на нас в Аль-Кут командованию бригады, заявив, что нас никто не звал, мы припёрлись сами и устроили там никому не нужную пальбу…

Опять ночной патруль. Подходит командир взвода: планы меняются. От местной полиции поступил сигнал, что за мостом в районе кирпичного завода группа вооружённых автоматическим оружием людей грабит проезжающие мимо автомобили. Едем на место их ловить.

Отлично. Выехали на трассу и вперёд. Кот жмёт на газ так, что корпус БТРа вибрирует, ветром норовит сорвать каску вместе с головой, на голове американский ночник – смотрю, как мелькает в его зелёном свете пустынный пейзаж. На подъезде к заводу видим справа-впереди красные стоп-сигналы остановившихся автомобилей. Не доезжая несколько сот метров, мы погасили фары, спешились и, спрятавшись за БТРом, начали продвигаться вперёд.

Заметив нас, от стоящих автомобилей отделились несколько человек в форме местной полиции и пошли к нам. С их слов и оживлённой жестикуляции мы поняли, что бандиты уехали в направлении Аль-Кута на белом автомобиле. Мы прыгнули в БТРы и бросились в погоню. Едем, едем, на трассе никого, даже встречные машины не попадаются. Отъехали довольно приличное расстояние от Аль-Хайя, уже и Аль-Кут недалеко, так никого и не встретили. С левой стороны какие-то то ли поля, то ли огороды, и в ночник видна небольшая деревенька домов эдак в десять. За бесперспективностью дальнейшее преследование решили прекратить, а чтобы не возвращаться с пустыми руками, решили поставить чек-пойнт и стопорнуть пару машин, авось какой-то ствол повезет изъять.

Спустя минуту останавливаем микроавтобус. Ветал занялся шмоном, я стою сзади-сбоку, страхую. С левого борта Парамон наблюдает в ночник деревеньку. Прямо в поле со стороны Парамона вспыхивает перестрелка. Чётко видны языки пламени, вырывающиеся из стволов автоматов. Стреляли со стоявшей в поле машины светлого цвета, из двух или трёх стволов в сторону деревни, откуда тоже огрызались очередями. При первом же выстреле я буквально «телепортировался» за броню и, высунув ствол, взял на прицел то место, где вспыхивали огоньки выстрелов. Через секунду ко мне присоединились Ветал и Саня Коновалов. Увидев наши действия, взводный сразу заорал: «Не стрелять!» Это вообще была его самая любимая команда, которую нам доводилось слышать от него в экстремальной ситуации. Чуть замешкался Парамон, перебегая на нашу сторону. Пассажиров остановленного нами буса мы отправили восвояси.

Было ясно, что те, кого мы искали, – перед нами. Они, видать, сунулись в деревню, а там им дали отпор. Перестрелка продолжалась минуты две, после чего машина с потушенными фарами двинулась по полевой дороге в сторону трассы. Нас охватил азарт! Вот уж поистине на ловца и зверь бежит! Они должны были выехать на трассу метрах в трёхстах впереди нас. Но в голой, как стол, пустыне мы не могли долго остаться незамеченными, поэтому действовать предстояло решительно.

Мы предложили план: подъехать к ним метров на 100–150, пока они нас не видели (личный состав сзади за бронёй на случай попытки противника применить гранатомёт), ослепить фарой-луной, установленной на стволе башенного пулемёта, врезать справа-слева парой очередей из КПВТ, чтобы не рыпались, и вынудить сдаться. В случае оказания сопротивления взвод на двух БТРах с полным вооружением, гранатомётами и крупнокалиберными пулемётами просто разрезал бы эту легковушку пополам…

Как бы не так! Наше командование в лице командира взвода и начальника штаба явно не горело желанием ввязываться в стычку, даже имея подавляющее превосходство в силе. Поэтому вместо приказа продвигаться вперёд начальник штаба бросил фразу, ставшую потом анекдотом: «Стоим, стоим, они сами к нам сейчас подъедут!» Произошло то, чего и следовало ожидать. Не доезжая метров десять до выезда на трассу, они нас заметили и начали разворачиваться. Мы бросились в погоню. Ситуацию осложняло то, что наш БТР стоял мордой в другую сторону, и нам предстояло еще развернуться. А БТР второго отделения под командованием начштаба умудрился проскочить место поворота на полевую дорогу и умчаться по трассе метров на четыреста вперед. Машина бандитов отъехала уже метров на двести обратно в поле. В ночник было прекрасно видно, как с потушенными фарами, на одних габаритах она медленно продвигается вперёд.

Видя, что и наш БТР чересчур разогнался и вот-вот проскочит поворот, я начал орать об этом Коту, но тот меня не сразу услышал. Свернув на полевую дорогу, мы начали медленно сокращать расстояние. Я видел, как машина встала, видимо, застряв метрах в трехстах впереди. Слева от нас протекал арык, справа чей-то огород. Надо было поднажать, но наш комвзвода дал команду остановиться.

– Дальше не поедем, дороги нет, – внаглую соврал он, не желая продолжать погоню. Взбешённый, я слез в люк, чтобы он не слышал моих матов. Сидящий рядом Саня Коновалов поставил диагноз: «Зассали!»

Мы потратили минут десять, пока Кот сдавал задним ходом, чтобы выбраться на трассу. В ночник я прекрасно видел стоявшую в поле машину с потушенными фарами. Наверное, бандиты её бросили и дальше бежали пешком. К печальным размышлениям об исходе этой погони добавлялись невесёлые мысли о том, как мы будем воевать под командованием людей, не способных справиться даже с элементарной боевой ситуацией.

Но наши приключения ещё не закончились. У моего товарища Димы Забирова скрутило живот. Он жаловался на боли весь день и на выезд не поехал. Под вечер ему стало хуже, и санинструктор роты, заподозрив приступ острого аппендицита, связался с базой и вызвал медицинский вертолёт. Нам надлежало вернуться и обеспечить для него безопасную площадку. Площадка была прямо на пустыре рядом с базой, то есть в городе, что означало, что она, по определению, безопасной быть не могла.

Мы образовали периметр и перекрыли улицы, ведущие к пустырю. Через несколько минут, словно призрак, с погашенными огнями прилетел американский «Чёрный ястреб». На подходе вертолёта мы запустили пару сигнальных ракет и бросили на место посадки пару сигнальных огней. Как потом оказалось, этого делать не следовало – американцы летают исключительно с приборами ночного видения, знали, где нас искать, и прекрасно нас видели и без ракет, наоборот, мы на время ослепили их, и они на секунду включили прожектор. С ходу, безо всяких виражей и кругов над площадкой вертушка села, из десантного отсека выскочила группа прикрытия, заняв позиции вокруг вертолёта. Димона усадили в вертушку, и она отбыла, пробыв на месте эвакуации не больше минуты. Лихость, с которой всё это было выполнено в кромешной темноте, меня удивила. Это был первый раз, когда я наблюдал их вертолёчиков в деле.

А диагноз оказался ложным. Димон просто объелся американской жратвы и прокатился на халяву.

Неделю спустя, когда во время разгона беспорядков на автозаправке местные из толпы подстрелили водилу 3-го взвода Валерку Митина по кличке «Бобёр», они прилетели снова. Накачанный обезболивающим Валерка шутил, когда его грузили в вертушку, на этот раз среди бела дня, в присутствии толпы местного населения. Это были наши первые боевые потери.

К концу марта обстановка в стране сильно обострилась. Всё чаще нам запрещали покидать территорию базы, и мы занимали там осадное положение. Потом начались слухи о последующем выводе нашего подразделения из Аль-Хайи на основную базу в город Аль-Кут. Особенно напряженными были последние дни в Аль-Хайе. Все наши силы были брошены на охрану базы, вся наша деятельность за территорией была свёрнута. В первых числах апреля пришла информация о крупной атаке боевиков «Армии Махди» на базу то ли испанского, то ли итальянского контингента (точно не помню). И тогда же офицеры, приехавшие из Аль-Кута, сообщили, что атакованные союзники просили помощи у украинского контингента, но наше командование отказало. Это были всего лишь слухи, но слышать их было крайне неприятно. Дальнейшее развитие событий показало, что это вполне могло быть правдой.

Наш вывод из Аль-Хайи был намечен на 5 апреля. Несмотря на обострившуюся обстановку, мы не были этому особенно рады. В Аль-Хайе командовал Дольф, он не задрачивал личный состав никому не нужными построениями, проверками и прочей херней. Была только работа, к которой он относился очень требовательно, в свободное от работы время нас никто не трогал, единственное, что приходилось иногда делать дополнительно, – это заниматься укреплением обороноспособности базы и повышением живучести БТРов. В Аль-Куте же всем правил комбат, что накладывало свой отпечаток на жизнь базы «Дельта». Он обожал различные построения, ежечасные переклички, походы строем, сборы, наклеивание бирок и прочие прелести наших вооружённых сил, после выполнения которых не остается ни времени, ни сил на боевую подготовку. Больше всего нас раздражало, что все эти «загоны» процветали на фоне полного отсутствия у него профессиональной подготовки и способности управлять людьми на войне.

Все местные к тому времени уже знали, что мы покидаем город. Бойцы роты ICDC (иракской полиции) спрашивали нас про это практически каждый день. Последнее время мы заступали в наряд по охране базы вместе с ними, стажировали. Постоянное присутствие вооружённых арабов у нас за спиной заставляло нервничать. Не было уверенности, что во время нападения они не ударят нам в спину. Если бы это произошло, наше подразделение было бы уничтожено за считаные минуты.

