ГЛАВА 30
К счастью, на обратном пути в Скарнси нам благоволил попутный ветер. Едва мы вышли в море, как туман рассеялся, нашу лодку подхватил легкий юго-восточный поток воздуха и устремил вниз по течению. Температура воздуха поднялась на несколько отметок, так что после леденящего холода прошлой недели погода казалась почти теплой. Лодочник загрузил судно готовой одеждой и металлическим инструментом и, очевидно по этой причине, пребывал в весьма неплохом расположении духа. Когда к вечеру следующего дня в дымке горизонта показался берег, мое сердце заколотилось от волнения: мы почти прибыли к месту. Размышляя о том, что мне предстоит в ближайшем будущем, я пришел к выводу, что мои дальнейшие действия будут зависеть от того, насколько быстро успеет прибыть в Скарнси посыльный из Лондона. Назрела острая необходимость еще раз поговорить с Джеромом. И хотя на протяжении двух последних дней я старательно подавлял в себе всякое беспокойство о Марке и Элис, ныне оно вновь овладело мной с прежней силой. Уж не случилось ли чего-нибудь с ними?
Когда мы плыли мимо болота в сторону пристани Скарнси, туман сгустился еще сильней, так что почти ничего невозможно было разглядеть. Лодочник робко попросил меня поработать веслом, чтобы оттолкнуть лодку от берега, когда мы подойдем к нему слишком близко, и я согласился. Раз-другой весло застревало в грязи, сквозь которую сочились струйки тающего снега. Когда мы наконец причалили, я испытал несказанную радость. Лодочник помог мне выбраться на сушу и поблагодарил за помощь. Возможно, за последнее путешествие он несколько изменил свое нелестное отношение к одному из еретиков, сторонников реформации.
Первым делом я решил посетить судью Копингера. Тот как раз собирался отужинать в обществе жены и детей и пригласил меня присоединиться к их трапезе, но я отказался, сославшись на недостаток времени. Тогда он проводил меня в свой уютный кабинет.
– Не случилось ли чего-нибудь еще в монастыре за время моего отсутствия? – осведомился я сразу после того, как он закрыл за собой дверь.
– Нет, сэр.
– Все живы и здоровы?
– Насколько мне известно, да. Но зато у меня есть новости насчет продажи церковной земли.
Он достал из ящика стола пергаментный свиток и передал его мне. Развернув его, я стал изучать написанный каллиграфическим почерком документ, скрепленный ярким оттиском красной монастырской печати. Там говорилось о передаче солидной части пахотных земель, расположенных на другой стороне Даунса, сэру Эдварду Уэнтворту за сто фунтов стерлингов.
– Это чрезвычайно дешево, – пояснил Копингер. – Хорошая сделка.
– Однако о ней нет ни слова ни в одной из бухгалтерских книг, которые я имел возможность видеть.
– Из этого следует только то, что мы имеем дело с мошенничеством, сэр. – Он довольно улыбнулся. – Словом, я решил прихватить с собой констебля и отправиться домой к Эдварду Уэнтворту с личным визитом. Должен заметить, что мое появление его не на шутку встревожило. При всем своем высокомерии он понимал, что я имею полное право его арестовать Поэтому не прошло и получаса, как он отдал этот документ, скуля о том, что приобрел землю честным путем.
– С кем он вел переговоры в монастыре?
– Кажется, его управляющий имел дело с казначеем. Вы же сами знаете, Эдвиг сует свой нос везде, где речь идет о деньгах.
– Но печать на документе должен был поставить сам аббат. Или кто-то другой.
– Да. Кстати сказать, один из пунктов соглашения говорит, что в течение некоторого времени никто не вправе разглашать его содержания. Арендаторам предписано по-прежнему продолжать платить ренту управляющему монастыря, который, в свою очередь, должен будет передавать ее сэру Эдварду.
Тайные сделки сами по себе не являются противозаконными. Однако сокрытие их от королевских ревизоров уже считается преступлением. – Я свернул пергамент и положил его к себе в сумку. – Вы хорошо поработали, господин Копингер. Я вам чрезвычайно благодарен. Продолжайте наводить справки в том же духе. И пока никому ничего не говорите.
