— Прокатишься со мной?

Ник запомнил Элспет совсем другой. Теперь ее волосы стали прямее и короче. Очки исчезли. Стиль одежды она тоже поменяла — видимо, на привычный: черная водолазка, черные кожаные брюки и куртка. Лицо похудело, руки напряженно засунуты в карманы. Однако при всей своей скованности она беззаботно зовет его прокатиться — и это после лавины смертей и предательств! Ник даже не нашелся что ответить.

— Ну что, поедем? В доме говорить не стоит.

— Ты вообще… соображаешь… сколько горя ты принесла моей семье?

— Да.

— И при этом приходишь сюда и… спокойно зовешь меня кататься?

— Кто сказал, что спокойно?

— Я просто… не могу поверить.

— Я знаю, что случилось с Томом. Я тоже получила письмо. — Элспет достала из кармана мятый конверт. — Он написал мне, что собирается сделать. Не было нужды дожидаться полицейских сводок — Том всегда выполнял свои обещания. Кстати, еще он обещал рассказать тебе про Джонти.

— Джонатан Брэйборн был твоим братом?

— Да.

— А ты, выходит, Эмили Брэйборн.

— Да.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Том пытался остановить тебя. Но после всего, что было, я знала, что ты не остановишься. Ты ведь приехал за паспортом?

— А ты на редкость сообразительна.

— На самом деле не очень. Просто умею просчитывать людские поступки. Я ждала тебя еще с утра. Не думаю, что за тобой слежка, да и меня вроде никто не обогнал, и все же в машине будет спокойнее. Едешь?

— А мне-то это зачем?

— Затем, что ты хочешь знать правду. После смерти Тома мне просто необходимо с кем-нибудь поделиться. А ты единственный, кому я верю.

— Ты мне веришь?!

— Да. А когда я расскажу тебе все, что знаю, ты поверишь мне.

— Куда мы едем? — спросил Ник, когда они сели в «пежо» и помчались в неизвестном направлении. Он все никак не мог осмыслить происходящее. Он искал Элспет, но так ее и не нашел. Это она нашла его.

— Никуда. Просто покатаемся вокруг города.

— И ты расскажешь мне, за что сгубила половину моей семьи. Правильно?

— Нет. Неправильно. Я никого не собиралась губить.

— За дурака меня держишь?

— Давай условимся: я говорю — ты слушаешь. Иначе…

— Ты обещала рассказать мне правду.

— И ты ее получишь. Но на моих условиях. Идет?

— О’кей.

— Прекрасно. — Элспет на минуту отвлеклась, выруливая на окружную дорогу. — Что ты знаешь о моем отце?

— Очень мало. По словам Джулиана Фарнсуорта, наши с тобой отцы познакомились на Кипре, во время войны. Но мой никогда не упоминал никакого Брэйборна. Кроме того, все трое работали археологами в Оксфорде. Твой отец влез в какую-то аферу с аукционами и загремел за решетку. Это было в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом. Вот и все.

— Понятно. Тогда слушай все остальное. Моя мама работала в столовой Брейзноз-колледжа. В юности она была настоящей красавицей. Отец просто потерял голову, обещал жениться. Наврал, конечно. Разве станет такой парень жениться на официантке? В общем, мама забеременела. Джонти родился как раз тогда, когда отец угодил в тюрьму. Когда он вышел, его жизнь полностью изменилась. Теперь он горел желанием жениться на маме. Ему просто-напросто больше не к кому было идти. Ну вот они и поженились. В шестьдесят шестом родилась я. Мы жили в Коулее. Далековато от Оксфорда и в прямом, и в переносном смысле. Мама дернула за кое-какие рычаги, и отца взяли клерком в «Моррис моторс». Но офис был не для него. Он начал пить, играть. Когда отец напивался или его лошадь приходила последней, он, бывало, поколачивал маму. Неудивительно, что его уволили. А потом он нас бросил. А потом вернулся. А потом опять бросил. В детстве я не часто виделась с отцом, а была бы моя воля — виделась бы еще реже. А вот Джонти его обожал. В его глазах отец был настоящим героем. К чести отца надо сказать, что чувство было взаимным. Он всегда хотел стать именно таким папой, которым Джонти мог бы гордиться. Но у него не выходило. В конце концов мама с ним развелась. К тому времени Джонти уже учился в Кембридже и рассказывал мне позже, как отец приезжал к нему из Лондона — навестить. Мать запретила отцу появляться на церемонии вручения дипломов. Но позже он, конечно, обо всем услышал.

