Книга: Клон Дьявола
Назад: Книга вторая ОСТРОВ БАФФИНОВА ЗЕМЛЯ
Дальше: Книга четвертая ПОЛЕТ С-5

Книга третья
ОСТРОВ ЧЕРНЫЙ МАНИТУ

 

9 ноября. На бреющем полете
С повисшим на хвосте утренним солнцем С-5 приближался к острову Черный Маниту — крохотной полоске белого, коричневого и зеленого посреди сверкающего голубого великолепия озера Верхнее. Колдинг сидел в кресле наблюдателя. Хотелось спать. Глаза слипались. Ныла рана.
— Держите, — сказал Каппи и вложил ему в руку пластиковый стаканчик с кофе.
— Спасибо, — сказал Колдинг. — За рубашку и куртку — тоже.
Каппи отсалютовал двумя пальцами и вышел из кабины. Колдинг поставил кофе, приглядывая за стаканчиком, чтобы не пролился, пока он открывает папку Магнуса. Жидкость дрожала в такт вибрации моторов С-5.
Пи-Джей сделал глоток — «ух, крепкое варево» — и посмотрел через лобовой фонарь кабины. Они шли низко: солнце, искрясь на белых шапках волн, легло широким, на многие мили, конусом фотовспышек.
— Занесло черт знает куда… — сказал Алонсо. — И они называют эти штуковины «озерами»? Я океаны видал поменьше.
— Потому их и называют Великими озерами, малыш, — сказал Сара. — Даже не верится, что ты никогда их не видел. Надо почаще выбираться из дома.
— Ага, — сказал Алонсо. — Мичиган в самом верху моего списка будущих турпоездок. Особенно Детройт.
— Нет, почти весь штат просто классный, — сказала Сара. — Я выросла недалеко от этих краев, в городке Чебойган.
Алонсо кивнул:
— Ты выросла там. Ну, тогда это многое объясняет.
Сара хлопнула его правой рукой по плечу. Он засмеялся, затем повернулся в кресле и обратился к Колдингу:
— А вы, дружище, откуда?
— Джорджия. Маленький городок за Эт…
— Может, для начала посадим самолет? — перебила Сара.
Колдинг откинулся на спинку кресла. Алонсо длинно присвистнул. До посадки оставалось не менее пяти минут, но никто об этом не заикнулся. Похоже, Сара хотела сохранить деловой тон разговора — по крайней мере, в той части, которая затрагивала Колдинга.
С места наблюдателя перед Пи-Джеем открывался ошеломляющий вид через лобовой колпак кабины. Черный Маниту казался почти целиком белым, испещренным пятнами коричневого и зеленого. Остров тянулся строго с юго-запада на северо-восток. Колдинг сверился с картой в манильской папке. Десять миль «от кончика до кончика», три мили поперек в самой широкой части. Глубокие заливы и фиорды делали его похожим на тропический архипелаг. Береговую черту окаймлял широкий песчаный пляж.
Алонсо, подражая южному акценту, пропел, смешно растягивая слова:
— «А далеко ль до ближайшего го-о-рода? Да бли-и-изко-о-о».
— Это Мичиган, идиот, — сказала Сара. — Убирай свое дурацкое банджо.
Колдинг вновь заглянул в карту.
— Нечасто вам придется ездить на пикники с местными. Ближайший городок Коппер Харбор, часа три по воде.
Алонсо застонал.
— А на самолете или вертолете?
— Без вариантов. Как только приземлимся, с острова — никаких полетов.
— Блин, — ругнулся Алонсо. — Похоже, какое-то время мне придется ходить на свидание с Рози Палмс и ее пятью дружками.
— У нее другое имя, — сказала Сара. — В наших местах это зовется «свидание с мисс Мичиган».
Колдинг продолжал листать содержимое папки.
— А здесь чуть более комфортно, чем кажется на первый взгляд. Говорят, раньше на острове был четырехзвездный курорт. И вроде здесь даже отдыхала Мэрилин Монро.
Остров рос в размерах, уже заполняя горизонт впереди.
— Радар не обнаружен, — доложил Алонсо. — У них что, полоса есть, а радара нет?
— Хм-м… — Колдинг пролистал еще несколько страничек. — Они включают его только на посадки и взлеты. Данте не хочет, чтобы кто-то гадал, с чего вдруг на острове посреди озера молотит радар.
В этот момент, будто условный сигнал, в кабине раздался негромкий «бип».
— А вот и радар, — сказал Сара. — Нас вроде ждут.
Колдинг вновь вытянулся телом вперед.
— Перед посадкой пролетите вдоль острова.
— Пожалуйста, — добавила Сара.
Колдинг посмотрел на нее.
— Пожалуйста — что?
— Пролетите вдоль острова, пожалуйста, — сказала Сара, не поворачиваясь от иллюминатора и избегая встречаться с ним взглядом. — Пока мы не сядем, командую здесь я, помнишь?
Алонсо посмотрел на Сару с комичным выражением лица. Наклонив голову, он оглянулся на Колдинга, будто бы спрашивая: «Что здесь происходит?» Колдинг молча пожал плечами.
— Со, следи за приборами, — велела Сара. Алонсо повернулся в кресле, приняв рабочее положение.
Вот, значит, как оно будет дальше. Что ж, на острове будет достаточно места, чтобы держаться подальше от этой женщины.
— Капитан Пьюринэм, — обратился Колдинг. — Я не очень вас затрудню, если попрошу вас любезно пролететь вдоль острова, прежде чем зайти на посадку? Пожалуйста.
— Совсем не затрудните, — ответила Сара. — Стандартная процедура, вообще-то, могли бы даже не спрашивать.
Алонсо вновь так же странно посмотрел на нее, затем пожал плечами и вернулся к своим обязанностям.
Сара отвернула С-5 от острова подальше на север, заложила обратный вираж и приблизилась к северо-восточной оконечности; Колдинг отслеживал ее маневр по карте, пока С-5 подлетал к острову. Залив Рэплейе разрезал северо-восточную оконечность острова на две части длиной в милю каждая — два покрытых снегом языка. Во многих местах торчали из-под белого покрывала скалы, коричневые и серые или черные от только что растаявшего снега, — он же покрывал землю на дюйм-два, лежал комьями на голых ветвях дубов и тополей и тяжело нагружал ветки елей и сосен.
Миновав залив, они пролетели над аккуратным маленьким строением фермы и просторным красным коровником с черной, из просмоленного гонта, крышей. Из серых гонтов пятифутовыми буквами было выложено слово «Баллантайн». Колдинг разглядел коров, топчущихся на припудренном снегом пастбище за коровником, и быструю тень от какого-то бегущего черного существа. Скорее всего, собаки.
От коровника уходила дорога, и казалось, будто С-5 летит, повторяя ее легкий изгиб. Слева от дороги шли поля, давно не паханные, с пятнами молодых тополей и сосен здесь и там. Справа — поднимался на верные пятьсот футов центральный гребень острова. Ровно посередине острова, прямо из этого гребня торчала маленькая, на длинных деревянных сваях будка. Рядом с ней стояла узкая, из окрашенного в красно-белые цвета металлокаркаса мачта связи с двумя квадратной формы устройствами, смонтированными по бокам. На ее вершине крутилась небольшая антенна радара.
Алонсо показал на деревянную башню:
— Медведь Смоки в действии?
Колдинг полистал папку.
— Старая пожарная наблюдательная вышка. Оснащена сиреной воздушной тревоги и всякой всячиной. На металлической вышке — оборудование канала надежной спутниковой связи с «Генадой». И «глушилка», блокирующая все виды связи входящей и исходящей.
— «Глушилка»? — спросила Сара. — Как же тогда можно поговорить с кем-то на другом конце острова?
— Обычные телефонные столбы, — ответил Колдинг. — Полностью изолированные, не подключенные ни к какой внешней системе. Посмотрите, справа от дороги: наземные линии связи протянуты ко всем домам. Ко всем занятым зданиям, которых… всего пять, включая ангар.
— Пять домов… — повторил Алонсо. — Чую, жизнь здесь бьет ключом.
Они миновали центр острова, оставив позади две вышки. Слева, на юго-восточном берегу, Колдинг увидел крохотную гавань. Блоки зазубренного гранита окружали остров, торча над поверхностью буквально сразу за кромкой воды. Единственный вход в гавань с виду казался свободным. Массивные кучи бетонных и скальных обломков составляли волнорез гавани, разбивавший неугомонные волны озера Верхнего в мелкую рябь. Большая белая рыбацкая посудина, может даже тридцатифутовик, пришвартована к длинному черному причалу.
Вдоль дороги меж редких домов росли неухоженные деревья. Почти все жилища казались заброшенными. Колдинг разглядел всего три здания, за которыми как будто хорошо присматривали: один жилой дом, еще один коровник и хауз-комбо. За изгородями большие участки развороченной земли — значит, коровник не пустовал.
Почти сразу за этой фермой они пошли над открытым пространством, окаймленным группкой невысоких строений. Колдингу не удалось как следует разглядеть их, кроме крепкой с виду церкви из черного камня с высокой колокольней.
Ближе к юго-восточной оконечности острова лес уступал укрытой снегом поляне с правильными рядами искусственных посадок деревьев. В конце поляны торчал большой трехэтажный кирпичный особняк: словно замок какого-нибудь лорда старой Англии, он гордо возвышался над прилегающими владениями. Высокое расположение давало ему господствующий вид южной оконечности Черного Маниту: песчаный пляж в ожерелье скал, а дальше, до самого горизонта, — ничего, кроме воды.
В полумиле прямо на юг от особняка вилась широкая просека через лес, напоминая чрезмерных размеров фарвей поля для гольфа. Колдингу пришлось заглянуть в бумажную карту, чтобы понять логику: если прочертить зрительную ось от конца до конца, фарвей в средней части был шириной в милю. Достаточно места, чтобы посадить С-5. Данте Пальоне построил посадочную полосу так, чтобы она не была похожа на посадочную полосу — по крайней мере, при съемке с любого спутника зондирования.
Философия спутникового камуфляжа вела прямо к ангару. Поначалу Колдинг ничего не разглядел и был вынужден делать выборочную проверку по карте, прежде чем заметил визуально. Ангар был таким же огромным, как и тот, что на Баффиновой Земле, но с проволочной сеткой над крышей, спускавшейся вниз почти вплотную к подступавшим деревьям. Густая «рощица» муляжей сосновых макушек торчала из сетки. С земли это, наверное, смотрелось как самый халтурный камуфляж, какой только можно вообразить, но с любого спутника или даже идущего на нормальной высоте самолета ничего, кроме поросшего лесом холма, не разглядеть.
— Так, полюбовались окрестностями, и хватит, — сказала Сара. — Давай сажать малышку.
— Вас понял, — кивнул Алонсо.
Сара заложила вираж влево, выполняя разворот С-5 над водой. Посадка удивила Колдинга — она вышла на удивление мягкой, как на каком-нибудь коммерческом рейсе.
Ведомый Сарой С-5 замедлил бег и вполз в ангар, замаскированный под вершину холма.