– Я приказал, чтобы Уэнтворт сохранил мой визит в тайне. Если он не хочет нажить себе неприятности от лорда Кромвеля. Уверен, он будет держать язык за зубами.
– Ну и славно. Я скоро приступлю к активным действиям. Сразу после того, как дождусь вестей из Лондона.
Прежде чем произнести следующую фразу, Копингер слегка прочистил горло.
– Вас желает видеть госпожа Стамп, сэр. Я имел неосторожность сказать ей, что вы должны вернуться сегодня днем. Поэтому она с утра засела у нас на кухне, поджидая вашего приезда. Она сказала, что не сдвинется с места, пока не встретится с вами лично.
– Хорошо, я уделю ей несколько минут. Кстати говоря, какими силами вы располагаете здесь, в городе?
– Констебль с его помощником и трое моих осведомителей. Но зато в городе есть верные сторонники реформации, которых при необходимости можно будет призвать к нам на помощь. – Он прищурился. – А вы что, полагаете, могут возникнуть серьезные затруднения?
– Надеюсь, что нет. Но думаю, что очень скоро нам придется начать аресты. Возможно, вам придется оповестить своих людей о том, что они нам могут понадобиться. И удостовериться в том, что городская тюрьма готова к приему новых заключенных.
Он кивнул, расплывшись в довольной улыбке.
– С превеликим удовольствием увидел бы за решеткой некоторых монахов. И еще одно, сэр. – Он кинул на меня многозначительный взгляд. – Когда вся эта заваруха закончится, не могли бы вы за оказанную вам помощь отрекомендовать меня лорду Кромвелю? Мой сын уже достаточно взрослый, мне хотелось бы отправить его в Лондон.
– Видите ли, – криво усмехнулся я, – боюсь, что при нынешних обстоятельствах моя рекомендация вряд ли будет иметь какое-либо значение для главного правителя Англии.
– О, – разочарованно выдохнул он.
– А теперь мне бы хотелось, чтобы вы проводили меня к госпоже Стамп.
– Не возражаете потолковать с ней прямо на кухне? У нее такие грязные башмаки. Боюсь, она перепачкает мои ковры.
Копингер проводил меня на кухню, где, попивая из кружки эль, сидела госпожа Стамп. Хозяин велел двум любопытным горничным оставить нас одних и вслед за ними вышел и сам.
Пожилая дама сразу перешла к делу.
– Прошу прощения, что отнимаю у вас время, сэр Но я хочу просить вас об одном одолжении. Два дня назад мы похоронили тело Орфан в церковном саду.
– Рад, что ее бедное тело наконец обрело покой.
– Я сама заплатила за погребение, но на могильную плиту у меня не хватило денег. Вот я и подумала, сэр. Учитывая ваше сочувствие к тому, что с ней произошло, не могли бы вы найти шиллинг на дешевенькое надгробие?
– А во сколько обойдется дорогое?
– Два шиллинга, сэр. Я распоряжусь, чтобы вам прислали расписку о получении.
Я отсчитал ей два шиллинга.
– К сожалению, вся моя миссия в последнее время сводится исключительно к подаяниям, – с горечью в голосе произнес я. – Тем не менее мне хотелось бы, чтобы у этой девушки было хорошее надгробие. Однако за мессу я платить отказываюсь.
– Орфан не нужны никакие мессы, – фыркнула госпожа Стамп. – Мертвым вообще наплевать на мессы. Ныне она уже обрела спасение в Господе.
– Вы говорите как истинная сторонница реформы, госпожа Стамп.
– А я таковой и являюсь, сэр. И весьма этим горжусь.
– Кстати говоря, – небрежно бросил я, – вы бывали когда-нибудь в Лондоне?
– Нет, сэр. – Она посмотрела на меня озадаченно. – Зато однажды я доехала до самого Уинчелси.
– И в Лондоне у вас нет никаких родственников.
– Вся моя родня живет в здешних краях.
– Я так и думал, – кивнул я в ответ. – Не волнуйтесь, госпожа Стамп.
Проводив ее, я наскоро попрощался с Копингером, у которого заметно поубавилось угодливости после того, как он узнал, что я не пользуюсь благосклонностью Кромвеля. Забрав у конюха Канцлера, я поскакал по утопающей в тумане тропинке в сторону монастыря.