Утром пятого апреля я стоял на посту на Крыше-2. Часов в семь утра из машины, крутившейся по району, мы услышали голос, усиленный громкоговорителем. Из потока непрерывной арабской речи можно было разобрать только слово «Юкраниа», что означало украинский. Стало ясно, что речь идет о нас. Напротив нас находились две школы – мужская и женская, и я обратил внимание, что школьники не идут в школу в обычное для этого время. Это были явные признаки надвигающейся угрозы. Спустя полчаса после появления машины напротив базы начала собираться толпа, что-то гневно выкрикивающая. В сторону базы полетели первые камни. Зазвенели разбитые стекла. Мы не стреляли. Командование запретило что-либо предпринимать. Для поддержки нашего вывода с базы «Дельта» прибыло подкрепление во главе с замкомбрига полковником Хмелёвым и несколькими офицерами штабы бригады. Разумеется, приехал наш комбат. Но даже прибытие многочисленного подкрепления не остудило рёв толпы. Каменный град нарастал. Низкий забор не мог защитить от него. Спустя несколько минут на базе не осталось ни одного целого стекла. На 129-м БТРе камень повредил прицел пулемёта.

Загрузив под каменным дождём свои вещи, мы начали готовиться к выезду. В толпе были явно видны лидеры, руководящие процессом. В конце улицы появились какие-то автобусы, судя по всему, собираясь перекрыть нам путь. Вообще этот беспредел, показывающий нашу никчёмность, сильно бил по самолюбию. Проходя мимо группы старших офицеров 6-й бригады, я услышал, как один полковник сказал: «Сюда бы взвод ОМОНА», но он забыл добавить что такому взводу прежде всего понадобятся офицеры, способные отдать команду «Фас!», а там мы бы и без ОМОНа разобрались, толпа-то состояла главным образом из подростков лет четырнадцати. Вместо этого они попытались направить парламентёра с коробкой сухпаев, чтобы задобрить толпу. Консервные банки арабы презрительно вернули нам вместе с камнями…

Дальше стало ещё интересней. Желая, видимо, блеснуть дисциплиной и порядком в отряде перед вышестоящим начальством, комбат объявил построение во дворе базы ВСЕГО личного состава для инструктажа перед маршем. О том, что инструктаж можно было провести внутри здания со старшими машин, он даже не додумался. Напомню, что с крыш близлежащих зданий, до которых было где 100, а где 200 метров, весь двор просматривался как на ладони. Выстроили нас прямо как на расстрел. Духи, похоже, сами не ожидали от нас такой дури, а то бы перестреляли в этом дворике весь батальон.

В общем, стоят пацаны под каменным дождём, наклонив головы в касках в сторону, откуда камни летят, и лишь тихо матерятся, когда по ним попадают, и слушают, как полковник Хмелёв доводит порядок построения колонны, потом частоты для переговоров, скорость и дистанцию на марше и т. д. В общем, всё строго и строго по Уставу. Досталось тогда стоявшим справа, но обошлось без серьёзных травм. Когда эта канитель наконец закончилась, мы разбежались по машинам. Покидали город под улюлюканье арабов, без стрельбы, а духи сняли этот сюжет на видео и показали потом по «Аль-Джазире» под названием «Как украинских миротворцев выгоняют из Аль-Хайи».

… На базу «Дельта» мы добрались без приключений. Комбат заявил, что мы не закончили службу в Аль-Хайе и теперь будем ездить туда на патрули из Аль-Кута. Это вызывало большое сомнение. Мы не смогли действовать, имея базу в Аль-Хайе, где можно было в случае опасности укрыться или, наоборот, выслать помощь попавшему в беду патрулю, эвакуировать раненых, занять оборону и хоть как-то держаться до прихода подкрепления. Если же послать два БТРа патрулировать другой город на 60 км в отрыве от основных сил, то, попади они в засаду, к моменту прихода помощи от взвода остались бы только головешки.

База «Дельта» располагалась за чертой города на другом берегу притока реки Тигр. Но в самом городе несли службу по охране администрации провинции Васит, мэрии, а также патрулировали три взвода 3-й роты под командованием капитана Семенова (радиопозывной Лавина-100), грамотного в военном отношении офицера, но дрючившего личный состав в хвост и в гриву. Они дислоцировались на базе местной полиции на другом берегу Тигра.

Не успели мы разгрузить вещи с грузовиков, как от них начала поступать информация о том, что по городу разгуливают вооружённые люди с гранатомётами. Накануне в Аль-Куте якобы был обстрелян джип спецназа «Дельты», который вёл разведку в городе. Было принято решение отправить наш взвод на усиление трём взводам третьей роты. Я дополучил «Мухи», и мы тронулись.

От въезда на базу «Дельта» до цели по прямой было всего метров 700, но, чтобы туда добраться, нужно было сделать петлю вдоль реки и проехать через три моста. От силы десять минут езды. Добрались без проблем. Чувствовалось сильное напряжение. По словам наших парней, боевики, вооружённые автоматами и гранатомётами, ничуть не таясь и даже рисуясь, разгуливали вдоль реки, делая угрожающие жесты в сторону наших. Но не стреляли. Наши снайперы держали некоторых на прицеле, но команды на открытие огня не было. Ночь мы простояли на берегу реки. Всё было спокойно, но очень холодно, что заставляло нас периодически лазить внутрь БТРа погреться. Лишь раз на противоположном берегу я разглядел в ночник, как группа вооружённых людей, приехавших на пикапе, спешилась и зашла в ворота мельницы – высокого серого здания. На мой доклад оперативный дежурный сказал, что это могут быть и полицейские, и посоветовал «усилить наблюдение».

Под утро к нам в БТР заглянул офицер третьей роты (в темноте я не смог разобрать кто). Спросив, сколько нас человек, он сказал, что правее нас находится крайний пост, где дежурят его люди и несколько гвардейцев ICDC.

– На местных надежды нет, – сказал он предельно серьёзным тоном, – они сегодня уже сбегали с поста, когда приходили боевики, вы ж не сдрейфите, поддержите?..

Но ночью ничего не случилось.

Ну а утром нас отправили на базу «Дельта» за едой. Когда мы на двух БТРах и с «Уралом», нагруженным продовольствием, подъехали на первое КПП, в городе уже кипел бой, и у нас уже были потери. Доносились частые взрывы РПГ и грохот крупнокалиберных пулемётов. Звуки лёгкого вооружения тонули в грохоте оружия крупных калибров. На въезде стоял подбитый из гранатомёта БТР разведроты. Выстрел гранатомётчика пришёлся в переднюю часть БТРа – в левый борт. Несмотря на то, что борт был экранирован деревянным ящиком с землёй, защита оказалась недостаточной, граната задела угол ящика и прожгла в броне дырку размером, наверное, с кулак. В результате смертельное ранение получил пулеметчик Руслан Андрощук. Трудно описать те ощущения, которые мы тогда испытали. Пока наш командир взвода советовался с начальством, мы включили рацию ЗКВ Сереги Бондаренка, настроенную на батальонную частоту. В эфире творился полный хаос. Кто говорил и кому, понять было трудно, поскольку в половине случаев позывные просто не назывались, всё это вплеталось в сплошную какофонию выстрелов и разрывов.

Навсегда врезалось в память несколько фраз:

– Они нас гранатами закидывают, эти козлы! Эти пидоры нас гранатами закидывают!

– Справа гранатомётчик! Хуярь его!

– У меня уже три калеки здесь! Что мне делать?

– Уёбывай оттуда!!!

– Пошёл на хуй!

– Я тебя понимаю, но уёбывай оттуда!

– Где твои люди?!

– Смотри, они по камышам, по камышам проходят!

Было видно, что кое-кто уже ударился в панику, а кто-то, наоборот, сохранял практически ледяное спокойствие.

Несмотря на то что следовало бы поберечь батареи, мы не могли побороть искушение и выключить радиостанцию. Всем было понятно, что надо ехать, помогать нашим, но только куда? На базе «Симик» тоже бой, а мост, ведущий к ним, якобы заминирован, и подходы к нему простреливаются из РПГ. Из эфира мы поняли, что Дольф заблокирован где-то у мэрии с небольшой группой бойцов. Но где она находится, никто не представлял. Спустя минуту-другую мы наконец получили приказ: «Езжайте в город, помогайте нашим!»

Бросив «Урал» с продуктами на КПП, мы начали выдвижение двумя БТРами.

И тут началось то, чего все так боялись, но что должно было неизбежно случиться под командованием нашего командира «Ястреба». Он засунул всех, включая филинов-наблюдателей, внутрь БТРа и приказал закрыть все люки. К счастью, этот приказ никто не стал выполнять, поскольку мы знали, что сделает с нами избыточное давление кумулятивной струи в случае попадания из РПГ. Мы отъехали метров на триста от базы и уже подъезжали к въезду на первую дамбу, когда сквозь бойницу я увидел вспышки на крыше одного из зданий, во дворе которого росло большое разлапистое дерево. Несколько пуль взбили фонтаны песка у нашего БТРа, следующие звонко ударили о броню. С мешков, которыми был экранирован борт, полетела земля.

– По нам ведут огонь! – крикнул я – Огневая точка – третий дом по улице, с крыши рядом с большим деревом! – лучше я бы этого не делал, но сработал рефлекс. Огонь стрелкового оружия не мог нам повредить. Нет чтобы увеличить скорость, БТР встал как вкопанный на совершенно открытом месте. Дальше – хуже. Вместо того чтобы скомандовать «ОГОНЬ!», взводный, прикипев к командирскому прибору наблюдения (КПН), спросил: – Где? – Этот чертов КПН сроду никто не чистил, и он был так забит иракской пылью! После боя я посмотрел – в НЕГО НИ ХРЕНА НЕ БЫЛО ВИДНО! К тому же БТР стоял под таким углом, что прибор просто не поворачивался туда. Нас продолжали обстреливать. На этот раз это увидели все, кто сидел по правому борту. Теперь стреляли ещё и с крыши углового здания, а также из-под стоящего бензовоза. Когда по броне звякнуло ещё несколько раз, взводный сделал то, за что потом его возненавидел весь взвод. Вместо того чтобы принять решение самому, вопреки здравому смыслу и всем инструкциям по применению силы, согласно которым он был обязан сразу же дать команду на открытие огня, он начал вызывать оперативного дежурного по батальону:

– 695…

– На приёме…

– 695, я «Ястреб», попал под обстрел, разрешите открыть огонь?

