Доктор Расмуссен совершал ежедневные кратковременные визиты сразу после обеда.

– Как у нас дела? – спрашивал он.

– У нас? Или у нее?

– У обоих.

Я взглянул на тело Анны и в сотый раз задался вопросом, находится ли она все еще внутри его.

– Смело можно сказать, что бывало и получше.

Он, кажется, понял это буквально.

– Повезло что-нибудь найти дома среди юридических документов?

– Нет, – солгал я. А было ли это ложью? Я стал исключительно искусно объяснять вещи так, как мне было выгодно. В этом случае, когда он спросил, «повезло» ли мне найти завещание, я ответил отрицательно. Я заранее знал, в какой коробке лежит документ. Но в этом не было ни малейшего везения.

Искаженная правда вдруг делает вас свободным!

– А, хорошо. Возможно, в следующий раз. Так или иначе, пока не принято никакого решения. И даже если нет завещания, я уверен, что если дело дойдет до принятия трудных решений, вы будете знать, что лучше для вашей жены.

– Давайте просто надеяться, что до этого не дойдет, – пробормотал я.

Позже той ночью, когда я читал Анне вслух «Настоящие любовные записки», меня прервал знакомый звук, который приближался по коридору. Шарк-шарк-тук. Постепенно он становился все громче, а потом резко прекратился.

– Можно мне войти?

Я уже повернулся лицом к двери в ожидании его прибытия.

– Что привело тебя сюда?

В одной руке дедушка держал старый футляр для гитары, а другой опирался на трость.

– Я иду на попятную. Я не хочу обратно забирать Карла.

– Я тоже.

– Не повезло. Теперь он только твой, без обременений. В любом случае я слишком стар, чтобы играть на нем, и мне было бы слишком тяжело перевозить его с собой в самолете.

Он прошаркал к свободному стулу у кровати Анны и сел.

– Ты улетаешь обратно?

– Пора. Я думал, что смогу чем-нибудь помочь, но… может быть, я ошибался. Теперь, когда Хоуп уехала, практически нет никакого смысла, чтобы я торчал здесь.

– Ну, если уж на то пошло, то я очень рад, что ты приехал. И мне жаль, что ты уезжаешь так скоро. Но… я действительно не хочу гитару.

– Крепкий орешек. Она остается.

Он прислонил ее к маленькому столику рядом со своим стулом.

– Можешь делать с ней все, что захочешь, когда я уеду. Но со мной она не поедет.

Его старая деревянная коробка лежала на том же столике. Дедушка заметил, как я украдкой взглянул на нее.

– О, а я все думал, куда делась эта штука. – Он слегка усмехнулся. – Ты принес ее из дома?

– Очень смешно.

– А как же она сюда попала? Мне кажется, ты говорил, что она тебя не интересует.

– Я сказал, что не хочу брать ее в больницу. И я ее сюда не приносил.

Я сделал паузу и посмотрел на старика, думая о том, как он должен был бы выглядеть, когда был солдатом. Улыбка на его лице смягчила мое настроение.

– Это… правда? – спросил я наконец. – Все то, что ты рассказывал Анне той ночью?

Он разулыбался.

– Я думал, что, возможно, ты слушаешь.

– Конечно, я слушал. Разве можно было уснуть, когда ты без умолку болтал?

Важно кивнув, он сказал:

– Это было правдой. До единого слова.

– Ты действительно отвинтил ручку от двери ванной Гитлера?

– Совершенно точно.

– И ты спрятал ее внутри гитары?

– Конечно же.

Я не хотел показаться совсем уж излишне взволнованным, но я не мог не спросить о том, о чем безумно хотел узнать.

– Ее ведь уже там нет, не так ли?

Его улыбка заметно потускнела.

– Нет, ее там нет. Я давно избавился от нее. Еще до твоего рождения.

– Почему?

– О, вот так вопрос.

– А ответ?

Он характерно вздохнул и сказал:

– Потому что. Потому что я устал держаться за прошлое. То, что я увидел во время войны, все, что я пережил, и то, что я сделал, не исчезло волшебным образом, когда я вернулся домой. Это крутилось в моей голове… и в моем сердце. Порой у меня было чувство, что я весь во власти ненависти. И вины тоже, из-за моих действий, которые разрушили маленькую невинную семью, не говоря уже про то, что произошло с Карлом. В конце концов я решил, что мне необходимо выкинуть эти переживания из головы.

– И что?

– Вот и все.

– Ну и что с дверной ручкой?