Чем ближе я подъезжал к монастырю, тем теплее становился воздух. Сгущались сумерки, и Канцлер двигался осторожно, чтобы не поскользнуться на слякотной тропинке. Вокруг было тихо, если не считать журчания стекающих в болото ручейков тающего снега. Вскоре мне пришлось спешиться и вести коня рядом: я не хотел, чтобы Канцлер в темноте угодил в трясину. Вдалеке в тумане уже замаячила монастырская стена и горящий в сторожевом домике Багги тусклый свет. Привратник быстро отозвался на мой стук и вышел с факелом в руке.
– Наконец-таки вы вернулись, сэр. В такую ночь опасно ездить верхом.
– Я очень торопился.
– Я ввел коня в ворота.
Прибыл ли посыльный с сообщением для меня?
– Нет, пока никого не было.
– Вот проклятье! Я жду человека из Лондона. Как только он появится, сразу же мне сообщите. Не важно когда, будь то ночью или днем.
– Хорошо, сэр. Будет сделано.
– И вот еще что. Прежде чем вы получите от меня дальнейшие распоряжения, ни один человек – слышите, ни один – не должен покидать стен монастыря. Вы меня поняли? Если кому-нибудь вздумается уехать, немедленно посылайте за мной.
Он подозрительно на меня посмотрел.
– Это приказ, сэр?
– Да, – вздохнул я. – Не случилось ли за эти несколько дней каких-нибудь происшествий, Багги? Все ли живы и здоровы? Как дела у господина Марка?
– Все живы и здоровы, сэр. А господин Марк сейчас в доме аббата. – Он внимательно посмотрел на меня, и в свете факела я заметил странный блеск его глаз. – Но зато кое-кого мы не досчитались.
– Это что еще значит? Только не надо со мной говорить загадками.
– Я имею в виду брата Джерома. Вчера он вышел из кельи. И исчез.
– Вы хотите сказать, сбежал?
Багги невесело рассмеялся.
– Этот тип далеко не убежит. Он даже не появлялся у моих ворот. Очевидно, прячется где-то в окрестностях монастыря. Уверен, приор скоро его найдет.
– Господи Боже мой, его надо взять живым! – воскликнул с досадой я.
У меня из-под носа ускользнула возможность допросить единственного свидетеля, который, возможно, видел посетителей, приходивших к Марку Смитону накануне казни. Мне оставалось уповать только на вести из Лондона.
– Знаю, сэр. Но теперь все делается не так, как надо. Служка, приставленный к нему, позабыл закрыть на замок дверь. Понимаете, сэр, убийство брата Габриеля стало для всех нас последней каплей. Мы все здесь насмерть перепуганы. И к тому же повсюду ходят слухи, что нас скоро закроют.
– В самом деле?
– Ну да. А разве не так, сэр? Все к тому идет, если учесть случившиеся за последнее время убийства. К тому же поговаривают, будто король прибирает к себе монастырские земли. А вы что на все это скажете, сэр?
– Помилуйте, Багги. Неужто вы в самом деле считаете, что я буду с вами обсуждать дела политической важности?
Вид у него был явно уязвленный.
– Прошу прощения за мою дерзость, сэр. Но… – запнулся он.
– Ну?
– Люди толкуют, будто монахам после закрытия монастыря будет начислено денежное содержание, а служки будут выброшены на дорогу. Мне уже без малого шестьдесят, сэр. У меня нет ни семьи, ни лавки. А в Скарнси работы не найти.
– Меня не интересуют всякие сплетни, Багги, – мягко ответил я. – Скажите, ваш помощник здесь?
– Дэвид? Да.
– Попросите, чтобы он отвел моего коня в конюшню. Для начала я зайду к аббату.
Я проводил взглядом юношу, который осторожно повел Канцлера по скользкому снегу в конюшню. Мне припомнился наш последний разговор с Кромвелем. В самом деле, Багги наравне с прочими работниками монастыря останется не у дел, будет пущен по миру, если не найдет себе другой работы. Я вспомнил тот день, когда ездил в приют для бедных и видел, как нищие, нанятые на временную работу, расчищали дорогу от снега. Хотя я не питал к Багги особой симпатии, но видеть его, лишенного всяческих проявлений собственного превосходства, рядом с ними мне бы не хотелось. Думаю, он не вынес бы и нескольких месяцев такой жизни.
