Глава двадцать четвертая
— Вам сюда, — распахнул нагард неширокую, но массивную дверцу и Таэль первой прошла в оказавшееся за нею небольшое помещение царственной походкой герцогини, имеющей полное право на приставку — «дэй».
— Спасибо, — сухо обронил Крисдано, успевший разглядеть простенькое, если не сказать убогое убранство находящейся перед ним комнаты и уверенно шагнул вслед за супругой.
Выяснять, зачем она добивалась именно такого поворота событий, он намеревался, оставшись с лаэйрой наедине и лишь после того, как убедится, что в камере нет прослушек. А пока герцог слушал, как скрежещет за спиной тяжёлый засов, и молча наблюдал за тенью. Именно ею Таэльмина сейчас и была, как с каждой секундой все яснее убеждался Хатгерн.
Неслышно скользила вдоль каменных стен, бдительно изучая каждую трещинку и зазубринку в потемневших от времени массивных плитах, пинала носком сапожка ножки скамей, стола и немудрёной лежанки, подозрительно изучала наспех подметённый пол и остатки паутины под потолком.
А Харн все чётче понимал простую вещь, раз эту камеру готовили загодя, значит, именно сюда и хотели их поместить… и тогда выходит, единственная выгода от так ловко разыгранной Таэлью сценки — это сорванный им поцелуй. И вряд ли лаэйра обрадуется, осознав эту истину.
— Ловушек нет, — проскользнув мимо него к лежанке сообщила тень и взялась за край набитого соломой тюфяка, определённо намереваясь его перевернуть.
Хатгерн немедленно поспешил ей на помощь, с досадой проклиная проклятого кровопийцу, приказавшего отправить пленников в эту убогую камеру. Своим решением Алдер одним махом сделал то, чего не удалость бы ему иными методами, превратил самые смелые мечты пленника в несбыточные. Ведь воспитание и смешанное с восхищением уважение, какие испытывает Харн к жене никогда не позволят ему приставать к ней на таком жалком ложе. Слишком высоко он её ценит, чтобы оскорбить подобным скотством.
Хатгерн вздохнул, глядя, как ловко Таэль разравнивает скатившуюся в один ком солому, как аккуратно застилает лежанку невзрачной дерюжкой и подкладывает под голову снятый с талии и аккуратно завёрнутый в куртку пояс с оружием.
— Укрываться будем твоим плащом, — с обыденной деловитостью сообщила тень, села на край лежанки и сбросила сапожки, — как я и предвидела… вампир оказался мстительным и недоверчивым… а ещё очень умным. Теперь мне нужно проверить ещё одну догадку, но сначала я хотела кое-что рассказать тебе про Ганти… он сам дал мне это право. Ну, чего ты там стоишь?
— Изучаю роскошь предоставленных нам покоев, — желчно буркнул герцог, втайне радуясь нашедшемуся вескому предлогу для недовольства.
Иначе приметливая тень легко догадается об истинной причине его плохого настроения. А ему почему-то очень не хотелось показывать ей бурлившие в душе разочарование и обиду. Ещё никогда женщины и девушки, которых он целовал, не относились к этому так равнодушно и Харн не желал признаться даже самому себе, насколько это его задело.
— У него были приготовлены для нас другие комнаты, — безмятежно пояснила Таэль, укладываясь к нему лицом на своей половине лежанки, — и если бы мы смотрели на него с почтением и восхищением — получили бы их.
— Спасибо, милая, — так же мрачно поблагодарил Харн, распуская верхнюю завязку плаща и тем самым превращая его в одеяло, — ты сделала все, чтобы мы попали именно сюда.
— Я старалась, — скромно опустила ресницы Таэльмина, — после того, как мы попали бы туда, заинтересовать вампира и представителей других старших рас было бы невероятно трудно. Если не невозможно.
