39

Галиб неотрывно смотрел на «Купол скалы» из окна. Сложенные пирамидкой тонкие крепкие пальцы упирались в подбородок снизу. От подсветки, желтой цепочкой опоясывающей купол храма, листовое золото короля Хуссейна торжественно сияло на фоне темнеющего неба — изумительное и величественное зрелище. Безмерно приятно было Талибу сознавать, что израильтяне со всего Иерусалима и окружающих его холмов могут видеть могущественный символ исламского присутствия на самой священной земле в мире, — этот пылающий во мраке факел.

«Благословенна та бессильная ярость, от которой там внизу, в долине, рыдают евреи».

Однако победу эту ни в коем случае нельзя принимать как должное. А именно это ВАКФ и сделал, уклонившись от прямых обязанностей. Надзор за Храмовой горой не ограничивается одними религиозными функциями: это место является оплотом, цитаделью, которую необходимо охранять со всей бдительностью. И позиция хранителя в ВАКФе — пост исключительный. Как и подразумевает название должности, принимая назначение, Галиб поклялся хранить этот опорный пункт ислама не только в Иерусалиме, но повсюду в Божьем мире.

Он чувствовал себя верным стражем Аллаха.

— Хвала Аллаху, что забрал своего самого благочестивого слугу из святой мечети в самую отдаленную мечеть, — пробормотал он, не отрывая немигающего взгляда от золотого купола.

О, как же калиф воспользовался божественными словами Великого Пророка и сложил великое предание, сделавшее это место третьей по значимости святыней ислама. Загадочная ссылка Корана в начале суры под названием «Бани Исраил» сообщает очень мало подробностей о том месте, что, в самом деле, предназначалось для Отдаленной мечети. Но устные традиции в хадисе сохранили нам интереснейшую историю о том, что это и есть то самое место. Предположительно здесь когда-то стоял великий иудейский храм. Какими же мудрыми были калифы, что в седьмом веке завоевали Иерусалим и вернули городу его истинное имя Аль-Кудс. И как только иудейский царь Давид заявил о своих правах на это место, в ответ калифы сделали то же самое. И с тех пор самое священное место для евреев трансформировалось в исламскую Харам Эш-Шариф — Благородную Святыню.

— Ассалам алейкум, — раздался у него из-за плеча мягкий голос.

Развернувшись в кресле, Галиб пристально взглянул на молодого человека, замершего на пороге: среднего роста худощавого палестинца. Из-за бледной кожи, зеленых глаз и мягких черт лица его частенько ошибочно принимали за израильтянина, а порой — за сефарда. Именно по этой причине Галиб вызвал его сюда. Он знал юношу только по имени: Али, в переводе с арабского «хранимый Господом».

Как его просили, Али сбрил бороду и неузнаваемо преобразился.

— Ва алейкум ассалам, — ответил Галиб, подзывая юношу взмахом руки. — Входи, есть разговор.

Али сел в кресло для посетителей, выпрямился и опустил глаза на ладони в знак почтения.

— Можешь смотреть на меня, Али, — разрешил Галиб.

Зеленые глаза поднялись, сверкнув знакомым огнем. Хранитель сразу приступил к делу.

— Мне сообщили, что ты выразил готовность отдать свою жизнь за Аллаха… за свой народ. Ты желаешь стать мучеником?

— Да, — ответил Али просто, без эмоций.

— Скажи мне: почему ты веришь, что достоин совершить такую жертву?

Ответ Галиб уже знал. Он слышал его много раз прежде от несчетного количества молодых мусульман — преимущественно мужчин, но порой и женщин, — наводнивших правые исламские медресе по всему Среднему Востоку и Европе и попавших в объятия экстремистских толкователей исламской устной традиции. Всех их связывала одна нить: их жизни были лишены надежды, возможности и достоинства.

Как и многие другие, Али и его семья потеряли свой дом и землю в израильских поселениях, спонсировавшихся американскими христианскими евангелистами и ревностными евреями. Его старшего брата застрелили за бросание камней во время второй интифады. На глазах подрастающего Али происходили частые налеты израильтян, он был свидетелем устрашающих последствий ракетных обстрелов. Его семью держали за восьмиметровой бетонной стеной с колючей проволокой, неуклонно растущим израильским защитным барьером. Они ютились в лагере и, чтобы выжить, надеялись только на подаяния, или закят, от Хамаса. Ко всему прочему, израильтяне запрещали им въезжать в Иерусалим, чтобы помолиться в великих мечетях.

Без дома. Без свободы. Без земли. Без будущего. Идеальный мученик.

«Самое страшное — когда любой может отобрать у человека его достоинство», — подумал Галиб.

— Я отдаю всего себя Аллаху: и тело, и душу, — с предельной уверенностью ответил Али. — Теперь я всецело принадлежу Ему. И во славу Его я должен бороться против того, что творят с моим народом. Бороться за Палестину. За то, что по праву принадлежит нам.

Галиб улыбнулся. Этого юношу питает вовсе не мечта о бессчетных девственницах в райских кущах. В точности как Всемилостивый Бог сотворил Адама из глины, так и душу Али слепило учение. Но как бы ни грезилось Талибу обвязать тело шахида шрапнельными бомбами и отправить его в ночной клуб на Бен-Иехуда-стрит, сейчас он нужен был для более серьезного дела.

— Ты будешь щедро вознагражден, когда настанет Судный день, Али, — пообещал ему Галиб. — А сейчас я хотел бы попросить тебя сделать нечто крайне важное.

— Все, что ни попросите.

Потянувшись под стол, Галиб вытащил аккуратно свернутый голубой комбинезон и положил его перед Али. Вышитая на нагрудном кармане эмблема — вписанная в круг менора — заметно смутила белолицего Али, так же как и бедж с именем и пропуск через систему безопасности, который положил сверху Галиб.