14
Когда на следующее утро я предстал перед мистером Дедлоком, он был совершенно не похож на себя — задумчивый, меланхоличный, погруженный в мрачную тоску.
— Я сам выбрал это место, — начал он. — Вы это знали?
День был яркий, жестокое зимнее солнце светило вовсю, а когда наша кабинка приблизилась к верхней точке, нам открылся вид на здания Парламента в их самом привлекательном виде.
— Директорат мог расположиться где угодно. Но я выбрал «Глаз». Почему? Да потому, что я хотел видеть то, за что мы сражаемся. Вы понимаете? Я люблю демократию.
Я слушал, пытаясь понять, к чему он клонит.
— Сплю я плохо. Теперь, по крайней мере. Но здесь, вблизи Парламента, мои сны хотя бы не так черны. — Он с задумчивым видом издал булькающий звук. — Догадайтесь, о чем я собираюсь попросить вас.
— Думаю, вы хотите, чтобы я снова встретился со Старостами.
Дедлок смерил меня сквозь стекло мрачным взглядом.
Я подбирал слова как можно тщательнее.
— Не думаю, что они захотят нам помочь. И когда я их вижу…
— Да?
— Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заплакать.
— Мне понятны ваши чувства, мистер Ламб. Один раз я встречался с ними — давно и в другие времена. — Он вздохнул. — Именно они сделали это со мной. Вы знали? Они наградили меня этим. — Он осторожно погладил свои бока, скользя пальцами по странным складкам кожи, которые я принял за жабры. — Вы удивлены? Разумеется, я не родился таким. Это они изменили меня. Вот такое у них чувство юмора.
— Я и представить себе не мог…
— Я лучше всех знаю, на что они способны. Но нам необходимо найти Эстеллу, а вы — единственный, с кем они готовы говорить.
— Они наговорили мне всяких ужасов…
Дедлок подплыл к стенке аквариума.
— Я все объясню. Обещаю. Но пока — возвращайтесь к Старостам. Найдите Эстеллу.
— Я сделаю все возможное, — сказал я, хотя при одной только мысли о возвращении в подземные казематы Даунинг-стрит у меня начинали дрожать коленки.
— Вы сделаете даже больше, Генри Ламб. Вы не сможете отказаться. Война теперь в ваших руках.
Днем Даунинг-стрит казалась совсем другим местом — почти дружественным, населенным тучами правительственных шишек и закулисных деятелей, политтехнологами, предпринимателями и занудными аналитиками, но иллюзия эта растворилась, когда я спустился под землю и миновал посаженных в склянки сумасшедших, которые при виде меня начинали глупо улыбаться, хмурить брови и рыдать.
Охранник перед камерой Старост узнал меня и, кивнув, пропустил внутрь. Телевизор из камеры исчез, но меловой круг был заполнен огромным количеством еды — бисквитные пирожные с кремом, лакричные конфеты, сосиски на палочках, эклеры, зеленое желе, брикеты мороженого, булочки с изюмом, печенье в форме диких животных, банки тайзера и шербетные леденцы.
Мои мучители помахали мне.
— Ого-го, мистер Л.!
— Хэлло, сэр!
— Хокер, — стоически пробормотал я. — Бун.
Рыжеволосый нетвердой рукой запихнул ложку бисквита себе в рот. Немного крема и как минимум одна вишенка выпали на его рубашку и галстук.
— У нас тут отборная еда, сэр!
— Чертовски вкусно!
— Классная жрачка!
— А по какому поводу? — не без опаски спросил я.
— Неужели не догадываетесь? — фыркнул Хокер.
Было кое-что, о чем я должен был у них спросить.
Кое-что, о чем я даже Дедлоку не говорил.
— В прошлый раз, когда я был здесь, вы опять говорили о моем отце. Вы сказали, что присутствовали при его смерти.
Бун достал коробку с миндальным печеньем и теперь машинально засовывал их в рот с безрадостной конвейерной повторяемостью — в движениях его была какая-то фанатичная восточная настырность участника конкурса по обжорству. Он проглатывал печенье и тут же доставал новое.
— Как вы могли там быть? — спросил я. — Как вы могли оказаться там на шоссе, если уже не первый десяток лет сидите здесь?
Мой вопрос, казалось, напугал Буна. Он поперхнулся, крошево полупережеванного печенья вылетело из его рта в воздух, как зеленоватый туман.