Но 695-й, видимо, или не услышал из-за галдёжа в эфире, либо не захотел отвечать, здраво рассудив, что командиру на месте должно быть виднее.

– 695, приём?

– 695, я «Ястреб»! Приём! 695, огонь разрешаешь? – продолжал он надрываться в рацию. И нам: – Миша (наш пулемётчик КПВТ), ты видишь? Я ни хрена не вижу!

Но мы-то видим!!! Разве этого недостаточно? Тут нас выручили американцы. Два «хаммера», стоявшие правее нас, видимо, заметив, что мы попали в переплёт и при этом сами ни хрена не стреляем, врезали со своих крупнокалиберных пулемётов, и возле углового дома земля взорвалась фонтанами песка. Миша, увидев, куда лупят американцы, и поняв, что если сейчас же не переломить ситуацию, это может кончиться плачевно для всех, заорал:

– Вижу!

Только после этого «Ястреб» родил команду.

Помню огромное чувство облегчения и радостной ярости в ту секунду, когда я нажал на спуск. Уж очень не хотелось быть беспомощной живой мишенью. Мы влупили с правого борта по всем местам, откуда вёлся огонь. Стрелять было неудобно, мы мешали друг другу. В этот момент я поблагодарил Бога за то, что рискнул втайне от начальства пристрелять автомат. Что-то чёрное свалилось с крыши с того места, где я в первый раз увидел огневую точку. Кого-то, похоже, завалили. Огонь в нашу сторону на время затих.

Прямо напротив нас по подразделениям, находившимся в городе, били духовские гранатомётчики. Самих стрелков было не различить, но их позиции были чётко видны по поднимавшимся облакам пыли и белого дыма. Если уж взводный решил тут стоять, то следовало хотя бы съехать с дороги, пока кто-то из них не развернулся и не влупил по нам. Это позволяло прикрыться насыпью и немного уменьшить силуэт нашего БТРа. За насыпью можно было бы высадить и пехоту.

Но взводного, видимо, перемкнуло, и происходящее далее вообще не лезло ни в какие ворота. В ответ на это предложение он заявил:

– Нельзя, брат, мы там застрянем. (Был у нас в роте случай, когда, преследуя какую-то машину, БТР слетел с дороги в сторону реки и увяз практически до половины. У взводного, видимо, развилась фобия на это счёт.) Не веря собственным ушам, я распахнул люк и уставился на землю рядом с дорогой. Обычный твёрдый грунт, в пыли видны следы колёс БТРов и БРДМов. Более того, в ста метрах правее, спрятавшись за насыпью, стоят два американских джипа, хоть бы на сантиметр просели. Об увиденном я немедленно доложил командиру, но тот продолжал настаивать на своём. Застрянем, и всё!

Более того, он почему-то приказал развернуться и ехать обратно. Мы проехали метров тридцать и снова встали посреди дороги. Увидев наши непонятные манёвры, духи снова открыли огонь в нашу сторону. И снова непростительно долго командир не разрешал стрелять. Наконец сосредоточенным огнём двух КПВТ и стрелкового оружия мы снова заставили духов заткнуться. В этот момент Миша срезал огнём гранатомётчика, некстати выскочившего из-за укрытия. Из ствола его гранатомёта вывалилась граната. Пороховой заряд загорелся, наверное, пробитый трассером, и она завертелась волчком, разбрасывая искры. После того как на него начал орать весь десантный отсек, командир наконец согласился, что лучше все-таки съехать с дороги.

Немного прикрывшись насыпью, мы почувствовали себя увереннее. Среднее расстояние до ближайших домов, из которых по нам вёлся огонь, было метров 350–400, то есть достижимое для гранатомётного огня. Тем не менее взводный продолжал мариновать нас в машине, что снижало нашу огневую мощь, поскольку стрелять мог только борт, обращённый в данный момент к противнику. Особенно хреново было Максу со своей «СВД», он просто не мог развернуться внутри. К тому же мы плохо контролировали обстановку вокруг себя. Хорошо хоть, что сзади справа была территория базы, слева сзади метрах в пятистах кучно располагалось несколько домов, но никакой активности противника с этого направления не наблюдалось. То есть за тыл можно было быть более-менее спокойным.

БТР второго отделения в этот момент оказался левее. Правый фланг прикрывали первый блокпост и два американских «Хаммера». У американцев было несколько стрелков, два тяжёлых пулемёта и снайперская пара. Этих огневых средств было более чем достаточно. Нам тут в принципе было делать уже нечего. Подавив обстрелявшие нас огневые точки, мы должны были выполнять приказ и ехать дальше, но у командира было другое мнение на этот счет.

Судя по интенсивности стрельбы и радиопереговоров, бой в городе вступал в самую яростную фазу. Разрывы РПГ звучали один за другим. Духовские гранатомётчики обстреливали наших, стоявших между второй и большой дамбой через Тигр. Самих стрелков не было видно, (они находились в небольшой яме), но их позиции отчетливо демаскировались облаками белого дыма и тучей пыли, поднимавшейся от выстрелов. Не видеть их мог только слепой. Они работали от углового дома, возле которого торчал заметный ориентир – три высокие пальмы, и из небольшого сада правее здания школы. Из эфира тоже постоянно слышались целеуказания в этот район. Мы предложили обстрелять их из РПГ и ГП-25, поскольку стрелковым оружием их было не достать. И в этот момент он (командир!) заорал то, от чего у меня волосы встали дыбом:

– Куда ты собрался стрелять? Ты в тюрьму сесть захотел?!

На секунду повисла пауза. Между строк это воспринималось как: «Ты хочешь, чтобы я из-за тебя в тюрьму сел?». Эти слова ясно показали, что командир до сих пор отказывался понимать очевидное – игры в «миротворчество» закончились, началась война и действовать надлежит соответственно. «Не спросят ли с меня потом за это?» – Эта мысль читалась во всех его поступках. Стало ясно, что ни в какой город мы дальше не поедем, и ни приказ командования, ни чувство ответственности, ни даже то, что в городе вёл бой его друг Дольф, не заставят нашего командира продвигаться дальше. Более того, опасаясь, как бы кто-то не услышал в эфире его позывной, он перестал выходить на связь со второй машиной, не говоря уже о связи с вышестоящим командованием. Напрасно пытался докричаться до него Сашка, командир второго отделения, стремясь получить хоть какую-то команду…

Что должен в первую очередь сделать командир, чтобы принять решение? Он должен оценить обстановку. Для того, чтобы её оценить, нужно было как минимум осмотреться, а как же её оценишь, если нет сил высунуть голову из БТРа, а изнутри ни фига не видать? Мы намекали ему, что нужно хотя бы связаться с теми, кто вёл бой в городе, чтобы они хоть примерно сориентировали его, где стоят они, где противник, с какого направления ведётся обстрел. И куда нам лучше подъехать, чтобы им помочь. На фоне этого бардака меня поразило, как грамотно и спокойно работал командир второго отделения.

Этот двадцатилетний пацан, подписавший контракт сразу со срочки, мог бы дать фору многим офицерам. По крайней мере, было видно, что башка у него варит в пять раз быстрее и командовать он не боится. Не дождавшись вразумительных команд от взводного, он высунулся из люка, осмотрелся, нашёл в ста метрах левее нас пустующий капонир, загнал туда БТР, почти до половины спрятав его за насыпью, высадил пацанов. Смотрю я, как они укрылись – милое дело. Справа БТР, слева и спереди насыпь капонира, ну натуральный окоп.

От огня нашего пулемёта загорелся бензовоз, припаркованный в начале улицы. В небо устремился столб чёрного дыма. В самом доме тоже начался пожар. Видимость сильно ухудшилась, чем не преминули воспользоваться духи. Огонь их гранатомётов усилился. В нашем БТРе назревал бунт. Макс решил вылезти наверх и, спрятавшись за открытым люком, начал вести наблюдение. Должен сказать, что нам повезло с оптикой. Помимо Макса со своей СВД и Михи с его пулемётом было ещё два бинокля – один командирский и мой личный. Это позволяло нам существенно увеличить эффективность наблюдения за полем боя. Вскоре Макс наконец увидел свою цель и доложил об этом, но, пока командир «думал», цель скрылась. Макс сделал выводы и в следующий раз сразу заорал «Огонь!» и начал стрелять, поражённый им боевик упал. По его целеуказанию открыли огонь и остальные. Добавили жару и американцы. Три крупнокалиберных пулемёта и несколько автоматов, бьющие в одну точку… Короче, когда пыль осела, от боевика ничего не осталось. Но командир наш команды так и не дал.

Это был последний результат, который дал наш взвод в этом бою. В дальнейшем мы ещё несколько раз открывали огонь, но в целом наши последующие действия были малоэффективны. Духи на виду не показывались и по нам огонь не вели. Мы стояли на том же месте, изредка переезжая вправо-влево, и практически не открывали огня. Примерно через два часа боя у нас появилась воздушная поддержка. Сначала над городом кружили польские вертолётчики, чуть позже к ним присоединились два «Апача», а высоко в небе барражировал американский штурмовик, выпуская тепловые ловушки.

Не обошлось без курьёзов. В ходе боя неоднократно проходила информация, что боевики используют для подвоза боеприпасов гражданские машины, потом Миха увидел, как в районе горящего бензовоза бегут какие-то мужики с чем-то металлическим в руках. Недолго думая, он нажал на гашетку. Оказалось, что это пожарные приехали тушить бензовоз. Как он ни в кого не попал тогда, ума не приложу. Пули взбили насколько фонтанов вокруг них, но никого не задели. Стоявшие правее американцы видели пожарную машину, из которой они выскочили, и закричали нам, чтобы мы прекратили огонь. Впрочем, пожарные тоже оказались «в пушку». Насколько дней спустя, когда Дольф проводил зачистку зданий, из которых нас обстреливали, из здания пожарной части выгребли целый арсенал.

