С утра зарядил проливной дождь, заколотил по крыше барака, будя его обитателей. Гореваны просыпались недовольно ворча, щуря подслеповатые глаза, ёжась от утреннего мороза. Вяло ругались, ведь дождь разбудил их на полчаса раньше побудки Будильника, ещё одна лагерная традиция.

Будильник каждое утро был новым. Его выбирали из числа лишенцев или гореван, назначенному будильником давался день отдыха, он вставал на час раньше чем остальные, после побудки не везли вместе с остальными на работы, а оставляли в бараке с правом передвижения по территории резервации. Такое послабление летиане допускали потому, что каждый вечер после своей побудки, Будильника нещадно избивали за то, что он лишил их права прожить этот день иначе, чем все остальные дни. Появилась такая неписанная традиция. Гореваны почти и не трогали Будильника, если он был из их барака, зато лишенцы вымещали всю свою злобу на жестокую судьбу, на несправедливость жизни и за недодрёманные часы и минуты.

Узнав о Будильнике, Никита сразу же подумал: «Вот он выход на свободу, пока никого не будет, можно попробовать не на нарах дрыхнуть, а дать дёру за колючку». Только в тот день, когда ему выпала участь Будильника, Горец убедился, что охраняют почётного Будильника построже чем инкубаторы, или разрабатываемый карьер. Он хоть и разгуливал по всей Резервации, его никто не трогал, и не обращал на него внимания, но постоянно находился у всех на виду. Он все время чувствовал на себе чужой тяжелый взгляд, осматривался по сторонам, пытался найти чужака, но никого не видел. К тому же даже если у него получится сбежать в статусе Будильника, то кто позаботиться о Стежке, Марке и Говоруне. Оставить их в Резервации, Никита не мог, если уж бежать, то всем вместе.

Марка и Говоруна привел к нарам Горца Стежок. Он проникся доверием к Никите и сам вызвался поговорить с гореванами относительно побега. Он переходил от одной группы к другой, тихо шептался о чём-то, уговаривал, объяснял. Его не прогоняли, как Никиту раньше, слушали внимательно, кривились недовольно, пожимали плечами равнодушно. Из всего барака только Марк и Говорун заинтересовались речами Стежка.

Марк гореван с телосложением лесоруба, простодушной ухмылкой на лице, презентовавшей его как простачка, и ясным и чистым разумом попал в резервацию из Театральных лесов, они находились по другую сторону пустыни и Мирграда. Марк активно участвовал в партизанском сопротивлении, совершал вылазки в поселки летиан, неоднократно участвовал в нападении на научные и исследовательские станции, охранявшиеся так же серьезно, как и «Тухлая лощина», дважды он в составе партизанского отряда совершил нападение на резервацию «Солнечный остров». В первый раз неудачно, второй раз им удалось захватить резервацию и освободить заключённых. Марку не повезло. При отступлении из резервации его тяжело ранили, очнулся он уже в летианском госпитале, откуда его этапировали в «Тихую лощину».

Никита считал, что с Марком ему очень повезло. Опытный человек всегда полезен, к тому же у него опыт очень специфический. Марк знал уязвимые места охранного периметра резервации.

Говорун говорил много, за то его и прозвали Говоруном. Только из его трескотни очень трудно было выловить крупицы информации. Он говорил о своем детстве, тут же перескакивал на то, как они выращивали у себя под землей овощи, а однажды даже умудрились вырастить арбуз, он оказался на вкус очень горьким, но они всё равно его съели. Правда потом вся деревня несколько дней мучилась животом. И так обо всем на свете. Одно воспоминание цепляло другое и вытягивало его из глубины памяти. Но у Говоруна было весьма полезное свойство, он дико жаждал свободы. Не смотря на то, что он попал в резервацию давно и был одним из самых старых сидельцев барака, он не превратился в покорную овцу, его глаза блестели. Он рвался в бой.

Никита назначил его на самую ответственную роль отвлечь внимание старшего по бараку, переключить бугра, завести толпу, чтобы потом незаметно выскочить вслед за друзьями.

Не смотря на то, что Никита так много всего знал о Марке и Говоруне, Стежок оставался для него не вскрываемым сейфом с ломающей разум комбинацией. Интуитивно Никита чувствовал, что и Стежка можно разговорить, заставить открыться, только пока не нащупал как.