— Вы что же, и в самом деле думаете, что мы здесь против нашей собственной воли? — Он отер крошки с уголка рта. — Вы думаете, что какая-то дурацкая меловая линия может остановить ребят вроде нас? Что мы не можем, когда захотим, отправиться туда, куда влечет нас наша фантазия?
Хокер умял аппетитный сэндвич с ветчиной, у которой была срезана корочка.
— Мы здесь только потому, что хотим здесь быть, — сказал он и кивнул.
— А почему вы едите все это? — раздраженно спросил я.
— Да потому что сегодня наш последний день здесь, сэр! — сказал Бун, отхлебнув из бутылки имбирного лимонада. — Вот мы и решили отпраздновать это событие.
— Вы ведь знаете, что говорят о последней трапезе приговоренного к смертной казни?
— Что происходит? — спросил я.
— Ну и ну, — сказал Бун с издевательским сочувствием в голосе. — Вы что — еще не сообразили?
Хокер выгнул брови, глядя на меня.
— Доходит, как до жирафа, мистер Л.? Сегодня у нас черепашьи мозги, моя глупая ягнячья котлетка?
Бун повернулся к своему сообщнику.
— Ягнячья котлетка! Я бы сказал, это очень неплохо. — Он ухмыльнулся, глядя, как Хокер заправил в рот ложку желе. — Как это нам раньше такое не пришло в голову?
Я повысил голос — совсем немного, только чтобы привлечь их внимание.
— Это ваш последний день здесь?
— Именно так, сэр!
— Абсо-шнапсо-лютно!
Я сверлил их взглядом.
— Это почему?
— Потому что сегодня — ваш счастливый день, мистер Л.
— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать ваше вранье, — сказал я. — Скажите мне, где Эстелла.
— Но мы никак не можем вам это сказать, сэр.
— Нет-нет. Вы совершенно не способны ориентироваться.
— Мы сами вас туда отведем, сэр. Представим вас лицом к лицу.
— Чего же вы, скоты, хотите? — спросил я.
Хокер возмущенно посмотрел на меня.
— Какая наглость!
Бун шумно заверещал:
— Гадкая ягнячья котлетка. Где это вы научились такому языку?
— Чего вы хотите? — повторил я, стараясь оставаться спокойным.
— Одну маленькую штучку.
— Совсем малюсенькую, — сказал Бун. Он угостился еще ложечкой желе, которое теперь стекало по его подбородку. — Но мы хотим попросить об одной крохотной услуге…
Покинув Даунинг-стрит, я сразу же достал мобильник и позвонил мистеру Дедлоку. Как именно эта связь действовала, я не знаю, потому что никакого подобия телефона в кабине «Глаза» я не видел (я уж не говорю о подводной разновидности телефона).
— Генри? — раздался хриплый голос старика. — Ну, вы их видели?
— Они согласились отвести нас к Эстелле. Одному богу известно, почему они передумали.
— Отличная новость.
— Но они поставили условие.
— Какое условие, мой мальчик?
— Они хотят, чтобы вы умерли. И они хотят сами выбрать способ вашего ухода в мир иной. Они явно… В общем, у них что-то на уме.
Последовала мучительно долгая пауза, и когда Дедлок заговорил снова, я уловил перемену в его голосе — нотку печали, даже облегчения.
— Я дам вам ответ через час, — сказал он.
Как только он отсоединился, я набрал другой номер.
Сердце мое радостно забилось, когда она заговорила. Я и не понял, как быстро научился находить утешение в ее голосе.
— Алло, — сказала она. — Кто это?
— Это Генри, мисс Морнинг. Мне нужно опять встретиться с вами. — Я пытался скрыть дрожь в голосе. — Пора мне узнать правду.
Принц Артур Виндзор удивился, обнаружив, что не может дождаться новой встречи с мистером Стритером.
Обычно ланч с Сильверманом был радостным событием, сопровождаемым разговорами об их школьных деньках, или об обучении в дорогом и чопорном университете, или о краткосрочной военной карьере принца (это время было почти целиком безрадостным, если не считать одного проблеска в лице Сильвермана, который проявил себя не менее преданным и заботливым денщиком, чем впоследствии слугой, придворным и адъютантом). Но в этот день ланч не вызвал у принца никакого энтузиазма. Плоские анекдоты Сильвермана казались разговорным мусором, еда была резиновой и безвкусной, а вино у него во рту превращалось в уксус. Он был одержим одной мыслью — поскорее встретиться со Стритером, узнать историю своей прапрапрабабки и — самое главное — выпить еще чашечку чая.
