«НЕПРЕМЕННО ДОЙДЕМ ДО БЕРЛИНА!»

Войдя в просторный штабной блиндаж, подполковник Н. Балоян представился:

— Командир 175-го мотострелкового полка по вашему приказанию прибыл!

Лизюков пожал ему руку и развернул на столе карту, давая возможность комполка освоиться с нанесенной на ней обстановкой. Так Александр Ильич поступал всегда при постановке новой сложной, ответственной задачи, имея дело с подполковником Новиковым, которого недавно сменил Балоян.

Новый командир был одним из лучших офицеров штаба соединения, начальником разведки. Его считали образцом личной отваги, мастером на выдумку хитрейших ловушек для гитлеровцев. В нем удачно сочетались порыв и железная выдержка.

В одном из предыдущих боев он уже заменял выведенного из строя командира 6-го стрелкового полка. Сложилась кризисная ситуация. В тылу части внезапно появились немецкие автоматчики. Они ударили во фланг подразделений, где было много еще не обстрелянных бойцов. Люди дрогнули.

Тогда перед воинами встал во весь рост подполковник Балоян. Поднялся под свинцовым ливнем невозмутимый, улыбающийся. Вскинул руку над головой и зычно крикнул: «Ребята, неужели автоматчиков испугались? Кто больше всех боится, давайте ко мне, сюда под плащ-палатку. Укрою не хуже брони!» Вокруг свистели пули, но офицер стоял цел-невредим и ободряюще улыбался, вызывая у новобранцев чувство стыда за их смятение, внушая простую мысль о том, что не так страшен черт, каким он показался.

Через несколько минут Балоян так же спокойно развернул собравшихся возле него бойцов в цепь и лично повел их короткими перебежками на врага. Положение восстановили…

Подполковник приблизился к столу, наклонился над картой, протянул руку туда, где был обозначен выступ вражеской обороны на нашем берегу Нары.

— Да, — подтвердил его догадку Александр Ильич. — Этот конопеловский плацдарм мешает, угрожает нам. Есть приказ его ликвидировать.

Деревню Конопеловку противник занял почти месяц назад, тщательно укрепил ее: дома превратил в доты, дзоты, подступы к ним начинил минами, опутал околицу колючей проволокой. На противоположном берегу сосредоточил мобильные резервы. Фашистам Конопеловка была нужна не только для настоящего. Отсюда им продолжала мерещиться Москва, конец всей восточной кампании.

Для советских войск на этом участке фронта устранение плацдарма — залог успешного наступления. Как это сделает подполковник Балоян?

— Задачу решить по-гвардейски, — подчеркнул комдив. — К 9 часам утра 23 ноября доложите. Используйте опыт, добытый под Борисовом, на Соловьевской переправе: бейте не числом, а умением.

Что конкретно имелось в виду, полковник не уточнил. Пусть офицер сам выберет пути и средства достижения поставленной цели.

Командир полка не мешкал. Едва сгустились сумерки, на позиции фашистов обрушился град снарядов. Затем шквал огня перенесли за Нару, на резервы противника. В лощинах, перелесках, расположенных поближе к переднему краю, разом загудели двигатели танков, самоходок.

Вражеская оборона ощетинилась выстрелами, хотя с нашей стороны доносился лишь гул моторов. Нервы гитлеровцев не выдержали. Одновременно стреляли все, кто мог. Артиллерийские разведчики полка Балояна усердно засекали цели, по которым пушки ударили во второй раз после ложной танковой атаки.

Когда батареи смолкли, грянуло «ура!». Такое дружное, громкое, что уцелевшие гитлеровцы опять бросились к пулеметам, пушкам. Теперь они били по подозрительным теням от деревьев, овинов, бугров — по всему, что можно было принять за приближающихся советских воинов. Между тем из наших траншей никто не выдвигался вперед. Постепенно стрельба прекратилась. Глубокая тишина окутала окрестность. Она успокоила переполошившихся немцев: мол, теперь русским не до наступления, можно обогреться, прикорнуть.

Именно в тот момент цепи одетых в белые маскхалаты бойцов двинулись к фашистскому переднему краю…

— Товарищ первый, докладывает пятый, — услышал Александр Ильич по телефону знакомый радостный голос Балояна. — Плацдарм в наших руках!

На светящемся циферблате часов комдива стрелки показывали десять минут шестого. До девяти еще было время, чтобы подсчитать трофеи. Конопеловку взяли без потерь.

