Глава 47

Выйдя из лифта в отеле «Националь», Сьюзен, с еще влажными, собранными на затылке волосами, поспешила к своему номеру. В гостиной она первым делом открыла бар и выпила. Ее терзала тревога за Майкла. Он до сих пор не позвонил, и она не знает, как у него обстоят дела. Ей известно только, что Женевьеву похитили, помешав Бушу и Николаю вывезти ее из Кремля. Сьюзен молила высшие силы, чтобы с Майклом все было в порядке. Впрочем, учитывая его предысторию, так оно, наверное, и было.

Затем Сьюзен достала из рюкзака и поставила на кофейный столик добытую ими шкатулку. Этот предмет поражал своей красотой. Свет утра проник в номер, и шкатулка, отражая и усиливая его своими резными узорами, словно лучилась золотом. Залюбовавшись, Сьюзен подумала, что это цена, которую надо заплатить за возвращение Стефана. Он был для нее как отец, поддерживал ее, а свою собственную утрату переживал молча. Он никогда не обманывал и не подводил ее, и она не даст ему погибнуть. Она будет защищать шкатулку, не выпустит ее из рук до тех пор, пока Стефан не вернется целым и невредимым.

Пройдя к двери, Сьюзен заперла замок на два оборота, сняла со столика шкатулку и направилась в ванную комнату. Включила душ, поставила шкатулку на трюмо и накрыла полотенцем. Раздевшись и стоя на мраморном полу душа в ожидании, пока вода нагреется, она взглянула в зеркало. Многочисленные ссадины и кровоподтеки ужаснули ее. Не то чтобы она считала свое тело идеальным, просто ни разу не видела его в таком состоянии. В детстве она была настоящей девчонкой-сорванцом и частенько участвовала в драках на детской площадке Центрального парка, но обычно кровоподтеками и синяками она награждала других, а вовсе не получала их сама. Полуобернувшись, она стала рассматривать спину. Спина приняла на себя всю силу удара, когда Сьюзен засосало в трубу и швырнуло на груду тел и костей на решетке. Сняв повязку, она, вздрагивая от боли, пробежала пальцами по неровным стежкам на плече. Пока Майкл накладывал швы — кстати, из него получился бы отличный медбрат, — она притворялась сильной, но на самом деле ей потребовалось собрать все свое мужество, чтобы удержаться от криков.

И только тут она почувствовала, как болит все тело, от головы до кончиков пальцев, а наутро явно будет еще хуже. Встав под душ, она предоставила горячим струям стекать по черным волосам и дальше на плечи. Это вызвало смешанные ощущения: с одной стороны, горячая вода расслабила измученные мышцы, благодаря чему они стали меньше ныть, с другой — обожгла и растравила ссадины, порезы и особенно места, куда наложили швы.

Намыливаясь, Сьюзен обдумывала события последних дней. Она еще не встречала такого человека, как Майкл. Все в нем разительно отличалось от того, к чему она привыкла в общении с другими мужчинами. И он совсем не походил на своего сводного брата. Братья никогда не встречались, но она почувствовала, что если бы это произошло, то Майкл и Питер понравились бы друг другу. Они оба были хорошими людьми, просто подходили к жизни по-разному.

И еще она вспоминала поцелуй Майкла. То, как он коснулся ее губ своими. Его губы были нежны и ласковы. От этого по ее телу прошла теплая волна. Такое она в последний раз испытывала, когда был жив Питер. Все ее предвзятые представления о Майкле оказались ошибочны: он вовсе не эгоист; если уж на то пошло, он кто угодно, но только не эгоист.

Она вышла из душа, завернувшись в большое махровое полотенце. Сняв другое полотенце с золотой шкатулки, опять залюбовалась ею. Это было одно из прекраснейших произведений искусства, которые ей когда-либо приходилось видеть. Благодаря удивительной детализации фигурки казались живыми: бегущие животные, парящие в небе птицы. А солнце в верхнем левом углу действительно светило. И все же тот факт, что столь простой предмет требуют в обмен на жизнь Стефана, был ей непонятен. Разве ценность вещи может сравниться с ценностью человеческой жизни? Она не могла понять людей, которые не смотрят на жизнь как на самый драгоценный из всех даров.