Едва притронувшись к десерту, принц оттолкнул от себя тарелку.
— Мне нужно идти. У меня дела, требующие моего внимания.
— У вас все в порядке, сэр? Вид у вас какой-то расстроенный.
— Я в порядке, — отрезал Артур и тут же почувствовал раскаяние. — Нет, правда, я в порядке. А теперь извините, я должен идти, у меня сегодня днем очень важная встреча.
— Я заглядывал в ваш ежедневник, сэр. — Сильверман не мигая смотрел на своего хозяина. — Там никаких встреч на сегодня не обозначено. Совсем никаких.
Принц глубоко вздохнул, открыл рот и, как рыбешка в аквариуме, закрыл его.
Его спас робкий стук в дверь. В комнату вошел молодой слуга — двигался он наклонив голову низко к полу.
— Извините, что беспокою вас, сэр. — Хотя слуге было под тридцать, выглядел он как мальчишка, голос его благодаря затянувшемуся детству звучал тонко и неуверенно. — Вам звонят, сэр.
— Пусть перезвонят позже.
— Похоже, это важно, сэр.
Принц вдруг насторожился.
— Это не мистер Стритер?
В голосе слуги послышалась недоуменная нотка.
— Нет, сэр. Это ваша жена.
Он ответил на звонок в своем кабинете.
— Лаэтиция?
— Артур, что, черт побери, происходит?
— Что ты имеешь в виду?
— Не пытайся это скрыть от меня. Какая-то каша определенно заваривается.
— Мы не могли бы обсудить это в более удобное время? Может, сегодня вечером… Когда погасим свет?..
— В настоящий момент я к этому не расположена. Мне казалось, ты это понял. Я хочу, чтобы ты немедленно сказал мне, что происходит.
— У меня нет времени на разговоры. У меня назначена встреча.
— Встреча с этим типом — Стритером?
— Откуда ты знаешь про Стритера?
— Мне сказал Сильверман.
— Неужели сказал?
— Позвони мне, когда будешь готов сказать правду. Я больше так не могу, Артур. — Она бросила трубку.
Артур иногда спрашивал себя, подслушивает ли кто-нибудь эти их разговоры — предприимчивый чиновник, младший дворецкий, исполненный мыслей о гигантских гонорарах, выплачиваемых национальной прессой. Иногда он даже думал, а не следует ли им с Лаэтицией отдать дань современности и обзавестись парой мобильных телефонов. У него было сильное подозрение, что такой поступок будет одобрен обществом, что это может окончательно и бесповоротно доказать: он — часть народа, современный принц, чуть ли не физически настроенный на образ жизни и помыслы молодого человека двадцать первого века. Артур нацарапал записку Сильверману по этому поводу и, продолжая бормотать себе под нос, словно необычно хорошо одетый пьяница, начал долгий путь к бальному залу.
Брюки мистера Стритера были спущены до колен, а сам он с исступлением вводил иглу глубоко в вену где-то в районе левого бедра.
Артур оглянулся и внимательно осмотрел коридор, проверяя, нет ли там кого.
— Что вы делаете?
— По прошествии некоторого времени находить новую вену становится все труднее, — неторопливо проговорил Стритер.
— Могу себе представить.
— Так — немного взбодриться после ланча. — Светловолосый засунул шприц в карман, и Артур испытал приступ отвращения.
— Я только что наспех позавтракал, — вполголоса сказал принц. — Был груб с моим лучшим другом и отказался разговаривать с женой. Почему, черт побери, меня так тянет к вам?
— Видать, я такая магнетическая личность. — Стритер, как продавец подержанных машин, привлекающий внимание клиента к лучшему своему товару, сделал жест в направлении фарфорового чайника на столе. — Чашечку чая?
При упоминании чая принц приободрился.
— Знаете, не откажусь.
— Так что ты там говорил о своей жене? — спросил светловолосый, наливая наследнику престола первую порцию.
Артур жадно схватил чашку.
— Она утверждает, что ей необходимо со мной поговорить.
— Вот как? — Стритер рассмеялся. — Она хочет, чтобы ты подпрыгнул, а ты спрашиваешь — на какую высоту? Значит, так у вас заведено?
— Нет, — возразил Артур. — То есть я…
Стритер положил Артуру руку на плечо.
