Так и случилось, что я стал великим хищником небес и в этом обличье должен был вести команду к победам.

— Надевай маску перед тем, как мы вступим в какой-либо город, и не снимай, пока не уйдем. Не позволяй никому увидеть твое лицо.

Я и сам знал, что мне желательно носить маску. А как иначе, если могущественный господин из Теотиуакана жаждет моей крови? В чем состояла вина моего отца, я до сих пор не знал. А Ситат если и знал, то не рассказывал. Начальник команды вообще предпочитал не обсуждать мои проблемы.

Ношение на людях орлиной маски не должно было пробудить ни в ком никаких подозрений. Многие великие игроки отождествляли себя с существами, имя которых принимали, и появлялись публично только в масках, однако мы оба знали, что Ситат велел мне закрыть лицо не только по этой причине. Он знал, что будет, если разыскивающие меня большие люди из Теотиуакана узнают, что я играю в его команде, на алтаре окажусь не только я, но и все мы.

Мне оставалось лишь гадать, какую игру ведет Ситат и что заставляет его рисковать собственной жизнью и Жизнью дочери, не говоря уже обо всех остальных.

Неужели все дело только в том, что он видит во мне возможного великого игрока, который прославит его второстепенную команду? Может, и так… Но по моему разумению, чтобы побудить Ситата пойти на такой риск, требовалось нечто большее, чем просто игра в мяч. Он вел другую игру, и каким-то образом она была связана с орлиным облачением, которое было отдано мне.

Я играл жестко и целеустремленно, не щадя никого. Выходил на площадку, чтобы побеждать. Любой ценой. Не брезговал никакими, самыми подлыми приемами. Зеваки восхищались тем, что я творил на площадке: падениями, криками, льющейся кровью, тем, что игроков уносили с поля.

Когда я ступал на площадку, со мной неизменно пребывал образ орла, с которым я слился… и вопль Исты, который он издал, когда у него вырвали сердце.

Ситат не понимал, что я играл не ради славы и благ, причитающихся знаменитому игроку. Ярость, двигавшая мною, была вызвана не стремлением к почестям и богатству, но бесконечно более разрушительным чувством. Жаждой мести.

Оме, моя тетя — нет, не просто тетя, а мать, ибо иной матери я не знал, — была жестоко убита при попытке защитить меня от угрозы из прошлого, о которой я до того момента даже не подозревал. И если бы нам не пришлось бежать, как диким животным, которых преследуют охотники, Иста и сейчас был бы жив.

Некие могучие силы из Теотиуакана пролили кровь тех, кого я любил. Ну что ж, придет время, и я возьму кровь за кровь.

Мои отношения с Иксчель тоже осложнились. Мы занимались любовью, но мое тяготение к насилию стало проявляться и в постели.

— Ты пугаешь меня, — сказала она. — Я тебя не узнаю. Ты больше не тот мальчишка, который носил мою поклажу.

— В любом случае, я действительно больше не мальчишка. Я мужчина.

— Нет, ты не просто мужчина. Даже не просто игрок в мяч. Я тоже игрок в мяч и знала многих игроков. В тебе чувствуется нечто совсем иное, нечто пугающее. Ты стал зверем. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь выходил на площадку с таким желанием убивать. Другие игроки тоже нутром чуют это — и товарищи по команде, и соперники. Ты устрашаешь всех.

— Вот и хорошо. Чем больше меня боятся, тем легче мне будет побеждать.

О чем я сожалел, так это о том, что мой наставник, Вук, не видел, как я выиграл состязание в Кантоне и был избран для участия в Игре Черепа в Теотиуакане. Еще до последних игр в Кантоне Вук слег, а потом и испустил последний вздох, и теперь ему предстояли испытания девяти преисподних Миктлана. В искалеченном теле старика пребывал дух великого игрока, и сколь бы тяжело ни пришлось ему в ином мире, я твердо верил, что, освободившись от оков старческой плоти, он силою духа преодолеет все препоны и обретет Блаженное Ничто.

Я остался без учителя, но продолжал учиться сам, ибо знал, что прежде чем придет мой черед снизойти в Миктлан для прохождения тамошних испытаний, мне предстоит величайшее испытание Сего Мира — встреча с грозным и непобедимым Ягуаром Теотиуакана.

Айо! До сих пор никому не удавалось одолеть представителя Свежующего Господина в Игре Черепа. Он играл в облачении ягуара, и никто никогда не видел его лица. Ходили слухи, что на самом деле это никакое не «облачение», а его настоящее тело. Что он науаль. Имени у него не было, во всяком случае, я его никогда не слышал. Все называли его просто — Ягуар.

