Следующие несколько дней были приблизительно такими же унылыми, как только можно себе вообразить. Я продолжал отсиживаться в больнице, надеясь на любой намек на то, что Анне становится лучше, но каждый раз, когда приходил врач, чтобы осмотреть ее, были все те же плохие новости. Но в большем объеме. Каждый раз, когда я слышал «баллы по шкале Глазго», мне хотелось заткнуть уши, потому что показания Анны все еще были ниже некуда. Люди, которые действительно беспокоились о том, что происходит с ней, звонили, по крайней мере, не реже одного раза в день – Октавий, дедушка Брайт и, конечно, Хоуп. Каждый раз, когда я разговаривал с дочерью, она задавала мне два вопроса: «Маме лучше сейчас?» и «Можно мне ее увидеть?». По ее голосу мне было понятно, что ответы типа «пока нет» и «извини, нет» уже переставали действовать.

Доктор Найт, заведующий отделением интенсивной терапии, приходил каждый день в конце своего дежурства, чтобы сообщить самые последние официальные данные о состоянии Анны. Правда, он редко мог сказать мне что-то, о чем я не мог догадаться сам, просто взглянув на нее. Доктора Шефер и Гудинг также заскакивали днем на минутку, чтобы оценить, насколько хорошо заживают ее кости и внутренние органы, а доктор Расмуссен появлялся перед обедом, чтобы проверить, как улучшается ее неврологическое состояние. И все же лицо, которое я видел чаще всего, было всегда лицом Рега Уилсона, который заглядывал в палату, по крайней мере, раза три за день, чтобы посмотреть, как я держусь. В конце недели Рег принес знакомый желтый бланк.

– Итан, я знаю, что вы практически не выходите отсюда, и все же я вынужден задать вам вопрос: у вас была возможность проверить, есть ли у Анны завещание на продление жизни? Потому что, если у нее его нет, то мы бы очень хотели, чтобы вы подписали это, чтобы у нас был в наличии надлежащий документ, прежде чем мы начнем думать о следующих шагах.

– Я действительно не был дома и не искал, – сказал я.

– Вы думали о том, как бы вы, вероятнее всего, предпочли поступить, если его нет?

– Совсем не думал.

К сожалению, у меня стало хорошо получаться врать. Думаю, что чем чаще врешь, тем легче становится это делать. Правда, однако, заключалась в том, что я думал о том, «как поступить», большую часть времени, пока сидел около Анны и заучивал наизусть шрамы на ее обезображенном лице.

– А в данный момент мы поступаем как-то неправильно?

– Совсем нет. Наблюдение и ожидание, это самое правильное, что надо делать сейчас. Врачи, конечно, не хотят преждевременно принимать какие-то действия. Судя по тому, что мне сказал доктор Расмуссен, и из прошлого опыта подобных случаев я знаю, что чаще всего кома длится от нескольких дней до нескольких недель. Я уверен, что он сообщил вам то же самое. Статистика говорит, что после этого времени шансы на выздоровление уменьшаются довольно быстро, но в нашем случае прошла всего одна неделя, так что давайте продолжать ждать, пока мы не пересекли этот рубеж. Однако, пожалуйста, найдите минуту, чтобы поискать дома документы. Если есть хоть один шанс, что у нее есть завещание, нам на самом деле необходимо знать. Юридически и морально я хочу быть уверен, что мы делаем для нее все в соответствии с ее пожеланиями.

– Я пороюсь в папках, – пробормотал я.

– Хоуп? Ты дома?

Это было в начале дня, когда я вошел в дверь своего дома. Дедушкина арендованная машина стояла на въездной дорожке, припаркованная рядом с «Ягуаром» Стюарта. Но когда я вошел в прихожую, все словно испарились. По радио на кухне звучал мягкий рок восьмидесятых, а в гостиной по телевизору шел «Губка Боб», но никого не было видно.

– Алло? – позвал я еще громче. – Есть кто-нибудь дома?

Но мне никто не ответил. Я опустил на пол спортивную сумку и начал ходить из комнаты в комнату, выкрикивая имена людей, но мне никто не отвечал. Наконец, я высунул голову из двери, которая вела во внутренний двор, и крикнул:

– Стюарт! Хоуп! Хоть кто-нибудь?

– Папа?

Я услышал голос Хоуп, но не увидел, откуда он доносился.

– Хоуп?

– Я здесь!