— Ты имеешь в виду — обо мне?

— Да. О гордости и надежде Палеологов. Когда ты, если можно так выразиться, слетел с пьедестала, папу осенило. Ему было уже за шестьдесят, и ни гроша за душой. А хотелось сделать что-нибудь для Джонти — и для меня, — до того как станет слишком поздно. Обеспечить нас. Ну и маму, конечно. Доказать, что он чего-то стоит. У него был какой-то план, касающийся твоего отца. Верней, так — без твоего отца вообще ничего не получилось бы.

— Что за план?

— Не знаю. До сих пор не знаю. Хотя Джонти, думаю, был в курсе. Отец ему доверял. С другой стороны, Джонти мог решить, что все это старческие закидоны. В общем, ничего не вышло. То ли твой отец отказал моему, то ли мой сам остыл — мы так и не узнали, потому что очень скоро он исчез. У нас не было даже его адреса. Он переезжал из одной съемной квартиры в другую. И вот осенью восьмидесятого отец окончательно пропал из нашей жизни. Мама решила, что он умер. Я тоже. Нашли в Темзе или на дороге неопознанный труп — вот и все. Шли дни, и мы его забывали. Джонти стал агентом по продаже недвижимости, женился, завел детей. Когда он утонул, семья осталась без средств к существованию. Я тоже поступила в Кембридж, защитила докторскую и стала ученым.

— Ты на самом деле специализируешься в истории искусств?

— Да, в университете Висконсина. Сейчас в творческом отпуске.

— А они знают, что ты здесь творишь?

— Ник, мы же договорились. Пока только слушай. Мать умерла в девяносто первом. Просматривая документы, мы обнаружили, что на ее счету гораздо больше денег, чем мы думали. Регулярные, раз в три месяца, платежи из банка на Кипре. Этим и объяснялась наша более-менее приличная жизнь в последние годы. Нечто вроде регулярного пособия. От кого? В банке, конечно, молчат. Но Джонти решил во что бы то ни стало добиться правды. В ту осень он с Одри и детьми поехал на Кипр в отпуск. Там нанял частного детектива, и этот тип выяснил, что счет, с которого маме капали деньги, был открыт на имя Димитрия Палеолога. Знаешь его?

— Более или менее. Я никогда с ним не встречался. Какой-то дальний родственник. Отец его знал. Только Димитрий живет не на Кипре.

— Правильно. На Кипре он отсиживался во время войны. У него там несколько гостиниц, но постоянно он живет в Венеции. Когда наши отцы служили на Кипре, Димитрий обитал именно там. Тогда они все и познакомились. Другого объяснения нет. Джонти решил, что именно оттуда растут ноги у отцовского плана. Он вообще никогда не верил, что отец исчез из нашей жизни по своей воле. Считал, что его остановили.

— В смысле — остановили?

— Джонти имел в виду — убили. А с тех пор как вы с братом обнаружили в Тренноре труп, я с ним согласна. Это же было тело, да, Ник? Не вздумай отрицать! А лучше вообще ничего не говори. Просто слушай. Джонти встречался с некоторыми друзьями отца по Оксфорду, в том числе и с Джулианом Фарнсуортом. И твоего отца тоже навестил, а тот просто-напросто велел ему проваливать. Джонти все сложил одно к одному. Маме платили неспроста. Пособие появилось после смерти папы, и связаны с этим были твой отец и его кузен Димитрий. Насколько я знаю, брат нашел реальные доказательства и собирался их предъявить. Последний раз мы виделись прошлой весной, во время пасхальных каникул, и он показался мне просто одержимым. Одри за него волновалась. И как оказалось, не зря. Через несколько недель он уехал в Венецию, чтобы уже никогда не вернуться.

