Глава 23.О гостях и памяти причудах
Ксения Микитична маялась.
Она не могла б сказать, что не так… то сердце прихватит, запнется, то вдруг будто бы воздуха не станет. И кричит тогда она девкам, чтоб отворяли окна. А оне, дуры, только суетятся, квохчут, что куры… и от того голова болью наливается тугою.
Целителей звала.
Да вновь же, без толку… мол, слабость у ней от возраста… годы уже не юные. И что? Ксения Микитична вовсе не чувствовала себя старой.
Напротив.
Только очнулась будто бы, ожила… будто пелена с глаз упала… освободилась от супруга дорогого, чтоб ему век по Огненной реке плутать, изменнику.
И вновь кольнуло вовнутрях. Ксения Микитична руку приложила.
— Все ли ладно, боярыня? — с беспокойствием поинтересовалась собеседница, и Ксения Микитична с трудом удержалась от того, чтоб не цыкнуть на наглую бабу.
Ишь, ровняется…
Вырядилась…
Думает, что коль пожаловала царица ей поместие от доброты душевной, то ныне она Ксении Микитичне ровня. Вырядилася… летник шелковый, расшитый фирузой… на шее — ожерелье жемчужное в пять рядов. И жемчужины-то гладенькие, одна к другой подобранные и по цвету, и по величине. А стало быть, стоит оное ожерелие немалых денег.
Откудова оне у старухи?
На пальцах перстни сверкают ярко. В ушах — серьги тяжеленные. Ни понимания, ни вкуса. Всего слишком много, все слишком ярко… и яркость эта глаза режет.
Так бы и зажмуриться.
Отвернуться.
…азарское золото.
…азары богаты… и за девку-потаскуху ей неплохие деньги некогда предлагали, едва ль не по весу… а то и каменьев… и мальчишку взяли б… только Ксения Микитична не продала. Что золото? У самой полны сундуки добра. А вот месть — дело иное.
Сладкое.
И обида было попритихла, унялась, когда девки не стало, а после с новою силой полыхнуло, после того как услышала, об чем дворня шепчется. Дескать, истинная жена за мужем и смертною тропою ушла… истинная…
…тварь.
— Сердце пошаливает, — с вымученною улыбкой произнесла Ксения Микитична и руку к груди прижала. — Годы…
— Какие ваши годы, — отмахнулась собеседница. — Вы, уж простите за прямоту, я к словесам не приучена, в деревне-то все иначей, по-простому…
И оставалась бы в своей деревне.
Нет, вылезла.
Развалилась… кофей пьет и морщится, закусывает куском колотого сахару. Еще и молока плеснула, хотя ж все ведают, что азарский кофий неслащенным пьют. И без молока.
А сердце и вправду колет… да мысли путаются, будто ворожит кто… вот сидит Ксения Микитична с чашкою кофию, мизинчик оттопырила, да пытается понять, как очутилась в этом доме.
Приехала?
Когда и с кем? Нет, ныне одна… давече подвозила сродственника… сестрица дальняя челом била, чтоб приглядела за мальчиком… а тому мальчику годков не меньше, нежель Игнатушке.
— …вам еще жить и жить… вам бы замуж, — старуха не унималась, трещала, что сорока.
Назойливая.
…и в первый раз Ксения Микитична явилась из пустого любопытствия. Или не пустого? Уж больно много Игнатушка о девке той говорил… а про невест, матушкой отобранных, и слышать не хотел.
Конечно, рановато ему о женитьбе думать, но…
…наследник.
…единственный сын.
…и как знать, не найдутся ли завистники… родичи те же… вон, батюшка Ксении Микитичны так и не простил ей, что, овдовев, отказалась она возвращаться в дом отчий. А уж уговаривал-то… небось, поддайся она на уговоры, мигом бы оказалась в тереме батюшкином заперта. И Игнатушка мал был, неразумен. Не сумел бы он земли сберечь… разорили б… а после сказали б, что так и было…
…нет, надобно его оженить. У Хавронских девки хороши. Высоки. Сильны и с даром… слабеньким, но не даст состариться до сроку. Опять же, коль детки пойдут, то одаренные. Одна беда, род велик, но беден. Пока Ксения Микитична жива, не позволит Игнатушку окрутить, но… вдруг да и вправду час ее выходит?
Тогда налетят вороньем.
Набьются в дом бедными родичами.