 

9 ноября. Как делишки, э?
Пока турбины самолета останавливались, Двойняшки опустили кормовую рампу, и Пи-Джей Колдинг покинул самолет. Место выглядело и ощущалось как странно знакомое: такой же здоровенный ангар со стойлами для коров в одном конце, такие же огромные двери, распахнутые на заснеженные окрестности. И конечно, автозаправщик — Колдинг сделал отметку в памяти найти кого-то из своих людей, чтобы припарковать его.
Как только его ноги ступили на бетонный пол ангара, в широкий проход зарулили «Хамви» и старенький потрепанный красный «Форд» F150. На капоте «Хамви» красовался логотип «Вигвам Отто». Вышли двое мужчин в черных пуховиках с эмблемой вигвама, вышитой на левой груди. Колдинг узнал этих людей по личным фотографиям из папки, которой снабдил его Магнус: Клейтон Дитвейлер и его тридцати с чем-то летний сын Гэри. Клейтон содержал в порядке особняк и большую часть острова. Гэри водил катер, над которым пролетал С-5, а также был единственным на острове человеком, поддерживавшим связь с большой землей.
Из фордовского грузовичка выбрались еще трое: высокий человек примерно одних лет с Клейтоном и мужчина с женщиной — обоим чуть за тридцать. Колдинг узнал их также по персональным данным из папки: Свен Баллантайн, Джеймс Гарви и Стефани Гарви соответственно.
Клейтон подошел и протянул руку. Избыточный вес явно мешал пожилому человеку двигаться, и, похоже, у него болело бедро. С каждым его шагом раздавалось металлическое бряканье большого кольца с ключами у пояса; из-за особенности его походки этот звук казался более похожим на клацанье шпор меткого стрелка с Дикого Запада, чем на звон ключей швейцара. Колдинг пожал протянутую руку, ощутив грубую кожу и костные мозоли.
— Добро пожаловать на Черный Маниту, э? — сказал Клейтон. — Клейтон Дитвейлер. А вы, должно быть, Колдинг.
Колдингу не удалось распознать его акцент. Ничего похожего он прежде не слышал. Угрюмая маска Клейтона настолько срослась с его неизменными морщинами, что, похоже, была единственным выражением лица этого человека. Из-за трехдневной жесткой щетины его морщины казались еще рельефнее. От густых седых волос, зачесанных строго назад и казавшихся влажно-жирными, пахло «Бриллкримом». Пятна грязи, жира и как будто горчицы украшали его черный пуховик.
— Рад познакомиться, — сказал Колдинг. Он повернулся к молодому Дитвейлеру. А вы, наверное, Гэри, наш связной с материком?
Тот кивнул и пожал руку. Парень выглядел как живая реклама «Аберкромби и Фитч». Его пуховик был новым и чистым. Модные темные очки свисали на шнуре с шеи. Кожу покрывал настолько плотный загар, что та казалась жесткой. На шее у него болталось ожерелье из пеньки, а в правом ухе сверкала маленькая золотая петелька. Колдинг почувствовал немножко странный, несильный, но густой запах, веявший от Гэри, показавшийся ему знакомым, но разгадать его не удалось.
Колдинг обменялся рукопожатием со Свеном и Джеймсом. Каждый ухаживал за резервным стадом в пятьдесят коров. Свен был плотным, коренастым пожилым мужчиной лет шестидесяти со старомодными усами и песочного цвета волосами, густо присыпанными сединой. Усы почти полностью прикрывали неприятного вида пучки волос из ноздрей. Почти. Свен очень смахивал на партнера Сэма Эллиота из какого-нибудь старого вестерна.
А толстошеий Джеймс напоминал бывшего футболиста — нападающего, не квотербека — и, наверное, мог бы послужить моделью для выражения «бесхитростный малый». У Стефани была простодушная улыбка и, надо же, бигуди в рыжих волосах.
Колдинг потянулся пожать руку Стефани, но не смог: она сунула ему тарелку, укрытую пищевой пленкой.
Шоколадные кексы.
— Вот, пожалуйста, — проговорила она с таким же, как у Клейтона, акцентом. — Наш семейный рецепт, э?
— Угу, спасибо, — Колдинг принял тарелку.
Джеймс ткнул жену кулаком в плечо:
— С каких это пор наша семья зовется «Данкан Хайнес»?
Стефани уткнула руки в бедра и зло посмотрела на мужа.
— А кто придумал добавлять грецкие орехи?
— Да сама ты грецкий орех, — сказал Джеймс.
— Это у тебя лицо как грецкий орех, — сказала Стефани.
Клейтон закатил глаза.
— Да ради бога, заткнитесь вы оба!
— Сам заткнись, — сказал Джеймс. Странного акцента у него не было — просто характерный среднезападный гнусавый выговор.
Клейтон раздраженно помотал головой:
— Да боже ты мой, все закрыли пасти. Продолжим, мистер Колдинг. Вы только что познакомились со всем населением Черного Маниту в количестве пяти человек. А теперь нам пора возвращаться к работе. Просто хотел, чтобы вы узнали каждого, дабы не задавали мне идиотских вопросов весь чертов день напролет.
— Вообще-то, Клейтон, мне еще много чего надо узнать. И похоже, вы, ребята, отлично присматриваете за особняком и территорией.
— Да вы никак удивлены? — сказал Клейтон. — Думали, такой старый пень, как я, не в состоянии позаботиться о бизнесе?
Это был явно не день для Колдинга, когда можно подружиться или влиять на людей.
— Я совсем не то имел в виду.
— Я здесь заведую вот уже тридцать лет, э? — Глаза Клейтона сузились под кустистыми седыми бровями. — И то, что Данте попросил позаботиться о вас, вовсе не означает, что я буду, как собачонка, слушаться ваших приказов. Ясно вам?
Гэри закатил глаза, словно уже миллион раз выслушивал задиристую позицию папаши. Остальные неловко озирались.
— Так. А теперь погодите секундочку, — сказал Колдинг. — Давайте кое-что проясним прямо сейчас…
Прежде чем Колдинг смог продолжить, Клейтон отвернулся и посмотрел вверх, на люк кормовой аппарели С-5. Колдинг услышал звуки легких шагов по рампе.
— Эй, Пи-Джей, — окликнула его Сара. — Кто твои новые друзья?
— Да мы тут, ясное дело, разговариваем, — ответил Клейтон. — А вы, черт возьми, кто такая, э?
— А я, черт возьми, пилот, э? — ответила Сара, в точности сымитировав акцент Клейтона.
Тот чуть отклонился назад все с той же сердитой гримасой на лице.
— Вы что это, смеетесь над тем, как я говорю?
Сара рассмеялась.
— Только чуть-чуть. Я выросла в Чебойгане. Летние каникулы всегда проводила в Солт-Сент-Мари.
— Это со стороны Мичигана или со стороны Канады? — спросил Клейтон.
— Со стороны Мичигана, разумеется. Я тролл.
Лицо Клейтона озарилось искренней, дружеской улыбкой — перед ними стоял совсем другой человек.
В замешательстве Колдинг смотрел во все глаза, как Клейтон протягивает свою заскорузлую ладонь. Сара пожала ее и представила себя остальным аборигенам Черного Маниту. Если представление Колдинга выглядело в лучшем случае неуклюжим, то представление Сары походило на воссоединение старинных друзей. Ее естественное очарование успокоило всех, кто ее окружал.
Сара увидела тарелку в руках Колдинга. Она подняла пленку и как ни в чем не бывало вытащила кекс.
— Вот это да, выглядит восхитительно! Кто их пек?
— Я! — ответила Стефани. — Заходите как-нибудь, выпьем кофейку. Я испекла эти кексы. Это мои любимые, потому что делаю их по старому семейному рецепту.
— Так, — подал голос Колдинг, — закончим с кексами. Капитан Пьюринэм, если вы вернетесь к своим обязанностям, я хотел бы поговорить с Клейтоном.
— Не сейчас, — сказал Клейтон. — Разве я не говорил вам, что у меня дел до такой-то матери?
Колдингу пришлось слишком много перенести за последние несколько часов, чтобы терпеть такой вздор. Он чувствовал, что теряет терпение, и начал было говорить, но Гэри опередил его.
— Слышь, пап, — сказал он. — Тебе все равно везти меня обратно к лодке. Мистер Колдинг может поехать с нами, познакомиться с островом. Пятнадцать минут туда и обратно. Он из «Генады», пап. Это же те парни, что платят тебе.
Клейтон на секунду отвернулся. Логика сына, похоже, его раздражала.
— Ладно, — сказал он. — Я захвачу вас, Колдинг, но только если с нами поедет Сара.
— Я еду, — согласилась Сара, не дав ответить Колдингу. Он почувствовал, то ли несколько часов сна притупили реакцию, то ли еще что-то: сегодня все его опережали.
— Капитан Пьюринэм, — сказал Колдинг. — Вам нечем заняться?
Она пожала плечами:
— Абсолютно. Ребята сделают все, что надо. Поедем прокатимся.
Клейтон протянул руку и сцапал кексик с тарелки Колдинга. Откусил кусок, роняя крошки, несколько их застряло в густой щетине.
— А вкусно, Стефани.
— Спасибо! — просияла та.
— Побудете с Джеймсом, покажете людям дом?
— Конечно! — согласилась Стефани. — С радостью. Обратно можем пешком, еще не так уж и холодно, правда, Джеймс?
Джеймс не затруднил себя ответом, потому что Клейтон уже ушел. Старик забрался в «Хамви» и с силой хлопнул дверью.
Колдинг посмотрел на Гэри:
— Ваш папа всегда такой?
Гэри непринужденно улыбнулся. Колдинг так и не понял, что за запах шел от него.
— К сожалению, да, — ответил Гэри. — Но вы особо не переживайте. Он трудяга, каких на свете не сыщешь. И если что-то надо сделать, это будет сделано. Лады? — он произнес последнее слово так, будто ставил подпись на контракте — контракте, который Колдингу придется просто принять, потому что так было надо. Гэри явно не желал своему отцу неприятностей.
— Лады, — ответил Колдинг. — Предоставлю ему презумпцию невиновности.
Гэри улыбнулся и неторопливо кивнул, задействовав в кивке не только голову, но и плечи.
— Ну и отлично. А я за вашу выдержку предоставлю вам место рядом с водителем.
— Вы очень добры, — сказал Колдинг, мгновенно уловив, что тот положил глаз на Сару. Гэри повернулся и забрался на заднее сиденье «Хамви».
Колдинг сердито взглянул на Пьюринэм:
— Едешь, просто чтобы побесить меня?
— Ага, — ответила Сара. — Не дергайся, полно и других причин.
— Да мне-то что. А что это за «тролл» и зачем в конце предложения вставлять «э»?
Сара рассмеялась.
— Клейтон и остальные — юпперы.
— Что за юпперы?
— Жители Верхнего полуострова Мичигана. Ну, Верхний полуостров, сокращенно «U.P.», отсюда юппер, дошло? У юпперов очень заметный акцент, ни на какой другой не похожий. «Ya» вместо «yes», «da» вместо «the», и большинство предложений они заканчивают «э?», что, по сути, означает риторический вопрос. Ты привыкнешь. И если юппер из мест, что выше моста, угадай, как они зовут тех, кто живет за мостом?
— А, — догадался Колдинг, — троллы живут за мостом. Ух ты. Высокоинтеллектуальная культура там, в ваших краях.
От рявкнувшего клаксона «Хамви» оба вздрогнули. Клейтон, держа одну руку на руле, второй раздраженно описал в воздухе круг — мол, поехали уже.
— Мне определенно не нравится этот тип, — сказал Колдинг.
Сара обошла машину к левой задней двери.
— Это нормально, ты ему тоже не нравишься. Как и всем остальным.
Колдинг вздохнул и забрался на пассажирское сиденье «Хамви».
Клейтон резко сдал назад, и внедорожник с визгом вылетел из ангара. Он свернул направо и резко затормозил, едва не вывалив всех из кресел, затем воткнул первую скорость и рванул по грязной дороге, что тянулась посередине острова, как спинной хребет.