Как только я услышала, что Джонти погиб, я поняла, что должна продолжить начатые им розыски. Сначала отец, потом брат. Я просто не могла оставить все как есть. Нет, я пробовала. И не смогла. Конечно, глупо было требовать расследования. Меня никто не слушал, всем было все равно. Но я, можно сказать, дала обет и собиралась добиться правды. Университет разрешил мне взять отпуск раньше времени, по семейным обстоятельствам, так что время у меня было. Пришлось серьезно подготовиться. Перед смертью Джонти собрал целую уйму книг. Я просмотрела все. В основном Средневековье — Венеция, Византия, Крестовые походы. Плюс эзотерика — тамплиеры, масоны. Я никак не могла понять, что за странные темы. Однако фамилия Палеолог попадалась подозрительно часто. Кроме всего прочего, у Джонти было много литературы по мифологии Тинтагеля и по истории витражей Сент-Неота, которая косвенно связана с Треннором, где жил не кто иной, как Майкл Палеолог, армейский друг отца.

— А как витражи связаны с нашим домом? Ты же обманула меня по поводу письма Бодена.

— Не обманула, а просто свела факты воедино. «Прекрасное и уникальное сокровище» не может быть не чем иным, кроме как витражом Суда. Я более чем уверена, что Мэндрелл, человек, о котором говорится в письме Бодена, жил именно в Тренноре.

— А я уверен, что это очень спорно.

— Сейчас самое время послушать, в чем уверена я. Мне нужно было проникнуть в твою семью. Я искала союзника. Выбрала Тома, как представителя нового поколения, которое вряд ли участвовало в давних темных делах. Обработала его. Сначала Тома смутило мое внимание, потом он мной заинтересовался и в конце концов влюбился. Чувство, надо признать, было односторонним. Я просто заставила его мне помогать. Но дело не только во мне. Твоя семья — настоящая банка с пауками, Ник. Ты и сам это знаешь. Мне не составило никакого труда натравить вас друг на друга. У Тома были слишком тяжелые отношения с отцом и дедом. Ему казалось, что его недооценивают, даже презирают. Какая уж тут верность семье.

Кроме всего прочего, Том с самого детства кое-что помнил. Однажды родители отправили его к бабушке и дедушке на выходные. Ему тогда было около десяти. Восемьдесят шестой — восемьдесят седьмой год. Ночью он проснулся оттого, что дед с бабушкой ссорились. Том спустился вниз по лестнице и, не веря ушам своим, слушал, как они орут друг на друга в погребе. Его милые и добрые бабушка с дедушкой! Он, конечно, страшно перепугался. Потихоньку вернулся в постель и никогда никому об этом не рассказывал. Но и забыть не мог. У него в голове застряла одна из бабушкиных фраз: «Чтобы этого в доме не было!» Она крикнула несколько раз: «Чтобы этого в доме не было!»

И Тому, и мне казалось, что пришло время выяснить, что же имела в виду твоя мать. Я знала, о чем думал Джонти, да и сама начала подозревать то же самое. Тело нашего отца — вот что лежало в погребе. И мы с Томом придумали нехитрый тест. Если Майкл Палеолог действительно убил моего отца, он ни за какие деньги не согласится продать дом. Наотрез откажется, даже если родные дети будут его умолять, даже если у него не найдется никаких серьезных аргументов, чтобы объяснить свою позицию. Разумеется, мы хотели, чтобы он сообразил, что к чему.

Я позаимствовала имя Элспет Хартли у одной знакомой, тоже историка, с которой я одно время работала и которая тоже ушла в творческий отпуск. Харриет Элсмор я придумала на ходу. А вот над Тантрисом пришлось поработать. Его предложил Том в качестве дополнительного теста, ну и просто подразнить деда. Капитал, нужный нам для того, чтобы предложение Тантриса походило на реальность, тоже раздобыл Том. Он просто наслаждался происходящим, меня это даже тревожило. Парню понравилось издеваться над собственным дедом — ну и над всеми вами заодно. В мои планы это вовсе не входило. Я просто хотела узнать правду. И до сих пор хочу.

