Сегодня вечером во французской концессии в женской школе По-Ай должен был начаться 1-й съезд коммунистической партии. Из внутреннего окна напротив входа повар Фу Шен наблюдал, как последние два делегата из Пекина поднялись на верхний этаж, где всем отвели комнаты. Он вытер руки о передник и продолжил разделывать телятину на большом кухонном столе. Ему эти хлопоты были абсолютно ни к чему. Во время каникул заведение пустовало, и вместо того, чтобы бездельничать или заниматься какими-нибудь мелочами, ему теперь приходилось готовить на пятнадцать человек. По крайней мере, он насчитал уже одиннадцать, но поболтать было не с кем, потому что никто из них не понимал Шанхайский диалект. Занятый работой кулинар не заметил появления еще нескольких представителей: трех европейцев и двух китайцев.

Делегаты Коминтерна Войтинский и Маринг держались особняком и очень внимательно все разглядывали, не обмениваясь ни словом. Организация, которую они представляли, поддерживала интересы Советов и пристально наблюдала за любым проявлением коммунизма в мире. Такого гиганта с огромным потенциалом, как Китай, следовало тщательно контролировать. Иначе слишком быстрая смена власти и внешнего курса страны грозила нарушить шаткое равновесие, установившееся между Россией и Японией. Этого РСФСР не могла допустить: политика на Востоке не должна подвергаться риску.

Другая группа делегатов состояла из Мао Цзэдуна, Шань Фена и Дерюйтера. После смерти Хофштадтера голландец все больше сближался с парнем, интересуясь его политической деятельностью. Поначалу юноша сильно удивлялся, но постепенно привык. Ганс — человек Запада, но разве профессор таким не был? К тому же Маринг, представитель Коминтерна, оказался земляком Дерюйтера. И Шань Фен решил, что Голландия могла бы очень ему понравиться.

Когда Дерюйтер начал симпатизировать убеждениям Шань Фена, тот оставался холоден. Держаться отстраненно стало для юноши привычкой, а голландец до той поры с ним вообще не разговаривал, как, впрочем, и с другими. Ганс был славным парнем, но к беседе не располагал. Вскоре выяснилось, что у него чувствительная натура. Дерюйтер словно распространял некую ауру, которая притягивала Шань Фена. Он осторожно, исподволь выведал историю голландца. Из отрывочных рассказов китаец узнал, что Ганс был одинок, ему пришлось много страдать, поэтому судьба привела его в Шанхай. Моряк средних лет, работающий на Триаду, оказывается, интересовался политическими теориями, но тщательно скрывал под маской безразличия.

Первое заседание началось в семь часов. Мао и еще одного делегата от Кантона выбрали секретарями. Дебаты по поводу ситуации в стране зазвучали поначалу робко, а затем все смелее и смелее. Чэнь Гунбо часто вмешивался в дискуссию, призывая ораторов не горячиться. Он сомневался, что можно перейти от отсталой аграрной экономики сразу к марксистской модели.

Собрание проходило на первом этаже. В просторном зале стояли длинный стол и множество стульев и скамеек. Делегаты вставали, ходили по помещению, то удаляясь, то приближаясь к центру дискуссии, или собирались по несколько человек, чтобы обменяться мнениями. Постепенно образовались две группы: умеренная, которую возглавляли Гунбо и Ли Ханцзюнь, и радикальная, утверждавшая, что партия должна активизировать классовую борьбу.

Атмосфера накалялась. Каждый из участников высказывал свое мнение: кто короткими и резкими репликами, кто пространными рассуждениями, кто умеренными замечаниями. Войтинский и Маринг молча курили в глубине зала.

Шань Фену и Дерюйтеру позволили присутствовать, но не говорить. После первого часа словесных баталий они решили переждать в смежной прихожей, пока их не позовут: китайца как правую руку Мао, а голландца как переводчика. Голоса спорщиков здесь были слышны только тогда, когда атмосфера съезда накалялась. Юноша начал разговаривать с Гансом о политике, но постепенно беседа перешла на другие темы. Вскоре Шань Фен принялся рассказывать, как он познакомился с Хофштадтером. Голландец тут же помянул его добрым словом:

— Похоже, профессор был стоящим человеком. За те немногие дни в море у меня сложилось о нем хорошее впечатление.