Моя месть Свежующему Господину и его приспешнику Золину, несмотря на все их могущество, могла завершиться вырыванием их сердец. Но Пернатый Змей был богом, и никакая земная сила не могла его уничтожить. Для меня единственной возможностью посчитаться с богом было победить на площадке его игрока. Эта победа прогремела бы на весь Сей Мир, войдя в предания.

Для достижения этой цели мне следовало отправиться в город Пернатого Змея, но прежде чем идти в Теотиуакан, я хотел выяснить, что же за мрачную и убийственную тайну скрывает мое прошлое.

Желая разобраться с собственными демонами, я не отправился со всей командой на двухнедельный отдых перед отбытием в великий город, а ускользнул в ночи, не сказав никому ни слова.

Моей целью было селение в земле Народа Каучука, то, где я вырос, провел счастливые, безмятежные годы, а теперь лелеял надежду перед встречей с могущественными врагами найти ответы на некоторые важные вопросы. Дядюшка Тагат должен был их знать. Мне следовало найти его, и начать поиски я собирался с селения.

Приблизившись к селению, я замешкался, не смея войти. Не из страха за себя, но опасаясь, что если весть о моем визите распространится, все мои земляки окажутся на жертвенном камне. Понимал я и то, что они не примут меня с распростертыми объятиями: мало того, что я навлек опасность на их мирные хижины, так ведь и Иста погиб из-за меня. Конечно, родители Исты, надо думать, еще не знают о его смерти, но вряд ли я заслужу их расположение, явившись к ним с этой горестной вестью.

Я оставался в укрытии, откуда мог следить за дорогой. Каждое утро мать Исты отправлялась в соседнее селение доложить начальнику, сколько каучука было добыто за вчерашний день. Тот посылал гонца в следующее селение, тот дальше, и так, по цепочке, сведения стекались в город, служивший резиденцией правителю Народа Каучука.

Увидев, как она идет по дороге, я выступил из кустов. Она замедлила шаг, но продолжала идти, глядя на меня. Глаза ее были печальны: Исты со мной не было, и она сердцем чуяла, что неспроста.

— Мой сын мертв, — сказала она.

— Да. Он умер с великой честью, как воин. — Я указал на солнце. — Он сейчас там, пересекает небо в составе почетной стражи бога Солнца.

Напряжение слегка отпустило женщину. Она улыбнулась и кивнула.

— Я очень боялась, что ему выпадет позорная смерть и все ужасы Миктлана. Как он умер?

— Сражаясь под началом великого властителя. Он сразил троих, прежде чем пал сам. А после смерти удостоился великой чести — его сердце было съедено самим военачальником-правителем.

— Это хорошо, очень хорошо, он ведь был сильным и храбрым. А ты? Почему ты не умер?

— Мои ноги вывели меня не на ту тропу, что Исту. И привели сюда…

— Здесь тебе не рады.

— Знаю. Скажи лучше, что тебе известно о моих настоящих родителях.

Она пожала плечами:

— Ничего. Мы всегда считали, что ты ребенок Оме, но не от мужа, почему она в этом и не сознается.

— И все? Оме никогда не рассказывала о том, кем могли быть мои родители?

— Нет. Прежде чем она вернулась в селение с тобой на руках, твой дядя Тагат говорил, что она вроде как устроилась нянькой и состоит при супруге могущественного господина в городе Пернатого Змея. Но сама она по возвращении рассказывала, что делала глиняную посуду, а тебя нашла. Ты осиротел, когда твоих близких скосила хворь… — Мать Исты двинулась дальше. — Мне надо идти.

— Только один вопрос, — задержал ее я. — Есть какие-нибудь вести о моем дядюшке?

Она покачала головой:

— В селение он не возвращался. Один носильщик рассказывал, будто бы видел его в городе Пернатого Змея, но когда хотел с ним поздороваться, твой дядя убежал.

— А где именно в городе?

Она не ответила и в молчании удалилась; я же поспешил в противоположном направлении, вовсе не уверенный в том, что женщина не донесет о моем появлении. Но возможно ли, чтобы дядя и вправду объявился в городе Пернатого Змея? Чем больше я об этом думал, тем разумнее казалось мне такое решение. В Теотиуакане Тагат чувствовал себя как дома, ибо многократно доставлял туда каучук, сбывал на местном рынке и возвращался в родное селение нагруженный городскими товарами. В этих хождениях ту-да-сюда прошла чуть ли не вся его жизнь, и в селении даже поговаривали, будто там, в городе, он обзавелся семьей.

Теотиуакан был не только величайшим городом Сего Мира, в тысячу раз больше нашего селения, но, как описывал мне его Тагат, городом чужаков, потому что там постоянно пребывает великое множество сменяющих друг друга людей — одни приходят, другие уходят — носильщиков и торговцев. Естественно, затеряться там было гораздо легче, чем в маленькой общине, где все знакомы и пришлый человек сразу привлекает внимание.

Поэтому я направил стопы к городу Пернатого Змея.