7
Когда мы прибыли в палату Макена, нам сказали, что старого хрыча моют. У меня не было ни малейшего желания присутствовать при этой омерзительной процедуре, когда тело обтирают мокрой губкой, и мы с Джаспером удалились в буфет, где провели томительные полчаса за тепловатым кофе и резиновыми сэндвичами с беконом.
Только теперь мне удалось убедить мистера Джаспера выслушать меня. Во время поездки от «Глаза» (проходившей под знаком вспышек всепоглощающего ожесточения нашего водителя) мистер Джаспер сидел в торжественном молчании, не замечая или отвергая все мои попытки завязать разговор.
— Мне нужно узнать у вас про войну, — сказал я.
— Валяйте, — иронически сказал Джаспер.
— Дом Виндзоров… ведь это же королевское семейство.
— И к чему вы клоните?
— Просто я никогда не видел в них ничего особо зловещего. Ну, может быть, немного неловкие, возможно, чуточку помешанные, но…
— Они ведут к разрушению Лондона. Они ведут к тому, что город будет лежать в руинах.
— Зачем? Зачем, черт побери, им это нужно?
Джаспер изобразил нечто похожее на ухмылку.
— Будем надеяться, что вам никогда не придется узнать это.
— Вы были с ним знакомы? — спросил я. — С моим дедом.
— Это было до моего появления. Задолго до моего появления.
— Почему вы не могли прийти к нему без меня? Зачем вам нужен я?
— Я пытался. Но даже в таком беспомощном состоянии ваш дед смертельно опасен. Он воздвиг нечто вроде экстрасенсорной границы. Никто не может к нему приблизиться, если он сам этого не хочет.
У меня челюсть отвисла.
— Что?
— Директорат верит в магию, Генри. Всегда верил.
Джаспер оттолкнул от себя сэндвич, к которому почти не притронулся, по его лицу скользнула гримаса жеманного отвращения.
— Эта тарелка грязная. — Он бросил взгляд вокруг себя с таким видом, будто с трудом сдерживал дрожь. — Все это место нечистое. Кишит болезнями.
К нам подошла сиделка и сказала, что теперь мы можем увидеть пациента. Джаспер с нескрываемым любопытством засеменил в палату к распростертому телу отца моего отца.
Глаза старика были закрыты, из его белого носа и белого рта выходили трубки, и он казался более слабым и хрупким, чем когда-либо прежде. Я даже пульса не мог различить. И только реанимационный аппарат свидетельствовал о том, что он еще жив. Хотя мы не обменялись с ним ни словом, за последнюю неделю я видел деда больше, чем за последние несколько лет. Джаспер вытащил нечто, напоминающее навороченный камертон, и навел его на тело старого хрыча. Штуковина бикнула один раз, потом еще и еще раз и наконец разразилась протяжным верещанием.
Я недовольно посмотрел на него.
— Что это вы делаете?
Джаспер, сосредоточенный на своем непонятном занятии, даже не взглянул в мою сторону.
— Я вижу, он и в самом деле в коме.
— Конечно он в коме.
— Ваш дед по меньшей мере два раза симулировал смерть. Он мастер обмана. В тысяча девятьсот пятьдесят девятом году он проник в Букингемский дворец вместе с американской цирковой труппой под видом клоуна. С шестьдесят первого по шестьдесят четвертый год жил, никем не разоблаченный, в качестве слуги в Балморале. В тысяча девятьсот шестьдесят шестом году в Монте-Карло он вчистую обыграл в покер главу подразделения специального назначения при королевской семье. Так что я более чем уверен: он вполне может симулировать и удар. Вы так не думаете?
— Только не дед, — сказал я. — Это совсем не похоже на моего деда.
— Значит, вы никогда его не знали. — Джаспер сунул прибор в карман. — Но на сей раз все по-настоящему. — В голосе его слышалось разочарование. — Может, от пьянства. — Он посмотрел вдаль, на лице появилось выражение тихой уважительности. — Я сейчас с ним, сэр… Боюсь, у меня плохие новости… Пожалуйста. Давайте не будем отчаиваться. Хорошо. Ясно… Я ему передам. — Он резко повернулся ко мне. — Мы увидим вас завтра, мистер Ламб.
Он пробормотал какие-то пожелания мне в связи с днем рождения и в дурном настроении зашагал прочь.
— И это все? — прокричал я ему вслед. — Что теперь?
Но Джаспер вышел, не оглянувшись, потопал к тем новым драмам, что ждали его, и скоро в палате снова воцарилась тишина.
Не зная, что делать дальше, я откинулся на спинку стула и некоторое время сидел так, сжимая руку старика в своих.