— Как и я.

— Поправка принята. Дальше все пошло хуже некуда. Веришь, если б я с самого начала видела, к чему приведет моя маленькая выдумка, я остановилась бы уже тогда. Когда погиб твой отец, я готова была затормозить, честно. Том не позволил. Он решил идти до конца. «Мы просто не можем все бросить, — говорил он. — Пока не выведем всех на чистую воду». Подозреваю, что он был в Тренноре в день смерти твоего отца, хотя и отрицал это. Вы все, конечно, считали, что Том в Эдинбурге, а он был гораздо ближе. Это он оставил открытку с соболезнованиями под стеклом «лендровера». Он подсмотрел, как ты и Эндрю поехали в Миньонс, догадался зачем и в ту же ночь подкараулил вас у шахты — уже с камерой. На следующий день сел в поезд, шедший из Эдинбурга в Плимут, и сошел в Бодмине, где его встретил Эндрю, уверенный, что сын действительно приехал из Шотландии. Именно Том заморочил вам голову историей про томик «Романа о Тристане», якобы посланный ему дедом. Он же на поминках подкинул видеокассету в твою машину. А потом уселся в засаде — посмотреть, как и куда вы запрыгаете. А после смерти Эндрю запрыгал сам. В случайной гибели отца Том винил себя. Только тогда, думаю, он понял, что все происходящее вовсе не игра. Или игра по чужим правилам. Где-то сидят другие игроки, гораздо сильнее нас. Это они устроили так, что полиция ничего не обнаружила в шахте. А потом взялись за нас. Один из них — Фарнсуорт. Есть и еще. Должны быть. Кто вытащил труп из шахты? Кто сфотографировал нас с Томом в «Робусте»? Кто и зачем? Вот что я пытаюсь выяснить. Я уговаривала Тома покинуть Шотландию — слишком он был на виду. Он не согласился. Будто сам стремился к каре за содеянное. Том вообще мгновенно изменился после смерти Эндрю. Мгновенно и сильно. Наверное, тогда он и решил, что самоубийство — единственный выход.

— А где же была ты?

— Я скрывалась. И думала.

— Я сам только и делал, что думал.

— И поэтому едешь в Венецию?

— Я еду в Венецию, потому что там сейчас Бэзил и я очень за него беспокоюсь.

— А ты не мог просто попросить его вернуться?

— Мы с ним не разговаривали.

— То есть он пропал?

— Может быть.

— Тогда тебе действительно нужно ехать. Только будь осторожен. Крайне осторожен.

— Ты боишься, что я могу окончить свою жизнь на дне какого-нибудь канала?

— Да. К несчастью, именно этого я и боюсь.

— А ты не бойся. Надейся на лучшее. Потому что, если я потерплю неудачу, твои игроки — кем бы они ни были — от тебя не отстанут.

— Дело не только в этом. Я верю, что твой отец повинен в смерти моего отца и, косвенно, брата. Но ты тут ни при чем. Ты не обратился в полицию, когда нашел тело, но полностью расплатился за свою ошибку. Я хотела похоронить отца по-человечески, да, видимо, этому не суждено сбыться. Я очень хотела спасти Тома от него самого, но уже поздно. Теперь я могу спасти только себя и, если повезет, еще нескольких человек.

— Как ты это сделаешь?

— Вернусь в Милуоки. Думаю, там меня оставят в покое. Поймут, что я вышла из игры. Мне есть за кого беспокоиться — как бы они не взялись за детей Джонти. Я говорю тебе правду, Ник. Чтобы помочь. Больше-то все равно нечем.

— Слабовата помощь.

— Уж какая есть.

— А что ты знаешь о Димитрии Палеологе?