Спустя много лет в одном из своих выступлений Н. Балоян скажет: «Три месяца командовал Александр Ильич Лизюков Московской дивизией, а добрую память о себе оставил на долгие годы». Такие слова и сейчас можно услышать от сотен ветеранов, знавших, встречавшихся с Лизюковым. Он обладал удивительным «магнетизмом», притягивал к себе окружающих, умел пробуждать в людях лучшие качества, о которых они порой сами не догадывались, заражать своим вдохновением, неистребимой жизнестойкостью.

В последние ноябрьские дни сорок первого года на северных подступах к столице возникла реальная угроза. Срочно была создана оперативная группа, которой поставили задачу — прикрыть рубеж Хлебниково, Черкизово. Нужен волевой, решительный командир, обладающий большим фронтовым опытом. При обсуждении кандидатур первым назвали полковника Лизюкова.

Прибыв к новому месту назначения 27 ноября, Александр Ильич сразу проявил качества незаурядного организатора: почти круглые сутки он принимал, пополнял, доформировывал прибывающие бригады, полки, батальоны. Новорожденное соединение в считанные дни обрело стройную структуру. И не случайно Генеральный штаб принял решение: оперативную группу Лизюкова развернуть в 20-ю армию. Его назначили заместителем командарма.

Поступил приказ: нанести контрудар в направлении Солнечногорска. Чуть больше недели было в распоряжении Александра Ильича. От темна до темна находился он в войсках. Лишь после полуночи, потирая закоченевшие руки над печуркой, разбирал поступившие за день документы, корреспонденцию. Очень обрадовался коротенькому письму от младшего брата, «Пришлось под Киевом выходить из окружения, — сообщал Петр, — жив, здоров. Вместе со своими артиллеристами даем прикурить проклятым фашистам». Спрашивал: нет ли вестей от старшего брата. Ничем порадовать его не мог Александр Ильич. От Евгения вестей не было.

В те дни на стол заместителю командарма положили листовку геббельсовского ведомства. Почти вся она посвящалась брошюре Лизюкова «Что надо знать воину Красной Армии о боевых приемах немцев». Автора кляли на чем свет стоит. Листовку передали Александру Ильичу. Первое его желание было выбросить бумажку в печурку. Потом он, тихонько рассмеявшись, разгладил листок и на обратной его стороне написал письмо к жене: «Дорогая Тосенька! Сохрани для истории и для памяти эту листовку врагов. Я горжусь, что так насолил фашистам. Это же они не книгу ругают, а бесятся от поражений, которые наносит им наша гвардия». Далее, перефразировав некрасовские стихи, добавил:

12 декабря соединения и части под командованием Лизюкова освободили Солнечногорск. Наступление на запад продолжалось.

10 января 1942 года Александру Ильичу было присвоено звание генерал-майора с назначением командиром 2-го гвардейского стрелкового корпуса. Полки, бригады, дивизии, тысячи и тысячи людей, множество грозной техники, вооружения — все это сосредоточено в его руках. И все нужно привести в действие для одной цели — победы. Он ощутил огромную тяжесть ответственности в своем новом положении. Вместе с тем к нему пришли нарастающая волна энергии, страстное желание не подвести тех, кто доверял ему, кто надеялся на него. Опять, словно в дни молодости, в душе включился неведомый источник сил, тот самый, из которого черпай не вычерпаешь до дна. Напротив, сил становится все больше и больше.

В январе и феврале 1942 года 2-й гвардейский стрелковый корпус не выходил из пламени сражений. В боевой характеристике его командира тех дней сказано: «Соединения корпуса ведут непрерывные бои с противником, пытающимся прорваться к Холму и, несмотря на значительные потери в личном составе, не теряют боеспособности. Оперативно-тактические решения тов. Лизюкова обоснованны и целесообразны. Волевой, энергичный и требовательный командир».

С тонким расчетом, дальним, совершенно неожиданным для фашистов прицелом разработал комкор вместе со штабом марш-маневр от Старой Руссы до Холма. План предусматривал организацию непрерывных переходов-бросков как ночью, так и днем под покровом лесов. Всячески поощряя смелость, инициативу, Лизюков предостерегал подчиненных командиров от необдуманных шагов. Не раз и не два говорил командирам частей и подразделений:

— Мы нередко допускаем ошибку, пытаясь оборону противника взять с маху, движением в лоб, без предварительной разведки и артиллерийской подготовки. Ни шагу без разведки в бою! Она должна осуществляться непрерывно в любой обстановке.

Нередко генерал лично изучал полученные данные о противнике, присутствовал на допросах «языков» и сдавшихся в плен. Однажды в штаб доставили немецкого штабного офицера. Атлетического сложения старшина старательно приводил в чувство промерзшего до костей гитлеровца. В этот момент в штаб вернулся Лизюков.