 

 

9 ноября. Братская любовь
Локти Данте покоились на столе белого мрамора, а руки поддерживали голову. Как вообще такое могло произойти? Они все глубже и глубже шагали в кучу собачьего дерьма высотой в человеческий рост.
Он поднял голову. Магнус сидел перед столом, развалившись в кресле, и, казалось, ни на йоту не был обеспокоен последствиями своей активности.
— Магнус, как ты мог сотворить такое? — Данте говорил спокойно и тихо. Наверное, слишком долго он игнорировал грустную правду: его брат был настоящим социопатом.
— Расслабься, — сказал Магнус. — Проблема решена.
— Решена? Решена?! Ты убил Эрику Хёль!
— А что бы ты сделал, повысил ее в должности?
Лицо Данте сморщилось от досады. Он почувствовал боль в груди. Ударил кулаком по столу — всего лишь раз. Кулак замер, как молоток аукциониста.
— Данте, кроме шуток, тебе надо успокоиться, — Магнус тоже говорил так спокойно, будто обсуждал бюджет на совете директоров. Его спокойствие еще больше разъярило Данте. Его родной брат — убийца.
— Я не вижу проблемы, — сказал Магнус. — Наш комплекс уничтожен, включая наше оборудование и коров. Я заставил Фермершу послать е-мейл в СМИ: мол, ответственность за взрыв взял на себя Фронт защиты животных. Они, черт возьми, не хотели никому причинить боль, но, как сообщили они в своем письме, если вы совершаете злодеяния с божьими тварями, не вините ФЗЖ в случае нанесения сопутствующего ущерба.
— Фишер в курсе, что это бред собачий.
— Конечно, в курсе, — сказал Магнус. — Но ФЗЖ в последние несколько месяцев стал более агрессивным, так что легенда вполне подходящая. СМИ ее слопают. А если слопают они, значит, купится и 08. Все хотят, чтобы ксенотрансплантацию прикрыли, и знаешь что? Теперь нас прикрыли, точно так же, как и всех остальных. И что может с этим поделать Фишер?
Он будет искать проект Румкорфа, вот что.
И не найдет его. Фишер понятия не имеет, куда подевались Бубба и его команда. Пока на Черном Маниту кто-то не сваляет дурака и не попытается связаться с внешним миром, мы вне подозрений. Это то, чего ты хотел, Данте, — время для Румкорфа, чтобы он мог закончить проект.
Данте молчал. Магнус не просто принял поспешное решение, не разволновался, не вышел из себя из-за гибели его коллеги — он продумал все от начала до конца. В некоторой степени Данте даже хотелось бы, чтобы это была реакция, так сказать, преступление по страсти. Ее было бы проще понять, чем заранее обдуманное убийство.
— Это не Афганистан, Магнус. Не бой. Ради всего святого, ты убил женщину!
Брат улыбнулся.
— Вот только не надо делать вид, будто не знаешь, какой я, хорошо? И что втайне ты не вздохнул с облегчением, когда так удобно исчезла Галина.
Данте откинулся на спинку, будто получил пощечину. Он не хотел, чтобы Галина умерла, ни секунды.
— Я никакого отношения к ее смерти не имею. Ты это сделал, а не я, — он почувствовал, как бешено забился пульс в висках. И словно запылала кожа.
Магнус почесал правое предплечье.
— Ты мне сказал: мол, хотелось бы, чтобы Галина могла просто уехать. Что, по-твоему, я должен был делать, услышав это? Неужели ты думаешь, я не расстарался бы для тебя?
Данте отвел взгляд. Магнус ошибался. Все было не так. Не так. Данте всего лишь хотел продолжить проект, принести пользу всему человечеству. Конечно, он хотел, чтобы Галина ушла, именно так он и сказал в присутствии Магнуса. Сказал… и увидел холод в глазах брата… и не прибавил ни слова.
— Данте, ты знаешь, я люблю тебя, но давай быть честными, ты слишком мягкий. Ты перенял у папы умение управлять компанией, мобилизовывать капитал, рисоваться перед общественностью — все это здорово. Когда я наблюдаю за тем, как ты выступаешь на собрании правления или перед медиабратией, я тобой восторгаюсь. Мне такое не дано. Но когда доходит до дел иного рода? Тех, что за кадром? Папашка наш был кремень, в тебе этого нет. А во мне есть. Но вместе мы классная команда, согласен?
Данте вновь почувствовал эту боль в груди. На этот раз острее. Глаза брата — такие холодные, бесчувственные…
— Уйди, Магнус. Просто уйди с глаз моих.
Магнус встал и вышел, оставив Данте наедине со стрессом и стыдом.