— Да, он был стоящим человеком.

— Хотя я так и не понял, что немец искал и над чем работал…

Шань Фен погрузился в воспоминания и с достоинством сказал:

— Хофштадтер был талантливым ученым и, насколько я понимаю, очень крупным. Изучал природу человека. Если бы он остался жив, то открыл бы что-то важное.

— Жаль, — отозвался Дерюйтер. — Он так и не закончил свой труд…

На пороге возникла импозантная фигура Мао, и собеседники умолкли. Революционер жестом подозвал Шань Фена. Они вполголоса о чем-то поговорили, и Цзэдун ушел к делегатам. Дерюйтер равнодушно наблюдал за ними.

— Я должен предупредить повара, чтобы тот подавал ужин в зал: заседание затягивается, — мрачно сообщил разочарованный китаец Гансу.

— Я пойду с тобой, а то уже надоело сидеть.

— А если ты понадобишься?

— Подождут.

Они прошли по коридорам и оказались перед входом на кухню. Дверь никак не желала открываться, и Шань Фен в сердцах пнул ее ногой. Юноша выпалил сухие распоряжения Фу Шену и вернулся раньше, чем Дерюйтер успел дойти до порога. Ганс попробовал успокоить раздраженного китайца:

— Я-то думал, нам найдется более важное применение.

Парень не ответил и ускорил шаг.

— Тебе могли бы дать поручение и получше, чем… чем это, — запыхавшись продолжил голландец.

Шань Фен остановился перед дверью, ведущей на террасу. Он глядел сквозь стекло на переплетения посыпанных гравием дорожек между красивыми газонами сада. Вечерний свет быстро угасал среди ярких цветов.

Дерюйтера вместе с Шань Феном поселили в маленькую комнатку. Ближе к ночи, когда голландец уже укладывался спать, парень решил навестить Мао.

Тот неподвижно сидел на кровати, освещенной тусклым светом единственной свечи. В тишине раздался его низкий голос:

— Сегодня мы приняли устав, и это первый важный шаг. Однако политическую ситуацию все оценивают по-разному.

— А что говорят коминтерновцы? — робко поинтересовался юноша.

— Они небескорыстны, им нельзя доверять до конца. В Коминтерне прекрасно знают, что у Коммунистической партии Китая сейчас мало приверженцев, поэтому не хотят рисковать, чтобы нам помочь. Они предпочитают поддерживать не только нас, но и Гоминьдан, который насчитывает куда больше сторонников и обладает обширными связями с японцами и с колониальными властями.

— Но тогда нашей родине придет конец!

— Есть политические силы, Шань Фен, с которыми все считаются. И кое-кто из нас — Чэнь Гунбо, например, — тоже склонны поддерживать хорошие отношения с Гоминьданом.

— Чэнь не внушает мне доверия.

— Он делегат от Кантона, а там находится правительство Сунь Ятсена, который является одним из руководителей Гоминьдана.

Шань Фена явно смутил такой спекулятивный подход. Он не мог воспринять стратегию политики и поэтому презирал ее.

Мао продолжал:

— Я предвижу, что мы пойдем на компромисс: будем сотрудничать с Гоминьданом, сохраняя свое лицо.

— Но они поддерживают только интересы буржуазии! Китай им нужен лишь для удовлетворения жажды власти…

— Я не хуже тебя знаю, кто они такие, но других соратников у нас нет. Придется довольствоваться теми, что есть, Шань Фен.

— А если у нас появится нечто большее?

— На что ты намекаешь?

— Завтра я тебе кое-что принесу.

Когда Шань Фен возвратился в комнату, Дерюйтер уже лежал, повернувшись к стене. Китаец порывисто заговорил:

— Мне нужна твоя помощь.

— Помогу чем смогу, — не поворачиваясь, ответил голландец.