В жизни каждого бывают поворотные моменты, когда на человека словно нисходит божественная ясность и он переоценивает то, к чему прежде стремился. Рассматривая эту прекрасную шкатулку, Сьюзен почувствовала, что в ней самой что-то изменилось и что вещи, которые она прежде ставила превыше всего, утратили свою сверхважность. Она хотела карьерного и профессионального роста, не думая, куда это ее заведет. Сейчас же она смотрела на все иначе. Не в том дело, что она вознамерилась немедленно прекратить работать, просто теперь служба перестанет быть центром ее существования. В последнее время работа стала крепостью, которую она воздвигла вокруг своего сердца, местом, где можно не думать о своих переживаниях. Восемнадцатичасовой рабочий день помогал ей пребывать в ложной реальности, в мире, где вся остальная ее жизнь словно исчезала. Если зарыться в дела, можно не открывать никому свое сердце. Она таила в себе гнев на судьбу за потерю любимого мужа, лишь изредка он прорывался — и тогда она, как девчонка-драчунья, набрасывалась на всякого, кто осмеливался усомниться в ее возможностях. Ее саму огорчало, что только ужасные обстоятельства послужили толчком к тому, чтобы как-то измениться.

Весь последний год она думала о своей жизни и о потере. Питера больше нет. Ей надо продолжать жить. Жизнь для того и существует, чтобы жить, а теперь она в Майкле встретила человека, которого тоже может полюбить. Это не значит, что она забыла Питера или разлюбила его. Это просто значит, что пора перестать плакать.

Она вытерлась и надела джинсы и свитер. Ей нравилось одеваться небрежно — эту роскошь она нечасто могла себе позволить. Гораздо чаще были костюмы и платья, юбки и блузки, сковывающие движения, ограничивающие жизнь, мешающие получать от нее удовольствие.

Усевшись на кровать, она взяла в руки шкатулку.

Майкл выразился ясно; его слова до сих пор звучали у нее в ушах: «Не открывай шкатулку». Теперь она смотрела на коробочку и размышляла о ее возможном содержимом. Она понимала, что, хотя сама шкатулка стоит состояние — а может, и вовсе бесценна, — все же именно содержимое составляет главную ее ценность и объект желания Джулиана Зиверы. Такого желания, что ради его удовлетворения можно убить человека. Чем больше она думала об этом, тем яснее понимала, что Зивера, если понадобится, устранит какое угодно число людей.

И все же воздух, казалось, дышал искушением. Майкл этим своим простым требованием поймал ее на наживку. Что такого сверхценного может заключать в себе шкатулка размером с коробку для сигар? Какую скрывать в себе тайну? И почему Майкл не хочет, чтобы она эту тайну узнала? Но при этом, по-видимому, готов открыть ее личности столь опасной, как Джулиан Зивера? Ради обладания каким секретом платят человеческими жизнями?

Она взглянула на замочек. Проще не бывает: щелеобразная замочная скважина. Сьюзен открыла сумочку и достала маникюрный набор. Вставила пилку в скважину. Подходит идеально. Она почувствовала, как пилка уперлась в простой цилиндр. И тут Сьюзен одумалась.

Положила пилку на постель.

Майкл просил ее — нет, он велел ей — не трогать шкатулку.

Но «что» и «почему» роились у нее в мозгу и не давали покоя. Словно кто-то звонил и звонил по телефону, добиваясь, чтобы она ответила. Из-за какого секрета запустился механизм, вовлекший их с Майклом в процесс поиска? Что за тайна пятьсот лет скрывалась от людских глаз? Тайна, которую даже Иван Грозный, один из главных злодеев в истории человечества, счел слишком опасной для мира?