Растащат все, что плохо лежит…
…Разумовские тоже хороший род, древний. И числом невелики. Девка у них подросла, правда, не сказать, чтоб хороша сильна. Тощевата и лупоглаза. Ума опять же невеликого, но на кой жене ум? Игнатушка сам ученый…
Или еще Выхвятины. Соседи… ежель девка в мать пошла, то плодовита будет. Небось, та десятерых родила, что выплюнула, и все живы остались… да, пожалуй, Выхвятины лучше прочих будут. У них девок семеро… старшенькие две уже замужем и неплохо устроилися… а вот Третьятушка только-только шестнадцатый годок разменяла, самое оно время сговориться.
Многого не дадут, но если спорный лужок уступят, то и ладно.
Правда, девка без дару, скоро состарится, но… это ли беда? Одну жену схоронит, другую сыщет, коль охота будет…
Ксения Микитична потерла глаза.
Об чем она думала?
Ах да, о старухе, которая, губы вытянув, пила кофий из блюдечка. Шумно вздыхала. Всхлюпывала. И девка у ней такая же… велика и безголова… только куда порошок заветный подевала? Ах, до чего ладно вышло бы… отрава — не отрава… просто прах.
Пепел.
…одной крупиночки хватило бы…
— …и вот она меня попрекает! — с обидою сказала старуха, имя которой Ксения Микитична все никак не могла запомнить. А вот Выхвятиным написать надо будет и поскорей, потому как тяжко, томно… и дышать вновь нечем…
— Говорит, мол, что я несправедлива, — старуха качает головой, и Ксения Микитична тоже, сочувствие выражая, хотя нет ей дела до старушечьих дел.
И до внучки ее.
…упрямая девка. Как вышло, что не исполнила она просьбу?
…ведь не просто так Ксения Микитична просила… родовой дар… забытый… сокрытый… о нем и супруг дорогой не ведал, да и тятенька позабыл.
Спасибо матушке, рассказала.
Научила.
Только всего дара не хватило, чтоб отвадить супруга от азарской потаскухи. Ах, если б не изменил, если б не бросил… разве была она плохою женой? Разве не блюла себя? Не следила за хозяйствием? Была не учтива? Не добра?
…а девка все одно не исполнила… должна была… вот старуха мигом на дар отозвалась… с первой же встречи… только зачем Ксения Микитична…
…сестрица.
— Мол, он и силен… и разумен… и всем хорош… любовь глаза застила. Может, конечне, и хорош, да мнится мне, ничего она не разумеет! Заморочил он ей голову… от как вам, дорогая Ксения Микитична!
Ксения Микитична важно кивнула.
Медленно.
Ох, тяжела голова… должна была девка исполнить… за-ради Игнатушки… за-ради своего желания замуж выйти… взяла ведь кошель.
Спрятала.
А всего-то надо было — щепоть на одежду кинуть… одной крупинки хватило б… слово заветное… кровь жертвенная… Ксения Микитична самолично петуха черного резала.
Грязная работа.
И петух, скрученный, спеленутый так, что только головой и мог крутить, квохтал, и никак не желал ложиться на камень. А после и дергался долго.
Кровь лилась.
Испачкала новый летник.
От рук не отмывалась, запах въелся в кожу… правда, кожа стала бела и мягка. Удивительно.
Нет, Ксения Микитична все верно сделала. И слово произнесла правильно, и рисунок петушиною кровью вычертила аккуратно, один в один, как на той странице, которую дорогая сестра подарила…
…и книгу подарит, никуда не денется.
— …сам же тать… душегубец… сначала вот вас едва не погубил, а после и девочку мою… небось, надобно богатствие ее…
Какое богатство?
Поместье, царицей дареное? Так оно само денег требует на содержание… дворня? Людишек продать можно, да многого за них не выручищь.
Жемчуга старушечьи?
Тоже дареные. Небось, азарский царевич постарался для своей невестушки и родни ейное. Интересно, неужто не донесли ему про то, что другой у девки на сердце? И ладно бы с ним, с сердцем, кто и когда про этое думал, замуж выдавая, но ведь гордый же ж.
Как стерпел?
А стерпел. Не погнал дуру этакую со двора, не схватился за кнут… никто б не осудил… где это видано, чтоб девка простая и царевича позорила? Пусть и азарского…
— …она-то у меня ласковая, — бабка платочек к носу поднесла, тряхнула, и завоняло душно розовым маслом, которое на платочек плеснули щедро. — Всех жалеет, всем верит… от разве ж так можно?