В итоге у нас лопнуло терпение, мы вылезли из БТРа и укрылись за его бронёй. Взводный продолжал сидеть внутри. Стрельба несколько раз то разгоралась, то снова затухала. Боевики пополняли боекомплект, и всё начиналось снова…

Примерно в четыре часа вечера метрах в семидесяти от второго БТРа раздался хлопок, облако пыли разбежалось, словно круг от брошенного в воду камня. Через пару секунд ещё один взрыв. Метров на тридцать ближе. Миномёт. Санёк в темпе сменил позицию, и больше к нам ничего не прилетало.

Мимо нас по дороге на базу проехали БТРы разведроты, пара «Бардаков» военной полиции и шесть БТР нашей роты. «Дольф» наконец собрал всех вместе. Воспользовавшись паузой, мы мотнулись на 1-й КПП и пополнили боезапас. В это время в лагерь прибыли представители «Армии Махди» с просьбой провести переговоры. «Договариваться» они предлагали в Аль-Куте в здании полицейского участка рядом с большой дамбой через Тигр. Разговор с ними вёл генерал Собора, зам комдива, и комбриг Островский.

– Кто даёт гарантии безопасности? – спросил генерал.

– Даём, даём, – уверили его боевики. Этот эпизод хорошо показан в документальном фильме Цаплиенко «На линии огня». Вот это поржали мы с этих гарантий тогда. Нашёл, кому верить… Я понимаю, пришёл бы полевой командир к нам на базу и сказал: «Наденьте на меня пояс со взрывчаткой и возьмите в руки дистанционный пульт от детонатора. Если я нарушу слово – нажмёте кнопку». А ещё лучше, привёл бы семью свою, дочерей да жён, – вот вам семья моя, если с вашими что-то случится, отрежьте им головы, – вот это гарантии, да и то не стопроцентные.

Поехал Собора на переговоры. Сопровождал его взвод Беркута. Потом Беркут рассказывал нам:

– Выехали мы, джип генерала между двумя БТРами, на первой машине старший я, на второй Гепард (офицер управления батальона). Сижу сверху по-походному. Мимо элеватора проезжаем, я во дворик мельком глянул и охерел. Их там человек тридцать, и каждый третий с «РПГ», и на улицах тоже из-за углов выглядывают. Точно, думаю, это добром не кончится. Сяду-ка я лучше по-боевому… Только подъехали мы к участку, генерал уже из джипа вылезти успел – ка-а-ак врежут по нам… Граната в метре над БТРом… «Огонь!!!» – ору своим и генералу: «В машину быстро, блядь!», а сам про себя считаю так: две секунды ему на перезарядку. Один, два, это сейчас он целится. Три, учитывает ветер. Четыре, берёт поправку на скорость, Пять – выстрела нету, шесть – нету, семь, а мы уже к последней дамбе подъезжаем и херачим из всего что есть. «РПГ» – бабах!!! – мимо, бабах!!! – только мы повернули, а граната рядом пролетела.

– Завалили кого-нибудь?

– Не знаю, судя по тому, что говорят пацаны, моя машина – человек пять. Одного гранатомётчика Шах (пулемётчик 3-го взвода…) ну буквально напополам перерезал… сам видел. Короче, ну его на хрен, такие переговоры. Уж лучше война: повезло, что быстро ехали, а то бы труба…

– А вторая машина?

– Не знаю. Во второй машине старшим ехал Гепард, втупил… стрелять не разрешал, пока не увидели, что я стреляю… Спросил я потом пацанов в БТРе, рассказали они, как он воевал: высунул автомат в бойницу, выпустил рожок не глядя одной непрерывной очередью… Зато после боя рассказывал: я пять человек завалил… еще через пару дней, – ну троих точно, еще через неделю, – одного точно убил и еще двоих ранил…

– Сколько примерно человек стреляло по вам тогда, можешь сказать?

– Точно сказать трудно, но, судя по плотности огня, нормальное количество огневых средств…

– А прикинь, Собору бы завалили…

– Да уж, повезло нам. Меня бы посадили, да и вообще скандал бы был…

После этого на переговоры ехать никто не захотел. Мы заехали внутрь базы. Быстро стемнело. Старшина покормил нас продуктами с «Урала», который мы утром бросили… Начальство думало, что делать дальше. На другом берегу Тигра остался заблокирован «Лавина-100», и 57 бойцов… мы пытались отдохнуть, но когда на тебе броник и разгрузка забита боезапасом, это сложно.

Меня поразило тогда ощущение братства и теплоты, которое возникло между солдатами, побывавшими в одном бою, зачастую совершенно не знавшими друг друга… Даже американцы стали относится к нам по-другому, говорят с уважением, по плечам хлопают: мелочь, но приятно…

Часов в 12 в городе раздался выстрел из «РПГ». И сразу началась стрельба. Небо прочертили трассера. Духи обстреливали базу «Симик». Я взял у Сереги радиостанцию и настроил на частоту «Лавины-100». Спрятался за углом возле точки разряжания, выглядываю одним глазом, наблюдаю, куда наши валят. Слушаю по рации, как «Лавина-100» командует боем.

«Всё нормально, веду бой, помощь не нужна…» Спокойный, как слон… Тут из переулка на окраине Аль-Кута выезжает пикап и как влупит в нашу сторону. «ДШК», наверное… Я такого ещё не видел. Из ствола двухметровый огненный факел, и из него ярко-зелёная линия сплошных трассеров, словно луч лазера в фантастическом фильме, в сторону вышки первого КПП. И опять первыми среагировали американцы. Два «Хаммера» практически мгновенно открыли огонь из пятидесятого калибра. Первая очередь прошла мимо, но последующие точно накрыли цель. Парой секунд спустя открыла огонь вышка первого поста и остальные, всё небо в трассерах. Не выдержав такого обстрела, духи смылись обратно в переулок.

Но на другом берегу реки бой продолжался. Духи обстреливали «Симик» из стрелкового оружия, «РПГ» и миномётов. Всего на территорию базы упало около пятидесяти мин. Видимо, в это время у командования сдали нервы и было принято решение о выводе третьей роты с базы «Симик» на базу «Дельта». Часам к четырём ночи обстрел прекратился. Около шести утра колонна в составе пяти БТР, «Урала», «Чайки» и семи джипов с сотрудниками временной администрации под прикрытием двух вертолётов «Апач» без боя покинула город. Этого «вывода» не понял никто из рядовых бойцов третьей роты. Их точка зрения была следующей: «Да всё кончилось уже, какого хера надо было выходить».

Первый бой в истории Вооружённых сил Украины закончился.

Его финал: у нас один убитый, пятеро раненых.

Число потерь противника точно установить не представляется возможным. Цифры колеблются от сорока до тысячи человек убитыми. Я думаю, первая цифра гораздо ближе к истине, чем вторая. Вот ещё что интересно. Когда американская армия громила регулярную армию Хусейна, все повреждения в Аль-Куте свелись к нескольким пулевым отметинам. Но уж когда мы «помиротворили» в городе шестого числа, то улицы украсил десяток сожжённых автомобилей, а стены некоторых зданий стали напоминать швейцарский сыр. Сильно пострадало также здание администрации.

… Долго размышляя над пережитым, я сделал следующие выводы.

Индивидуальная профессиональная подготовка большинства солдат и сержантов оказалась на достаточно высоком уровне. Они грамотно вели бой, чётко выполняли команды, стреляли прицельно, излишне не подставлялись и вообще действовали смело и решительно, их моральный дух был очень высок.

На уровне взводов действия в целом были довольно грамотными. Большинство младших командиров предпочло высадить личный состав и укрыть его за броней или имеющимися поблизости укрытиями. Из автоматов работали главным образом сосредоточенным огнем, перенося его с одной точки на другую. Постоянно давались целеуказания пулемётчикам КПВТ, как устно, при помощи радиостанции, так и с помощью трассирующих пуль. Указывались сектора обстрела и основные ориентиры, что позволило упорядочить систему огня.

К сожалению, Дольфа услали на мэрию с одним взводом, поэтому в начале боя вся его рота осталась разбросана, и он был лишён возможности эффективно управлять ею. Ему понадобилось время, чтобы наладить управление. Когда это было сделано, эффективность действий второй роты многократно возросла. На уровне батальона и выше не применялось никакой тактики, никакого маневра, хотя тактическая ситуация была явно в нашу пользу. Единственные команды, которые поступали от комбата: «Мочите всех, кто движется». Это подняло моральный дух, но не более.

Город Аль-Кут разрезан на части рекой Тигр и многочисленными каналами. Это можно было бы использовать для локализации боевиков, достаточно было взять под контроль мосты. Их даже не нужно было бы занимать, достаточно было просто взять под снайперский контроль.

Точно не знаю, в какую светлую голову пришла мысль послать снайперов на элеватор, но, взяв его без боя, необходимо было там как следует закрепиться. Удерживая элеватор, мы могли эффективно простреливать два района, где были расположены основные позиции духов. А главное, полностью под нашим контролем находились бы подступы ко всем трём мостам через Тигр. Элеватор – настоящая крепость, хорошие толстые стены, окна на все стороны, простреливаемые подступы. Духи его бы и батальоном не взяли. Хорошие позиции для снайперов, пулемётчиков и авианаводчиков. Но никто не использовал эту возможность. Инициатива младших офицеров не была поддержана. Несколько снайперов на верхних этажах не могли самостоятельно контролировать такой комплекс, в который было к тому же несколько входов, и, чтобы их не отрезали снизу, их пришлось снять. В ста метрах от элеватора была еще одна высотка – мельница. Её тоже следовало контролировать, но главным образом для того, чтобы туда не забрался враг. Её роль не была ключевой.

