ЧАСТЬ I. ПАРИЖ — ВАРШАВА

Довольно потрепанный дешевый такси только что высадил седоков у входа в одно из бесчисленных кафе, сверкающих огнями вдоль Больших бульваров Парижа.

Шофер, пожилой, седеющий, почти старик, не успевает еще получить денег, как новые пассажиры, хорошо одетый молодой человек с подмазанной женщиной, подходят к машине.

— За город, — бросает молодой человек, привычным жестом берясь за ручку дверцы.

Для шофера парижского такси, которому обычно часами приходится ждать седока, — это большая удача, да еще за город, по повышенному тарифу. Но странный шофер резко захлопывает дверцу перед носом женщины и грубо бросает:

— Не поеду, занят.

Удивленная парочка не успевает даже обидеться. Только уловив знакомый, приевшийся всем на парижских улицах акцент, молодой человек успевает сказать:

— Не удивляйся, Марго. Это ж русский.

Но шофер не удостаивает его ответом, нажимает педаль и, обдав облаком бензинной гари, скрывается за углом.

Такси едет очень долго. Он пересекает весь центр блестящего Парижа, переезжает по мосту темные воды Сены и углубляется в узкие переулки предместий. Здесь, около одного старого облупленного дома, машина останавливается и гудит рожком. Почти тотчас же хрипит дверь и на улицу выходят три человека. Уличный фонарь освещает их фигуры, одетые в пальто, обычные для мелких служащих.

— Наконец-то, а мы думали, что вы уже не заедете, — говорит один из подошедших.

— Извиняюсь, господин полковник, — отвечает шофер. — Опоздание на десять минут из-за пассажира. Очень жалею, что заставил вас ждать.

— Ничего, — успокаивающе отвечает подошедший, — вы нас не задержали. Его сиятельство тоже опоздал.

— Да, — отвечает из темноты чей-то слегка заикающийся голос. — Хозяин задержал в магазине. Заставил подсчитывать пирожные, чтобы их не съел ночью сторож.

— Ну, а в общем хорошо, что вы заехали, — говорит первый, — а то все-таки неудобно на такое важное совещание приехать в метро.

Компания усаживается в каретку, и машина трогается. Она снова долго едет по улицам, но теперь уже в обратном порядке, от узких кривых переулков на центральные широкие улицы, залитые светом, с роскошными особняками за изгородью чугунных решеток.

Около одного из таких особняков, скрытого в густой зелени, машина замедляет ход и въезжает во двор.

Все четверо, включая и шофера, вылезают, входят в вестибюль, и тяжелая полированная дверь мягко захлопывается за ними. В прихожей лакей принимает от них пальто.

Что это? Не покатилась ли история вспять? Откуда эти тени прошлого?

На всех, за исключением шофера, который, очевидно, не успел переодеться, русские военные мундиры, ордена, золото погон на плечах.

Лакей принимает карточки. Два полковника, генерал-майор. Только один штаб-ротмистр, но зато на карточке корона и перед именем славянской вязью «Князь». Несмотря на свои чины, ведут они себя очень скромно. В огромной приемной, где им приходится ждать довольно долго, они говорят тихим шепотом, хотя в комнате никого нет. Когда открывается дверь и появляется маленький старичок, все четверо вскакивают, сгибаясь в поклоне.

— Попрошу в кабинет, — жестом предлагает вошедший.

Старик пропускает всю компанию и, оглянувшись, тщательно затворяет дверь. В кабинете вошедших встречает еще один старик, годами помоложе, в безукоризненном фраке и ослепительно белом жилете.

— Представитель Промышленного комитета. Делегаты русского добровольческого корпуса, — взаимно представляет хозяин.

Но, очевидно, вошедшие знакомы. Они обмениваются рукопожатиями и рассаживаются в мягкие кресла.

— Итак, — говорит хозяин, — приступим.

Пусть каждый доложит, какие силы нам удалось собрать.

— Я, — говорит генерал-майор, — представляю организацию бывших корниловского, марковского и дроздовского полков, наводивших в свое время ужас на Красную армию.

— А в настоящее время сколько членов сохранилось в вашей организации? — резко перебивает его хозяин.