— Здесь все двери на ночь закрывают изнутри. А завтра я хочу отлучиться, и нужно, чтобы кто-нибудь покараулил и меня впустил.

— Что же ты не пойдешь сейчас?

— Скоро рассветет, а я не могу действовать днем.

— Можешь на меня рассчитывать.

Парень не видел, что Дерюйтер улыбается.

Юноше показалось, что настал момент и ему внести в дело революции свою лепту. Коммунисты нуждались в сторонниках, в численном преимуществе, которое следовало обеспечить как можно скорее. Судьба распорядилась так, что на пути Мао встретился Шань Фен. И теперь можно передать открытия немецкого профессора в руки партии.

Из рассказов Хофштадтера парень понял: ученый исследовал некую таинственную силу, способную полностью подчинить волю человека. Те, кто подвергнется воздействию вещества, станут мягкой глиной в руках людей, его применивших. Так можно создать целое войско, послушное любой команде.

Все результаты изысканий профессора содержались в его записках. Сосуды, поднятые со дна моря, утрачены, быть может, навсегда, но ученый говорил, что компоненты субстанции не так уж и редки. Главная трудность — верная пропорция. Надо принести бумаги Мао и все с ним обсудить. Это будет вклад Шань Фена в общее дело.

На второй день работы прения почти не возникали. Все чувствовали груз огромной ответственности: от них зависела судьба Китая. Избрали Центральный комитет. Но какими же незначительными казались юноше теперь усилия этих людей! А ведь парень считал их великими. Как же они жалки! Суетятся, ищут компромиссы, совсем потеряли реальность из виду. Но Шань Фен выведет их из тупика.

Китаец, думая о бумагах Хофштадтера, идеализировал их и забыл, что записи надо еще расшифровать и довести исследования до конца, а потом только применять на практике. Требовалось еще много времени и труда, но это юноше казалось мелочью. Ему представлялось, что записки изменят все к лучшему.

В одну из ночей, когда заседание еще не закончилось, Шань Фен с Дерюйтером сидели в прихожей. Китаец решил, что пора сходить за бумагами, и сообщил голландцу. Дальше тянуть не было смысла. Они подошли к двери, юноша тихо открыл ее и вышел на террасу.

— Я быстро, — сказал юноша и спешно ушел.

Голландец ничего не ответил, но долго глядел вслед удаляющемуся силуэту.

Выйдя на улицу, Шань Фен поглядел направо и налево и двинулся вдоль школьной ограды на юг. Темную улицу слабыми желтоватыми пятнами освещали редкие газовые фонари. Обернувшись, юноша заметил в полумраке какого-то человека, крадущегося неподалеку от второй калитки в сад.

Не меняя направления, китаец двинулся дальше, пока не оказался под прикрытием здания напротив. Быстро юркнув в переулок, парень побежал в обход и появился с противоположной стороны. В несколько секунд юноша опять очутился у школьной ограды, решительно свернул за угол и схватил человека за руку. Тот сипло вскрикнул от неожиданности.

— Что ты тут делаешь? — жестко спросил Шань Фен.

Парень всмотрелся в бледное, покрытое потом лицо незнакомца, затем перевел взгляд на темное бяньфу. Определить, кто это такой, было невозможно.

— Я разыскиваю… разыскиваю Вана, председателя Союза общественных организаций, — ответил мужчина.

— Нашел время, чтобы его искать!

— У меня важное донесение.

Незнакомец бросил быстрый взгляд через плечо, словно ожидая кого-то. Шань Фен понял, что он в один миг из охотника может стать дичью.

— Здесь нет никакого Вана, а Союз общественных организаций в трех кварталах отсюда, вон там. — Юноша ослабил хватку.

— Спасибо, что пояснил. — Чужак осклабился, высвободив руку.

Парню показалось, что в его словах прозвучала ирония. Времени забрать бумаги уже не оставалось: следовало предупредить остальных. Он бегом вернулся в школьный сад.

— Так быстро? — удивился Дерюйтер, встретив китайца возле двери.

— У нас затруднения. Думаю, серьезные. Мне надо поговорить с делегатами.