Система радиосвязи тоже оказалась не идеальной. Наш батальон работал на двух частотах, на одной третья рота, на другой все остальные. Сюда же периодически встревало командование бригады, не давая, по сути, никаких команд, но добавляя галдёжа в эфире. По этой причине нашу частоту сразу же забили, временами вообще связаться было невозможно.

Но всё это мелочи, которые удалось преодолеть и которые не могли перевесить высокий моральный дух личного состава, подкреплённый подавляющей огневой мощью. Исход боя был неизбежен. Мы должны были победить.

Главный недостаток прошёл красной чертой через всё моё пребывание в Ираке, и именно этот недостаток привёл к потерям, которых можно было бы избежать. В критической ситуации многие командиры панически боялись взять на себя ответственность. И, к большому сожалению, таких людей половина. Вместо того чтобы принимать решение самому и нести за него ответственность, такие горе-командиры, стремясь прикрыть собственную задницу, начинают связываться с вышестоящим начальством, спрашивая у того разрешения на те или иные действия. Начальство же, как правило, находится в штабе и мало представляет, что происходит на самом деле, и тоже не торопится рисковать своей шкурой и отдавать приказы. «А не спросят ли с меня за это?»

В первые минуты боя погиб пулемётчик разведроты Руслан Андрощук. По бригаде ходили устойчивые слухи, что его смерть была вызвана тем, что командование непростительно долго тянуло с разрешением на открытие огня…

После этого боя я много раз задавал себе вопрос, как получилось, что, целый день ведя бой в городе против численно превосходящего нас противника, мы отделались всего одним убитым и несколькими ранеными? Можно было бы предположить, что нам просто повезло. Можно также сказать, что наши матери сильно за нас молились и их молитвы нас уберегли. Но я считаю, что истинный ответ кроется в постулатах такой воинской науки, как тактика.

Вооружение противника составляли главным образом автоматы «АК-47» и гранатомёты «РПГ-7», которые и представляли главную опасность для наших БТР-80. Количество пулемётов и снайперских винтовок у противника было незначительным, к тому же из них ещё надо уметь стрелять… Это косвенно подтверждается статистикой наших потерь. Все наши раненые пострадали в результате осколочных ранений РПГ и ручных гранат, которые духи бросали из дворов при помощи больших рогаток. Пулевых ранений не было.

Прицельная дальность «РПГ-7» – пятьсот метров, но попадать на такой дистанции может только хорошо подготовленный стрелок, и то при условии, что он использует гранаты ПГ-7В или ПГ-7ВМ. Более реально из «РПГ-7» стрелять на дистанции 250–300 метров. По свидетельствам очевидцев, тот фатальный выстрел был произведён с расстояния 200 метров, да и то попали со второго раза! Мы же имели на каждом БТРе один «КПВТ» – прицельная дальность 2500 метров, один «ПКТ» – 2000 метров. Плюс к этому в каждом взводе один пулемётчик «ПКМ», два снайпера и два гранатомётчика. Мы имели превосходство в огневой мощи и значительно превосходили противника по дисциплине огня, что позволило сразу же оттеснить противника на дистанцию 500–600 метров, то есть фактически за пределы эффективного гранатомётного огня, и эффективно поражали его на этой дистанции.

Поэтому в дальнейшем ни один духовский гранатомётчик попросту не смог приблизиться на дистанцию прицельного выстрела и поразить стоявшие неподвижно БТРы, за которыми пряталась пехота, хотя гранат они сожгли немало, пытаясь бить навесом. На каждого, кто высовывался из-за укрытия, тут же обрушивался ураган наших пуль. Именно поэтому за всё последующее время боя мы больше не потеряли ни одного человека убитыми и отделались лишь несколькими легко раненными.

После вывода наших подразделений из Аль-Кута в западной, особенно британской, прессе обрушился шквал критики на украинский контингент. Дескать, украинцы «отступили, несмотря на приказ командования коалиции удерживать позиции». В статье, опубликованной в «Дейли телеграф», было много недостоверных данных, но в заявлении министра обороны Украины Марчука лукавства было не меньше. Марчук заявил, что «украинские миротворцы не имели приказа удерживать город». Это правда. Но не вся. Аль-Кут – столица провинции Васит, которая являлась нашей зоной ответственности. Контроль над стратегически важными объектами в Аль-Куте, такими, как «Представительство временной администрации» (которое мы называли Симик) или элеватор, автоматически вытекал из наших задач.

Личный состав трёх взводов третьей роты 61-го ОМБ с честью отразил все атаки на охраняемые объекты и сутки продержался под обстрелом. При этом не понеся потерь!

А утром, когда боевые действия уже были прекращены, когда у нас была мощная авиаподдержка и к Аль-Куту двигался механизированный батальон 1-й механизированной дивизии США Old Ironside с танковой ротой «Абрамсов», украинский контингент вдруг снялся со своих позиций и покинул город. Почему? Да потому, что трясущиеся за свои лампасы и звёзды генералы да полковники ударились в панику и начали требовать от Киева разрешения покинуть город. Так у личного состава 61-го батальона, разведроты и других подразделений, вынесших на себе всю тяжесть боя 6–7 апреля, была украдена заслуженная победа, а украинский миротворческий контингент и ВС Украины были дискредитированы перед союзниками из коалиции и мировым сообществом.

Эти события морально сломали командование 6-й бригады. Одно дело – заставлять солдат белить заборы и строить дачи, и совсем другое – командовать людьми на войне и брать на себя ответственность за принятие решений, от которых зависит жизнь людей. К этому командование бригады оказалось явно не готово. Количество выполняемых боевых задач резко снизилось: отменили ночные патрули по городу, да и в дневные ездили только американцы. Прибывший седьмого числа на базу «Дельта» батальон американцев приступил к зачисткам в городе (операция «Взбунтовавшийся ятаган»). Мы не участвовали – отсиживались на базе и надевали бронежилеты для того, чтобы сходить в столовую, пугая этим остальных союзников. Американцы взяли «Симик» и спустя несколько дней восстановили контроль над Аль-Кутом, потеряв пару человек убитыми и нескольких легкоранеными. На «Симике» дежурила танковая рота, усиленные патрули прочёсывали город. Над городом постоянно кружили разведывательные вертолёты «Кайлоу». Примерно через неделю мы выдвинулись в Аль-Кут и взяли под охрану мосты и элеватор. К середине апреля восстание «Армии Махди» на юге Ирака было подавлено.

Во многих взводах изменились отношения между солдатами и офицерами. Многие сделали выводы из гибели пулемётчика разведроты, главный из которых прописан кровью на всех войнах, в которых участвовало человечество: «Увидев врага, стреляй первым и не жди, когда он выстрелит в тебя». Оружие стали применять гораздо увереннее и чаще, уже не рассчитывая на офицеров.

Но если многие солдаты, что называется, «прозрели», то командование батальона отупело вконец. Первое, что сделал комбат, после того как мы вновь приступили к выполнению задач в городе, – изъял у нас ручные гранаты. От греха подальше. Как ни пытались ему доказать, что это глупо, мы несём службу в городе, в зданиях, на элеваторе. Случись что, бой в здании без гранат не ведётся. У кого их больше и кто их грамотнее использует, тот и победит…

Потом комбат приказал произвести пересчёт боеприпасов и изъять всё лишнее. Это его распоряжение мы благополучно похерили, с четырьмя магазинами на брата много не навоюешь. Но апофеозом его «военной гениальности» стало распоряжение зарядить в магазины первыми холостые патроны. Дескать, если кто-то где-то случайно выстрелит, чтобы никто не пострадал. Особенно трудно было объяснить логику комбата американцам, которые, выезжая с базы, заряжали всё, что стреляет, и досылали всё, куда надо. Я, да и многие мои товарищи, поставили диагноз комбату уже давно. Если болезнь зашла так далеко, то она уже не лечится. Была бы его воля, он бы у нас и автоматы забрал, а взамен выдал бы водяные пистолеты. Чтобы спалось спокойней. Поэтому холостые у нас были не в магазинах, а валялись по карманам, при выезде с базы мы нарушали инструкцию и досылали патрон в патронник, да и гранаты у нас оставались до последнего дня. Покидая Ирак, мы передали их в наследство парням из седьмой бригады. Авось пригодятся.

Почти месяц наш взвод проторчал на элеваторе. Потом нашу роту отправили на базу Атенберри (Форт) на ирано-иракскую границу. Главной задачей дислоцировавшейся там первой роты был контроль над участком границы. Бытовые условия были тяжелее, питание хуже, к тому же мы попали в самое жаркое время, но красивая предгорная местность радовала глаз, – в общем, никто не жаловался. Вернулись мы на базу «Дельта» месяца через два, как раз чтобы успеть к началу следующей войны.

О событиях, описанных ниже, не упоминается в официальных меморандумах МО Украины, о них не писали ни в газете «Миротворец», и они не вошли в любительский фильм, снятый в штабе 61-го батальона. О них знают лишь те, кто оказался на базе «Дельта» в городе Аль-Кут в первой декаде августа.

Как и прошлый раз, все началось с Наджафа и Фалуджи, во время боев за которые американцы потеряли несколько человек убитыми и вертолёт «Чёрный ястреб». Следует сказать, что в это время мы уже сняли свои посты с мостов. И, что хуже всего, с того самого элеватора. Чем руководствовалось при этом командование, я не пойму до сих пор. Комбат говорил: «Пойдите спросите у арабов, нужны ли мы там?..» Понятно, что сказали арабы…

На момент начала боевых действий в городе отсутствовали силы коалиции. Американские подразделения, приехавшие в город после апрельских событий и находившиеся там более трёх месяцев, ушли в начале июля. В это утро наш взвод должен был сопроводить к мэрии Аль-Кута кого-то из командования бригады. Но когда мы подъехали к 1-му КПП, нас ждал сюрприз. В городе уже были боевики. Взводный поднялся на вышку КПП, чтобы оценить обстановку. Как и в прошлый раз, группа вооружённых гранатомётами людей, рисуясь, прогуливалась в районе первой дамбы. Выезд на мэрию отменили, вместо этого мы должны были усилить первый блокпост.