Я ходил взад-вперед, сжимая в руке меч Джона Смитона, когда возле стены среди тумана явственно обозначился чей-то силуэт.
– Кто это? – резко выкрикнул я.
Брат Гай сделал шаг вперед. На голове у него был капюшон, надетый так глубоко, что лица почти не было видно.
– А, это вы, господин Шардлейк. Уже вернулись, – произнес он со свойственным ему акцентом.
– Что вы делаете тут в темноте?
– Вышел подышать свежим воздухом. Весь день мне пришлось провести у постели старого брата Пола. Бедняга умер час назад. – Он перекрестился.
– Мне очень жаль.
– Настал его час. Под конец он как будто впал в детство. Заговорил о гражданских войнах прошлого века, Йорке и Ланкастере. Говорил, что видел старого короля Генриха Шестого, который, дескать, бродил по улицам Лондона во времена своей реставрации и нес какую-то чепуху.
– Теперь у нас сильный король.
– В этом никто не сомневается.
– Я слыхал, что Джером сбежал.
– Да, приставленный его охранять мальчишка забыл закрыть дверь на замок. Но вы не волнуйтесь, его непременно найдут. Даже в таком большом месте долго скрываться невозможно. Бедняга, он оказался слабее, чем можно было подумать на первый взгляд. Ночь под открытым небом не пойдет ему на пользу.
– Он безумец. И может быть опасен для окружающих.
– Служки больше не желают исполнять свои обязанности. Братия тоже. Они беспокоятся из-за того, что может с ними случиться.
– А как Элис?
– Нормально. Эти дни мы с ней трудились не покладая рук. Сейчас, при перемене погоды, страхи одолевают здесь всех и каждого. С болота потянуло какой-то непонятной мерзостью.
– Скажите, брат, вы когда-нибудь бывали в Толедо?
Гай пожал плечами.
– Разве что в детстве, когда родители переезжали из города в город. До того как мне исполнилось двенадцать, во Франции мы не ощущали себя в безопасности. Да, точно, мы были в Толедо совсем недолго Я запомнил большой замок и грохот железа, раздающийся как будто сразу из тысячи мастерских.
– А вы часом не встречали там англичан?
– Англичан? Что-то не припомню. Но не потому, что в те времена их там не было. Тогда в Испании было полно англичан. Это теперь их там днем с огнем не найдешь.
– Верно. Испания стала нашим врагом. – Я подошел к нему на шаг ближе, чтобы посмотреть в его темные глаза, однако они были непроницаемы. Я взял свой плащ. – Я вынужден вас покинуть, брат.
– Желаете вернуться в свою прежнюю комнату?
– Я еще не решил. Но на всякий случай протопите ее, чтобы там было тепло. Спокойной ночи.
Я двинулся в сторону дома аббата. Проходя мимо небольших монастырских строений, я нервно шарил глазами по мрачным теням, пытаясь выхватить взглядом белое картезианское облачение. Что же на этот раз удумал сотворить брат Джером?
На мой стук вышел старый слуга. Он сказал, что аббат Фабиан дома и ныне занят важным разговором с приором, а господин Марк находится у себя в комнате. Потом проводил меня наверх в прежние покои Гудхэпса, которые к этому времени были очищены от всяких склянок и запаха немытого старого тела. Марк сидел за столом, заваленным кучей писем. Я заметил, что волосы у него сильно отросли, и про себя решил, что, если он хочет вновь обрести современный вид, ему придется посетить в Лондоне мастера по прическам.
Он кратко меня поприветствовал, посмотрев на меня холодным и осторожным взглядом. Я почти не сомневался, что последние несколько дней они с Элис не упускали ни единого случая, чтобы побыть вместе.
– Просматриваешь переписку аббата?
– Да, сэр. Ничего интересного. – Он внимательно на меня посмотрел. – Как дела в Лондоне? Что-нибудь удалось узнать о мече?
– Есть кое-что. Я сделал еще несколько запросов и ныне жду вестей из Лондона. Однако лорда Кромвеля ничуть не озаботило мое сообщение о письмах, которые Джером, возможно, неоднократно посылал Сеймурам. Кстати сказать, я слышал, что он сбежал.