— Да? — Герцог заботливо укрыл жену и принялся устраивать из своих вещей такую же подушку, как у неё, — а теперь нам нужно обозлить ещё и остальные расы?
— Не знаю, — с непритворным огорчением вздохнула тень, а дождавшись, пока он ляжет рядом, очень тихо добавила, — надеюсь… с ними не придётся действовать так примитивно.
Хатгерн размышлял над её словами дольше, чем обычно. Не хотелось признаваться в собственной недогадливости, ведь сам он не заметил со стороны встречавших никакой игры. И ещё пытался понять, зачем им с лаэйрой нужны представители остальных старших рас и во что это может вылиться?
— Я хотела рассказать про Ганти, — прижалась щекой к плечу мужа тень и он не выдержал.
Осторожно приподнял жену, просунул ей под голову руку и полуобнял девушку, укладывая у себя на груди как на подушке. Ведь это же не приставанье?
— Жду.
Таэль немного повозилась, устраиваясь поудобнее, вздохнула и сообщила:
— Он был моим наставником… с десяти лет и до семнадцати.
— А потом?
— Сказал… будто ему больше нечему меня учить и ушёл. Резко ушёл… в одночасье.
— Вот как, — снова надолго задумался Харн, пытаясь представить себя на месте мастера — тени, обучающего юную хорошенькую графиню.
Определённо тот испытывал к ученице не только заинтересованность наставника… судя по сегодняшней встрече. Свою симпатию к тени Ганти высказал довольно откровенно. И тогда получается что он ушёл специально… не желая ждать её совершеннолетия? Но почему?
Харн находил всего две причины, либо Таэльмина тоже чувствовала к учителю симпатию определённого рода, и тот не хотел или не имел права давать ей надежду. Либо у теней существует на этот счёт какое-то правило… запрещающее совращать подопечных. И хотя найти ответ самостоятельно Харну вряд ли удастся, спрашивать об этом жену ему не хотелось абсолютно. Как выяснилось, он совершенно не готов выслушивать её рассказ о первой любви.
— Ты думаешь, я была в него влюблена? — не дождавшись вопроса, хмуро усмехнулась тень, — ничего подобного. Мне с раннего детства неустанно твердили, как я должна гордиться долей, выбранной для меня отцом, как интересно быть тенью и как примитивно живут обычные женщины, ограниченные уделом послушных жён и заботливых матерей. И какая это исключительная честь, стать однажды тенью герцога. Ты удивлён?! Да, мой отец был очень честолюбив, и считал себя и Зарвеса гораздо достойнее герцогского пояса, чем Рингольд. А если учесть, что мой дед был младшим братом герцога Остерна дэй Бентрея, то и законные права на это званье у отца были. И кто-то сумел просчитать это не хуже его самого.
— Значит, ты тоже считаешь, что графа Марнинга дэй Азбенда отравили? — Харн чуть крепче прижал к себе жену и попытался рассмотреть её лицо, но через небольшое оконце, расположенное под самым потолком, в камеру попадало очень немного света.
Да и день незаметно угасал, сменяясь сиреневыми сумерками.
— Считаю. И даже больше, знаю точно. Проверила на крысах всё, что нашлось в его комнате… ради конспирации мне приходилось делать вид, будто я увлечена алхимией. Сам знаешь, в башни алхимиков любопытных служанок и на верёвке не затащить. А я ещё и специально старалась припугнуть их посильнее.
— Представляю это зрелище, — хмыкнул герцог, осторожно касаясь губами волос жены, и огорчённо вздохнул.
Ведь сидело же у него в Бентрейском герцогстве несколько шпионов… почему же все они просмотрели эту необыкновенную девушку?
Как случилось, что ни один из них не заинтересовался её редким увлечением, не нашёл времени расспросить слуг, торговцев, не подослал комедьянтов или бродячего лекаря — ясновидца наконец? Вот этим все доверяют, рассказывают все самые заветные секреты и про себя и про остальных. А чего скрывать, если он и сам все видит?!