Первое отделение выехало на позицию слева у большого бетонного забора от блокпоста, второе справа. Мы рвались поехать в город и ввязаться в драку, но в глубине души понимали, что у командования слишком слабые яйца отдать такой приказ. Если нам и суждено было что-то сделать, надо было это делать отсюда.

Позиция у нас была более-менее, но до окраины Аль-Кута было метров семьсот. Для автоматного и тем более гранатомётного огня слишком далеко. Чтобы не сидеть без дела, я решил забраться с биноклем на пустующую вышку в ста метрах правее от своего БТРа и немного ближе к городу и корректировать оттуда пулемётчика КПВТ. Для этой задачи лучшей позиции было не найти, но меня беспокоило то, что слишком уж заметно торчала она над закрывавшим базу трёхметровым бетонным забором. Дав себе зарок мгновенно смыться оттуда, как только меня начнут обстреливать, я полез наверх. Мимо нас проехал десяток «хаммеров». Они выехали на пустырь слева спереди нашего БТРа и развернули пулемёты в сторону города.

К моей радости, вышка оказалась из трёхмиллиметрового стального листа, обложенного в два слоя мешками с песком. Стопроцентная гарантия того, что лёгким стрелковым оружием её не пробить. Оставалось бояться снайперов и крупняка. Я устроился в тенистом уголке и, пожалев об отсутствии перископа, поднёс к глазам бинокль. Сразу бросилось в глаза отсутствие на улицах мирных жителей, явный признак того, что назревает война. На первой дамбе ходит тип с автоматом, по форме вроде полицейский, а по сути? На крыше третьего дома по улице мужик, не таясь, строит стеночку из кирпичей, может, порядок наводит, а может, огневую точку готовит. Докладываю… На батальонной частоте нарастает напряжение. Комбат начинает дергаться: «Никому не стрелять! Вести наблюдение!» Нам это привычно. Он скорее сам застрелится, чем даст команду на открытие огня.

Слышу по рации: прибывает подкрепление. Напряжение прямо висит в воздухе. Внезапно раздаётся взрыв. Через несколько секунд другой. С «трассера» (наш блокпост южнее базы) докладывают, что их обстреливают из миномётов. До этого база «Дельта» миномётному обстрелу не подвергалась. Где-то справа вспыхнула стрельба, кого-то из наших обстреляли из проезжавшей машины. Наши, понятно, ответили.

Комбат орёт в рацию: «Кто стреляет? Кто там стреляет?!» Смотрю, ко мне на вышку лезет Кент Доласки – знакомый спецназовец из «Дельты». Я впервые увидел его в полной боевой выкладке. Экипировка, конечно, впечатляет: карабин «М-4» с коллиматорным прицелом, на бедре кастомизированный «кольт», разгрузка забита магазинами, причём поверх автоматных нашиты маленькие карманчики, из которых торчат пистолетные. Наколенники, перчатки. Будто сошёл с экрана фильма «Чёрный ястреб». На голове – шлем с большими вырезами под уши, и большие, как в студиях звукозаписи, наушники. Радиостанция. Сегодня Кент тоже корректировщик. Достал из футляра здоровую тридцатикратную трубу и пристроился рядом. По ходу я рассказал ему, что к чему, и предупредил насчёт гранатомётчиков за первой дамбой. Он сразу же передал это своим. Я отвлёкся, посмотрев на американца, и вдруг увидел: вокруг «хаммеров» взметнулись фонтаны песка. Через секунду долетели звуки очередей. Началось! Слышу, как Кент говорит в рацию: «О’кей, парни, вижу цель!», и тут же замечаю вспышки в верхнем окне мельницы, мгновенно докладываю: «Ястреб-3 – Ястребу: верхнее окно мельницы, огневая точка, стрелковое…»

Американцы открыли огонь через секунду после того, как Кент закончил свой доклад. Загрохотал «Марк-19», смотрю – на мельнице надуваются и оглушительно лопаются громадные огненные шары. Зрелище просто завораживающее. Адреналин зашкаливает. Одна граната попадает прямо в дверь на крыше. Изнутри повалил дым…

Мои не стреляют. Хочется кричать от злости. Наконец через полминуты загрохотал и Михин «КПВТ». Первая очередь прошлась вдоль крыши. Вторая легла точняк вокруг окна. Но в само окно, по-моему, так и не попали. Не свожу взгляда с окна. Опять вспышка!

Докладываю, секунд через восемь Миша снова начинает стрелять. Слишком долго. Теперь вижу вспышки в крайнем правом окне верхнего этажа. Стрелок успел перебежать. Докладываю. Дух-дух-дух по окнам! Американцы тоже стреляют. Рикошеты трассеров отскакивают от стен. Плотность огня высокая, но в семикратный бинокль четко видно: внутрь попадает в лучшем случае один снаряд из двадцати. Как только началась стрельба, сразу же «забили» эфир, передавать целеуказания невозможно.

Получив какую-то команду от своих, Кент прощается и покидает вышку. С тоской провожаю его взглядом. Чувствую, что они сейчас поедут в город. Так и есть. Американцы начали выдвижение. Вот это воины! Хочется прыгнуть к ним в джип. Вижу, как они проезжают первый мост, приближаются ко второму… Бабах!!! РПГ, реактивная граната, проносится в разрыве между машинами и падает в Тигр. Тут же шквальный ответный огонь! Ещё одна, опять мимо! Позиций гранатомётчика мне не видно. Передаю своим. Американский отряд уже вне пределов видимости, всё закрывают дома… Слышен сильный взрыв, ещё один! Грохот пятидесятого калибра… автоматического гранатомёта, звонкие хлопки карабинов «М-4». Через пару минут всё затихает. Комбат говорит в рацию: «Американцы подорвались на фугасе, сейчас поедем поможем». Вот это дело, неужели поедем? Фиг. Отбой. Злость… Ко мне в гости прибежал Серёга. Оказывается, их тоже обстреляли, причём нехило.

Минут десять всё тихо, вдруг справа слышу стрельбу и Саня докладывает: «Я «Ястреб-2», попал под обстрел, разрешите открыть огонь?» И ответ комбата: «Спостерігать!» (вести наблюдение). Я не выдержал и, нажав тангенту, брякнул в адрес комбата: «Ну ты и придурок!» Секунд на пять эфир замолчал. Потом наконец раздался голос комбата: «Ястреб», ты, это, разберись, кто там шорхается».

Я просидел на вышке несколько часов и чуть не охренел там без воды. В нашу сторону никто не стрелял. Через некоторое время вернулся Кент с товарищем. Сказал, что в мельнице грохнули одного духа и ещё троих в городе. У них – без потерь. И ещё сказал, что наше командование уже начало гнать волну. Дескать, мэр позвонил нашему комбригу, попросил забрать американцев из города. Словно в подтверждение его слов на вышку залез офицер управления 61-го батальона. Не зная, что я говорю по-английски, он начал доставать Кента вопросами, дескать, откуда взялись эти американцы, собираются ли они снова ехать в город и где они живут на базе. Должен сказать, что к этому времени отношения между 6-й бригадой и коалиционным командованием были несколько напряжёнными. Поэтому Кент его вежливо отшил, сказав, что он просто солдат, а за разъяснениями пусть идёт к командованию. Американцы не могли взять в толк, почему мы ни хрена не хотим делать и почему все кризисные ситуации в нашей зоне ответственности приходится решать им, словно у них нет своей работы на севере и в Багдаде. Они вообще любят говорить прямо, без обиняков, поэтому этот вопрос подымался в беседах всё чаще. Объяснять им смысл русской пословицы «и на хер сесть, и рыбку съесть» было бы делом безнадёжным. Но после таких вопросов на душе неизбежно оставался неприятный осадок.

Есть такая пословица: «Когда родился хохол, еврей заплакал». Пока я не попал в Ирак, я думал, что это явное преувеличение. О качестве питания в коалиционных столовых я уже говорил: выше всякой похвалы. Мясо, салаты, свежие фрукты, соки, мороженое, пирожные, всё в ассортименте и всего до отвала: бери – не хочу. Холодильники с прохладительными напитками. Подходишь, берешь, сколько хочешь. Ассортимент – что на выставке. Соки натуральные нескольких видов, несколько видов молока, клубничное, шоколадное, банановое и т. д. И разумеется, весь ассортимент продукции компании «Кока-кола». Фанта, спрайт, кола, всё обычное и облегчённое. Газированные напитки выставлялись в железных банках, тогда как соки и молоко в бумажных двухсотграммовых упаковках (дринках). В столовой кондиционеры, заходишь – приятно…

Теперь коснусь немного климатических условий, в которых приходилось нести службу. Настоящая жара пришла в мае. Сколько было градусов, никто точно сказать не мог, поскольку висевший в тени на стене штаба градусник зашкаливал на отметке +50. Перед поездкой в Ирак я помимо прочего читал и литературу по выживанию в пустыне. И разумеется, мне, да и не только мне, было известно правило: «Чем больше пьёшь, тем больше потеешь, и наоборот». Но это правило можно было соблюдать, пока ты не надевал бронежилет. А дальше получалось вот что. Независимо от того, сколько ты пьёшь, много или мало, ты теряешь влагу в неимоверных количествах. Бронежилет мешает испарению пота и поэтому мешает естественному охлаждению тела. Китель под броником мокрый до такой степени, что кажется, его окунули в ведро. Пот начинает проступать на рукавах уже вне броника и только здесь под лучами солнца высыхает. Причём не имело значения, какой броник на тебе надет, 13-килограммовый «Корсар М-3» или трёхкилограммовый американский. Парят они одинаково. Вкупе с огромной потерей влаги через пару часов, если не пить жидкости, температура тела повышается до 39–40 градусов, за чем неизбежно следует обезвоживание и тепловой удар, который в Ираке означает смерть.