 

9 ноября. Педик
«Хамви» Клейтона двигался по дороге, над которой они пролетали. Неудивительно: другой дороги здесь не было. По обе стороны стеной стояли деревья и с полуголых коричневых ветвей, на дюйм укрытых оплывающим снегом, роняли капли талой воды. У многих деревьев были белые, с черными пятнышками, стволы с отслаивающейся, похожей на пергамент корой. В компании своих анемичных лиственных собратьев крепкой статью выделялись сосны.
Следов присутствия человека почти не видно… И от этого все казалось щемяще красивым. Запущенные грунтовые дороги время от времени ответвлялись от шоссе, убегая к маленьким ветхим домишкам, которые Колдинг видел с борта самолета.
Они проехали мимо заросшей дороги к старому городу с большой церковью. Вскоре лес немного поредел. Дорога быстро взобралась на пологую дюну с пятнами высокой травы. Спуск с дюны выходил к маленькой островной бухте.
Прибрежные запахи долетали до открытого окна вперемешку с сильной вонью дохлой рыбы. Там и сям по берегу крупные багряно-серые скальные обнажения уходили прямо к воде: одни — словно припав к земле и чуть выделяясь гладкими спинами, другие торчали вертикально, как маленькие утесы. Пестро-рыжие сухие лишайники покрывали вершины скал, добавляя им текстуры и насыщенности. В длинных промежутках между скал не было ничего, кроме песка, травы и редких всклокоченных деревьев, тянущих ветки с двадцатифутовых пологих дюн. Толстые бревна крупными пятнами выделялись на пляже. На некоторых еще сохранились растопыренные пальцы корней, белые и лишенные коры. Они напоминали выбеленные безжалостным солнцем пустыни кости животных.
Дорога заканчивалась у почерневшего деревянного причала, уходившего на сорок футов в спокойные воды бухты. Небольшой сарай притулился в начале причала, а у его дальнего конца Колдинг заметил посудину Гэри. Тридцатишестифутовый катер типа «Шарккэт» с открытым мостиком. Идеальное судно для рыбалки в открытом море или вечеринки у причала с пятнадцатью близкими друзьями. Черная с золотом надпись на корме гласила: «Das Otto II».
Гэри выскочил из «Хамви», Колдинг — за ним следом. Оба зашагали по причалу к катеру. Находясь так близко к парню и благодаря солнечному свету, Колдинг заметил, что радужные оболочки Гэри расширены. Колдинг наконец догадался, что ему не давало покоя: запах, сонный взгляд, не сходящая полуулыбка… Парень был под кайфом.
— Гэри, ты никак марихуану покуриваешь?
Плечи парня вздрогнули, как от беззвучного смешка.
— Ага. Я покуриваю марихуану, мистер Нарки Наркинсон. А чо, угостить?
— Нет, — сказал Колдинг. — Просто интересно, до какой степени вы обдолбаны.
Гэри пожал плечами.
— Не знаю, чувак… А какова градация?
Вот черт. И это — единственная связь с материком?
Улыбка Гэри увяла.
— Ты, братишка, не парься. Если я малость пыхаю, это вовсе не значит, что плохо делаю свое дело.
— Не люблю наркотики, — ответил Колдинг. — И тех, кто их делает.
Гэри закатил глаза. Когда он это сделал, Колдинг будто услышал собственные слова через уши Гэри. С каких это пор он начал разговаривать как школьный методист? Тем не менее парня необходимо прощупать — дабы убедиться, насколько ответствен мог быть Гэри Дитвейлер.
— Магнус говорит, вы человек самостоятельный.
— Что Магнус говорит, то я и делаю, — пожал плечами Гэри. — Потому и таскаю эту дурацкую штуковину. — Он дернул молнию куртки вниз и чуть раздвинул полы — так, чтобы Колдинг увидел оружие: самый предпочитаемый в «Генаде» пистолет — «беретта 96» в наплечной кобуре.
Колдинг кивнул:
— Доводилось когда-нибудь применять по работе?
— Я что, похож на Клинта Иствуда? — рассмеялся Гэри. — Предпочитаю другое оружие — бутылочку односолодового. Я получаю больше, попивая в барах в Хоутон-Хенкоке, чем мог бы с этой дурацкой пушкой. Говорю с незнакомцами, расспрашиваю. Вызнаю, зачем эти люди в городе. Выясняю, проявляют ли люди интерес к Черному Маниту, чего быть не должно, поскольку о нем ведают только местные. Так что у меня одно оружие — текила и бурбон.
Колдинг уловил искренность в голосе Гэри: этому парню явно не нравилось таскать с собой пистолет.
— Если вы так не любите оружие, зачем тогда работаете на «Генаду»?
Гэри кивнул в сторону «Хамви»:
— Чувак, папашка мой прожил на этом острове пятьдесят лет. И уезжать не собирается. Придет время, здесь его и похороню. Для него я здесь, врубаешься? И если я пашу на «Генаду», значит, мне платят за то, чтобы быть рядом с ним. Я заколачиваю сумасшедшие деньги, а единственное, что делаю, — рассекаю на этой красивой посудине и трахаю туристок. Раз или два в год приезжают Магнус и Данте, я говорю «да, сэр» и «нет, сэр» и везу их, куда прикажут. Может, стрелок я аховый, но это скорее похоже на нескончаемые каникулы, чем на работу.
— Но вы примените этот пистолет, если будет надо? — спросил Колдинг, голос его был низким и серьезным. — Если мои люди будут в опасности и я вызову вас сюда, вы готовы делать, что прикажу?
— Папашка теперь один из ваших людей. И я сделаю все, чтобы защитить его.
Колдинг протянул руку:
— Гэри, я думаю, мы нашли общий язык.
Простодушная улыбка вернулась на лицо Гэри, он пожал протянутую руку:
— Если что нужно на материке, можете использовать суперсекретное мегашпионское радио в комнате секьюрити. Папа покажет, как меня высвистать.
— Благодарю. О, кстати, Магнус просил вам кое-что передать. Он просил вас проверить, готов ли его снегоход.
— Готов. Вон в том сарае, вместе с моим, — Гэри показал на черный железный сарайчик в начале причала. — Я держу его здесь, чтобы, когда навалит снегу пять футов, я мог ездить от причала до дома.
— Пять футов снега? — переспросил Колдинг и рассмеялся. — Да ну вас, я ж не вчера родился.
Гэри лишь скривился улыбкой курильщика травки и кивнул.
Колдинг оборвал смех.
— Погодите, вы серьезно? Пять футов?
— Ну да, — сказал Гэри. — Это если зима мягкая.
— Эй, вы двое, хорош трепаться, э? — донесся крик Клейтона из машины. — Мне работать надо.
Гэри отрывисто отсалютовал отцу, затем отвязал швартов и запрыгнул на катер. Он взобрался по трапу на открытый мостик. Секундами позже пробудились и утробно и мощно заурчали двигатели «Шарккэта». Судно было достаточно просторным, чтобы эвакуировать весь персонал, если дойдет до этого.
Гэри помахал Колдингу и крикнул:
— Удачи, шеф. Если что надо — вызывайте!
Двигатели взревели, и катер рванул к выходу из гавани, оставляя мощный кильватерный след.
Колдинг вернулся к «Хамви» и забрался в машину.
Клейтон посмотрел катеру вслед, затем покачал головой:
— Такой хвастунишка… Я люблю его, но это так тяжело, когда твой сын педик.
— Педик? — удивился Колдинг. — Вы полагаете, ваш сын — гей?
Клейтон пожал плечами:
— Так у него серьга, э? Гомосексуалист, точно говорю.
— Подумать только, — сказала Сара. — Сережка у мужчины? Ну, тогда он точно гомосексуалист.
Колдинг потер глаза.
— Клейтон, вы действительно человек высокой культуры и эрудиции.
— А что, не так, что ли? — сказал Клейтон. — Ладно, давайте-ка заканчивать с этим дерьмом, чтоб я мог заняться делами. Мне платят за поддержание имущества в рабочем состоянии, а не за подработку таксистом.
Выражение «соль земли» недостаточно емко характеризует Дитвейлера. Скорее скала, на которой может проступить эта соль.
— Клейтон, вам, по-моему, пора остыть.
— Да-а? А на это что скажете, э? — Клейтон наклонился влево и выдал громкий и резкий пук. Вонь гнилых яиц тотчас наполнила салон «Хамви».
— Твою мать, — буркнул Колдинг и высунул голову в окно. Сара выдала рвотный звук и, захохотав, сползла с заднего сиденья.
— О, Клейтон! — крикнула она, дыша через рукав рубахи. — Что это залезло вам в задницу и сдохло там?
Плечи Клейтона подпрыгнули от смешка. Он сделал глубокий вдох через нос:
— Ох, классно получилось, а, Колдинг? Добро пожаловать на Черный Маниту, горожанин.
— Отвезите нас, пожалуйста, назад, к дому, — попросил Колдинг. — Я хочу осмотреть пост охраны.
Клейтон сдал машину задом с причала, затем проехал занесенную песком отмостку и забрался на дюны. Когда он выбрался на ведущую к дому дорогу, то все еще продолжал смеяться.