Неделю назад, почувствовав готовность, они назначили день побега на это дождливое холодное утро. Всю неделю они повторяли и отрабатывали план, пытались найти уязвимые места, но что делать если в плане дырок, словно в рыбацкой сетке, и нет другого выхода. Надо пользоваться тем, что имеешь.

Но два дня назад их план побега чуть было не пошел под откос. В то утро весь барак разбудили вовремя, отвели в столовую, где накормили привычной, набившей оскомину кашеобразной бурдой, но вместо того чтобы разбить по отрядам и отправить на работы, всех вывели на плац и построили в шеренгу в три ряда перед знакомым по первому дню деревянным помостом.

Горец с ненавистью смотрел на помост, вспоминая о расстрелянных гореванах, и ожидал появление начальства, коменданта или на худой конец его заместителя. Как тогда комендант, не задумываясь, пустил пулю в голову живым людям. Для него это было так буднично и просто, словно он не расстреливал человека, а мочился в сортир. Сделал дело и свободен до поры до времени. Но ни комендант, ни его заместитель перед заключенными не появились. Вместо них пришли четверо надсмотрщиков, привычные каждодневные морды, во главе с Бодалой, и незнакомый летианин в белом докторском халате и в очках. Доктор внимательно оглядел толпу и под охраной двух надсмотрщиков приступил к осмотру гореванов. Какими критериями он руководствовался, Никите было не понятно. Он подходил к каждому заключённому, вглядывался ему в глаза, если гореван отводил взгляд или прятал его, надсмотрщик бил легко в живот как бы предупреждая, и гореван покорялся. Осмотрев глаза, доктор заставлял раскрыть рот, заглядывал в глотку, ощупывал тело, после чего переходил к следующему заключённому. На десятом заключённом доктор отошёл в сторону, достал из кармана респиратор, водрузил его на нос и продолжил осмотр. В результате осмотра доктор отобрал четверых гореванов. Они отошли в сторону и замерли, покорно ожидая своей участи. Дошла очередь и до Стежка, доктор бегло оглядел его со всех сторон, потрогал мускулы, наморщил лоб и показал рукой в сторону отобранных. Вскоре к Стежку присоединился Говорун, а за ним и Горец. Последним доктор выбрал Марка. Брезгливо стянул с себя респиратор, бросил на плац, не говоря ни слова, махнул в сторону отсеянных гореванов. И надсмотрщики бросились загонять их в барак. Доктор кивнул Бодале, и тот приказал избранным следовать за ним.

Всю дорогу Никита мучился в безызвестности. Куда их ведут? Зачем? Почему отобрали всех четверых? Это случайность или их побег раскрыт и теперь их ведут для экзекуции, по сравнению с которой сидение в каменном мешке покажется детским лепетом. Никита посмотрел на друзей и увидел, что они совсем не волнуются, либо искусно притворяются.

Доктор вместе с отобранными заключенным направился к инкубаторам. Инкубаторами называлась группа зданий, находящихся на территории резервации, они были похожи на грядку, где по ошибке высадили куриные яйца. Двенадцать белоснежных куполов тесно прижались друг к другу, образуя жемчужное ожерелье. Здесь выращивали шурале. И будущее избранных, с каждым шагом приближающихся к инкубаторам, все более прояснялось.

Доктор провел их мимо всех двенадцати куполов и первым поднялся по выщербленным каменным ступенькам серого неказистого здания, казавшегося гадким гусёнком по сравнению с белыми лебедиными куполами. Здесь доктор приказал надсмотрщикам отвести гореванов в правое крыло здания. Летиане громыхнули оружием, изображая усердие, и повели избранных в указанном направлении.

Сначала их привели в маленькое серое помещение с деревянными скамейками, где их уже ждал толстый волосатый летианин в белом халате. Он заставил их раздеться догола и отконвоировал в следующую комнату. Сам входить не стал. Комната была от потолка до пола обложена белым кафелем. Никита подумал, что в этой комнате хорошо расстреливать заключённых, легко кровь с пола смывать, но тут же вспомнил первый день в резервации, центральный плац и падающие тела гореванов с прострелянными головами, и понял, что летиане особой щепетильностью не отличаются.