Чтобы этого избежать, пострадавшего нужно охладить: холодной водой, льдом, и поставить капельницу с физраствором. Разумеется, это не всегда возможно. Чтобы противостоять обезвоживанию, американцы изобрели такую великолепную штуку, как «Кэмелбэк». Это мягкая фляга-термос, ёмкость три литра, носится на спине, словно небольшой ранец. Хранит холод три часа. От неё тянется шланг через плечо к подбородку. Прикусил зубами конец и пьёшь. А ещё хорошо туда льда насыпать. Он тает потихоньку, и ты холодную воду пьёшь. Компенсируешь потерю жидкости и температуру тела понижаешь.

… Интересная история вышла с этими «Кэмелбэками». Американцы выделили их ещё для 5-й бригады – первого контингента украинцев, отправившихся в Ирак. Но командование здраво рассудило, что нашим солдатам это жирно будет (один «Кэмелбэк» – 40$), заныкало их, не выдав солдатам, явно собираясь перепродать. А пятая бригада прибыла в Ирак в августе. В самый пик жары. В отличие от нас, прибывших им на смену в феврале, времени на адаптацию у них не было, угодили сразу на +50. И вот такая ситуация. Приезжает командование коалиции по госпиталям, а там полно украинцев под капельницами. Обезвоживание и т. д. Так мы ж давали вам «Кэмелбэки», изумились американцы. Что ж вы воду не пьёте?

… Короче, получился скандал. И мы поехали уже с «Кэмелбэками».

Теперь вернемся к столовой. Изначально существовало неписаное правило: за один приём пищи можно взять две банки. Но, учитывая все вышеописанное, никто ничего не говорил, если ты выпьешь их хоть 10, сколько влезет. Никто ничего не скажет, даже если ты возьмешь с собой банку-две навынос, чтобы выпить их на выезде. (Я в таких случаях брал только соки, они полезнее, чем просто вода.) Так поступали все – поляки, американцы, грузины… Но вот что меня бесит в украинцах, так это их наглость и полное отсутствие самоуважения. Наши начали таскать эту кока-колу рюкзаками и менять её на блокпосту у арабов на разные полезные штуки. Ножи, фотоаппараты, CD-плееры, некоторые даже умудрились DVD себе наменять. Курс обмена был такой: 5 банок – 1 доллар. DVD в Ираке стоил семьдесят баксов. Вот и считайте, сколько ходок надо было сделать, чтобы его выменять. Практически это выглядело так: заходит парень в столовую с пустым рюкзаком за плечами – выходит уже с полным. И этот «change» приобрёл характер массовой эпидемии.

Несмотря на то что мне неприятно это говорить, все же приведу статистку. В моем, например, взводе из 17 человек этого НЕ делали всего трое. Даже многие из тех, кого я считал и продолжаю считать своими друзьями, к сожалению, грешили этим. У остальных наблюдалась та же картина. Весь этот процесс происходил практически в открытую, остальные нации смотрели на это с брезгливостью, смешанной с презрением.

И вот что меня добивало. Когда мы только готовились в Ирак, жрали помои в Башкировке и получали 370 гривен в месяц, мы МЕЧТАЛИ о том, как попадем в Ирак. В Ираке контрактник получал 670$ в месяц. Думаю, не надо говорить, что по украинским меркам это просто нереальная зарплата. Всё, что тебе захотелось, можно было купить за деньги и не позориться с этой колой… Но увы. Теперь я понимаю, почему украинцев так «любят» в Европе. Я сделал железный вывод, что сколько бы нашим ни платили – они всё равно будут тырить всё, что можно.

Жажда наживы перевешивает даже инстинкт самосохранения. Типичный пример. Прихожу перед выездом в родной БТР и вижу, что наш пулемётчик забил отсек ящиками с водой (минеральную воду в полуторалитровых бутылках американцы привозили под каждое подразделение и складывали штабелями), штук десять, наверное, внутрь засунул. Его самого за этими ящиками не видать. Я ему говорю:

– Миша, что ты делаешь? Нам же через город ехать! Случись что, как ты будешь стрелять? У тебя ж пулемёт не поворачивается!

– Да ладно тебе! Ничего не случится…

И это после того, как мы уже повоевали несколько раз! Короче, полный кошмар, так я его и не вразумил. Будь я командиром машины, я бы эти ящики, конечно, выкинул бы на хрен, а так не драться ж с ним, боевой товарищ всё же, тем более что многие и так считали меня параноиком, помешанным на войне.

На территории базы работал американский магазин, небольшой такой супермаркет. Девиз такой на нём начертан: «Куда бы вы ни шли (имеется в виду американская армия), мы идём за вами». Там продавался разный товар, начиная от зубных щёток, аудио, видео и кончая экипировкой – фонари, ножи, наколенники и т. д. ПОЧТИ КАЖДЫЙ ДЕНЬ кто-то из украинцев попадался на воровстве. Причём чаще всего попадались на мелочах, которые и стоили-то копейки. Дошло до того, что наших замполитов заставили там дежурить. Вот это хохма была!

И вот сравнение. Помню, американцы тоже раз проворовались. На территории базы торчала водонапорная вышка. Как летающая тарелка на ножках. Видно её было практически отовсюду. Когда американцы разгромили армию Хусейна и взяли Аль-Кут, верные своему патриотизму, они водрузили на ней американский флаг. После того, как украинский контингент сменил американцев в Аль-Куте, базу передали под нашу юрисдикцию, и наши сняли американский флаг и повесили там жовто-блакитный стяг незалежной Украины. И вот в августе вернулся в город взвод американского спецназа, который в своё время этот Аль-Кут штурмовал. И увидел на этой вышке вместо своего звёздно-полосатого наш жевто-блакитный. Американцы вообще парни крутые, а спецназеры – так вообще уверены, что они круче всех… Оскорбились они маленько, тем более что украинцы к тому времени прославились гораздо больше воровством кока-колы, чем военными успехами, и решили провести диверсионную операцию по замене нашего флага на свой. Под покровом ночи, с ночными очками на головах они полезли на эту вышку. И сняли наш флаг.

Они ж не знали, бедные, что под этой вышкой любит спать в кустах доблестный ночной патруль из состава роты военной полиции незалежных збройных сил Украины. Если бы этот патруль патрулировал дорогу, как ему это было положено, они бы его засекли. А так попались прямо в лапы патрулю. Брать на ножи союзников из коалиции американцы не решились, поэтому сдались на милость победителей.

Пылая праведным гневом – «Оскорбление национальной чести!», – комбриг 6-й бригады закатил истерику американскому генералу. Короче, в наказание американцев заставили две недели круглосуточно, бессменно дежурить под этой вышкой и охранять наш флаг. Ни в душ сходить, ни в столовую (жрите сухпай). Лёд мы им, правда, носили. Короче, пострадали за патриотизм. Но согласитесь, парни, мотив вызывает уважение…

Сержант американской армии с выслугой более пяти лет получает 3–3,5 тысячи долларов. Правда, есть ещё крупные премии при подписании контракта, а недавно их ещё больше увеличили в связи с недобором. Плотники и водители из компаний, которые обслуживали нашу базу, получают 12–15 тысяч в месяц. Примерно столько же имеют бойцы частных военных компаний, которых, наверное, там скоро будет столько же, сколько и коалиционных сил.

Когда украинских военных отправляли в Ирак, пошили им форму песочного цвета. Американцы оказывали всяческую помощь и передали нам ткань, из которой шьется американская форма. Дескать, пошьёте у себя, а то у нас дорого. Но надо знать наших генералов. Они умело провели ревизию и двинули половину ткани налево. А для формы заказали обычную made in Ukraine ткань, из которой шьют наши зелёные камуфляжи, только покрасили её в песочный цвет. Экономика должна быть экономной! Не учли только того, что на Украине форму можно стирать раз в две недели, и то она разлазится за полгода, а в Ираке работа жёсткая, потеешь так, что приходится стирать раз в три дня. Тем более, что на базе была американская прачечная – сегодня сдал, завтра получил. В общем, проносили эту форму месяц, и разлезлась она к чертям. Из Кувейта в Ирак многие выезжали в таком виде, будто по-пластунски всю дорогу ползли. Под этот шум слетел с должности зампотыла войск. А после скандала выяснилось, что американской ткани на всех теперь не хватает. И тогда наше командование пошило самые отвратительные в мире разгрузки и одело в них личный состав.

Я ещё на Украине их как увидел по телевизору, так сразу же в магазин побежал покупать себе нормальное обмундирование и проходил в нём всю командировку.

В нашей зоне ответственности самая горячая точка город Эс-Сувейра. Километров двадцать южнее Багдада. Я там был всего пару раз, колонны сопровождали. Сувейру контролировал 52-й, а потом 62-й батальон, и каждую ночь их обстреливали из миномётов. А в начале духи подходили так близко, что долбили со стрелкового, да так, что свинцовый ливень сметал всё, что было можно. Заехавшие в гости американцы поглядели на наши НСПУ и схватились за головы: у них с такими приборами ещё во Вьетнаме воевали. Они предложили бесплатно партию своих ночников. Прекрасная штука. Единственное условие, чтобы они не покидали территорию Ирака. То есть когда украинцы надумают свалить, чтобы они их вернули в любом состоянии, в котором они будут на тот момент. Вот лафа, казалось бы! Живи и радуйся. Но тут заорали наши доблестные тыловики: стоимость одного ночника = 600 $! И никто не захотел их принимать. Это ж материальная ответственность! А вдруг побьют, кто расплачиваться будет? Это ж надо ведомость составлять, на кого-то их записывать… Никто не хочет. Американцы нам их пихают: «Берите, мать вашу! Как вы будете воевать? Побьёте – ничего страшного». Но наши – ни в какую. Нет, и всё! Выгнали американцев вместе с их ночниками.