— Так вот… про Ганти, — настойчиво вернулась к своему рассказу Таэльмина, — скрывать не буду, его уход меня неимоверно расстроил… Нет… неверно, не сам уход, а его ложь. К тому времени я слишком хорошо изучила мимику и интонации своего наставника, чтобы он мог солгать незаметно. Да ему это и сейчас не удаётся… например сегодня он лгал и притворялся с того самого мгновенья, как увидел меня под стеной приюта. Если, разумеется, ещё раньше не знал, с кем ты сюда попал. Намного раньше.
— Подожди… — остановил жену герцог, начиная понимать насколько их положение сложнее, чем он представлял.
Хатгерн ведь по простоте душевной как представлял раньше родного устройство мира? Отгорожено непроницаемой стеной их побережье, протянувшееся вдоль Граничных гор на несколько десятков конных переходов, ну и хорошо. Следовательно, не интересуют они жителей заграничья, так зачем тогда ему интересоваться ими? Если и без того голова к вечеру пухнет от беспрестанно возникающих вопросов, разбирательств различных происшествий и решения множества срочных проблем?
Как оказалось, старшие расы имели на этот счёт совершенно противоположное мнение. И неустанно присматривали за своими узниками, даже близко не задумывающимися о собственном месте в мире.
То есть, с досадой хмыкнул Харн, это большинство людей ни о чем не догадывались, и он вместе с ними. Но как теперь стало совершенно ясно, находились и те, кто не просто подозревали старшие расы в шпионаже, а знали о нем достоверно. И скорее всего, именно они и были агентами, следившими за делами своих сородичей, и вот это сейчас злит герцога более всего. Неимоверно противно осознавать, что считая себя вправе вершить судьбы подданных, а не только свою собственную, на самом деле Хатгерн даже не был свободным человеком.
И это ещё не все… если посмотреть на прошлое с этой точки зрения, мигом начинают просыпаться нехорошие предположенья. Ведь если могущественные соседи могли незаметно и безнаказанно следить за узниками, кто мог помешать им править жизнь и судьбы людей по своему разумению?
Или «гоблины» и по сей день для высших рас остаются подопытными крысами, невольными участниками какого-то эксперимента?!
Представив себе размеры этого изуверства Хатгерн мрачно засопел, и крепкая ладошка тени тотчас успокаивающе погладила его по щеке.
— Думаю, они всё же не вмешивались в нашу жизнь, — шепнул девичий голосок и тёплое дыханье жены защекотало ухо герцога, — просто присматривали на всякий случай. Ведь сделали же предки нечто, вынудившее старших отгородить нас непроницаемой стеной?
— Как выяснилось… не так уж она непроницаема, — вздохнул Харн, откровенно наслаждаясь этой простой лаской, — но почему тогда ты считаешь бывшего наставника предателем? Ведь неизвестно, кому он служил изначально?
— Теперь известно… — помолчав, суховато сообщила тень, и попыталась отодвинуться от мужа, — раз Ганти так свободно общается с вампиром. И отлично знает все местные законы… так же назубок, как кодекс теней. Следовательно, он находится здесь уже давно и раз нарочно раскрыл моё ремесло меня перед всеми присутствующими, значит незачем мне было и дальше тратить силы и рисковать.
— Тогда ради чего ты вызывала его на поединок? — задумчиво спросил герцог, даже не подумав ослабить объятья.
— Это была проверка… и он это понял. Ну а ты теперь можешь отказаться от нашего договора… тень, о которой знает каждый встречный, имеет очень мало шансов полностью защитить своего подопечного.
— Таэльмина… — Харн притянул её ближе и осторожно заглянул в глаза, кажущиеся в сумерках непроницаемо черными, — я сделал кучу грубых ошибок… но этой не сделаю никогда. Ты моя жена… и я не собираюсь тебя никому уступать.