— В настоящее время я смогу собрать 500–600 человек как ядро, из которого, при наличии средств, можно будет сформировать дивизию из эмигрантской молодежи.

— О средствах мы будем говорить потом, когда вы нам покажете товар, — перебивает его представитель Торгпрома. — А у вас как? — обращается он к другому.

— Я прислан сюда от 3 000 офицеров армии Врангеля, — отвечает один из полковников.

— Из которых сколько существует только на бумаге? — недоверчиво спрашивает промышленник.

— Недостаток средств не позволяет мне объехать все наши отделения в стране; но я думаю…

— При отпуске денег вы сможете собрать тысячи две? — прямо ставит вопрос старик.

— Думаю, что да.

— Теперь у вас как? — поворачивается сверкающий бриллиантами жилет к полковнику в штатском.

— Наша организация небольшая, но существует фактически. Вот список с указанием адресов ее членов, — протягивает тетрадь полковник-шофер.

«Генерал-майор Лейкин — сторож в Пале-Рояле.

Полковник Лебедев — швейцар в отеле.

Штаб-ротмистр Звягинцев — шофер такси.

Князь Пожарский — кельнер Мулен-Руж»… бегло просматривает список старичок. «Сколько знакомых фамилий. Приятнее иметь такую синицу в руках, чем многозначные, ничем не подкрепленные цифры несуществующих полков».

— Господа, — вмешивается, заикаясь, князь. — Ваша ошибка по отношению к нашим организациям в том, что вы до сих пор не доверяете нам, отпускаете слишком мало средств. Мы, офицеры русской армии, должны служить за копеечное жалование, тогда как мы заслужили право жить, не погрязая в материальных нуждах, и все силы отдавать только на подготовку спасения России от большевиков. Мы, проливавшие кровь за ваши интересы, вынуждены голодать и бегать сутками в поисках работы. Что же удивляться после этого, что организации чахнут, люди отрываются от организаций, не видя никакой реальной помощи…

Представитель Торгпрома перебивает его, приподнявшись в кресле:

— Господа офицеры! Ваши нападки напрасны. Вы знаете, что мы, так же как и вы, пострадали от революции. Разница лишь в том, что вы потеряли все и должны трудом добывать себе средства к жизни, мы же сохранили очень небольшую часть состояния. С этими остатками, без фабрик и заводов, нам, конечно, не под силу было содержать в течение ряда лет все эвакуированные за границу остатки белой армии, но мы не теряли надежды, — старик совсем поднимается с кресла, говоря веско и значительно. — Наша заслуга в том, что мы тратили последние гроши, чтобы держать связь с теми, кто мог нам помочь, и теперь, с изменением общей обстановки, мы оказались правы. Наше время пришло. Нас оценили, и мы стали нужны. Теперь мы имеем в своем распоряжении такие средства, которых хватит на формирование белой армии любых размеров. Правда, нас осталось немного, — печально говорит он. — Армии, могущей решить участь борьбы с большевизмом, мы выставить теперь не в состоянии, но этого от нас и не требуют. Войну с большевиками будут вести более мощные армии, а мы необходимы как политическая сила, как представители страны и правительства, которое будет заключать мир. А потому с завтрашнего дня вы можете уже получать средства на формирование и усиление ваших частей. Но, — снова повышает голос старик, — для этого нам необходимо убедить кое-кого, что вы действительно существуете, как военная сила, и что данные вам деньги не будут выброшены зря.

— Что ж. Устроим парад белых полков перед могилой неизвестного солдата! — воодушевленно предлагает генерал.

Старик в кресле чуть улыбается.

— Ну, для парадов еще слишком рано, а вот выбрать вам кого-либо, кто поедет завтра со мной для переговоров как представитель объединенных белых армий, — это необходимо.

— И куда же поедете вы с этим выборным? — спрашивает с любопытством шофер-полковник.

Представитель Торгово-промышленного комитета не спеша закуривает сигару, затягивая для большего эффекта паузу, выпускает голубой дым и, взглянув искоса на застывших в напряженном ожидании офицеров, отвечает нарочито спокойно.

— Пока во французский генеральный штаб, а там, в зависимости от обстоятельств, может быть, и выше.