Наш двор был довольно просторный, по крайней мере, по меркам Калифорнии. Большую его часть занимал ухоженный газон размером в четыре тысячи квадратных футов, который со всех сторон был окружен волнистыми клумбами с кустарниками и цветами. Вдоль западной стороны шел ряд из четырех толстых плодовых деревьев, которые давали хорошую тень, когда летом садилось солнце, а в дальнем углу участка была композиция из трех высоких сосен, посаженных треугольником с расстоянием в пятнадцать футов друг от друга.

Именно там, в середине между соснами, я обнаружил среди ветвей лицо Хоуп, которое высовывалось из распахнутого окна на высоте около десяти футов от земли. Из окна, которого не было, когда я последний раз был дома.

– Что, черт возьми, происходит?

– Привет, Итан.

Голова Стюарта выскочила наружу прямо над головой Хоуп.

– Я надеюсь, ты не имеешь ничего против дома на дереве? Я подумал, что у детей должно быть веселое место для игр.

– Ты… построил?

– Дом на дереве. Хоуп просила меня построить его с того времени как научилась разговаривать. Это была ее заветная мечта – иметь личное убежище во дворе, где она и ее Барби могли выдумывать разные игры сколько душе угодно. Я снова и снова обещал ей, что построю дом для нее, но я так и не нашел время для этого. Теперь, благодаря «богатому», у нее было именно то, что она хотела.

На самом деле я нанял рабочих. У меня руки не оттуда растут для молотка, и я бы отрезал себе все пальцы пилой. Бригада уехала всего минут тридцать назад, так что мы впервые тестируем его. Хочешь подняться?

Несмотря на то, что дом на дереве был частично закрыт ветвями, было видно, что он очень большой. Он заполнил все пространство между стволами деревьев, и даже немного больше. С того места, где я стоял на террасе, казалось, что в воздухе витает мини-особняк с крышей, покрытой дранкой и обшитой кедровым сайдингом.

– А где все остальные? В доме никого нет.

– Здесь, папа, – сказала Хоуп. – С нами!

– Все там?

– Ага.

– А дедушка Брайт? – спросил я, направляясь через двор к деревьям.

– Отдыхает здесь, сидя на одном из стульев, – пропищал Стюарт.

– Добро пожаловать домой, Итан, – услышал я, как дедушка позвал меня из возвышающегося над землей домика. Стюарт понял мой испуг, когда я представил, как старик сумел подняться с палкой на дерево на высоту в десять футов.

– Мы окончательно протестировали на нем нашу систему подъема, – сказал он, сияя. – Это довольно просто. Несколько удачно расположенных роликов, лебедка от «Джип Вранглер» и, вуаля! Он поднялся прямо наверх.

Один из ее двоюродных братьев позвал Хоуп, и она молниеносно исчезла из поля моего зрения. Я продолжал стоять во дворе около деревьев и смотрел на шурина, который до сих пор висел в окне.

– Это сумасшествие, Стюарт. Нет, безумие. Как ты вообще успел это сделать?

– Сейчас многие строительные бригады ищут работу, и на самом деле это всего лишь четыре стены и крыша с несколькими небольшими прибамбасами, приделанными для прикола. Я нанял пятерых парней, и они построили его всего за два дня.

– Смею ли я спросить, сколько ты заплатил?

Он отмахнулся от моего вопроса.

– Просто таким образом я хочу помочь вашей семье пережить трудное время.

Я надеялся, что соседи не пожаловались на шум от стройки – я был уверен, что Стю даже не озаботился тем, чтобы узнать, требуется ли разрешение на подобного рода домик. Мне хотелось злиться, но было очень трудно разозлиться на него за то, чему Хоуп так явно радовалась, тем более когда он назвал это «помощью».

– Хорошо. Но, пожалуйста, вы и так достаточно помогаете мне, приглядывая за Хоуп. Больше никаких сюрпризов наподобие этого, хорошо? Мне трудно будет составить конкуренцию дому на дереве и вечеринке по случаю дня рождения.

– Понял, – согласился он. – Какие последние новости по восстановлению Анны?

Я все еще не хотел, чтобы Хоуп слышала про состояние Анны.

– Она близко от тебя, может услышать? – Стюарт втянул голову в домик на дереве, а потом появился вновь.

– Хизер вместе с детьми украшает стены домика. Хоуп с головой ушла в работу.

– В таком случае, – сказал я, – я не уверен, что стал бы использовать слово «восстановление». Нет никаких изменений. Это не очень хорошо.

– Все еще без сознания?

– Да. Единственное, что она делает, это дышит, и даже это происходит через силу.

Стюарт поднял палец.

– Одну секунду.

Он на мгновение исчез и потом вновь высунул голову.

– Хоуп хочет провести для тебя Гранд-тур. Готов подняться?