— Ты давно не проверял брачный узор? — невесело усмехнулась девушка, — так взгляни. От него уже почти ничего не осталось.
— Ну и пусть… — беспечно фыркнул Хатгерн, — не жаль. Ты достойна полного ритуала и моего имени с приставкой «дэй». И я даю слово… всё это ты получишь, едва мы доберёмся до какого-нибудь жреца.
— Харн… но ведь я тень! И не смогу просто сидеть в покоях, перебирая украшения!
— Знаю, милая. И не ставлю тебе никаких условий, — герцог осторожно прикоснулся губами к щеке Таэльмины, — кроме одного… всегда оставаться на моей стороне.
Тень упрямо молчала, но не отстранялась, и губы герцога постепенно всё смелели. Нежными, почти невесомыми поцелуями прошлись по виску жены, отодвинув выбившийся из узла завиток шаловливо коснулись ушка, опустились по скуле к упрямому подбородку девушки и наконец добрались до её таких заманчивых губ.
И замерли на невыносимо долгое мгновение, ожидая, оттолкнут их губы тени или потянутся навстречу? А когда не произошло ни того, ни другого, сдержали полный огорчения вздох и принялись очень неторопливо и ласково целовать сладкие девичьи губы.
Руки тоже не лежали без дела, осторожно разминали и поглаживали сначала плечи, затем шею и затылок Таэльмины, и близко не покушаясь на те части её тела, за которые обычно сразу норовят покрепче ухватиться крепкие деревенские парни и разбитные торговцы.
— Ты хочешь расторгнуть наш договор? — чуть задыхаясь, спросила Таэль, пользуясь краткой передышкой, предоставленной ей мужем, чтобы глотнуть свежего воздуха.
— Никогда, — тотчас твёрдо ответил герцог и эта категоричность была лучшим доказательством обдуманности его действий, — и браслет тоже никогда не сниму. Пусть он станет обручальным… и неважно, для чего предназначался мастером. Если согласна… прикоснись своим браслетом к моему.
— Но тогда… — замялась тень, давая ему возможность догадаться самому, какая проблема тревожит её сейчас.
— Не беспокойся, милая, — нежно погладил её щеку Хатгерн, — я не конюх… чтобы приставать к тебе в этом хлеву. Ты достойна лучшей спальни моего дворца и постели на лебяжьем пуху… и если мне не суждено туда вернуться, я сделаю всё, чтоб построить тебе самый лучший дом.
— Боюсь, это будет очень нелегко, — шепнула Таэль, радуясь, что он не может рассмотреть виноватой усмешки, которую ей впервые за последние годы никак не удавалось стереть с губ, и нерешительно протянула вперёд правую руку.
— Неважно… я привык работать. Зато у меня теперь есть прекрасная цель, ради которой я готов на любые трудности, — успокоил жену герцог и поспешил соединить их украшения, — и я тебе обещаю все их преодолеть…
Сияние совместившихся браслетов было на этот раз таким ярким, что осветило на миг лица супругов, и Харн порадовался собственному умению держать себя в руках. В глазах его тени и близко не было восторга или смущения, какие непременно цвели бы сейчас на личике любой другой девицы, получившей такую клятву.
А на лице Таэльмины лежала горьковатая тень сомнения, и оно неожиданно больно кольнуло душу Хатгерна пониманием, насколько по — разному относятся друг к другу они с женой.
Однако говорить с ней сейчас на эту тему герцог не собирался, а через мгновенье и не смог бы и при желании, загромыхали наружные засовы и дверь распахнулась с бесцеремонной поспешностью.
— Алдер приглашает вас прийти в его кабинет, — выпалил с порога нагард с решимостью, вызвавшей на губах Харна саркастическую ухмылку.
Ясно и дураку, слово «приглашает» тут совершенно лишнее и вместо него гораздо вернее было бы сказать — «приказывает».