— Это правда? — сказал я. — Есть в этом хоть слово правды?
Мне отчаянно нужно было поговорить с кем-нибудь, и я позвонил матери.
— Как там Гибралтар? — спросил я.
Не успел я сказать и двух слов, как появилась сиделка и выпроводила меня из палаты — так жена фермера выгоняет цыплят из зарослей петунии.
— Никаких мобильников! Вы повредите аппаратуру. Никаких мобильников!
Вообще-то аппаратура, к которой был подключен дед, никак не прореагировала на мой звонок, но, смущенный и пристыженный, я сделал, что мне было велено, и вышел со своим разговором в коридор.
— Тут замечательно, — щебетала мама. — Просто замечательно. Горди такой проказник. Мы живем в этом чудном отеле. — Она прервала общение со мной, чтобы поговорить с кем-то другим, и я услышал, как она назвала мое имя. Я представил, как она закатывает глаза, умело изображая раздражение. Потом она вернулась к разговору со мной. — Ну а ты там как?
— Отлично, — сказал я, а потом (по секрету): — Получил повышение.
— Прекрасно.
— Я больше не работаю клерком-классификатором.
— Рада за тебя.
— И больше туда не вернусь.
— Здорово, дорогой. Просто фантастика.
— Мама?
— Да?
— Дед устроился на Би-би-си уже в летах. Это была его вторая работа. А чем он занимался до этого?
— До Би-би-си? — Она даже не пыталась прогнать скуку из голоса. — Был каким-то чиновником, кажется. Ничего особенного… хотя бог его знает, он всегда делал вид, будто его дерьмо пахнет лучше, чем наше. А что?
— Да просто так.
— Мне пора идти, дорогой. Горди зарезервировал нам столик где-то. Он смотрит на меня с ужасно сердитым видом и стучит пальцем по своим часам.
— Мама, — сказал я, — я в последнее время много думаю о деде.
Целая вечность каких-то тресков. Щелчки и шипение международной связи — ни дать ни взять старая граммофонная пластинка.
— Извини, дорогой, связь ужасная.
— Я сказал, что много думаю о деде.
— Мы должны бежать. Горди говорит, еда будет потрясная.
Она даже не вспомнила про мой день рождения.
— Приятного аппетита, — пробормотал я. — Желаю хорошо провести время.
— Пока, дорогой.
А потом маленькое свидетельство того, что она все же слышала мои слова.
— Ты там особо не грусти, ладно?
Она дала отбой, прежде чем я успел что-либо ответить.
Я пошел назад в палату, изобразив для сиделки улыбку раскаяния.
— Вы были правы, — сказал я, принеся извинения. — Я думаю, мой дед был на войне.
— Это всегда видно, — пробормотала она. На мгновение ее лицо приобрело сочувственное, печальное выражение, но тут же снова стало холодно-профессиональным, и она вышла из палаты.
Снедаемый безотчетными страхами и тревогами, я поцеловал старика в лоб и наконец покинул этот ужасный мавзолей.
В длинном сером коридоре, который вел к выходу, передо мной шествовал на костылях рыжеволосый человек. Я узнал эту копну волос.
— Эй, привет!
Он развернулся и уставился на меня, лицо у него раскраснелось и покрылось потом от усилий.
— А, это ты.
— Быстро они вас выпустили.
— Как выяснилось, я в порядке.
— Вы свалились с пятого этажа.
— Я ходячее чудо. — На лице у него появилась гримаса, когда он повел головой, показывая на свои костыли. — Хотя и хромающее.
— Я рад, что вы в порядке.
Рыжий враждебно посмотрел на меня.
— Ты что, так ничего и не понял?
Я в недоумении посмотрел на него.
— Что не понял?
— Ответ — «да».
— Что?
— Ответ — «да». Бога ради. Ты что — не понимаешь? Ответ — «да».
Мойщик окон глубоко, хрипловато вздохнул и развернулся на сто восемьдесят градусов.
— И что это должно значить? — спросил я не столько у него, сколько у себя.
Не обращая на меня внимания и бормоча какие-то бессмысленные слова, он на неуверенных ногах направился к побитому «роверу» на другой стороне парковки, где ждала его незадачливая семья, видимо недоумевая, почему он не мог шарахнуться о землю посильнее.
Когда я вернулся домой на Тутинг-Бек и прошел в гостиную, там сидела Эбби в коротком черном платье, вокруг нее висели воздушные шарики, а она робко улыбалась. На столе стоял шоколадный торт не очень презентабельного вида, украшенный единственной незажженной свечой.
— С днем рождения! — сказала она.
— Как это неожиданно. Даже не знаю, что сказать.
— Садись. Я налью тебе выпить.