— Ничего. Я читала его досье, составленное тем сыщиком, которого Джонти нанял на Кипре, но там не было ничего, о чем бы ты не слышал. Пожилой владелец нескольких отелей, постоянно живет в Венеции. Подозреваю, он посвящен в какую-то тайну. Знать бы еще в какую… — Она вздохнула. — Хотя есть одна, очень слабая зацепка. Вроде бы что-то связывает Палеологов с Тинтагелем и Сент-Неотом, какое-то сплетение судеб. Хотя это может оказаться обычным совпадением. Ты не должен…

— Что именно?

— Потерпи, расскажу и об этом. Одна из книг в коллекции Джонти рассказывает о Ричарде, графе Корнуоллском, том самом, что заложил замок Тинтагель. Называется «Левая рука короля». Давным-давно не переиздавалась. Бог знает, где Джонти ее отыскал. Ты мог слышать имя автора — Вернон Дрисдейл.

— Друг Фарнсуорта. Я заходил к нему в Эдинбурге.

— Он говорил о своей книге?

— Не об этой.

— У Джонти была и еще одна. «Тени Грааля». Написано на публику. Даже читать не стоит.

— Поздно предупредила.

Ник вспомнил, как Дрисдейл позвонил ему перед отъездом из Эдинбурга. Профессор пытался обратить его внимание на какую-то из своих работ. А Ник не слушал. Теперь послушает.

— Тогда расскажи мне о другой.

— Хорошо. «Левая рука короля» — это потому что Ричард был известен своей дружбой со старшим братом, королем Генрихом III. Братья родились с разницей всего в пятнадцать месяцев и умерли тоже один за другим. Многие историки считают, что они постоянно соперничали, однако Дрисдейл думает иначе. Профессор считает, что братья были преданнейшими из союзников, которым изредка было удобно притвориться врагами. Еще в детстве они потеряли отца короля Иоанна. Мать вышла замуж за одного из членов семейства Лузиньян, которое правило Иерусалимом, пока город не захватили сарацины. Выходит, что с раннего детства Ричард был тесно связан с крестоносцами. Когда ему исполнилось шестнадцать, он стал графом Корнуоллским и через несколько лет купил поместье Боссини — специально для постройки Тинтагеля. Здание вышло довольно странное: сложное, дорогостоящее, а польза от него сомнительная. Кроме всего прочего, замок казался на редкость старомодным. В военном отношении от него тоже толку не было. Каприз богатенького графа — своего рода сцена для спектаклей о короле Артуре. Дрисдейл, однако, думает иначе. Считает, что это король Генрих приказал возвести замок. Или по крайней мере от всего сердца одобрил постройку. Для чего — Дрисдейл не знает, но подозревает, что не просто так. К тысяча двести сороковому году замок был готов.

В июле этого же года Ричард отправился в Святую землю, зачем — точно неизвестно. Прибыл туда в июле и пробыл до мая сорок первого. За это время непонятным образом стал правителем государства крестоносцев и представлял их интересы на переговорах с представителем византийского императора Иоанна III Дуки Ватаца. Представителем этим был Андроник Палеолог. Он брал с собой сына — будущего императора Михаила VIII, основателя императорской династии Палеологов. А одним из рыцарей в свите Ричарда был Ральф Валлеторт, владелец поместья Леуорн, что неподалеку от Сент-Неота. Конечно, Дрисдейл это не подчеркивает. Просто упоминает вскользь. Но Валлеторт — отнюдь не второстепенная фигура. Его герб можно увидеть на одном из витражей Сент-Неота, хотя род прервался в четырнадцатом столетии, более чем за сто лет до изготовления наших витражей.

— И что это доказывает?

— Это ничего не доказывает, но кое-что значит. Я в этом уверена. И еще один факт из жизни Ричарда Корнуоллского: выбор невесты. В двадцать один год он женился на дочери Уильяма Маршала, графа Пембрукского. Пембрук был регентом до совершеннолетия Генриха III. Один из известнейших людей того периода. Тамплиер. Его могила находится в церкви Темпла, в Лондоне. Как уже говорилось, все это, возможно, просто совпадения. Хотя я считаю иначе. Думаю, ты тоже. Крестоносцы, тамплиеры, Тинтагель, Сент-Неот, Треннор и твоя семья. Все связано. И мои отец я брат пали жертвой этой связи.