 

 

9 ноября. Пей, пока не стошнит
Безумие. Тим Фили проработал с Цзянь два года, поэтому был уверен, что распознает безумие, когда увидит его. А как назвать все это? Ну да, безумие.
Менее двадцати четырех часов назад Эрика Хёль вылизывала односолодовый скотч из его пупка. Медленно. Это было здорово. Это было так остро, так весело и так сексуально. Конечно, застрять на заледенелом острове на долгие месяцы совсем не прикольно, но застрять там с отвязной голландской пумой делало пребывание здесь относительно приемлемым.
А потом? Взрывы. Диверсия. Обугленный Брэйди Джованни. Та же самая отвязная голландская пума едва не зарубила Цзянь пожарным топором. Колдинг весь в крови. Гигантский самолет и долбаная секретная база, полная юпперов. Прямо как фильм о Джеймсе Бонде при участии натуральной деревенщины.
И, наверное, хуже всего то, что его наградили обязанностями Эрики.
Надо выпить. Может, отыщется где-нибудь в доме рюмочка-другая, может, даже раньше, чем он найдет оружие, — потому что если ему придется слушать эту не в меру счастливую женщину с бигуди в волосах еще хоть минуту, то он застрелится.
— Это мой любимый вид на весь остров, — сказала Стефани. — С заднего крыльца.
— Да ну? — сказал Тим. — Я б сказал, подходящее название для черного хода.
Стефани рассмеялась. А ее бывший качок-муж — нет. Он сердито зыркнул на Тима, ясно давая понять: «Поосторожней, дубина». Хоть он и не такой огромный, каким был Брэйди, но достаточно крупный. Тим решил быть поосторожней.
То ли в похмелье дело, то ли нет — от вида с просторной веранды у Тима просто перехватило дыхание. Дом был жемчужиной, венчавшей корону запятнанных снегом золотисто-песчаных дюн, полого спускавшихся к берегу.
Крупинки песка вперемешку со снегом мело по ступеням тесаного камня, что вели почти к самому пляжу. Белые шапки сверкали на волнах до самого горизонта. Сотни пенящихся точек непоколебимо стояли под ударами накатывающих волн: убийцы кораблей — гранитные глыбы. В двухстах ярдах от берега торчала скала, поднимаясь на шестьдесят футов над водой.
— А что это за здоровая скала, похожая на лошадиную голову?
— Да она так и называется, Лошадиная голова, — ответила Стефани.
Ну конечно, потому ее так и назвали. Остров Черный Маниту, поэтическое место.
— Идемте, — сказала Стефани. — Еще столько всего надо вам показать!
В конце веранды красовалось широкое, от пола до потолка венецианское окно. Французские двери выходили в просторную гостиную с кожаной мебелью и дорогого вида столами. В центре широкого, красного дерева стеллажа, плотно заставленного старинными томами в кожаных переплетах, — плоская панель большого телевизора. В тон стеллажу — барная стойка: красное дерево с мраморной полкой и медной отделкой — она доминировала в комнате. А позади стойки — слава тебе господи! — хорошо освещенный стеклянный бар с сотнями бутылок.
Тим направился прямиком к нему. Одинокие стаканы выстроились аккуратным рядком на белой салфетке, словно дожидаясь дружеского рукопожатия. Он схватил один из них и принялся рассматривать бутылки на полках.
— Рановато для выпивки, а? — предположил Джеймс.
— Для «Джелло» всегда найдется местечко, большой брат.
Тим обратил внимание, что в коллекции преобладал напиток одной марки и занимал целую полку.
— Ух ты, да здесь «Юкон Джека» в самый раз до второго пришествия! Если, конечно, Христу понравится пить, пока не стошнит.
— Я б вам не советовала его трогать, — тихо проговорила Стефани. — Это все принадлежит Магнусу.
А, Магнусу. Ну, ладно, Тима устроит и что-нибудь другое.
— Мать моя… — проговорил Тим, вытягивая бутылку скотча «Каол Ила». — Иди к папочке.
Он налил себе стакан и выпил одним махом. Огненным шариком напиток покатился вниз. Первый стакан был всего лишь лекарством от похмелья, честное слово. Второй — просто чтоб попробовать.
— Мистер Фили, — обратился к нему Джеймс. — Извините, но нам еще работать…
Тим оставил бутылку на стойке и следом за Джеймсом и Стефани вышел из гостиной. Остальная часть здания буквально дышала высшим классом рубежа веков. Двадцатый век, заметьте, — не чета двадцать первому. Тиковые панели, красное дерево, в каждой комнате — сверкающая хрусталем люстра. В прошлом, несомненно, это местечко было просто райским уголком.
Но ни стиль, ни уют не в состоянии были скрыть возраст здания. Там и здесь покривился пол, кое-где отошли и неплотно прилегали тиковые панели. В каждой комнате либо коридоре были заметны следы косметических ремонтов — налет десятилетий давал себя знать.
— Тридцать гостевых комнат, — сообщила Стефани. — Столовая с кухней и все такое. В подвале — жилье для всей прислуги, сейчас в основном используется как хранилище. Там же — центральный пост управления, но в него нам не попасть, потому что только Клейтон знает код замка. Мы покажем вам вашу комнату и отправимся по своим делам.
Его комната. Классно. Наконец можно будет поспать нормально, а не в этом убогом кресле ВВС, спроектированном маркизом де Садом. Еще пара стаканчиков — и восхитительный сон. Он опустошил свой стакан.
— Мистер Фили, вы мне нужны! — резкий немецкий акцент: голос как кинжал вонзился в ухо Тиму. Сердце ухнуло в пятки, словно его застукали над эротическим журналом родители. Он обернулся и увидел Клауса Румкорфа, стоящего в коридоре, руки в боки. — Мистер Фили! Вы что, пьете?
Тим посмотрел на пустой стакан в своей руке, будто только что увидел его:
— А, это? Нет, он валялся, а я его просто подобрал, я же приличный парень. «Чистота — залог благочестия», так ведь?
— Мы готовы приступить к имплантации, — сказал Румкорф. — Идемте со мной в самолет. Немедленно.
Румкорф повернулся и быстро зашагал по коридору. Стефани пожала плечами и вытянула перед собой руку ладонью вверх. Тим отдал ей стакан и пошел догонять Румкорфа.

 