…вновь на сердце будто плита легла. И Ксения Микитична глаза прикрыла.
Писать.
Сегодня же.
Игнатушку позвать… хватит ему в Акадэмии портки протирать. Не тот у него дар, по-за которого великий магик выйдет… да и толку с оной магии? Отцу его не помогла…
Губы Ксении Микитичны тронула улыбка.
О муже она вспомнила с неожиданной теплотой.
Раньше стоило… все боялась чего-то… а глядишь, тогда б и зажила спокойно… но нет… тряслась… и никто ничего не понял, а если кто и догадывался, то помалкивал. И верно, пусть и обидела Ксения Микитична батюшку, да все обиды забудутся, стоит кому на честь родовую покуситься…
…и все ж нечего в Акадэмии делать.
…он сам сказывал, что будто бы наособицу. Когда письмецо от царицы пришло, Ксения Микитична грешным делом возрадовалась. Решила, что вреда от этое учебы не будет, а там, глядишь, притрется Игнатушка, покажет себя перед царевичем… царевич царем станет и неужто дружков своих позабудет?
Не выходит.
…не оценили.
…не приняли.
…им азарин своего боярина дороже. Холопа поротого худородного допустили, приняли, а на боярского сына и не глядят вовсе… не мил, стало быть… Лойко, про которого дурные слухи ходят, своим стал… Ильюшка, смутьяна сын, и тот принят… да что уж говорить! Девка дурная милостью царскою обласкана, а Игнатушка…
…отписаться…
…он недоволен будет, думает, что сам ведает, как ему жить… а ведь дите горькое… пусть и годами велик, но что годы? Доверчив… и мягок… она виновата, берегла, как умела… не вышло б хуже… нет, нельзя ей отходить. Батюшка своего не упустит… не мытьем, так катанием, а влезет в доверие… и не поглядит, что внук, все-то приберет под свою руку.
Царице отписать?
Нет ей веры… хитра, что лиса… да и лисы, чай, не вечны… подходит и ее срок… отойдет государь, то и ее не потерпят… найдется кому крикнуть, что не люба… многим не люба… сверкнут клинки… польется кровь… чья?
Того Ксения Микитична не ведала.
Знала одно: сына она обязана уберечь.
…трон?
…никогда-то она о подобном не думала.
…власть?
…слишком молод, слишком слаб Игнатушка духом…
— …и вот пишу я ей, пишу… — старуха говорила, не смолкая ни на мгновенье. Ксения Микитична, конечно, не слушала — много чести, но сам звук голоса, дребезжащего, надтреснутого, вызывал глубочайшее отвращение.
— …а в ответ что? Нет, ни к чему девке учеба… ладно ли все, Ксения Микитична? — поинтересовалась хозяйка, облизывая кусок сахару.
И причмокнула еще.
— Ладно, — сумела выдавить из себя Ксения Микитична.
…мальчика отозвать. Послать за ним холопа… или лучше Фагиру? Хоть старая, но доверенная… единственная, пожалуй, кому Ксения Микитична могла верить… или не могла?
Кругом одни завистники.
Соглядатаи.
— …а то побледнели сильно. С сердцем шутковать не надобно, — наставительно произнесла хозяйка, вытирая пальцы о край платка.
Красного.
Желтыми розами расшитого.
…мальчик будет обижаться, но послушает… один-единственный раз оступился, о чем после просил прощения… и Ксения Микитична, конечно, простила. Куда ее Игнатушке против интриганов? Заморочили голову, закружили… вот и подписал бумаги. А назад-то ходу нет.
Слово боярское крепче железа.
— Я… — она отставила чашку, так и не притронувшись к кофею. Он давно остыл, и теперь был особенно черен, что зрачки собеседницы ее.
…и со свадьбою поторопить. Выхвятины противиться не станут. Им этот брак куда как нужней… и отписаться, чтоб девку сразу прислали…
Спешить надо.
Чутье подсказывало, что недолго осталось. А ведь с чего бы? Здоровьицем Божиня Ксению Микитичну не обделила, и даром, и годков ей немного… матушка, вон, до сих пор жива. Немощна стала, но у нее и дар слабей.