Она опять посмотрела на замочную скважину и задумалась: а не специально ли Майкл сказал то, что сказал, — не из предвидения ли, что она не сможет противиться соблазну заглянуть туда, куда нельзя?

Были отброшены все логические соображения. Забыто все, чему ее учили. Проигнорированы предостережения. Осталось чистой воды искушение, древнее как мир. Знакомое с детства желание узнать неизведанное, постичь запретное становилось слишком сильным.

Но логика опять возобладала. У нее есть сила воли; она взрослая женщина и в состоянии держать в узде свое любопытство.

Сьюзен не спускала глаз с чудесной шкатулки, изготовленной несколько тысяч лет тому назад. Прежде чем сгинуть на пятьсот лет во мраке, она была объектом восхищения королей. Ее держали в руках цари. Взяв шкатулку, Сьюзен вертела ее так и этак, восхищалась ее красотой, ее совершенством, мастерством неизвестного мастера, сотворившего такое чудо за много веков до появления современных инструментов и технологий.

И так же как мы убеждаем себя, что если очень спешишь, то можно превысить скорость; и можно съесть лишний кусок торта — только сегодня; и ничего не случится, если сказаться больным в прекрасный солнечный день, когда так и тянет позагорать на пляже, так и Сьюзен приняла свое решение. Последствия всегда минимизируются до момента, пока не наступит пора расхлебывать кашу, а мораль усваивается редко. По этой причине люди продолжают платить штрафы за превышение скорости и набирать вес, сидя на диете, а также являться на работу загоревшими после гриппа.

Она вставила пилку в замочную скважину и повернула. Механизм был настолько прост, что после едва заметного сопротивления слабо щелкнул и сработал. Сьюзен смотрела на шкатулку. Никто ведь не узнает. Против всякой логики, в миг помутнения рассудка, она медленно подняла крышку. Отраженный от крышки свет скользнул по стене.

Сьюзен заглянула в темноту шкатулки. Она поняла не сразу.

А потом закричала.

Дверь, вышибленная снаружи, обрушилась на пол. В комнате воцарился хаос. Внезапно в номере отеля стало не протолкнуться от шестерых мужчин в черном, каждый с нацеленным на нее «Калашниковым». Ее обуревала целая гамма чувств: страх, смятение, ярость.

Сьюзен захлопнула шкатулку.

Главный из шестерки схватил ее за руку и грубо стащил с кровати. Вырвал у нее шкатулку. Ей так и не дали подняться на ноги. Военные выволокли Сьюзен из номера.

Буш дважды обошел здание гостиницы «Националь». Убедившись, что его не поджидают в засаде милиция, военные или какой-нибудь эскадрон смерти, он уже совсем было собрался зайти и подняться к Сьюзен, как к отелю подкатили три черных «рейнджровера», из которых показалась группа одетых в черное военных. Затаив дыхание, с бьющимся сердцем, Буш ждал неминуемого. Долго ждать не пришлось. Не прошло и минуты, как из здания выволокли отбрыкивающуюся Сьюзен. Она звала на помощь и сопротивлялась со всей энергией, на которую было способно ее хрупкое тело.

Ее бросили в центральный «рейнджровер»; солдат с пистолетом сел рядом, и дверца захлопнулась. Главный из шестерых подошел к последнему в колонне внедорожнику. Когда из машины показался Фетисов, солдат вытянулся по стойке «смирно». Выслушав доклад, Фетисов протянул руку ладонью вверх. Солдат извлек из сумки на боку небольшой золотой предмет. Лучи утреннего солнца заиграли на крышке шкатулки, на мгновение ослепив Фетисова. Тот хищно улыбнулся. Взяв у солдата сумку, он спрятал шкатулку внутри.

Со своего наблюдательного пункта через улицу Буш наблюдал, как Фетисов уселся в машину, после чего «рейнджроверы» тронулись. Ему оставалось только провожать колонну взглядом. Голова у Буша шла кругом, сердце стучало, как молот, пока он смотрел, как Сьюзен и шкатулка растворяются в московском утре.