– Да. Но приор вместе с молодыми монахами прочесал все вдоль и поперек. Я тоже им немного помогал, тем не менее мы не нашли никаких следов. Приор мечет молнии.
– Могу себе представить. Скажи, откуда сюда просочились слухи насчет закрытия монастырей?
– По всей очевидности, от одного человека из Льюиса, что остановился на постоялом дворе.
– Кромвель сказал, что этим все кончится. Очевидно, все эти толки – его рук дело. Наверняка он намеренно разослал своих людей по всей стране, чтобы те распространяли подобные слухи, нагоняя страх на другие монастыри. Но ныне они мне совсем не на руку. Придется попытаться уверить аббата в обратном. Убедить его в том, что для Скарнси еще не все потеряно. Что его могут еще оставить действующим. Пусть хотя бы на какое-то время он в это уверует.
Взгляд Марка стал еще отчужденней. Ложь явно была ему не по нутру. На ум мне невольно пришли слова Джоан о нем и его идеалистическом отношении к миру.
– Я получил письмо из дома, – сказал я, – Должно быть, урожай был совсем плох. Твой отец уповает только на то, что монастыри будут постепенно закрываться и это принесет членам Палаты больше работы.
Вместо ответа Марк с грустью посмотрел на меня.
– Пойду спущусь к аббату, – произнес я. – Пока оставайся здесь.
Аббат Фабиан сидел за рабочим столом напротив приора. Вид у них был такой, будто они уже долгое время обсуждали какие-то дела. Фабиан выглядел как никогда изможденным и осунувшимся, а лицо приора было красным и раздраженным. При моем появлении они оба встали.
– Господин Шардлейк, сэр, очень рад вашему возвращению, – произнес аббат. – Удачно ли прошло ваше путешествие?
– Если считать, что лорд Кромвель не выразил никакого интереса к переписке Джерома, то можно сказать, что да. Однако я слыхал, что этот негодяй сбежал.
– Я перевернул весь монастырь вверх дном, пытаясь отыскать старого паршивца, – ответил приор Мортимус. – Понятия не имею, в какой норе он залег. Но уверен, через стену он не перелезал и мимо Багги не проходил. Должно быть, он где-то здесь.
– Интересно, что у него на уме?
– Именно об этом мы сейчас с приором и говорили, сэр, – покачал головой аббат. – Может, он выжидает случая, чтобы сбежать. Брат Гай полагает, что при его состоянии здоровья без пищи и на холоде он долго не протянет.
– А может, он выжидает случая, чтобы от кого-нибудь избавиться. Например, от меня.
– Я молю Бога, чтобы этого не случилось, – ответил аббат.
– Я сказал Багги, чтобы в ближайшие два дня никто без моего разрешения не покидал окрестностей монастыря. Проследите, чтобы об этом сообщили всем братьям.
– Но почему, сэр?
– Обыкновенная предосторожность. А теперь вот еще что. Я слыхал, что из Льюиса сюда дошли слухи, которые теперь охватили весь Скарнси. Все только и говорят о том, что монастырь скоро закроют.
– Вы сами мне дали это понять, – вздохнув, произнес аббат.
Я слегка склонил голову.
– Насколько я понял из моей последней беседы с лордом Кромвелем, этот вопрос еще далеко не решен. Очевидно, я сделал преждевременные выводы.
Когда я сообщал им заведомую ложь, меня больно кольнуло чувство вины, однако я знал, что это необходимо было сделать. Мне не хотелось, чтобы страх толкнул кого-нибудь на весьма опрометчивые действия.
Лицо аббата просветлело, и искра надежды мелькнула в глазах приора.
– Значит, есть вероятность, что нас не закроют? – переспросил аббат. – Значит, еще не все потеряно?
– Можно сказать, что так. Во всяком случае, этот разговор еще преждевременен.
– Может, мне следует обратиться к монахам во время ужина с речью? – слегка подавшись вперед, произнес аббат. – Трапеза начнется через полчаса. Я мог бы сказать, к примеру, что пока у лорда Кромвеля нет никаких намерений нас закрывать.
– Пожалуй, это было бы неплохо.
– Постарайтесь хорошенько продумать, что вы собираетесь говорить, – предложил приор.
– Да, разумеется.
И аббат потянулся за бумагой и пером. Мои глаза упали на монастырскую печать, лежавшую рядом с его локтем.