Шань Фен сразу же оказался в центре внимания и сообщил о подозрительном типе. Он почти не отступил от истины, только сказал, что увидел человека из окна. Мао задумался.

— У Союза общественных организаций нет никакого председателя.

— Я там знаю почти всех, но среди них нет Вана, — эхом отозвался Чэнь Гунбо.

Делегаты решили немедленно покинуть школу и продолжить работу съезда на дому у одного из Шанхайских делегатов. В несколько минут почти все оставили здание. Мао ушел сразу и унес с собой наиболее важные из документов. Шань Фена попросили дождаться задержавшихся и провести их по лабиринту городских улиц. Дерюйтер остался вместе с китайцем.

Вскоре в двери заколотили дубинками. Девять человек в полицейской форме и в штатском ворвались в здание. Они арестовали всех, кого увидели, и начали обшаривать каждое помещение. Руководил операцией тот странный человек, которого Шань Фен встретил у школьной ограды. Шпион уверенно отдавал приказы и даже не взглянул на юношу, когда его волоком вытаскивали из школы.

Огромное здание полицейского участка находилось рядом с французской концессией. Шань Фена бросили в маленькую комнатку и оставили в одиночестве ждать, пока закончат допрашивать делегатов и займутся им.

Парень считал, что заключение долго не продлится. Полицейские вряд ли нашли какой-нибудь компромат, кроме легальной марксистской литературы. Однако юноша жалел о потерянном времени и не переставая думал о записках Хофштадтера: их надо обязательно передать Мао.

Погруженный в мысли, китаец не заметил, как в комнату вошел инспектор, и не кто-нибудь, а старый знакомый.

— Гляди-ка, кого я вижу! — вальяжно произнес полицейский.

Шань Фен сразу встряхнулся и, как обычно, с веселым вызовом поприветствовал блюстителя порядка:

— Рад тебя видеть, Свиное Рыло! Наконец-то и тебя арестовали!

Оплеуха последовала сразу — удар пришелся точно в ухо, в перепонке больно зажужжало, и юноша потерял равновесие.

— Нет, мой милый, арестовали не меня. Это ты наконец-то оказался там, где я и хотел тебя видеть! Терпение в конце концов всегда бывает вознаграждено. К старости все поймешь. Если доживешь, конечно! — Выговорившись, полицейский саданул Шань Фена по голове.

— Похоже, ты уже состарился, Свиное Рыло, вялый у тебя удар. Хотел напугать, да только раздосадовал. Бьюсь об заклад, твое начальство даже не знает, что ты здесь. Потому и лупишь меня по голове: следы боишься оставить. — Парень улыбнулся, закашлявшись.

На этот раз кулак инспектора опустился со всей силы, разбив ему губу.

— Куда хочу, туда и бью, идиот! Вел бы себя повежливей. А теперь я решаю, будет тебе больно или нет.

Он бросился на Шань Фена, придавил его одной рукой, а другой начал бить по почкам. Парень молниеносно схватил блюстителя порядка за уши и резко рванул на себя, сломав тому нос.

Толстяк взвыл от боли, прижав ладони к лицу. Ненависть помогла инспектору быстро прийти в себя и кинуться вновь на врага. Один, два, три удара под дых, потом — по ребрам. Полицейский не помнил себя от злости.

— А знаешь, что я сделаю, маленькое ничтожество? Возьму парочку моих ребят, пойду на кладбище и нанесу визит твоей мамаше.

Шань Фен оцепенел. Боль куда-то ушла, и он теперь вообще ничего не чувствовал.

— Ага, вскроем эту грязную могилу, раскидаем то, что там осталось, а потом еще помочимся сверху. Клянусь, что туда схожу…

Кончить фразу инспектор не успел. Изо всех сил юноша ударил его по колену и свалил на землю. Руками парень схватил полицейского за волосы и начал бить головой о землю, пока тот не потерял сознания. Потом резкий рывок и жесткий щелчок. Так закончилась жизнь толстого инспектора — Свиного Рыла. Со сломанной шеей. А у Шань Фена снова появились неприятности, и теперь очень крупные.