— Мои тоже, смею напомнить.

— Помню. Но чего мы добьемся, если будем мериться, кто сильнее пострадал? Что свершилось, то свершилось. Мы не в силах изменить прошлое. Зато перед нами будущее. Наше будущее. И наших родных. Вот почему я вышла из игры. И почему предлагаю тебе сделать то же самое.

— Может быть, я так и сделаю. Как только увижу, что Бэзил в безопасности.

— Когда ты с ним говорил?

— Вчера утром.

— А когда он должен был перезвонить?

— Давным-давно.

Элспет Хартли, или Эмили Брэйборн — Ник изо всех сил пытался привыкнуть к новому имени, — надолго замолчала. Несколько долгих минут машина несла их по залитому янтарным светом фонарей шоссе.

— О чем ты думаешь? — спросил наконец Ник.

— Что ты рванешь за ним, что бы я ни сказала.

— А сама подозреваешь, что уже слишком поздно?

— Для тебя — еще нет, Ник. У тебя еще есть шанс.

— Все равно поеду.

— Знаю.

— Тогда отвези меня домой.

Остаток пути они молчали. Ник вымотался — и физически, и морально. Как ни старался он свести воедино старинные витражи, раскопки в Тинтагеле в тридцатых годах прошлого века, общую тайну трех людей, зародившуюся десять лет назад на Кипре, ничего не выходило. А теперь еще исчезла ставшая уже привычной возможность сваливать все беды на загадочную Элспет Хартли. Больше не загадочная и больше не Элспет, Эмили Брэйборн имела свое право на месть.

На окружной дороге почти не было машин, не было их и на подъезде к дому Ника. Однако прямо у Дэмсон-Клоуз из тупика вынырнул темный «транзит» с выключенными фарами. Эмили ударила по тормозам и возмущенно гуднула, но автомобиль проехал мимо, уже за поворотом сверкнул фарами и исчез.

— О Господи! — воскликнула Эмили. — Ничего себе они у вас… — Она беспокойно взглянула на Ника. — В вашем тихом районе действительно так носятся?

— Нет.

— Я хотела высадить тебя здесь, но теперь провожу до двери.

Она свернула на Дэмсон-Клоуз и медленно поехала к дому Ника. Все было спокойно. Свет горел только там, где они, уходя, его оставили. Эмили затормозила, и Ник вышел из машины.

— Подожди здесь! — крикнул он, шагая по дорожке, ведущей к дому. Она кивнула, лицо за лобовым стеклом машины казалось болезненным и землистым.

Входная дверь оказалась открытой. Замок был сломан. Задвижка тоже. Ник шагнул внутрь и увидел, что все вещи из его сумки раскиданы по полу в кухне. Он инстинктивно схватился за карман, где лежал паспорт. Чековая книжка валялась среди разбросанной одежды — странное упущение для грабителя. Хотя и так понятно, что тут побывали не грабители.

Ник заглянул в столовую. Из стола и комода торчали выдернутые ящики. Пропали компьютерные диски.

Ник выскочил из дома и побежал к машине. На бегу он с удивлением заметил, что Эмили говорит по телефону. Увидев его, она отключилась и опустила окно.

— Что случилось?

— Кто-то вломился в дом и все перевернул.

— Интересно. Пока ты был в отъезде, здесь было спокойно. Стоило тебе появиться, и они тут как тут.

— И что это значит?

— На мой взгляд, им нужно что-то, что ты привез с собой.

— Тогда им не повезло.

— Тебе нельзя здесь оставаться.

— Всего лишь до утра. Да и куда я сейчас пойду?

— Я могла бы отвезти тебя куда-нибудь.

— Я думал, ты выходишь из игры.