– Скажите, господин аббат, всегда ли вы держите дверь этой комнаты открытой? Я имею в виду, вы не закрываете ее на замок?
– Да, – удивленно поглядел он на меня.
– А разве это разумно? Разве сюда не может кто-нибудь незаметно войти и поставить печать на любой документ?
– Но здесь всегда присутствуют служки, – возразил он – Никому не разрешается так просто сюда заходить.
– Никому?
– Никому, кроме монахов.
– Да, конечно. Что ж, очень хорошо. Позвольте мне вас покинуть. До ужина.
Ныне мне довелось еще раз стать свидетелем того, как монахи собрались в трапезной. Мне вспомнился мой первый вечер, проведенный в этом месте. Тогда еще Саймон Уэлплей в своем колпаке, стоя у окна, ежился при виде падающего на дворе снега. Сегодня за окном звенела капель, а на снегу виднелись черные проталины, в которые стекали крошечные струйки воды.
Занимавшие свои места за столом монахи были словно в воду опущены. У меня даже возникло такое ощущение, что за их облачением вообще отсутствует плоть. Стоя вместе с аббатом у резного аналоя, я неоднократно ловил на себе их враждебные и взволнованные взгляды. Когда Марк, направляясь к своему месту за столом, проходил мимо меня, я схватил его за руку.
– Аббат собирается сообщить, что король пока не намерен прибирать к себе Скарнси, – шепнул я ему по дороге. – Это важно. Я не хочу спугнуть с куста одну птичку. По крайней мере, пока.
– Как я от всего этого устал, – недовольно пробормотал он и, увернувшись от моей руки, сел на скамью.
От его откровенной грубости у меня загорелись щеки. Отложив в сторону записи, аббат Фабиан с повеселевшим румяным лицом сообщил братии о том, что слухи о закрытии монастыря не подтвердились и что лорд Кромвель в данное время вовсе не преследует подобного намерения относительно Скарнси, несмотря на имевшие в нем место жестокие убийства, расследование которых до сих пор продолжается. В завершение он попросил, чтобы никто из присутствующих не покидал окрестностей монастыря.
Но монахи восприняли его речь неоднозначно. Некоторые, в особенности люди более старшего возраста, вздохнули и с облегчением улыбнулись. Иные насторожились сильнее прежнего. Молодая поросль, брат Джуд и брат Хью, казалось, воспрянули духом, а на лице приора Мортимуса даже мелькнула искра надежды. Меж тем брат Гай недоверчиво покачал головой, а брат Эдвиг нахмурился.
Служки принесли ужин: густой овощной суп и тушеную баранину с ароматными травами. Я следил во все глаза за тем, чтобы мне положили первое и второе блюдо из общих котлов и никто ничего не подбросил в мои тарелки по дороге. Как только мы приступили к трапезе, приор Мортимус, который к этому времени уже осушил два стакана вина, обернулся к аббату и сказал:
– Теперь мы спасены, мой господин. Поэтому пора подумать о назначении нового ризничего.
– Побойтесь бога, Мортимус. Не прошло и трех дней, как бедняга Габриель отошел в лучший мир.
– Но ведь жизнь продолжается. Кому-то все равно придется заниматься реставрационными работами, вести переговоры с церковным казначеем, братом Эдвигом, не так ли? – Он указал своей серебряной чашкой на казначея, который по-прежнему сидел понурившись.
– Только п-при том условии, что вновь н-назначенный ризничий окажется более разумным, чем брат Габриель, и поймет, что мы не можем себе позволить слишком больших затрат.
– Когда речь заходит о деньгах, – обернулся ко мне приор, – скупее нашего казначея во всем королевстве днем с огнем не сыскать. Никак не могу взять в толк, почему ты был против того, чтобы развесить по стенкам леса, Эдвиг. Невозможно хорошо выполнить работу только при помощи веревок и люльки.
Почувствовав, что все обратили на него свои взоры казначей залился краской.
– Ну хорошо. Хорошо. С-согласен на то, чтобы для этих работ вы применили леса.
– Помилуй, брат, – рассмеялся аббат. – Что это вдруг с тобой стряслось? Ведь ты не один месяц спорил об этом с Габриелем. Тебя не трогали даже такие доводы, что могут погибнуть люди. Что это вдруг на тебя нашло?