9 ноября. Сверхсекретный пароль
Колдинг шел за Сарой и Клейтоном по коридорам особняка, затем вниз по лестничной клетке.
— Джек Керуак любил приезжать сюда на отдых, знаете ли, — сказал Клейтон. — Мы частенько пили с ним пиво.
Колдинг метнул на него недоверчивый взгляд:
— Вы пили с Керуаком?
— Ага. Классный парень. Но слишком уж колобродил. Если заводился, мог опустошить целый бар.
Колдинг попытался представить одного из величайших литераторов Америки отрывающимся в забитом юпперами баре, но картинка не сложилась.
— А как насчет Мэрилин Монро? — спросила Сара. — Я слышала, она тоже бывала здесь. Вы с ней тоже пили?
— Она все больше в одиночку, э? Зато я трахал ее. Классные сиськи.
Утилитарный подвал демонстрировал куда меньше украшений, чем два верхних этажа. Всюду не было ни пылинки. Клейтон остановился перед дверью с маленьким номеронабирателем и четыре раза ткнул указательным пальцем 0–0–0–0. Внутри двери щелкнул тяжелый засов.
— Круто, — хмыкнула Сара. — Хитрый пароль, Клейтон.
Старик пожал плечами и вошел в абсолютно «современную» комнату: белые стены с флуоресцентным освещением, встроенным в белый потолок из звукоизолирующей плитки. Ряд мониторов наблюдения на одной стене над белым столом с очень знакомого вида компьютером. На мониторе компьютера медленно вертелся логотип «Генады».
Но не стол завладел вниманием Колдинга. То, что привлекло его взгляд и мгновенно встревожило, было трехполочным стеллажом для оружия, занимавшим центр комнаты.
— А здесь у Магнуса коробка с игрушками, — сообщил Клейтон.
Колдинг изумленно рассматривал стеллаж. Он провел пальцами по ряду штурмовых винтовок: три германских «хеклер и кох» МР5, две «беретты» AR70, британская SA80 с толстым прибором ночного видения и тройным магазином, четыре израильских девятимиллиметровых «узи» и пара австрийских снайперских винтовок «штайр 69». Под винтовками шла полка с любимыми пистолетами Магнуса — «береттой-96». Десять штук. Коробки и коробочки с магазинами и боеприпасами занимали нижнюю полку. Два кевларовых пуленепробиваемых жилета висели с краю стеллажа.
Были здесь и другие запасы: аптечки первой помощи, ИРП, четыре пропановых баллона с насадками-горелками, четыре зажигалки и пятнадцать еще не распакованных ножей «Ка-Бар» в картонных коробках.
— Зачем это все? — с плохо скрытым беспокойством спросила Сара. — Магнус воевать собрался?
Клейтон пожал плечами.
— Он вообще парень со странностями.
На средней полке Колдинг заметил три маленьких деревянных ящика для боеприпасов. Он почувствовал холод в животе, когда осторожно вытянул ящичек, открыл его и увидел содержимое.
— «Демекс»? Пластиковая взрывчатка?
— И детонаторы, — добавил Клейтон. — Не скажу, что очень рад хранить это в моем особняке.
Колдинг увидел еще кое-что. На нижней полке — длинная черная брезентовая сумка. Он потянул молнию. Внутри находился пятифутовой длины ящик тускло-зеленого военного окраса, закрытый на четыре металлические защелки.
— Нет, — тихо сказала Сара. — Только не говорите мне, что там то, что я думаю.
Колдинг откинул петли запоров и поднял крышку: пятифутовая металлическая труба с утолщением на одном конце, окрашенная в оливково-зеленый цвет. Перед рукояткой Колдинг разглядел металлический прямоугольник, раскладывающийся в IFF-антенну — радиолокационная система опознавания самолетов типа «свой — чужой». Полезная деталь, учитывая, что этой штуковине по зубам любая воздушная цель.
— ПЗРК «Стингер», — констатировал он.
— Я же просила не говорить мне, — сказала Сара. Ее голос звучал тревожно: неудивительная реакция для пилота, глядящего на ракету — убийцу самолетов. — Кто-нибудь может объяснить, зачем Магнусу ракета «земля — воздух»?
Колдинг не знал ответа. Он закрыл молнию на сумке, сунул ее на место, выпрямился и подошел к столу с секцией мониторов. Настройки были точь-в-точь такими же, как на оставленной базе Баффиновой Земли.
— Клейтон, каковы границы зоны покрытия камер видеонаблюдения?
Клейтон подошел к мониторной стойке и принялся нажимать кнопки. На экранах разворачивались серии видов: пространство вокруг особняка, гавань, танцевальный зал, гостевые комнаты, кухня. Колдинг удивленно подмечал, с какой легкостью Клейтон управляется: старик хорошо ориентировался в охранной системе.
— Хорошее покрытие, — сказал Клейтон. — У нас есть даже эта чума — инфракрасные камеры. Всё под постоянным видеоконтролем, включая комнаты каждого гостя.
— Камеры комнат отключите, — велел Колдинг. — Все, кроме Цзянь.
Он проследил, как Клейтон исполнил команду.
— Готово, — доложил тот. — А зачем оставили Цзянь? Вам нравятся пип-шоу толстушек?
— Я… нет, Клейтон, мне не нравятся пип-шоу толстушек. Цзянь как-то раз попыталась покончить с собой. За ней нужно вести постоянное наблюдение. Как только мы здесь закончим, пожалуйста, сходите к ней в комнату и уберите все стеклянное, включая зеркала. Снимите люстру и соорудите что-нибудь попроще: не должно быть ничего, на чем она могла бы повеситься.
Впервые Клейтон не стал ерничать:
— Сделаю. Комната будет безопасной.
— А как ангар? — спросила Сара. — Он тоже просматривается?
Клейтон нажал несколько кнопок: вид ангара с разных камер, изнутри и снаружи. Он остановился, когда камеры показали громадину С-5.
— Внутри самолета есть разъемы для камер. Сара, ваши парни уже подключили их?
— Если процедура была в полетном чек-листе, может, и подключили.
Клейтон продолжил нажимать кнопки. Теперь мониторы показали Алонсо в кокпите С-5, Цзянь в лаборатории второй палубы и Тима Фили в ветеринарной станции через проход от секции кресел. Клейтон изменил ракурс, показал Гарольда и Каппи, шагавших от коровы к корове и открывавших плексигласовые двери. Нажатием кнопки опускалась сбруя, и животные четырьмя копытами вставали на палубу. Двойняшки выводили коров из самолета по две за один раз.
— Ага, — сказал Клейтон, — подключили. Вот это все покрытие, что имеем. Никаких проводов, никаких мобильников, никакого Интернета. Наземные линии связи идут в дом Джеймса, в мой, а в ангаре и в каждой комнате особняка есть свой добавочный номер. Связь с материком возможна только с секретного терминала, — он показал на маленький компьютер в дальнем конце стола. Точно таким же Колдинг пользовался на Баффиновой Земле.
— Этой штукой можно вызвать моего сына в Манитобе, — продолжил Клейтон. — Мы здесь заботимся друг о друге, и мы бдительны, э? Но случись что, помощь придет в лучшем случае через три часа.
— Завтра я хочу осмотреть остров, — сказал Колдинг. — От и до. Дадите «Хамви»?
Клейтон помотал головой.
— He-а. На Черном Маниту полно топей. А вы не волнуйтесь, э? Я да «Надж» — мы все вам покажем.
— «Надж»?
— Ага, — кивнул Клейтон. — Тед Наджент. «Надж», э?
— Ладно, — сказала Сара. — Если уж Дэдли Тэдли в деле, то я и подавно.
Здорово. Меньше всего Колдингу надо было, чтобы за ним увязалась женщина.
— Уф, Сара, в этот раз тебе ехать необязательно. Побудь здесь.
Она пожала плечами:
— Да как я могу. Это же «Надж», понимаешь?
— Вот именно, — сверкнул колючей улыбкой Клейтон. — Спать не собираетесь? Чтоб завтра ровно в восемь оба стояли на крыльце, ясно?
— Ясно, — ответила Сара. — Надо согласовать с моим экипажем. Подбросите меня к ангару, Клейтон?
— Да с радостью, э? Колдинг, ваша комната номер двадцать четыре. До завтра.
Колдинг кивнул, почти сразу же забыв о Саре и Клейтоне, оставивших его одного в мониторной. Кто бы ни был этот «Надж», очень скоро он узнает это.
Колдинг вернулся к оружию, проверяя работоспособность каждой единицы без исключения. Он прикидывал возможности и непредвиденные ситуации. До большой земли три часа на катере, только вот катера на острове нет. Кроме Гэри Дитвейлера и братьев Пальоне, ни одна живая душа не ведала, что они на Черном Маниту. Ни одна. Однако, напомнил себе Пи-Джей, именно так и должно быть, если они хотят закончить исследования, возродить к жизни предка и подарить надежду миллионам.

 

9 ноября. Оранжевые пауки
Цзянь чуть запнулась, но Колдинг сильной рукой поддержал ее.
— Мистер Колдинг, я не хочу спать. Надо еще поработать.
— И не пытайтесь, милая, — сказал Колдинг. — Шагайте, шагайте, вам пора спать.
Он привел ее в холл особняка. Она, Румкорф и Тим закончили имплантацию. Каждой корове ввели в матку бластоцисту, которые в скором времени имплантируются в стенку матки, формируя эмбрион и плаценту. Вслед за этим последствия ее кодирования вынудят эмбрионы к делению и формированию однояйцевых-моноамниотических близнецов. Мистер Фили назвал это «Отделом генетических распродаж, два по цене одного». Некоторые могут разделиться и трижды, выдав тройню. Все это, конечно, предполагало, что иммунная система продолжит воспринимать эмбрионы как «самое себя».
Движение.
Вон там, слева от нее. Цзянь быстро глянула туда. Ничего. Могло это быть оранжевой вспышкой?
— Цзянь, — сказал Колдинг. — Ты в порядке?
Она еще секунду смотрела туда: так и есть — ничего.
— Все хорошо, мистер Колдинг.
Они пошли дальше. Колдинг ее настоящий друг, единственный друг с тех пор, как правительство посчитало ее семилетним гением. Именно тогда ее забрали из родного дома в горах, отняли от семьи и отправили в спецшколу.
Много времени прошло, прежде чем Цзянь оправдала ожидания и продемонстрировала еще большие успехи, обгоняя своих коллег в Китайской академии наук. В одиннадцать она опубликовала свою первую работу по генетике. К тринадцати Цзянь выступала на конференциях, и ее лицо появлялось во всех новостях, как живой пример стремления Китая к научному лидерству.
А потом случились два обстоятельства. Первое: она начала видеть дурные вещи. Второе: Цзянь открыла для себя компьютеры.
Поначалу эти дурные вещи были вещами скорее странными. Тени в закоулках ее сознания, предметы, которые словно прятались, когда она искала их. Галлюцинации становились все страшнее. Иногда они напоминали маленьких синих паучков, изредка — больших оранжевых пауков. Иногда забирались на нее, а бывало, и кусали.
Даже когда Цзянь показывала людям свои руки со следами укусов, никто не верил ей. Девушку пичкали лекарствами. Когда помогало, когда нет. Зато всегда помогал компьютер. Цзянь была среди первых людей в мире, кто в полном смысле слова использовал компьютеры для того, чтобы оцифровать нуклеотидные последовательности гена, понять, что мир силикона и электронов в состоянии воспроизводить ультрамикроскопический мир ДНК. И когда она с головой окунулась в генетический код, то не увидела ничего, кроме кода. Никаких пауков.
Катились годы, некоторые хуже других. Лекарства менялись. Пауки ненадолго исчезли, им на смену пришли зеленые длиннозубые крысы, но затем пауки вернулись, а крысы остались. Когда к паукам и крысам присоединились четырехфутовые пурпурные сороконожки, Цзянь впервые решила положить всему конец. Люди остановили ее. Остановили ее и вернули в работу. Но так трудно работать, когда пауки, крысы и сороконожки кусают тебя… В конечном счете боссы перестали нагружать Цзянь работой, которую она была не в состоянии завершить. Они оставили ее самостоятельно исследовать свой компьютеризированный мир четырех букв: «А», «С», «G» и «Т».
В какой-то период — Цзянь точно не помнила когда — она вновь начала писать научные статьи. Большинство материалов было сфокусировано на теории оцифровки всего генома млекопитающих, создания виртуального мира, способного продемонстрировать взаимосвязь видов. Коммерческой или медицинской ценности ее работы не представляли, и боссы просто не стали ей препятствовать. По крайней мере, ее гений демонстрировал миру славу Народной партии.
Но как-то раз боссы объявили Цзянь, что она уезжает. И отправили к Данте Пальоне в «Генаду» работать с Клаусом Румкорфом. «Продолжай играть в компьютеры, — напутствовали они ее. — И если все сложится хорошо, тебе поставят памятники».
Экспериментировать она начала с людьми, помещая созданных ее компьютером геномы внутрь маток волонтеров, которые не имели никакого понятия о происходящем. Цзянь знала, что так нельзя, что это плохо, но если ты не можешь спать оттого, что десяток волосатых пауков ползают по твоему лицу, разница между «хорошо» и «плохо» сглаживается.
Эксперименты закончились провалом. Некоторые результаты оказались страшнее пауков, крыс и сороконожек. Цзянь изо всех сил старалась забыть о них.
А потом Данте взял на работу Тима Фили и Пи-Джей Колдинга. Последний настоял на прекращении экспериментов с людьми в «Генаде». И заставил Румкорфа назначить Цзянь новое лекарство.
И пауки ушли.
— Вот твоя комната, — сказал Колдинг. — Нравится?
Цзянь коснулась пальцами красно-коричневых обоев, ощущая фактуру бархатистых узоров. Пластиковый светильник на высоком потолке казался здесь неуместным, словно его только что подвесили вместо «родного». Красивая деревянная, с четырьмя столбиками кровать ждала ее, пухлое белое стеганое одеяло звало ее, будто любовник.
Самым важным, конечно, был здесь еще один семимониторный компьютерный стол. Такой же, как на борту С-5 и как на острове. Умница Данте. Он всегда заботился о том, чтобы Цзянь могла работать, где бы ни находилась.
— В этом местечке обычно тусовались богатеи да знаменитости, — сказал Колдинг. — Скоро и ты станешь такой же. Богатой и знаменитой.
Цзянь забралась на матрас и вздохнула, восторженно изумляясь нежности пухового одеяла. Опустила голову на подушку. Колдинг укутал одеялом ее плечи.
— Вам нравится Сара, правда? — неожиданно спросила Цзянь.
Пи-Джей открыл рот и закрыл.
— Мистер Колдинг, она очень хорошая. Вам следует встречаться с ней.
— Мы не можем встречаться, Цзянь. Потому что моя жена умерла всего… — Он умолк.
— Больше трех лет назад, — договорила за него Цзянь. — Времени прошло много, мистер Колдинг.
— Три года… — тихо проговорил Колдинг, словно определяя для себя, много это или мало.
— Идите к Саре, прямо сейчас. Идите к ней в комнату, поговорите.
Она махнула ему рукой уходить и, не успел он дойти до порога, забылась сном.