Она направилась в кухню, и до меня донеслось позвякивание стаканов, дзиньканье льда, бульканье сока и спиртного. Потом я услышал ее голос:
— Как у тебя прошел день?
— Странновато. А у тебя?
— В основном скучно. Вот до этой минуты.
— Спасибо тебе за все это. Но не стоило так хлопотать…
Она вернулась в гостиную с двумя стаканами чего-то пенящегося, на поверхности плавали кубики льда.
— Это что? — спросил я, беря стакан.
— Коктейль, — просияла она. — Домашнего изготовления. Попробуй.
Я пригубил — шипучий, сладковатый, приятно холодящий. Воодушевленный, я сделал глоток. Потом еще. Только присутствие моей домохозяйки не позволило мне опорожнить стакан.
— Замечательно! Что в нем?
Эбби выгнула брови.
— Секрет фирмы. — Она достала коробок спичек и зажгла свечку на моем торте. — Загадай желание.
Я закрыл глаза, задул свечу и загадал желание, и оно на короткое время сбылось.
— Это еще не все. — Эбби стремглав бросилась в свою комнату и вернулась со свертком, который возбужденно сунула мне в руки. — Это тебе.
— Ну это уж слишком, — возразил я, чувствуя, как румянец, начинаясь от шеи, понемногу заливает все лицо.
— Я не знала точно твой размер, поэтому на всякий случай сохранила чек.
Я разорвал бумагу — в нее был завернут невыносимо отвратительный джемпер цвета желтоватой спермы.
— Просто класс, — солгал я. И тут же солгал еще раз: — Мне всегда хотелось иметь такой.
Откровенно говоря, Эбби в этот момент выглядела такой восхитительно прекрасной, что даже если бы она подсунула мне на день рождения дохлую кошку, я бы все равно был ей благодарен.
Она сияла. Я поблагодарил ее во второй и в третий раз, потом последовало несколько неловких секунд, когда я хотел было поцеловать ее в щеку, но в конечном счете струсил и протянул ей руку.
— Ты не хочешь его примерить? — спросила она.
Я поморщился. Под ложечкой у меня панически засосало.
— Что примерить?
Улыбка, чуть ли не робкая.
— Джемпер…
Пока я залезал в свой подарок, Эбби отрезала нам по изрядному куску торта.
— Сама делала, — сказала она. — Может, и ничего.
— Ну, что скажешь? — спросил я, забравшись в джемпер.
— Очень мило, — сказала Эбби. — Со вкусом.
Наверное, я опять покраснел. Я, конечно, больше ничего не сказал, мы сидели молча на диване, поедая торт, и Эбби пододвинулась поближе ко мне.
— Спасибо за торт, — сказал я. — И за подарок спасибо.
Она вздохнула, и мне в этом звуке послышалось разочарование.
— Генри?
— Что?
— Ты теперь можешь меня поцеловать.
Я смотрел на нее как идиот, роняя изо рта крошки торта.
Тут начал звонить мой мобильник. Потом уже Эбби сказала, что ей хотелось бы, чтобы я выключил его и набросился на нее, но я думаю, что какая-то трусливая моя часть была благодарна за эту помеху.
— Да? — сказал я немного усталым голосом.
— Дорогой! Поздравляю с днем рождения!
— Спасибо, — сказал я. — Большое спасибо.
— Извини, ничего тебе не подарила в этом году. Когда вернусь, дам тебе немного денег. Я знаю, ты любил всякие сюрпризы, но ты теперь большой мальчик. Ты предпочитаешь денежки.
— Конечно. Очень мило.
— Как ты там — хорошо проводишь время? Занят чем-нибудь особенным? — Она замолчала, пораженная неожиданной мыслью. — Ты случайно не в больнице? Не со старым хрычом?
— Вообще-то я на квартире. С… другом. — Я повернулся к Эбби проверить, устраивает ли ее такая характеристика. Она нетерпеливо улыбнулась мне в ответ. — Ну, мне пора, мам.
— Желаю тебе всего-всего, дорогой. — На другом конце провода я услышал низкие раскаты мужского смеха.
— Ну, пока, — тихо сказал я.
— Пока-пока, радость моя.
Я выключил телефон и швырнул его в угол комнаты. Эбби недоуменно посматривала на меня.
— Твоя мама?
— Да.
— Она в порядке?
— Похоже — да.
— Хорошо. — Эбби вытянулась и откинулась на спинку дивана.
— Слушай, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Перед этим телефонным звонком… Твое предложение остается в силе? Ты не будешь возражать?..