Американцы так и не поняли всю глубину наших глубин. Но, видать, тоже не лыком шиты. Неделю спустя они подловили нашу колонну. И загрузили ящики с ночниками в грузовик насильно. Так наше командование вызвало сапёров, подумали – там бомба, презент от господина Буша, и с величайшими предосторожностями вскрыли ящики. Ну тут уж наш ротный сопли не жевал: как только увидел, так сразу и выбил десяток на роту. Я с таким ночником все восемь месяцев и проездил. Наша рота была самая зрячая.

Вот это желание на всём сэкономить и нагреть руки приводило к весьма неприятным вещам. А на войне цена этому одна – жизнь. Когда мы были в Аль-Хайе, техническую воду для душа нам возили арабы. На въезде водитель брался под контроль, а машина тщательно проверялась на наличие «сюрпризов». Но командованию шестой бригады такой способ показался накладным, и оно не стало продлевать контракт с водовозом. Пришлось нам самим ездить за водой. Если на патрулирование мы ездили по разным маршрутам, меняя их, как в голову взбредет, то водозабор в городе только один, и что самое хреновое – подъехать к нему можно только одним маршрутом. Одной дорогой ездишь, в одном месте становишься. В общем, только ленивый там фугас не положит.

Всякий раз я крестился, когда туда ехал, а ездили почти каждый день. И главное – никому ни хрена не докажешь. Но нам повезло, никто нас там не грохнул. А вот в Сувейре пацанам не повезло. Комбат там, конечно, молодец. Афганец бывший, крутой парень, знал, чем это пахнет. Наехал на тыловиков бригады и пробил себе продление контракта. Но только и это их не спасло. Боевики пришли домой к водителю и нашугали его. Наши день ждут, два ждут – нету воды, ну и выслали конвой за водой, людям-то надо мыться. Ну и подорвались на хрен: шесть 155-милиметровых снарядов были закопаны в трёх метрах от трубы, из которой набирали воду. Один убитый, восемь раненых. Погибшему дали орден посмертно. Это дешевле, чем контракт продлевать.

… Два дня в Аль-Куте было тихо. По ночам базу обстреливали из миномётов крупного калибра. Боевики прибывали в город и накапливались. Предыдущая стрельба была обычной разведкой боем. Боевики поняли, что американцев на базе мало, и они погоды не сделают, и поняли, что мы в город не полезем. Поэтому через два дня около тысячи боевиков смело атаковали находившиеся в городе полицейские участки и немногочисленные подразделения ICDC, которых готовили американские и наши инструктора на базе «Дельта». Перевес сил был явно на стороне боевиков, поскольку полицейские были вооружены только лёгким стрелковым оружием, при ограниченном количестве боеприпасов на человека, и несколькими единицами «РПГ». Более тяжёлого вооружения коалиция им не давала, чтобы оно не попало в руки боевиков. Нападавшие имели гораздо более мощное вооружение, во много раз превосходили полицию по количеству «РПГ», кроме этого, имели несколько тяжёлых пулемётов, установленных на пикапах, и миномёты.

В этот день наш взвод заступил на блокпост «трассер». Бой в городе начался с самого утра. Стрельба была шквальной, во много раз превосходившей по интенсивности первый бой. Выстрелы РПГ звучали один за другим на протяжении нескольких часов. Мы бы так и не узнали масштабов случившейся трагедии, если бы не одна мелочь. Вместе с нами на блокпосту дежурило несколько бойцов ICDC, у которых была рация, настроенная на полицейскую частоту, и самый лучший в бригаде переводчик-араб по имени Халдун. Он нам и переводил то, что говорили в эфире. Аль-Кут превратился в настоящий ад: местных полицейских где ловили, там и резали, зачастую вместе с семьями, два полицейских участка боевики взяли штурмом, там они добили всех раненых. Арабские солдаты спрашивали, почему мы не помогаем им. Ведь большинство из них проходило подготовку на нашей базе. На блокпост приехала машина, один из местных солдат в рваном камуфляже забрал у своих коллег несколько автоматных рожков и уехал обратно.

– Там убивают моих друзей, – сказал он. – Я не могу оставаться в стороне.

Смотреть ему в глаза было невыносимо стыдно. К вечеру город был полностью под контролем боевиков. Арабы рассказали нам, что полегло более ста полицейских и бойцов ICDC. Украинский контингент не сделал ничего, чтобы им помочь. Даже не попытался. Эти дни войдут в историю Украины как дни позора наших вооружённых сил.

На нашем фоне достойным восхищения выглядело мужество спецназа «Дельты». Пока два батальона украинцев отсиживались на базе, американцы двумя «хаммерами» выдвинулись в район второго моста и начали отстреливать духов. Глубоко в город они, конечно, не полезли, дураков нет, но, по крайней мере, они хоть что-то делали. Вслед за ними и наши решили занять небольшую вышку возле первого моста. Но, судя по рассказам тех, кто там был, ни одного выстрела они так и не сделали, хотя не раз наблюдали боевиков. Командование не разрешило…

В общем, посмотрела коалиция на то, как мы «воюем», и вызвала из Мосула механизированный батальон армии США на БТРах «Страйкер». Наши выехали их встречать и угодили под обстрел из стрелкового оружия. «Страйкеры» приехали ночью следующего дня. Два вертолёта «Апач» оказывали им воздушную поддержку. «Апачи» немного погоняли боевиков по городу и ударом ракеты «Хелфайр» проломили дыру в заборе двора элеватора. Через эту дыру на территорию элеватора и проникла штурмовая группа.

Американская авиация утюжила город три ночи, главным образом обстреливая из автоматических пушек «Вулкан» район мечети. Боевики ушли или затаились. Город американцы взяли без боя. Сильно пострадали здания элеватора и мельницы. Всё оборудование внутри было уничтожено.

У многих из нас августовские события оставили на душе печальный осадок. Но, к сожалению, это было не последним нашим разочарованием.

Следующее происшествие было не таким катастрофическим по числу жертв, но оттого не менее гнусным. В двадцатых числах августа подразделение 61-го батальона под командованием майора Михайлюты гнало логистический конвой из Вавилона в Аль-Кут. В составе колонны было четыре БТР-80 «Чайка» и один конвоируемый грузовик. Навстречу нашей колонне шёл довольно длинный польский конвой. Должен сказать, что поляки вообще гоняют колонны с довольно слабым сопровождением. Их основная боевая единица – открытый джип с четырьмя стрелками и водителем и пулемётом «ПКМ» на турели. Тяжёлого вооружения нет. В этом районе дорога на Вавилон представляла собой извилистую трассу, вдоль которой растут довольно густые и большие по площади пальмовые рощи. В глубине этих рощ прячутся одинокие строения. Такие места в Ираке встречаются очень часто и, разумеется, используются для организации засад.

И вот хвост польского конвоя попал под раздачу по стандартной схеме. Подрыв фугаса и последующий обстрел из стрелкового оружия и гранатомётов. Задняя машина приняла бой, давая возможность конвою покинуть зону обстрела. Им пришлось очень тяжело. Духи их обстреливали, находясь в глинобитном здании метрах в двухстах от дороги. Наши услышали взрыв и стрельбу и встали в трёхстах метрах за очередным изгибом дороги. Первая машина поляков выскочила из-за поворота. Поляки, увидев наших, бросились к ним за помощью, но майор Михайлюта вовсе не горел желанием ввязываться в бой. Он был типичным представителем поколения украинских офицеров, воспитанных не на тактических учениях и полевых занятиях, а на евроремонтах казарм и рисовании плакатов. В Ираке он занимал одну из штабных должностей, на выезды практически не ездил. Короче – необстрелянный. В Вавилон он ломанулся на рынок за дешевой бытовой техникой, и тут такая жопа…

Несмотря на то что весь личный состав конвоя во главе с Уокером (командиром второго взвода, обычно командовавшим конвоем) потребовал немедленно оказать помощь союзникам, Михайлюта повёл себя как последний ублюдок. Для начала он в течение пяти минут пытался связаться со штабом. Видимо, рассчитывал, что штаб не даст разрешения на вмешательство. Поляки, увидев, что вяжется такая каша, а счёт в бою идёт на секунды, рванули на помощь к своим. Связи, как водится по закону подлости, – нет, но, когда он всё же дозвонился, к его большому огорчению, штаб дал «добро». Тогда он сказал: «По хуй мне твоё «добро». Ты там, а я здесь. И отвечать придётся мне».

Бой кончился без нашего вмешательства. Поляки потеряли двоих убитыми и ещё двоих ранеными. Досталось местным арабам, угодившим под разрыв фугаса. Когда наши проезжали через это место, они видели, как тела убитых грузили на машины. Вдогонку нашим поляки показывали средний палец. После произошедшего этим жестом в Вавилоне еще очень долго встречали наши конвои. Вернувшись на базу, Уокер рыдал как ребенок. А Михайлюта пытался меня строить, что я ему честь не отдаю. Хер ему в глотку, а не честь…

Это был последний гвоздь в гроб репутации 6-й бригады в Ираке, которую одни завоёвывали кровью, потом и отвагой, а другие, которых было меньшинство, безжалостно топтали, боясь рискнуть не столько жизнью, сколько звёздами и карьерой.

Я покидал Ирак со смешанным чувством. Разочарования лежали тяжким камнем на душе. И вместе с тем я отчаянно не хотел уезжать. Никогда мы ещё не были так близки к профессиональной армии, как в Ираке. Достойная зарплата, приличное питание, практически полное отсутствие хозработ. Но не это главное. Здесь, в Ираке, я впервые почувствовал, что такое настоящая работа профессионального солдата. Всё время в деле. Секреты, засады, патрули, перестрелки, пьянящая острая жизнь, уверенность в своих силах и знаниях, бесшабашная смелость товарищей, готовность идти до конца, чувство локтя тех, с кем я делил воду и сухпай и спал по очереди, подкладывая под голову бронежилет. Необычная природа, общение с другими нациями, причастность к событиям, которые войдут в историю. Я не хотел всё это терять. В моей жизни это была одна из самых ярких страниц, которую пришлось перевернуть.