…нет, неспроста эта слабость, неспроста… и целителя гнать в шею. Другого позвать, который в болезнях разбирается.
…или не болезнь это?
Прокляли?!
Мысль была неожиданной, и Ксения Микитична сама удивилась тому, отчего ж прежде она в голову-то не пришла. Конечно… прокляли… и кто? А думать нечего… нет у нее врагов, кроме одного… а этот, хоть молод, да лют.
Не простит мамкиной смерти.
Ксения Микитична и не простила бы. А значит…надобно бежать… искать магика… хорошего магика, который бы… почему прежде она не подумала?
И Ксения Микитична заторопилась.
Встала.
Вышла во двор… как села в возок и сама не помнила. В возке ж ее ждали. Обняли, набросили на плечи шаль пуховую. Хотела стряхнуть, да поняла, что не способна пошевелиться. И шаль тяжела, что свод небесный.
— Озябли вы, тетушка, — произнес голос ласковый. И Ксения Микитична вдруг осознала — ошиблась она.
Не полукровка ее проклял.
— Потерпите, уже недолго осталось…
— Ты…
И дар ее вспыхнул свечкою восковою, сжигая наведенный морок.
Вчера.
И третьего дня…
И день до того. Все это было. Старуха с ее кофеем… и разговор этот… и мысли собственные Ксении Микитичны, запутанные, что клубок шерсти. Возок…
…родственник дорогой.
Не Ксении Никитичне сии визиты надобны были, а ему.
— За что? — она сумела заглянуть ему в глаза. И подивилась, что глаза эти мертвы… как раньше-то не видела?
Он же погладил Ксению Микитичну по волосам, и показалось ей — с руки его смертный холод идет. Она же поняла.
— Книга… она велела… книгу отдавать не желала… она… как? Я была осторожна… я… пожалуйста, я не хочу умирать!
Он смотрел… с сочувствием?
Смерть не способна сочувствовать. Ксении ж Микитичне стало страшно. Она бы расплакалась со страху, но помнила, как матушка сказывала — надобно быть достойною древней крови.
— Я не хочу… останови ее… я уеду… сама уеду… Игнатушку заберу…
Страшная догадка сдавила горло.
…он ведь тоже…
…кровь царская… кровь древняя… пусть и не прямой наследник, а все одно право имеет…
— Она ведь не собирается и его тоже… она… скажи ей, что Игнатушке власть не надобно… не честолюбив он… слаб…
Ничего не ответил дорогой сродственник, будь проклят тот день, когда отозвалась Ксения Микитична на просьбу… малую просьбу, а плату за нее давали большую…
— Смерть — это не страшно, — сказал тот, кто сам давно уже был мертв.
И теперь, стоя на пороге, Ксения Микитична осознавала это ясно, яснее, чем когда бы то ни было.
— А старуха… зачем вам старуха?
— Не нам, — покачал головой родственник, и Ксения Микитична с мучительным удивлением осознала, что не родня он ей вовсе.
Откуда взялся?
Не он, но женщина в черном вдовьем убранстве.
…здраве будь, сестрица…
…и тебе здоровьица…
…дворня отводит глаза, будто бы не видит гостью, а та лишь усмехается… мол, так и надобно… не видит, не слышит… нет ее ни для кого, кроме самой Ксении Микитичны… а та, зачарованная, ведет гостью в свои покои…
…как жизнь твоя, сестрица?
…сколько лет пропадала… разве пропадала?
Не было у Ксении Микитичны сестер… не было никогда… братья… а она… и чувство это, будто бы знает Ксения Микитична женщину…
— Мама не хотела причинять вам вред, — он позволил ей прилечь на острое плечо. И приобнял, удерживая. Руки его были надежны.
Даже нежны.
— Видите ли, Ксения Микитична… вы ее узнали… и про книгу догадались. Добронрава отписала? Не стоило верить этим письмам. Это все ваш дар родовой виноват. Кабы не он, вы до последнего были бы уверены, что помогаете сестрице… а вы очнулись… узнали… ненадолго, но и малости хватило.
…не помнит она… лица не помнит… нет его — есть белое пятно с черными углями глаз.
…голос вкрадчивый, тихий.
…словно колыбельную поет, убаюкивает.