 

9 ноября. «Мое оружие — мое ружье»
Стук в дверь. Сердце Сары забилось. Пи-Джей? Пришел извиниться по-человечески. Она решила ненавидеть его, но совместная поездка в «Хамви» оказалась ошибкой, заставившей ее вспомнить, почему два года назад она с самого начала хотела его.
На часах 11.15 вечера. Она быстренько оглядела себя в большом — во весь рост — зеркале. По словам Стефани, Мэрилин была на Черном Маниту частой гостьей, всякий раз останавливаясь в комнате 17, и очень часто гляделась в это зеркало. Вот только у Мэрилин наверняка не было таких мешков под глазами и поношенного, мятого летного комбинезона; да и не была она такой грязной и потной после долгого перелета.
А, какая разница… Сара не собиралась спать с Колдингом. Она в состоянии справиться со своими гормонами. Колдинг — потребитель, и ничего тут не поделаешь. И ей до лампочки его карие глаза. И то, как он целуется.
«Да порви ты с ним, идиотка. Раз обманул, два… Шел бы он к черту».
Сара глубоко вздохнула, подошла к двери и открыла ее, чтоб увидеть… плотоядно скалящуюся физиономию Энди Кростуэйта.
— Привет, красотка. Все еще хочешь конфисковать мою пушку?
Сара почувствовала смесь отвращения и разочарования.
— Энди, спать пора.
— Именно! — сказал он и попытался протиснуться в полуоткрытую дверь.
Сара Пьюринэм не вчера родилась на свет и кое-чему научилась. Она блокировала дверной проем телом. От этого движения они так плотно прижались друг к другу, что могли бы поцеловаться. Плотоядная ухмылка Энди расползлась еще шире.
— Во, — сказал он. — Я об этом.
— Последнее предупреждение, Энди. Уходи.
Он рассмеялся ей в лицо.
Сара сделала резкое движение коленом вверх — Энди в пах. Она могла бы ударить и сильнее, но ей хотелось лишь немного ошеломить его, не отправляя в лазарет. Тот негромко ухнул и согнулся пополам. Сара положила ему на голову ладонь и толкнула. Споткнувшись, он сделал два шага назад — достаточно, чтобы она могла захлопнуть дверь и закрыть на замок.
Сара заглянула в глазок. Энди смотрел на дверь. Больше не скалился. Сейчас он был похож на человека, готового взорвать здание правительства к чертям собачьим. Даже за закрытой дверью Сара почувствовала холодок страха.
Затем Энди выпрямился и улыбнулся, зная, что она видит его в глазок. Он повернулся и пошел по коридору, по-прежнему прижимая правую руку к паху.

 

9 ноября. Смутьян
Имплантация + 0 дней
Пока персонал «Генады» спал, подопытные существа перешли в следующую стадию. Внутри каждой из пятидесяти коров имплантированные бластоциты плыли через маточную полость матки до того момента, пока не коснулись стенки матки.
В точке контакта клетки быстро превратились в трофобласты. Приспособленные к определенным условиям клетки трофобластов делились, проникая в стенку матки, — примерно так зарываются в рыхлое морское дно якоря. Процесс характерен для всех млекопитающих — за исключением того, что ни одно млекопитающее, даже крохотная мышка, не претерпевает этот процесс так быстро. Трофобласты соединялись с клетками коровы для создания плаценты, а также чтобы распространить вокруг остаток бластоцисты для образования амниотической оболочки — плодного пузыря, наполненного жидкостью, которая будет защищать его содержимое от ударов и толчков.
Менее чем через три часа после этой деликатной посадки еще одна партия клеток отделится от трофобласта. Вторая партия клеток, или эмбриобласт, и станет тем самым предком. Когда эмбриобласт отделится, часть кодирования Цзянь вынудит его расщепиться надвое. Внутри амниотических мешков половинки быстро начнут развиваться в самостоятельные организмы.
«Отдел распродаж, два по цене одного».
А что же иммунные системы коров? Реакции не последовало. Вообще никакой.
Некогда человек по имени Роджер Баннистер шокировал мир, пробежав милю менее чем за 4 минуты и установив рекорд, который эксперты объявили «невозможным». Созданный Цзянь процесс был биологическим эквивалентом тому рекорду или стал бы им, если бы Роджер пробежал свою милю ровно за тридцать секунд.
Менее чем двадцать четыре часа спустя после того, как безъядерная клетка впервые сплавилась с искусственно созданной ДНК, произошла гаструляция. В процессе беременности человека гаструляция происходит не ранее чем спустя две недели.
«Гаструляцией» обозначается такой процесс, когда две клетки прекращают быть копиями друг друга и начинают обретать особые функции тканей и органов. Из грозди единообразных, недифференцированных клеток три раздельных слоя формируют: эктодерму, энтодерму и мезодерму. Мезодерма становится структурой животного, включая мышцы, кости, сердечно-сосудистую систему и систему репродуктивную. Энтодерма в конечном счете развивается в пищеварительную и дыхательную системы. Эктодерма же генерирует кожу и нервную систему, включая мозг.
В то время как три слоя объединились с целью создания предка, эктодерма окажется настоящим смутьяном.

 