— Так и есть.

— А с кем ты говорила?

— Ты мне веришь, Ник?

— Чуть больше, чем раньше.

— Но не до конца. Хорошо, я получила сообщение. Когда ты выскочил, я говорила со служащим отеля в Хитроу, в котором заказала номер. Безопасно и анонимно. У них еще много свободных комнат.

— И они сказали…

— Что заказать еще одну — не проблема.

Ник задумался. В дом вломились — это не шутки. Они — кем бы они ни были — скорее всего не отстанут. А в тихом загородном доме взять его гораздо проще.

— Ты согласен или нет? Мне пора ехать.

Ник колебался не больше секунды.

— Согласен.

Эмили Брэйборн оказалась права. На автостраде A4, которая тянулась к северу от аэропорта Хитроу, стояло множество маленьких отелей. Любой из них был прекрасным укрытием, во всяком случае, на одну ночь.

Эмили сразу ушла в номер, оставив Ника в баре — не спеша посасывать виски. Алкоголь, однако, не помог расслабиться. Что-то наигрывал пианист, бармен смешивал коктейли, а в голове у Ника все вертелись вопросы без ответов. Он плохо соображал от усталости, но никак не мог остановиться. «Тайна в том, что нет никакой тайны», — сказал Дрисдейл. Временами Ник почти начинал в это верить. Но не сейчас. Тайна существовала. В случившемся просматривалась какая-то логика. Поймешь ее — узнаешь правду. Знать бы еще, хотя бы догадываться, какой будет эта правда. Может быть, Дрисдейл имел в виду, что тайна, какой бы она ни была, никогда не выйдет наружу.

Когда Ник, сидя в укромном углу бара, делал последний глоток из последнего — как обещал себе — стакана виски, его накрыла чья-то тень. Он поднял глаза и увидел Эмили. Она улыбнулась — напряженно и виновато.

— Так и думала, что ты здесь.

— Ты очень догадлива.

— Не могу заснуть.

— Я даже и не пытался.

— Не возражаешь, если я присяду?

— Как хочешь.

Эмили села. К ним тут же подскочил официант. Она заказала то же, что и Ник. И Ник заказал еще один, последний, стаканчик.

— Во сколько ты завтра улетаешь? — спросил он Эмили.

— В одиннадцать пятнадцать.

— И долго летишь?

— Около двенадцати часов, с пересадкой в Чикаго.

— Значит, завтра в это время ты будешь…

— В безопасности. Теоретически.

— А практически?

— Наверное, тоже. Но…

— Что «но»?

— Но — все, что угодно.

Официант принес заказ. Ник и Эмили молчали, глядя, как он расставляет стаканы и подсыпает в блюдце орешки. Тишина показалась Нику плотной, почти осязаемой. Эмили перехватила его взгляд, ее лицо — застывшая маска. Официант отошел.

— Как же это получилось? Твоя семья против моей семьи — и наоборот?

— Не знаю. Но зашло все слишком далеко. Слишком.

— И скоро закончится.

— Похоже на то.

— Только вот чем, Ник? Чем? Ты знаешь?

— Нет, не знаю.

— Том однажды сказал… — Эмили отвернулась и прерывисто вздохнула. Снова посмотрела на Ника. Слабо улыбнулась.

— Прости.

— За что?

— Ты плохо переносишь сильные эмоции, да? Они тебя пугают. Я никогда не встречала таких сдержанных людей, хотя однажды, в юности, ты полностью потерял самообладание. Это из-за того случая ты теперь боишься расслабиться?

— Что сказал Том?

— Он сказал, — Эмили снова вздохнула, — что лучший способ узнать правду — начать ее говорить.

— Я говорю тебе правду, Эмили.

— Не всю. Я чувствую. Потому что делаю то же самое.

— Серьезно?

— Мы оба одиноки и напуганы. Но вдвоем можно заставить страх и одиночество отступить. Хотя бы на одну ночь. — Взгляд Эмили и дразнил, и умолял. — Как считаешь?