Тревога и напряжение, владевшие Бушем, дошли до предела. Он утратил способность четко мыслить. Все пошло не так, все рухнуло, воцарился хаос. Все пропали: Майкл, Женевьева, а сейчас еще и Сьюзен со шкатулкой.

Он обрисовал ситуацию Мартину, пока они в черном «ягуаре» ехали по улицам Москвы. За все время, что Буш в деталях описывал события последних трех часов, Мартин не проронил ни слова и никаким образом не выразил эмоции, вызванные у него рассказом.

Вскоре они оказались в уже знакомом Буше частном аэропорту неподалеку от Москвы. Мартин остановился у ангара, возле которого слонялись четверо в штатском. Завидев его, люди вытянулись по стойке «смирно». Буш только сейчас начал осознавать, как действует на окружающих присутствие Мартина; он повелевал без слов, был предельно скуп в речах и движениях. Изъяснялся рублеными фразами, при этом его лицо оставалось непроницаемым. Наблюдая за этим человеком в костюме с иголочки и с идеально завязанным галстуком Буш подумал, что Мартин упустил свое призвание в жизни: не приходится сомневаться, что он прекрасно справляется с обязанностями в адвокатской конторе, но по натуре он боевой командир и мог бы стать блестящим экспертом по кризисным ситуациям.

Хотя Мартин работал у Стефана Келли и находился в распоряжении Сьюзен, для этих людей он был богом. Обступив его, они выслушали приказания, отдаваемые приглушенным голосом. Затем он подозвал двоих, которые охраняли самолет компании. Крупные, с резкими чертами, они выглядели не столь безукоризненно, как первая четверка. Вынув из кармана пачку денег, Мартин отсчитал каждому по двадцать купюр. Получив причитающееся, мужчины быстро покинули ангар, а Мартин заговорил с Бушем.

— Только что я в буквальном смысле слова купил нам еще немного времени.

Буш был в недоумении.

— Судя по тому, что вы рассказываете, вас ищут и будут также искать самолет, на котором мы прибыли. Так вот, официально этот самолет только что покинул страну. По крайней мере, согласно информации в «черном ящике».

— Каким образом?

— В этом мире у всего есть цена, в особенности в России.

— Надо выяснить, где они держат Майкла.

— Пожалуйста, не поймите меня неправильно, но в первую очередь я должен думать о Сьюзен и Стефане. — Мартин направился к столу в центре ангара, заваленному документами и картами. — В каком направлении увезли Сьюзен?

Как ни рассердили Буша его слова, все же он понял Мартина. У каждого из них пропал друг. Для Мартина на первом месте стоит Сьюзен.

— Подозреваю, они покинули страну, — произнес Буш, подходя к столу. — Фетисов намерен доставить Зивере все: шкатулку, Женевьеву и Сьюзен.

Мартин оторвался от карты.

— Вы считаете? Но какой толк им теперь от Сьюзен? Не исключено, что она уже мертва. — Это было произнесено совершенно бесстрастно.

— Вряд ли. Если бы они намеревались убить ее, то кто мешал им сделать это еще в отеле? Если она не обладает для них никакой ценностью, то к чему было куда-то ее тащить?

— И какой же ценностью, по-вашему, она обладает?

— Не знаю. Может, для подстраховки? — Повернувшись, Буш посмотрел на самолет; заправленный и готовый взлететь, он был лишен главного — груза. — Можно предположить, что они захотят покинуть страну как можно скорее. Есть возможность получить список зарубежных рейсов за последние сутки?

— Все не так просто. Если они вылетали с Фетисовым, то вполне могли отправиться с военной базы.

— Вряд ли; Сьюзен увезли не на военной машине — если, конечно, в армии не используют «рейнджроверы» за девяносто тысяч долларов.

Некоторое время Мартин смотрел на Буша. Наконец заговорил, обращаясь к своим людям:

— Ясон.