— Совет для тех, кто понимает, приятель. Не мирись с дерзостью. Ты даешь палец — тебе откусывают к херам всю руку.
Артур, казалось, даже не понял смысл слов Стритера. Он протянул светловолосому свою уже пустую чашку.
— Послушайте, может, у вас там наберется еще капелька?
Стритер улыбнулся и снова наполнил чашку.
— Нам надо торопиться. Твоя мамочка хочет, чтобы ты поскорее завершил свое образование.
— Почему?
Стритер зверски улыбнулся и хлопнул в ладоши, тут же слабый зимний солнечный свет потускнел, словно небо заволокло тучами. Принц замер на месте, вцепившись в чашку, а в углу комнаты начала материализовываться фигура, призрачная тень прапрапрабабки Виндзора. Рядом с ней — силуэты Холворма, Квилинана и Килбрета.
— Спасибо, что пришли, джентльмены, — сказала королева.
Стряпчие одновременно поклонились.
— Мы сожалеем об инциденте с мистером Дедлоком в прошлый раз.
— Не переживайте, мадам, — сказал англичанин — Я уверен, что настанет день — и свет истины дойдет до мистера Дедлока.
— Сильно в этом сомневаюсь, мистер Холворм. Я полагаю, нас ждет дол гая и кровавая борьба. Нравится это мистеру Дедлоку или нет, но Левиафан остается здесь. Однако знать это должен лишь ограниченный круг, джентльмены. Только самые достойные из моих преемников будут посвящены… и только когда для этого придет время.
— Аминь, — в один голос сказали стряпчие.
— Мы — узкий круг. Мы знаем истину. Левиафан возьмет город, только когда тот созреет.
— Как мы узнаем об этом, мадам? — спросил ирландец. — Как мы узнаем, что Лондон созрел?
— Я не уверена, мистер Квилинан, но, насколько я понимаю, здесь должны возникнуть определенные метеорологические условия, прежде чем город станет приемлемым. Кроме того, есть некие вопросы относительно населения. Однако я знаю, что мне уже не суждено это увидеть.
Последовали подобострастные возражения.
— Можете мне не льстить, господа. Когда Левиафан вернется, я давно уже буду мертва. Но вот что касается фирмы Холворма, Квилинана и Килбрета… они останутся.
— Мадам, — спросил шотландец, — что вы имеете в виду?
— Левиафан благословил всех вас. Ваша служба короне продлится гораздо дольше, чем вы могли когда-либо мечтать. Вы будете его глазами и ушами на земле. Вы, джентльмены, не вкусите смерти — только уже в самом конце.
Лицо Холворма побелело.
— Мадам, на что вы намекаете?
— Вы будете постоянными стряпчими на службе Левиафана на срок, гораздо больший, чем естественная продолжительность жизни.
Онемев от ужаса, они смотрели на нее.
— Ну-ну, джентльмены, пожалуйста, не благодарите меня. Вы же знаете, как легко я заливаюсь румянцем.
— Ваше величество… — Квилинан выступил вперед, его трясло, голос у него охрип. — Пожалуйста…
— Нет, мистер Квилинан. Этого достаточно. Я вам завидую. Вы будете здесь, когда Левиафан явится во всей своей славе. Вы будете свидетелями того, как он благословит жителей этого города.
Стритер хлопнул в ладоши, и в зале снова стало светло.
Артур понял, что весь взмок от пота.
— Это время наступает? Вот почему вы мне показываете это. Город созрел.
— Лондон созрел в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году, шеф. Левиафан тогда и вернулся.
— Он уже был на земле?
— Именно. Но какие-то хитрожопые негодяи заманили его в ловушку.
— Заманили в ловушку? Как это — заманили?
— Левиафан здесь. Неподалеку. В заключении где-то в городе. Но не огорчайся. Все под контролем. Мы абсолютно уверены, что его освобождение — вопрос нескольких дней.
— Это невозможно. Здесь что-то не так. Боже мой, Стритер… моя собственная семья…
— Спокойно, — пробурчал Стритер. — Не дергайся.
Принц продолжал потеть. Теперь его трясло — он дрожал, как бродяга-алкоголик.
— Меня мучит жажда. У вас есть еще чай? Можно мне капельку, прежде чем мы расстанемся?
Принц не обратил на это внимания, но едва заметная улыбка торжества мелькнула на губах Стритера.
— А почему бы и нет? — проворковал он. — Капелька чая не повредит.