Эбби метнулась ко мне. Одно восхитительное мгновение, и я почувствовал ее губы на своих, медовое тепло ее дыхания, влажную требовательность ее языка. Мы разомкнулись, чтобы перевести дыхание, и замерли, глядя друг на друга — на обоих лицах глуповатые слюнявые улыбки. Никто из нас не произнес ни слова.
Потом зазвонил телефон. На этот раз стационарный.
Эбби покачала головой в молчаливом раздраженном недовольстве.
Боюсь, я из тех людей, что с суеверием относятся к телефонным звонкам. Я не могу пройти мимо звонящего таксофона, не испытывая какого-то иррационального чувства вины. И потому я, конечно, встал, пересек комнату и, стараясь не выдавать переполнявших меня эмоций, сказал:
— Слушаю.
— Генри Ламб? — Голос показался мне настырно знакомым.
— Да.
— Я звоню от имени компании «Окна Гадарин».
Я почувствовал, что начинаю закипать.
— Кажется, я уже говорил, чтобы вы прекратили мне звонить.
— Говорили. Но я подумала, что мой долг попытаться еще раз. Может быть, вас заинтересует новое окно?
— Нет, — решительно отрубил я. — Не заинтересует.
— И это ваше последнее слово? Ваш ответ — «нет»?
— Именно так.
Звонившая ничего не ответила. Последовала долгая пауза, во время которой истина осенила меня — шарахнула по лицу, больно отхлестала по щекам.
— Хотя постойте…
— Что? — Голос звучал крайне раздраженно, словно я говорил с учительницей, которая никак не могла разъяснить какие-то азы своему особенно тупому ученику. — И какой теперь будет ваш ответ?
— Ответ — «да», — сказал я поначалу осторожно, а потом более уверенно: — Ответ — «да»!
Трубка замолчала.
Эбби смотрела на меня так, словно я сумасшедший.
— Это все что такое было?
Раздался звонок в дверь — чахоточный, навязчивый, он звонил, не прерываясь. Слыша такой звонок, думаешь, что у тебя за дверями происходит смертоубийство.
— Побудь здесь, — сказал я, осмелевший после коктейля, торта и лучшего поцелуя в моей жизни, направился к двери и открыл ее.
Передо мной стояла маленькая старушонка. Судя по ее чопорному виду, огромным очкам и аккуратно уложенным буклям, ей бы варенье продавать в киоске на церковном празднике, а не стоять вечером у меня на пороге в Тутинге.
Правой рукой она давила на звонок. Увидев меня, она смилостивилась и опустила руку.
— Ваш дед говорил, что вы умный. Родственные чувства явно ослепили его.
— Вы кто еще такая?
— Вам грозит страшная опасность, мистер Ламб.
— Я разве не спросил у вас, кто вы?
— Я — союзник. Пока вам ничего другого не нужно знать. Я полагаю, ваш дед никогда не говорил вам о пароле?
— Мой дед лежит в больнице, — сказал я. — Он в коме.
— Но он составил планы, Генри. И я всего лишь играю свою роль в этом процессе. — Она заглянула через мое плечо в квартиру. — Странно, тут все по-прежнему.
— Что?
— Я полагаю, вам теперь уже известно, кем был ваш дед. Чем он был.
— Значит, все это правда? — тихо сказал я.
— Все правда, мистер Ламб. И много всяких неприятных подробностей еще впереди. — Она, казалось, поглядывает на улицу. Мимо, урча, проехала побитая машина цвета сточных вод, и старуха вцепилась внимательным взглядом в водителя. — Я не должна сегодня задерживаться. Им придется приставить к вам наблюдателей.
— Наблюдателей?
— Никому не говорите, что видели меня. Даже Дедлоку.
— Вы знаете Дедлока?
— Я знаю их всех. Точнее, знала их всех. — Она с отвращением посмотрела на меня, словно я пукнул и рассмеялся по этому поводу. — Какой отвратительный джемпер.
— Это подарок, — настороженно сказал я. Потом, вспомнив о серьезности ситуации, добавил: — Я думаю, вам лучше войти в дом.
— Не сегодня. Враг очень близко. Мы скоро встретимся снова. А пока — будьте осторожны.
Она исчезла прежде, чем я успел ее остановить, — резво засеменила в темноту. Я посмотрел туда, сюда, но не увидел ни малейшего следа тех «наблюдателей», о которых она говорила. Тем не менее я закрыл дверь на два замка и вернулся в гостиную, где Эбби, все еще возбужденная после нашего поцелуя, доедала второй кусок торта.
— Я подумала, — сказала она, — может, сходим завтра в кино? Я не знаю толком, что идет… — Она увидела мое лицо. — Что случилось? Кто это был?
— Призрак из прошлого, — сказал я, а потом, испытав внезапный приступ пессимизма, добавил: — Или предупреждение из будущего.