Перед ним мгновенно возник и замер в ожидании приказаний самый высокий из четверых.

Мартин достал сотовый телефон.

— Постараюсь что-нибудь разузнать. А вам, пожалуй, стоит подкрепиться и отдохнуть.

Буш по трапу поднялся в салон самолета. Рухнул в удобное кожаное кресло и задумался о Майкле. Ситуация была настолько сложная, что он не знал, с какой стороны к ней подступиться. Понятно, что решить все проблемы сразу не удастся. Придется действовать поэтапно. Больше всего Буша беспокоили Майкл и шкатулка. Сьюзен не имеет представления о том, какой груз везет. И если уж на то пошло, в этом вопросе сам Буш информирован не лучше ее. Загадочное предостережение Женевьевы вызывало у него тревогу, граничащую с ужасом, — настолько прочувствованно оно прозвучало и столь ускользающим был его смысл. Не успела Женевьева что-то объяснить, как ее похитили у него на глазах.

Фетисов захватил Буша врасплох, и теперь Поль места не находил от ярости на себя за то, что был так доверчив. У него не укладывалось в голове, как можно с такой черствостью и так грубо, как это сделал генерал, предать человека, доверяющего тебе. Он полностью ошибался в русском, но в одном не сомневался: Фетисов не останется в России дольше, чем это диктуется необходимостью. Его задача — доставить все Зивере. А Зивера рано или поздно откроет шкатулку и выпустит на волю одному богу известно что. И кто знает, изменения какого масштаба повлечет за собой это событие.

Бывший полицейский, Буш превосходно обращался с оружием и поднаторел в складывании частей головоломок. Однако этих его умений было недостаточно, чтобы спасти Майкла. Нужен был союзник, человек, обладающий навыками в тех областях, где Буш не силен.

И на ум ему приходило лишь одно имя.

Этот человек был воплощением противоречивости: набожный и беспощадный, он отпускал грехи другим, а сам не останавливался перед нарушением заповедей. Никто не был столь же эффективным и смертоносным, как человек по имени Симон. Его мастерство рукопашного боя уступало лишь его же практически идеальному владению оружием. Он получил подготовку в итальянской армии и совершал вещи, которые Буш не мог себе даже вообразить.

И все же, при всем своем бесстрастии и беспощадности, Симон стал другом не только Майклу, но и Бушу. Поль испытывал глубокое сочувствие к нему как к человеку, идущему по жизни в одиночестве. Буш знал, что, хотя Симон и посвятил себя Богу, его жизнь радикально отличается от жизни других священнослужителей. В ней не было места ни гольфу по средам, ни встречам с семьей, ни воскресным мессам. Призвание Симона было совершенно иным; оно заключалось в использовании его талантов там, где в них самая большая нужда. Следствием стало абсолютное одиночество.

Как Буш, так и Майкл делали все возможное, чтобы поддерживать контакт с Симоном, но их усилия увенчались лишь относительным успехом. С того времени, когда их пути разошлись — год тому назад, — Симон, в характерной для себя манере, напустил таинственности. Известно было лишь, что сейчас он занят каким-то проектом. В свое время благодаря Симону удалось получить два ключа от одного немецкого промышленника в Берлине. Все трое тогда едва не поплатились жизнью. Из всех людей в мире один Симон способен придумать, как спасти Майкла.

Подняв подлокотник, Буш снял бортовой телефон и набрал номер. Последовало три гудка, затем на другом конце провода ответили со слабым итальянским акцентом:

— Архив.

— Отца Симона, будьте любезны.

— Мне очень жаль, — ответил человек. — Его сейчас нет.

— С ним можно связаться?

— К сожалению, он в отпуске.

— Говорит его друг Поль Буш. — Он надеялся, что слово «друг» поможет растопить лед. — Вы не знаете, куда он поехал?

Итальянец, по-видимому, что-то почувствовал, поскольку ответил:

— Думаю… — Он помедлил. — Кажется, он говорил, что едет в Москву.