– Этот вопрос касается с-содержания переговоров.
Казначей вновь с хмурым видом уткнулся в свою тарелку. А приор опрокинул в себя очередной стакан крепкого вина и, раскрасневшись, обернулся ко мне.
– Вы еще не слыхали историю об Эдвиге и кровавой колбасе, сэр, – громко заявил он.
И без того багровое лицо казначея обрело коричневый оттенок.
– Уймитесь, Мортимус, – снисходительно произнес аббат, – будьте милосердны к своим братьям.
– Но в этой истории нет ничего немилосердного! Два года назад, когда наступил день подаяния, у нас не было мяса, чтобы раздать его нищим у ворот. Пришлось забить свинью, и брат Эдвиг не мог с этим смириться. Тогда пришел брат Гай. Он как раз пускал кровь у некоторых монахов и хотел ее использовать, чтобы удобрить свой сад. А вся история заключается в том, что Эдвиг предложил смешать эту кровь с мукой и испечь пудинг для нищих. Дескать, они все равно не узнают, что кровь эта была не от свиньи. А знаете, зачем ему это понадобилось? Только затем, чтобы оправдать стоимость скотины!
Приор зашелся гомерическим хохотом. ¦<
– В этой истории нет ни доли правды, – произнес брат Гай. – Я об этом уже говорил много раз.
Я посмотрел на брата Эдвига. Он прекратил есть и сидел, склонившись над своей тарелкой, сжимая в руке ложку. Вдруг он громко треснул ею об стол и вскочил на ноги, сверкая безумными глазами.
– Эх, вы, олухи! – крикнул он. – Идиоты-богохульники! Единственная кровь, которую вам надлежит почитать, это кровь нашего Спасителя, Иисуса Христа. Кровь, которую мы принимаем во время таинства причащения на каждой мессе в виде преображенного вина. На этой крови держится весь этот мир! – Его пухлые ладони были сжаты в кулаки, на лице одна гримаса беспрестанно сменялась другой, и заикание чудесным образом исчезло. – Идиоты, больше у нас с вами не будет никаких месс. Какой смысл цепляться за соломинку? Как вы могли поверить этой лжи? Поверить тому, что Скарнси будет продолжать действовать, когда собственными ушами слышали о том, что происходит в округе с такими монастырями, как наш? Непроходимые тупицы! Король нас всех уничтожит!
Стукнув кулаками по столу, он быстро развернулся и пошел прочь.
Когда за ним захлопнулась дверь, в комнате повисла гнетущая тишина. Я тяжело вздохнул.
– Приор Мортимус, я называю это государственной изменой. Пожалуйста, возьмите с собой нескольких работников и поместите брата Эдвига под арест.
На лице приора запечатлелся неописуемый ужас.
– Но помилуйте, сэр. Он не сказал ничего предосудительного относительно власти короля.
– В самом деле, сэр, – резко подался вперед Марк, – в его словах не было никакой измены.
Я сурово посмотрел на аббата Фабиана.
– Исполняйте приказ.
– Ради всего святого, делайте, как он говорит, – сказал тот.
Приор, сжав губы, покорно встал из-за стола и вышел из трапезной. Мгновение я сидел молча, склонившись над столом и ощущая на себе пристальные взоры всех присутствующих. Потом встал и, сделав Марку знак следовать за мной, направился к двери. Когда я открыл ее, то увидел, что приор ведет за собой группу кухонных работников. Они направлялись в сторону казначейского дома.
В это мгновение кто-то коснулся моей руки. Резко обернувшись, я увидел перед собой Багги. Лицо его было исполнено решимости.
– Сэр, прибыл посланник.
– Что? – не понял я.
– Всадник из Лондона здесь, – пояснил тот. – Никогда не видел человека, столь сильно перепачканного в грязи.
На мгновение я задержал взгляд на приоре Мортимусе, который как раз стучал в дверь казначейского дома. Я колебался, не зная, куда прежде идти – за ним или к прибывшему из Лондона посланнику. Вдруг передо мной все поплыло, а в глазах заплясали мошки. Сделав глубокий вдох, я обернулся к Багги, который все это время не спускал с меня глаз.
– Пошли, – сказал я и направился в сторону сто рожки.