Я кивнул и прошел к «лифту», который функционировал так, как описал Стюарт. Для меня это было похоже на удлиненный ящик без боковин. Сверху он поддерживался толстыми канатами и несколькими ловко размещенными роликами, которые были прикреплены к верхушке дерева. Я шагнул в него, нажал кнопку на лебедке и медленно поднялся к входной двери. Внутри строение выглядело меньше, чем с земли, особенно когда в нем находилось шесть человек.

– Тебе надо побриться, – подметила Хоуп, как только я закрыл за собой дверь. Я крепко обнял ее.

– Спасибо, что заметила. Обязательно побреюсь, как только ты мне все здесь покажешь.

Она взяла меня за руку и провела по всем пятнадцати футам до места, которое было обозначено, как гостиная, и где дедушка Брайт сидел, развалившись, в мягком кресле, которое Хизер купила на барахолке. Потом она показала мне, где она планирует разместить свой кухонный гарнитур, коллекцию кукол и холодильник.

– Вау, остановись, – сказал я. – Холодильник?

– Пожалуйста, – взмолилась она.

– Ни за что, может быть, когда тебе будет лет двадцать пять. Это игрушечный дом, а не квартира.

Она скрестила руки на груди и сказала:

– Хорошо, я могу повесить здесь книжную полку.

– Отличная идея.

И без малейшего труда мы вернулись к входной двери, и на этом наша экскурсия закончилась. Мы пробыли в домике на дереве еще полчаса, любуясь постройкой и наслаждаясь легким ветерком. Но, в конце концов, я снова начал беспокоиться об Анне.

– Мне надо возвращаться в больницу, – объявил я.

– Я пойду с тобой, – сказала Хоуп.

– Нет, милая. Пока нельзя. Я скажу, когда тебе будет можно повидаться с мамой.

Я удивился, когда непонятно для какой цели дедушка дважды стукнул своей палкой по деревянному полу домика и сказал:

– О, перестань, Итан. Пусть бедняжка повидается с мамой. Она всю неделю умоляла об этом.

– Простите?

Меньше всего я ожидал, а тем более нуждался в том, чтобы он подвергал сомнению мои отцовские решения. И это было совершенно из ряда вон выходящим, потому что он делал это прямо в присутствии Хоуп.

– Ты слышал меня. Пусть девочка проведает маму. Она этого заслуживает.

Все остальные застыли на месте. Я уверен, что мое лицо было ярко-красным. Я быстро повернулся к Хоуп.

– Дорогая, почему бы тебе не сбегать на минутку в дом. Нам с дедушкой надо поговорить.

– Да, – сказала Хизер. – Дети, как насчет того, что мы все отправимся в дом на некоторое время? Здесь становится как-то вроде душно. Стю, мы хотели, чтобы дети кое-что сделали перед обедом?

– Что… Ах да, – ответил Стюарт. Кажется, он был разочарован, что ему не удастся услышать то, что я собирался сказать дедушке.

– Э-э… давайте, ребята, пошли.

Я подождал, пока все покинули домик на дереве и прошли половину двора по направлению к дому, прежде чем набросился на старика.

– Что ты мнишь из себя? Как ты смеешь так подрывать мой авторитет?

Он обеими руками ухватился за головку трости.

– Это надо было сказать.

– Почему? Что дает тебе право говорить такое в присутствии Хоуп?

Он встретил мой пристальный взгляд таким выражением, который говорил, что он не собирается отступать.

– Почему бы ей не увидеться с ней, Итан? Что дает тебе право не подпускать ее к матери?

– Потому что я ее отец! И я знаю, что лучше для нее!

– Правда?

– Конечно!

– Тогда когда ты собираешься рассказать Хоуп правду? И когда она сможет увидеть маму? Завтра? На следующий день? На следующей неделе? Или этот день никогда не наступит?

Я прислонился к фанерной стене и размышлял над его вопросами. Я хотел убедиться, что уверен в своем ответе.

– Она увидит ее, – наконец сказал я, – сразу, как только Анна проснется.

Он вопросительно поднял брови. И потом гораздо более тихим голосом спросил:

– А что, если этот момент никогда не наступит? Что, если сегодня или завтра Анна вдруг уйдет не простившись? Что, если ее тело решит отдать Богу душу? Хоуп уже знает, что что-то не так. Я вижу это, когда она разговаривает с тобой по телефону. Ты не считаешь, что она заслуживает того, чтобы знать правду и получить шанс увидеть маму еще раз, пока она жива? Ты действительно отказал бы ей в этом?

Я почувствовал, что лицо снова запылало, возможно, потому, что я знал, что он прав. Но просто я все еще пока не был готов уступить.