– Разве я не сказал, что хотел выкинуть прошлое из головы? Эта дверная ручка была просто одной из тех вещей, которые не были мне больше нужны. Я держался за нее, словно это было что-то важное, а это было не так. В конце концов, это была простая дверная ручка – от сортира одного из самых известных мужчин, когда-либо ходивших по земле, не меньше. Какая мне от нее была польза? Вообще никакой, как и от всего того эмоционального багажа, который я тащил на себе. И вот однажды я вышел на длинный пирс и швырнул ее в залив Тилламук. Звучит глупо, возможно, но я на самом деле получил огромное облегчение от этого.

Дедушка замолчал, и в палате стало тихо. Его глаза блуждали по лицу Анны. Я посмотрел туда же. На мгновение были слышны только гудки и хриплые звуки работы аппаратуры, подключенной к Анне. Дедушка наклонил голову в ту сторону, куда я смотрел.

– Травмирующие события могут покалечить тебя, Итан, если ты не будешь бороться с ними должным образом. Это то, что я узнал, прожив жизнь с постоянной душевной болью. Я также узнал, что независимо от того, насколько плохо сейчас идут дела, это всего лишь временно. «И это пройдет», как говорится. То, через что я прошел, было ужасно, но я выжил.

У меня загорелись щеки от неожиданного прилива крови.

– О, понимаю. Ты успешно выдержал тяжкое испытание, поэтому я должен суметь справиться со своим, ведь так? Поэтому ты решил, наконец, поделиться своей историей со мной? Типа, если я услышу, через что ты прошел, то, возможно, глядя на умирающую жену, мне не будет казаться, будто жизнь настолько ужасна? Могло бы быть и хуже?

– Итан, это не…

– Что не? Разве не поэтому ты принес свою деревянную коробку и военную байку? Конечно, для этого! Иначе зачем бы ты выбрал именно этот момент, чтобы поведать историю про концентрационный лагерь? Только не говори, что потому, что мне необходимо было узнать, почему ты назвал гитару Карлом. Это выходит далеко за рамки этого! Это, вероятно, просто какой-то терапевтической эксперимент для тебя.

– Хм… давай посмотрим, способен ли еще старый психолог на это, да?

– Может, достаточно на сегодня подводить итоги?

По выражению его лица я мог бы сказать, что он задет. Дед демонстративно сильно стукнул тростью по полу.

– Сию минуту остановитесь, молодой человек! Это не было моим намерением. Ты не мой пациент, ты мой внук, и это единственное, кем ты для меня являешься. Сын. Да, я на самом деле поделился историей потому, что решил, это может помочь тебе справиться с тем, что тебе приходится переживать сейчас, но не так, как ты думаешь. У меня не было никакого намерения сравнивать наши беды. В ночь аварии, когда ты позвонил, я мог сказать сразу же, что тебе будет тяжело. Я подумал, может быть, когда ты прочитаешь… или если ты услышишь, как просто это может быть для…

– Для чего? – настаивал я.

Дедушка медленно покачал головой.

– Нет, я не хочу все разжевывать и класть тебе в рот, Итан. Если ты действительно хочешь знать, по моим расчетам, моя история может помочь, то просто призадумайся немного над тем, что я рассказал Анне, когда ты подслушивал. Или, еще лучше, открой коробку и прочитай дневники. Там все написано черным по белому. Я знаю, что я не особенно хороший писатель, но я обещаю, что ответ находится прямо там, ясный как день. При этом не копай слишком глубоко – это не высшая математика. Поищи низко висящие фрукты, потому что самые сладкие вещи в нашей жизни находятся там, где мы их можем достать.

Я вскинул руки.

– Ты серьезно ничего не собираешься сказать?

– Конечно, нет. Что хорошего тебе это даст?

– Например, избавит от чтения твоего удручающего дневника. У меня негатива сейчас и так предостаточно.

Дедушка вновь заулыбался.

– Тебя никто не заставляет, Итан. Но если захочешь, то коробка рядом.

Он посмотрел на часы.

– Ничего себе, как поздно. Мне пора выдвигаться. Надо успеть на самолет.

– Ты действительно уезжаешь?

– На самом деле.

Он встал, шагнул вперед и обнял меня одной рукой.

– Ах да, Итан. Играй на гитаре, хорошо?

– Не думаю, дедушка.

– Я на самом деле считаю, что тебе надо это делать. Осмелюсь сказать, Анне, вероятно, понравилось слушать твою игру. Но более всего я думаю, что это будет полезно для тебя.

– Я подумаю, – солгал я.