Как только они оказались в кафельной комнате с потолка ударили потоки холодной воды. Вода пахла хлоркой и чем-то ещё, что Никита не мог опознать. Через полчаса душ сам собой прекратился, двери открылись и появился знакомый толстяк летианин. Он жестом приказал следовать за ним. Гореваны послушались.

Им выдали новую, пахнущую стиральным порошком одежду и прорезиненную обувь, после чего провели в первый яйцеобразный ангар.

Всё это время Никита думал, что их ведут на убой, точно скот покорный и равнодушный к собственной участи. В инкубаторах их пустят на шурале и уж тогда ни о каком побеге можно и не помышлять. Из него сделают камнелоба или секатора, и он превратится из свободно мыслящего человека, в био-робота, функцию, раба чужой воли, но на деле оказалось всё не так страшно.

Их заставили возить на тележках тяжелые чаны с дурно пахнущей биомассой темно-зеленого цвета из хранилища в ангар. Чан приходилось поднимать с пола, водружать на тележку, после чего везти через двор в ангар. Каждый раз когда Никита прокатывал чан, он жадно смотрел по сторонам, и было на что посмотреть.

Длинная огромная комната была заставлена прозрачными саркофагами, внутри которых лежали человеческие тела, залитые бесцветной жидкостью. По телу скользили существа, напоминающие крохотных осминожек, именно они, как догадался Горец, перестраивали согласно заданной программе тело. В одном из саркофагов Горец увидел уже почти законченного шурале, судя по виду здесь выращивали гончую.

Вечером после тяжелого трудового дня их отвели назад в барак, но явственно дали понять, что отныне они приписаны к инкубаторам и будут трудиться здесь пока не сдохнут и их не отправят на питательную дурно пахнущую биомассу темно-зеленого цвета, которой питались шурале.

Гореваны неохотно просыпались, потягивались, лежали на нарах, уныло смотря в грязный прокопченный потолок, до побудки оставалось еще чуть больше часа, а тут сон как рукой сняло. Проклятущий дождь с усилием молотобойца, отбивавший по крыше иноземный ритм, будил с беспощадностью. И ведь никогда раньше дождь не мешал гореванам спать. Изнурительная на износ работа выпивала все силы, одна радость провалиться в сон, высосать его до последней капли, но тут что-то пробудило их, выгнало сонливость без остатка. Предчувствие, витавшее в воздухе.

Никита смотрел на них сверху, со своих нар и видел в них ленивых морских котиков с планеты Редум. Также нежатся на камнях, не желая лишний раз пошевелиться, вяло поругиваются, вяло говорят, вяло дышат, но как только появится опасность, превращаются в агрессивных жестоких хищников. Никита надеялся, что эти вялые, потерявшие веру в себя, как только запахнет жаренным и свободой, пробудятся и ввяжутся в драку. Никита хотел бы вытащить их всех из резервации, но понимал, что не все доживут до воли.

Он смотрел на них и думал, как причудливо устроена жизнь. Люди в ней не более чем марионетки, управляемые разными кукловодами и обстоятельствами. Вот они перед ним, его армия, его марионетки. Они проснулись и не знают, что случится с ними через полчаса, что не все их них доживут до вечера. Любая революция требует жертв. Кто-то из них ходит по бараку, лежит на нарах, и не ведает, что дышит в последний раз, спал сегодня в последний раз, пьет затхлую воду в последний раз, ходит в туалет в последний раз. Его судьба уже решена, документ с приговором подан командованию и подписан, не глядя. Его смерть выкупит жизни десятка других гореванов, но ему то от этого ни холодно, ни жарко, мертво.

Причудливо устроен мир. Люди живут и управляют судьбами других людей. От каждого поступка, неосторожного слова, специально подготовленной речи расходятся круги последствий по судьбам всех живущих на планете. И каждый является и марионеткой и кукловодом. Кто-то управляет им, кем-то управляет он.

Никита кисло усмехнулся, расфилософствовался не к месту Что это? Мандраж перед решительной схваткой? А меж тем действие уже началось.