– Если это поможет спасти ее от ночных кошмаров, которые неизбежно будут, если она увидит лоскутное одеяло, в которое превратилось тело ее мамы? Безусловно!

– Очень хорошо, – вздохнул он, не скрывая разочарования. – Ты ее отец. Если ты именно так чувствуешь, то я сожалею, что не удержался и высказался. Я не согласен с тем, как ты к этому относишься, но я перешел границы дозволенного, когда высказался таким образом.

– Да, перешел. И теперь, когда мы достигли понимания, тебе нужна моя помощь, чтобы спуститься вниз? Мне действительно необходимо дергать отсюда, чтобы я смог вернуться в больницу.

– Вперед, – немного раздраженно сказал он. – Я не настолько стар, чтобы не суметь нажать кнопку лифта.

Я оставил дедушку одного на дереве и зашел домой, чтобы собрать некоторые вещи. Одна штука, которую я знал, что мне надо найти в своем кабинете, находилась в папке под названием «Юридические документы» в металлическом ящике. Третьим в этой папке лежал именно тот документ, который хотела получить больница: завещание Анны на продление жизни. Перед тем как положить его в конверт, я быстро пробежался глазами по невразумительной юридической терминологии, чтобы убедиться в том, что мне уже было известно. Анна пошла на все, чтобы выработать свою точку зрения на смерть. Изучив всевозможные факты, цифры и медицинские журналы, в которых описывались темпы восстановления пациентов, жизнь которых поддерживалась аппаратами жизнеобеспечения, она установила один месяц, как магическое число для прерывания мер по поддержанию жизнеобеспечения.

– Я бы не хотела, чтобы ты требовал продлевать мучения дольше этого срока, – сказала она, – если только не будет явных признаков того, что я могу поправиться. Не дай Бог, чтобы кому-нибудь из нас когда-нибудь пришлось столкнуться с этим, но если придется, то давай не будем медлить с этим.

И я согласился с ней. В моем завещании говорится то же самое. Мы оба подписались под тем, что в случае определенных медицинских состояний мы дадим согласие на остановку аппаратов жизнеобеспечения через четыре недели. Дурацкие четыре недели! Двадцать восемь дней! Всего только шестьсот семьдесят два часа. Когда четверть этого времени уже прошла, оно казалось неприлично коротким. Как бы сильно мне ни хотелось запустить эту бумажку в ближайший шредер, моя совесть не позволит мне это сделать. Я сунул документы в спортивную сумку вместе с несколькими свежими комплектами одежды. Потом отправился на поиски Стюарта и Хизер.

– Я хочу попросить вас об одолжении, – сказал я им. – Я знаю, что вы, ребята, не можете остаться здесь на неопределенное время. Это несправедливо ни по отношению к вам, ни к вашим детям. Но может так случиться, что потребуется еще несколько недель, пока я действительно смогу покинуть больницу. Вы не против присмотреть за Хоуп какое-то время у себя дома?

– Ты имеешь в виду забрать ее с нами в Фресно? – спросила Хизер.

– Да. Это внесет некое разнообразие в ее жизнь. Может быть, это поможет ей отвлечься от мысли увидеть Анну.

Стюарт выглядел очень обеспокоенным.

– Ты уверен, что это разумно, увезти ее так далеко от дома?

– Я уже больше вообще ни в чем не уверен, Стю. Кроме того, что я должен быть рядом с Анной. Поможете?

– Конечно.

Хоуп играла в своей комнате с Девином. Перед тем как я уехал в больницу, я задержался, чтобы объяснить ей, что происходит.

– Почему я не могу остаться с тобой? – спросила она. Ее нижняя губа дрожала, из-за этого ответить было еще труднее.

– Милая, я очень нужен маме. И я должен быть уверен, что ты в безопасности, пока я нахожусь с ней. Твоя поездка в гости к тете и дяде – это самое лучшее решение.

– Но…

– Никаких «но». Это решено. Теперь обними меня, пока я не ушел.

– Когда я увижу тебя снова?

– Скоро, – сказал я. – Ты не успеешь даже соскучиться.

– Ты обещаешь?

– Обещаю, – осторожно произнес я. – Не успеешь оглянуться, как ты, я, мама, мы все снова будем вместе.

– Когда?

– О… через несколько дней, наверное. Может быть, через неделю.

Может быть, больше. Она, наконец, смилостивилась.

– Хорошо, неделя. И тогда я увижу маму.

Я обнял ее на прощание и долго не отпускал, стараясь сделать вид, что это будет только одна неделя.