XXII

Один за другим, по любезному знаку их отца и деда, граф и виконт заговорили. А я так долго слышал тонкий фальцет маркиза, что грубый тембр других голосов меня заставил вздрогнуть, как ни парализован я был.

— Сударь, — начал граф Франсуа, обращаясь к маркизу Гаспару, — прежде всего, вы правы во всех отношениях и особенно в том, что касается опасности, которой подвергает нас пребывание здесь господина капитана. Опасность эта усугубляется тем, что госпожа де*** также гостит у нас сегодня. Не может быть речи о том, чтобы отослать ее отсюда ранее следующей ночи, преждевременно подвергнув усталости возвращения: слабость ее еще чересчур велика, и ни вы, ни я не захотели бы рисковать жизнью невинного, даже при самых худших обстоятельствах. Между тем, завтра же правительство, к которому этот господин слишком близок, отправит в окрестности многочисленных солдат. И, если б такое несчастье случилось, нам бы пришлось скрывать двоих вместо одного. Двойная опасность, если вы со мной согласитесь.

— Совершенно верно, — подтвердил маркиз.

Граф поклонился, потом продолжал:

— В данном случае трудно оставаться добродетельным, но зато есть преступные или вероломные средства, которые могли бы нас вывести из затруднения. В Тулоне, например, только немногие не знают о близости госпожи де*** и капитана. Нам легко было бы обратить против любовницы подозрение, вызванное исчезновением любовника. Если завтра сбиры, разыскивая его, найдут ее, и найдут в Мор де Готье, подле убитой лошади, являющейся бесспорно следом… Ничего больше не нужно. Тотчас же распространится легенда о любовном злодеянии, об «убийстве из ревности», говоря жаргоном газет, убийстве, которое избавит нас от подозрений. Ибо госпожа де***, очевидно, не смогла бы защищаться против такого обвинения, которое сбило бы прежде всего с толку ее самое… Никогда эта несчастная не сумела бы объяснить ни судьям, ни даже себе самой, своего пребывания в таких невероятных местах.

Виконт Антуан поднял голову.

— Такое беззаконие, варварское и противное чести, запятнало бы нас хуже, чем кровью, сударь! — позором!

Он говорил чрезвычайно горячо. Граф обернулся к нему и жестом выразил свое одобрение.

— Само собою, ни один честный человек, старающийся жить в согласии с Природой, никогда не допустит, чтобы невинность подвергалась несправедливому, незаслуженному наказанию. Надо, однако, иметь в виду, что в данном случае судьи не могли бы осудить госпожу де*** на основании подозрений; и отсутствие всяких улик в преступлении, только предполагаемом…

Виконт прервал его.

— Судьи, я полагаю, оправдали бы ее, сударь. Но общество не оправдало бы, и женщина, решившаяся жить согласно со своим сердцем, подверглась бы по нашей вине позору всеобщей и несправедливой вражды. Ее семейное счастье было бы, во всяком случае, разбито, и ее домашний очаг разрушен.

— Это правда, — сказал граф.

Внезапно послышался дребезжащий смех маркиза.

— Полно, господа! Ради бога, довольно ламентаций! Опять вы предаетесь вашим неразумным заботам о вдовах и сиротах… Увы! Перестанете ли вы когда-нибудь изрекать эти громкие слова — «Человечество», «Братство», «Любовь» и «Природа»? Неужели вы не сознаете, насколько наша безопасность, самая жизнь наша, заслуживает предпочтения пред карточным домиком супружеского счастья «доброй и верной супруги», любовные связи которой давно сделались притчей на устах всех? Решение, которое вы предлагаете, не совсем неприемлемо. Я, однако же, не считаю его лучшим и полагаю, что прежде, чем выбрать, предпочтительнее выслушать всех. Антуан, теперь ваша очередь. Есть у вас какая-нибудь полезная мысль?

Виконт колебался.

— Сударь, — сказал он, наконец, — не заключается ли наилучшее решение в нашей магнетической силе, и особенно в вашей, столь таинственно могучей? Мое мнение, что в конце концов возможно отпустить сейчас же господина капитана, по виду свободного, но, однако, наложив на него такой запрет, чтобы каждое из его слов было отныне продиктовано нами? Несколько дней пройдут таким образом. Потом…

Маркиз иронически засмеялся.

— Потом? — спросил он.

Но виконт не закончил своей мысли. Маркиз договорил за него.

— Потом — ничего. Ибо я совершенно не вижу развязки этой комедии. Неужели вы думаете, что мы могли бы долго выдержать это напряжение, — сверхчеловеческое, хотя бы и разделенное между троими; влиять так без перерыва и отдыха и usque ad vitam aeternam на волю этого господина, здорового духом и телом, сильного и вдобавок молодого? Если б еще дело шло о дряхлом старике! Но этот господин…

Безумие!.. Чистейшее безумие… Найдите что-нибудь лучше, Антуан. Да постарайтесь же, господа!..

Но граф и виконт не прибавили больше ни слова. И дребезжащий пронзительный смех маркиза раздавался один среди молчания.