— Товарищ генерал… — виновато начал докладывать старшина и запнулся. Потом, изумленно округлив глаза, добавил сдавленным от волнения голосом — Не узнаете?.. Это же я…

— Пенежко! — добавил вместо него Александр Ильич и обнял разведчика. — Сколько лет, Иван Васильевич, сколько зим!

— С того самого двадцать первого года. Чудеса да и только! — откликнулся бывший командир орудия с бронепоезда «Коммунар». — Вот я «подарочек» приволок. Не опоздал к 23 февраля. Как когда-то было заведено у «красных броневиков», помните?

Когда «язык» немного отогрелся, он, не ожидая вопросов, заговорил:

— Лейтенант Курт В., помощник начальника оперативного отдела штаба пехотной дивизии…

— Постойте, — прервал его генерал. — Курт В. Что-то знакомое. Вы откуда родом?

— Из Гослара.

— Ваши родственники служили в кайзеровской армии?

— Так точно. Фельдфебель Отто В. не вернулся из России.

— Что значит не вернулся?

— Убит. Последнее письмо получили из Белоруссии.

— Из Гомеля?

— Так точно…

Обращаясь к Пенежко, комкор напомнил ему давний эпизод с броневиком и фельдфебелем, от которого у Ильи Устиновича тогда остались портрет Фридриха Второго с хвастливой надписью и письмо со стихами Гейне, предостерегающими немцев от замашек Наполеона.

— Вы кем же ему доводитесь? — поинтересовался у фашиста разведчик.

— Сын.

— Знавал я его папашу, — заметил Пенежко. — Длиннорукий был подлец. Сделал я ему укорот, да не насовсем. Не прислушался к умному совету — забыть дорогу в Россию. А как этот?

Александр Ильич повторил вопрос по-немецки. Младший В. заспешил с оправданиями:

— Всем родным и близким, внукам и правнукам закажу дорогу в Россию.

Лейтенант был одет в почти новенькую парадную форму. Позванивал крестами и медалями. Оказалось, что его, как отличившегося в Польше, Франции и на Кипре, приодели при подготовке к параду на Красной площади. Переодеть успели, а с взятием Москвы получилась осечка. С тех пор третий месяц кандидат в парадный расчет бегал от наступающих советских частей то туда, то сюда. Заканчивая допрос, комкор сказал от имени всех присутствующих:

— Не видать вам Москвы как своих ушей, а мы еще будем в Берлине!

В тот день, оставшись наедине с Пенежко, Лизюков выполнил волю Николая, поведал Ивану о геройской гибели брата, передал ему орден Красной Звезды. На том земляки расстались.

Неделю спустя отважный разведчик погиб в поиске.

2-й гвардейский корпус упредил войска противника, наглухо захлопнул соединения и части врага в Демянском котле. Газета «Красная звезда» по этому поводу сообщала: «Гвардейцы соединения, которым командует генерал Лизюков, нанесли по немцам ряд ударов и тем самым обеспечили маневр других наших частей, содействовали окружению крупной вражеской группировки, которая сейчас находится в катастрофическом положении. За десять дней боев гвардейцы истребили до 8 тысяч фашистов, захватили 575 пленных».

Следует дополнить, что к 24-й годовщине Красной Армии корпус Лизюкова с боями прошел более 200 километров, освободил 300 населенных пунктов, разгромил части трех дивизий противника.

В Ставке Верховного Главнокомандования заметили инициативного, грамотного и смелого генерала. Ему поручили сформировать 2-й танковый корпус из четырех создаваемых в тот период. С ответственной задачей Александр Ильич справился успешно. Вот что об этом пишет в своих воспоминаниях Е. Ф. Ивановский: «Наш 2-й танковый корпус к началу апреля 1942 года принял все формы воинского соединения… Напряженно работал штаб, проводились занятия по слаживанию частей, готовилась и проверялась техника. Командир корпуса Герой Советского Союза генерал-майор А. И. Лизюков проявил себя с первых дней строгим и требовательным. Его появление где-нибудь на учебном поле или в казарме заставляло всех подтягиваться».

Военная судьба вернула Александра Ильича к его призванию танкиста, к мощному рокоту моторов, к знакомому запаху солярки, к дорогим его горячему сердцу витязям в темных комбинезонах и шлемах. Здравствуй, разящая сталь Родины! Твоим могучим плечам стало тесно в прежних формированиях. Полки, бригады, дивизии должны превратиться в более крупные соединения. Для недалеких наступательных сражений нужны танковые корпуса, армии, дробящие и рассекающие вражескую оборону на всю ее глубину.