Говорун в чьи обязанности входило отвлечь на себя внимание старшего по бараку, уже пробирался к его нарам, готовя бессмысленную словообильную речь, способную взбесить даже послушника Тихой обители Святого Покаяния с планеты Муром, чего уж говорить о бугре.

Марк слез с нар, приблизился к смрадной дыре в полу, развязал тесемки штанов и справил малую нужду, посматривая за гореванами и Говоруном. Оправившись он не вернулся к себе, а подошел к умывальникам и стал мыть руки, и плескать ледяной водой на лицо.

Все фигуры расставлены на доске, пора начинать партию. Дело осталось за малым. Говорун переключит внимание старшего по бараку на свой словопад, Марк поссорится с Беспалым, вредным, склочным гореваном, получившим прозвище за отсутствие двух пальцев на обеих руках, завяжет драку. Она должна отвлечь внимание стукачей и прихлебателей бугра. В это время Никита выскользнет на улицу через центральный вход. Даже если кто и заметит, будет уже поздно. К тому же драка в бараке полностью займет внимание бугра, а мало ли за чем гореван побежал. Увидел драку и бросился за надсмотрщиками, чтобы растащили, да забияк в каменные мешки определили. А чем не повод выслужиться перед начальством, ему конечно влепят сначала по загривку за своевольное покидание барака, но заметят усердного и услужливого горевана.

Горец же должен был незаметно добраться до охранного периметра и подняться на пулеметную вышку. Гуляя по территории резервации, он заметил стоящую на отшибе вышку, если её занять, поднять шум, навести панику на округу, то полдела уже сделано. В это время в бараке Говорун вырубит бугра и вдвоем с Марком они поднимут настоящий бунт, а дальше под прикрытием пулемета, они начнут восстание.

Горец понимал, что план глуп и примитивен до ужаса, но другого у него не было. Уйти вчетвером, может и получилось бы, но поднять бунт внутри резервации, заварить бучу и под ее шумок, повредить периметр и исчезнуть, тут шансов куда больше. Но главный столп, на котором держался весь план, заключался в следующем. Никита давно подметил, что надсмотрщиков, и охранников из летиан не так много, основную работу выполняли сами заключённые: гореваны из тех, кто пожиже духом и да погнуснее, и лишенцы, старающиеся вернуть себе статус гражданина. Добровольные помощники не были вооружены огнестрельным оружием, в лучшем случае электрошокер или резиновая с шипами дубинка. Если убрать как можно больше летиан в первые минуты восстания, то с добровольцами заключённые сами справятся, просто сомнут количеством, затопчут, а доберутся до карьера, инкубаторов, перерабатывающего завода, разживутся инструментами, так их вообще будет не остановить.

Главная задача Никиты занять пулеметную вышку и уничтожить как можно больше вооруженных летиан в первые минуты заварухи.

Почти две недели, выходя из барака во дворы, Никита присматривался, считывал цели, думал, комбинировал и планировал. Наконец всё для себя решил. Выходило всё аккуратно, по крайней мере в теории, должно было сработать и на практике.

Резервация «Тихая лощина» насчитывала десять административных зданий, находящихся за первым охранным кольцом, более сорока бараков гореванов и десяти общежитий лишенцев в центре главного охранного периметра, за ними стояли перерабатывающий завод и инкубаторы с жилыми домиками для научников. И всю резервацию вместе окружал главный охранный периметр, высокие бетонные стены, с витой колючей проволокой и силовыми барьерами по стене. Пулеметные вышки были установлены вдоль всего внутреннего периметра бараков, и по центральному периметру. Но на деле только на центральном периметре каждую день и ночь дежурили летиане. Внутренний периметр охранялся слабее. На каждой второй вышке нес вахту охранник, остальные пустовали. В случае угрозы изнутри, поднять казармы по тревоге дело трех минут, только командование не особо то верило в такую угрозу.

Никита собирался занять крайнюю внутреннюю вышку, находящуюся ближе к научникам. Если поразить все запланированные цели, то южная часть резервации останется без пулеметного прикрытия летиан, а две огромные топливные цистерны, стоящие возле здания администрации резервации, взовьются к небу таким факелом, что паники среди летиан не миновать.