— Я не…
— Это пока я рядом, — он коснулся ледяными губами лба. — А стоит мне уйти, и вы вновь все вспомните, как в тот раз… я вовремя появился. Вы пытались заслониться от меня. И у вас даже вышло. Сложно заморочить того, кто знает, что его морочат.
Ксения Микитична вспомнила.
Почти.
Разговор. Возок. И собственную уверенность, что она в своем праве… каком? Книга… конечно, в книге дело… пепел… и кусок пергамента… нет, в самом пергаменте не было ничего древнего, но заклятье… магия крови.
На крови.
Ксения Микитична слышала про такую… и про книги запретные… от матушки, а та — от своей матери, которая… но о том говорить было не принято.
Намеками.
Обмолвками. И сожалением, что род утратил силу… и книги… забрали… словом царским… украли… а вернуть украденное — разве ж это не справедливо?
— Я не знаю, что такое справедливость, — сказал тот, кто забирал последние крохи жизни. — Я забыл.
— Ты вспомнишь, — теперь Ксения Микитична все видела ясно. — Когда-нибудь ты все вспомнишь…
— Возможно. Закройте глаза, тетушка… и не бойтесь. Поверьте, я не лгал, когда говорил, что в смерти нет ничего страшного. Смерть — это покой… роскошь, которую не каждый себе позволит…
Возок качался.
— Старуха…
…нет, не она им нужна… девка… снова девка… что в ней такого, помимо крови Берендеевой? И не стоило б и вправду Игнатушку… не успела отписать… и теперь не успеет, разве что…
— Погоди, — она вцепилась в ледяную руку. — Передай… Игнату передай, что я его люблю… что все ради него делала… ты понимаешь?
— Понимаю, — серьезно ответил он. — Только… нужно ли ему это было?
Глупость какая.
Что он, не живший-то толком, способен понять? Конечно, нужно… любому ребенку нужна забота матери… а Ксения Микитична была заботлива… она знает, что лучше для ее ребенка.
Знала.
— Все будет хорошо, тетушка, — прошелестел голос, и Ксения Микитична окончательно провалилась в сон. И сон был сладостен.
В нем был дом.
Терем каменный о красное крыше. Окна из цветных стеклышек. Крылечко горбатое. Цветы у крыльца… муж, который Ксению любил… так любил, что жизни без нее помыслить не способный был.
И сын.
Сыновья.
А еще дочка, девочка с глазами синими, как у него, с косою светлою. Она смеялась так звонко и радостно… а потом была и свадьба Игнатушкина, и невеста его, скромная да тихая.
Внуки.
Хороший сон.
Радужный. С запахом яблонего цвета…
…тот, кто не помнил своего имени — кольнула запоздалая мысль, что стоило спросить, вдруг бы сказала боярыня, раз уж удалось ей матушку узнать, то и его, глядишь, припомнила б? — вытащил из возка отяжелевшее тело. Впрочем, тяжести он не ощущал.
Как и сожаления.
Он отнес боярыню в дом, и никто из людей не повернул головы в его сторону. Лишь захрипели лошади… и собаки завыли всполошенно.
Он поднялся в горницу.
И уложил Ксению Микитичну на пол.
Вытянул ленту из волос.
Отступил.
Огляделся.
Подвинул поближе сундук с кованым краем.
…матушка просила сделать так, чтоб эта смерть гляделась естественною. Что ж… приподняв Ксению Микитичну, он перетянул ее к сундуку и легонько приложил головою о край. Хрустнула тонкая косточка.
Захрипела боярыня.
Но глаз не открыла.
Что ж, проживет она еще час или два, если повезет — день… но в сознание не вернется. А чары… смерть стоит у порога, и кто дознается, когда она к порогу подошла.
Упала лента атласная.
И зеркальце разбилось со звоном… выплеснулась на пол водица…
Он огляделся.
Выходило ладно. Потер переносицу… устал. Надо же… а еще в Акадэмию возвращаться… он говорил матушке, что там тяжело, однако разве ж слушает она?
Прежде чем покинуть дом боярыни, он задержался. Ненадолго. Лишь затем, чтобы просыпать у порога серый пепел… и листок засунуть за гобелен. Тайник не самый лучший, да ему хороший не надобно. Чего было стеречься боярыне в своих покоях?
Теперь, коль искать станут, то и найдут… а обнаруживши, замнут.
Матушка должна быть довольна.
…а все ж таки жаль, что имени он так и не спросил. Вдруг бы назвала…