У колыбели их партия ставила людей особого склада. Задачу по формированию порученного ему соединения Александр Ильич вместе со штабом, политотделом, коммунистами, комсомольцами завершил в исключительно короткий срок. Это в определенной степени обусловило еще более сложный и совершенно новый в практике советского военного строительства этап — на основе корпуса создать 5-ю танковую армию, командующим которой Ставка утвердила генерала Лизюкова.

Должность особого рода. Раньше подобной не существовало. Вот что пишет о ней С. М. Штеменко в книге «Генеральный штаб в годы войны»: «На должности командующих танковыми армиями подбирали наиболее одаренных, смелых и решительных генералов, которые были способны взять на себя всю полноту ответственности за свои действия и не оглядываться назад. Только такие люди могли решать задачи, возлагавшиеся на танковые армии».

Именно на такую высокую ступень подняла военная судьба Александра Ильича Лизюкова.

Шло второе лето войны. В Ефремов, где формировалась армия, прибывали молодые офицеры. В одной из таких групп командующий встретил сына. После окончания училища Юрий получил сюда назначение. Обнялись и расстались, ибо дни выдались исключительно горячие. Приближались грозные события. 5-я танковая армия выдвигалась на Брянский фронт.

Здесь сложилась очень непростая обстановка. В ходе непрекращающихся боев противнику удалось выйти к Дону. Направляя главный натиск на юго-восток, он частью сил наносил удар вдоль западного берега реки на север. Стало очевидным, что гитлеровцы намереваются расширить прорыв. Этому противодействовали войска Брянского фронта — 13-я и 5-я танковая армии, стойко оборонявшие занятые рубежи.

По первоначальному замыслу Ставки намечалось нанести контрудар. Эта операция, к сожалению, не получила наименования в исторической литературе. Однако нельзя не отдать должное точности и смелости ее замысла. Он заключался в том, что 5-я танковая армия, получившая в пополнение 7-й танковый корпус, при поддержке уже поредевших 1-го и 16-го танковых корпусов должна была нанести удар в общем направлении на юг по северному флангу группы армий «Вейхс», перерезать ее коммуникации, сорвать переправу противника через Дон, выйти в его тыл, тем самым помочь вырваться из окружения дивизиям нашей 40-й армии.

События развивались иначе. Противнику удалось обнаружить на открытой, равнинной местности выдвижение 5-й танковой армии на исходные рубежи. Он спешно стянул сюда пять дивизий, противотанковую артиллерию, большое количество самолетов.

На наступающие советские войска обрушился шквал снарядов, мин, бомб. Танкисты упорно стремились вперед, но темп продвижения становился все медленнее.

Командарм не покидал мощного КВ, личным примером воодушевлял подчиненных, твердо управлял частями и соединениями. Но обстановка все ухудшалась. Танкисты несли неоправданные потери.

Александр Ильич неоднократно обращался к командованию фронтом:

— Обеспечьте авиационное прикрытие и артиллерийскую поддержку!

Ответ пришел совершенно неожиданный: приказано 5-ю танковую армию расформировать, генерала Лизюкова назначить командиром 2-го танкового корпуса. Телеграмма в Ставку, лично Сталину, с просьбой временно приостановить расформирование, разобраться, проверить ход операции на месте осталась без ответа.

Сражение под Воронежем продолжалось. Комкор не выходил из самого пекла боев. Исключительно опасная ситуация сложилась 25 июля у села Сухая Верейка. Здесь фашистам удалось окружить часть корпуса. Чтобы выручить ее, генерал сам повел в атаку танкистов.

«С волнением следил я со своего КП за этой атакой, — писал в своих воспоминаниях маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков. — Танк, в котором находился Лизюков, вырвался далеко вперед. Но вдруг он словно споткнулся о невидимую преграду… Машина Лизюкова была подбита прямым попаданием бронебойной болванки». Комкор приказал экипажу покинуть машину. Сам выбрался из люка последним. В этот момент рядом разорвался снаряд… «С болью в сердце, — заключает Катуков, — похоронили мы отважного генерала…».

А как же мечта командарма — дойти до Берлина? Сорвалась с багрового неба звездочка военного таланта, да не погасла. Вспыхнула, разгорелась ярким огнем в сердцах однополчан, которые донесли лизюковскую жажду победы до самого логова фашистского рейха. Утолили ее надписями на колоннах и стенах рейхстага, а добрую славу понесли дальше в мирные дни, передавая эстафету доблести в надежные молодые руки.