Под руководством Марка и Говоруна взбунтовавшиеся заключённые поднимут остальные бараки, завладеют оружием и другими пулеметными вышками, ну а дальше дело техники. При благоприятном раскладе к утру в руках гореванов будет вся резервация. Потом нужно уничтожить завод, инкубаторы и уходить в леса, пока из Мирграда или ближайшего форта не пришлют подкрепление.

И только у Стежка было особое задание. Он сам вызвался. Никита хотел чтобы он наводил бучу вместе с Марком и Говоруном, только Стежок наотрез отказался. Он сказал, что хочет сам попробовать захватить вышку. Две пулеметные точки быстрее справятся с подавлением огня противника, быстрее закончится кровопролитие, меньше поляжет безоружных гореванов. Стежок понимал, что захватить точку будет не так-то просто, к тому же у него не было никаких навыков ведения боя, мирный гореван, выращивавший овощи и фрукты на подземных фермах, только он твёрдо стоял на своём. Как не пытался Никита его уговорить, не уступал. Он втайне уже успел и вышку для себя присмотреть. Никита пробовал взывать к голосу рассудка, уговаривал и так и этак, но всё без толку. Если уж гореван уперся, то лечению это не поддается. И Горец уступил.

Никита прогнал в голове схему предстоящего бунта, пропустил её ещё раз через «разгонник», увидел неутешительные результаты (23 процента успеха), и поднялся с нар. Проценты конечно маленькие, но лучше умереть в борьбе за свободу, чем стать питательной смесью для шурале, или сгнить заживо в бараках, так он считал.

Говорун уже подобрался к бугру, плюхнулся рядом с ним на нары и стал что-то торопливо втолковывать не до конца проснувшемуся горевану. Марк закончил утренние водные процедуры, вытерся тряпкой и направился к себе, по пути как бы случайно толкнул Беспалого в спину. Отчего старый гореван оступился и упал на колени. Поднялся Беспалый уже в бешенстве, он схватил Марка за рубашку сзади и рванул на себя. Началась ссора. Стежок тем временем подкрался к одному из самых проворных стукачей бугра и выключил его с одного удара. Бил заготовленным заранее битком в голову, стальным прутом двадцати сантиметров в длину, добытым на заводе и контрабандой пронесенным в барак. Тем временем Горец уже спустился с нар и невозмутимо направился у умывальнику, наблюдая за закипающей дракой.

Подождать ещё чуть-чуть. Скоро драка охватит всё население барака, кого-то заденет в запале Беспалый, кто-то подвернётся под горячую руку Марка, а там глядишь и пламя ярости охватит всех гореванов, каждый вспомнит какую-нибудь обиду, да и просто так из скуки даст в глаз соседу. Тогда можно будет бежать к дверям и наружу. Сначала он, а затем Стежок.

Горец в который раз поразился способности людей любить и ненавидеть одновременно. Вот сейчас они будут рубиться друг с другом, искренне друг друга ненавидя, а затем когда ночь длинных ножей окажется позади и резервация будет в их руках, они станут брататься. Те кто сейчас бьют друг другу морды, станут обниматься и целоваться на радостях, а может и подружатся. Те, конечно, кто выживут.

Никита ухмыльнулся, обернулся, посмотрел как там дела у Говоруна, и встревожился не на шутку. Бугор оказался не так уж прост, он уже отпихнул Говоруна в сторону и слезал с нар, направляясь к драчунам. Сейчас он успокоит Беспалого, урезонит Марка, и бунт закончится, не начавшись. Никита почувствовал, как все внутри похолодело и начало отмирать. Карточный домик их плана рушился на глазах.

Бугор распрямился, набычился, спрыгнул с верхнего яруса нар на землю. Говорун выглядывал сверху, словно растерявшаяся наседка, которая вместо куриного яйца снесла утиное. Вот сейчас все и закончится. Вот сейчас все и погибнет, не начавшись. Бугор сделал первый шаг, его глаза расширились от боли и удивления, и он рухнул лицом в землю. Позади него возвышался с опускающимся прутом Стежок.

В это время двери барака открылись и внутрь вошел Бодало с двумя надсмотрщиками. Его взгляд равнодушно скользнул по дерущимся заключённым и остановился на лежащем бугре и застывшим над ним Стежком с орудием преступления.