10 ноября. Дохлая белка
Колдинг стоял на крыльце особняка и, несмотря на то что был одет в пуховик, содрогался от холода раннего утра. Он взглянул на часы. Семнадцать минут девятого. Сара пристально смотрела на него. Пи-Джей делал вид, что не замечает.
— Привет, Колдинг, — сказал она. — Если эти часы не телепортатор из «Звездных войн», они не заставят Клейтона приехать раньше.
— Телепортаторы были в «Звездном пути», а не в «Войнах».
— Ох, прокололась. Спасибо, ботаник, разъяснил.
— Да ладно тебе. Клейтон опаздывает, вот и все.
Она приложила ладони к щекам и изобразила потрясение. Затем окинула взглядом укрытую снегом лужайку перед особняком и длинную извилистую подъездную дорожку — и там и там не было ни души.
— Похоже, соберем все утренние пробки. И опоздаем на слет треккеров!
Ее резкий, язвительный тон уже начинал не на шутку бесить его.
— Тебе что, нефиг делать, Пьюринэм? Или мне еще один день выслушивать от тебя гадости?
— Ради тебя, Пидж, я отменила все свои дела.
Снова эта кличка. Она заставила Колдинга вспомнить ее обнаженной, вспомнить шелковистость ее веснушчатой кожи.
«Больше трех лет назад, — сказала Цзянь. — Времени прошло много, мистер Колдинг».
Нет. Не будет ничего. Сара явно презирает его, и тому есть причина. Колдинг порой мечтал контролировать рынок по обнаружению причин, по которым чувствуешь себя виноватым, и сейчас был именно такой случай.
— Послушай, Сара. Я… Я обычно не… Не в моем это характере — вести себя так. С женщинами. В смысле как я поступил с тобой.
— Не в твоем характере поматросить и бросить?
— М-м… нет.
— Ага, поняла. Я, значит, исключение? Как же повезло всем остальным женщинам, к которым ты относишься с достоинством и уважением.
Колдинг начал было говорить «да нет никаких женщин», но оборвал себя. Он чувствовал, что чем больше говорит, тем большим идиотом выглядит.
Характерное бульканье дизеля спасло его от полного смущения. По звуку — большой грузовик. Деревья за петляющей подъездной дорожкой несколько секунд скрывали машину из виду. Урчание сделалось громче, когда источник показался из-за деревьев и вырулил на заснеженную дорогу.
Сара рассмеялась и захлопала в ладоши.
Колдинг посмотрел на странный автомобиль, затем перевел взгляд на Сару:
— Что за черт?
— Так это наверняка «Надж». Обалдеть…
Колдинг не сводил глаз со штуковины, катящейся к ним. Громыхающая, из двух частей — как из двух вагончиков — состоящая машина, выкрашенная белой краской — белой с черными полосками, под зебру. Передняя половина выглядела как четырехдверная железная коробка, поставленная на танковые гусеницы с пространством внутри для переднего и заднего многоместных нераздельных сидений. Тупорылый, похожий на обрубок, скошенный впереди капот сходил на нет, оканчиваясь двумя массивными фарами и бампером из металлической решетки. На крыше имелся люк над передним пассажирским местом и второй — по всей длине заднего сиденья.
Задняя часть выглядела как переделанная грузовая платформа, едущая на собственной паре гусениц. На этой платформе был установлен небольшой пневматический подъемник с белой, в человеческий рост, пластиковой корзиной, тоже выкрашенной под зебру, — что-то вроде люльки для ремонта телефонных линий или других работ на высоте. Две половины транспортного средства соединял шарнирный узел.
Клейтон проехал по подъездной дорожке, остановился против широких каменных ступеней, высунулся из окна водителя и улыбнулся Саре:
— Привет, красавица. — Старик перевел взгляд на Колдинга, и улыбка угасла. — Едем, э? Не собираюсь убивать на вас целый день.
— Клейтон, — ответил Колдинг. — Что, черт возьми, это такое?
— Это «Би-ви-206». Шведские вояки продали вездеход Магнусу как лишнюю штатную единицу. Я на ней кошу взлетную полосу, торю колеи для снегоходов и ремонтирую телефонные линии, когда их рвет штормом. Территория-то будь здоров, э? И почти вся — либо топь, либо грязь, либо шестифутовые сугробы.
— Значит, Тэдом Наджентом вы прозвали эту штуковину. Почему?
Сара подняла руку, как на уроке в школе. Затем подпрыгнула на месте и помахала рукой.
— Ой, ой, учитель, можно я, можно я?
— Мисс Пьюринэм, — сказал Клейтон. — Пожалуйста, расскажите об этом классу.
— Тэдом Наджентом машину назвали потому, что она может ехать по болоту. Как Медведь Фред.
Колдинг переводил взгляд с Клейтона на Сару и обратно.
— Какой такой Медведь Фред? О чем вы, черт побери?
— О песне, — пояснила Сара. — Это мичиганские заморочки, тебе не понять. Просто прими к сведению.
Сара запрыгнула на заднее сиденье. Колдинг зашел со стороны переднего пассажирского места и открыл дверь, чуть помедлив, чтобы провести рукой по полосатой поверхности. На вид броня могла выдержать обстрел из орудия малого калибра. Итак, у Магнуса был «Стингер», достойный пехотного взвода набор стрелкового оружия и транспорт для переброски войск. Замечательно.
Колдинг запрыгнул в кабину и захлопнул дверь.
— Вы опоздали, Клейтон.
— Проспал. Привилегия молодых, — он включил передачу и отъехал от особняка.
— Ну, тогда и меня можете называть «красавцем-мужчиной». Я хоть покраснею…
— Да на фиг вас. Значит так, я отвезу вас на северо-западный берег, покажу колеи для снегохода. Они, правда, пока в основном по грязи да по болотам, пока все не схватится морозом. Потом повезу вокруг к Норт-Пойнт, и, если вы не против, Свен скажет вам пару слов.
Колдинг пожал плечами. Почему бы и нет? Все равно надо осмотреть весь остров, даже если он замерзает. Колдинг начал поднимать окно.
— Ах да, — сказал Клейтон. — Можно попросить не поднимать окно? Пару дней назад наехал на белку и не успел выпотрошить. Если закрыть окно — вонять будет жутко.
И как реагировать? Клейтон удосужился вежливо попросить. Ни капли едкого тона на этот раз. Может, старик понемногу оттаивает? Колдинг пожал плечами и вновь закрутил ручкой открытия окна.
Они направились на северо-запад. Большая часть пути напоминала древнюю дорогу, заросшую и ухабистую, кое-где в черных пятнах двухфутовых ям черной застоявшейся воды. «Би-ви» беспрепятственно катился через все это. Одно болото казалось добрых двадцати футов глубиной посередине, но «Надж» доказал, что он настоящая амфибия, — вкатился в воду и поплыл, рассекая поверхность, пока гусеницы не цапанули грязь на противоположном берегу. Вот уж чертова машина.
За густыми деревьями Колдингу время от времени удавалось разглядеть брошенные дома с сугробами снега на замшелых крышах. Кое-где сквозь полуразвалившиеся стены проросли молодые деревца.
Сара сидела, подавшись телом вперед, предпочитая смотреть в ветровое стекло, а не по сторонам.
— Похоже, здесь раньше жило много народу.
— Да, — отозвался Клейтон. — Лет сорок назад у нас было тысячи три постоянных жителей. По большей части работники на медном руднике, ну и летом — туристы.
— А что произошло?
— У нас был… Авария была. На медной шахте. Погибло двадцать два человека. Эта дорога — прямо туда, я покажу.
Он разогнал «Наджа» до головокружительной скорости в двадцать миль в час. По крыше и бортам машины скребли ветви, но Клейтон без усилий огибал стволы деревьев.
Они выскочили на открытый участок близ высокого скалистого хребта острова. Колдинг увидел некрашеный деревянный сарайчик, почти побелевший от времени. Словно реквизит из старого немого кино, едва различимый знак — начертанное наспех кистью слово «Опасно».
— Старая шахта, — сказал Клейтон. — Когда-то отсюда черпали медь тоннами, ажиотаж был навроде золотой лихорадки на Диком Западе.
— Жуткое место… — поежилась Сара. — Это здесь погибли люди?
— Большинство, — сказал Клейтон. — Они так и остались там, по крайней мере, их кости. Ночью, когда тихо-тихо, можно услышать, как они зовут оттуда, просят помощи.
Колдинг мог бы и посмеяться над предрассудками такого рода, но воспоминания Клейтона каким-то образом проникли в тайничок души, где рядом с болью таился, возможно, страх.
— Завал словно разбил городу сердце, — продолжал Клейтон. — С годами люди уехали отсюда. Нас оставалось человек пятьдесят, когда здесь появился Данте и всех выкупил. Оставил меня да Свена. Джеймс и Стефани — новички, их привезли ухаживать за резервным стадом… Ладно, хорош трындеть, не люблю я об этом.
Клейтон включил передачу, и «Би-ви» повез их обратно в лес, нещадно мотая и подбрасывая на ухабах. Настроение старика как будто улучшалось, по мере того как они отдалялись от шахты.
— По-моему, белкиными кишками все же пованивает, — сказал он. — Колдинг, вы опустили окно до упора?
— Да, взгляните сами.
Клейтон посмотрел и кивнул.
— Тогда порядок, э? Пусть так и остается. Свое я подниму, а то немного озяб. Мы, старики, все время мерзнем.
Он взялся за ручку стеклоподъемника в тот момент, когда они выскочили из-за деревьев на край участка небольшой фермы. Колдинг узнал сарай — по крыше из дранки с буквами «Баллантайн». Это было место, откуда начинались две единственные незаброшенные дороги острова. Или заканчивались — как посмотреть.
Клейтон затормозил на подъездной дорожке Свена, вышел из машины, затем по непонятной причине шагнул на решетчатый бампер и взобрался на крышу машины. Колдинг сначала глянул на потолок кабины, затем высунулся из окна поинтересоваться у Клейтона, что тот делает.
Высунувшись наружу, Пи-Джей боковым зрением уловил движение справа от себя. Он повернулся и увидел черный силуэт с выпученными глазами, летящий по воздуху, и раскрытую пасть с блестящими зубами. Животное в атаке влетело прямо через открытое пассажирское окно и на всем ходу врезалось в Колдинга, опрокинув его на сиденье.
Собака. Мокрая собака. Паника Колдинга тотчас улеглась, как только псина принялась яростно вылизывать ему лицо. Он пытался оттолкнуть собаку, но она так льнула к нему, словно от этого зависела ее жизнь. Даже сквозь радостный скулеж собаки Колдинг слышал доносящийся с крыши громкий сиплый смех Клейтона.
— Бог ты мой! — воскликнула Сара с заднего сиденья. — Какой очаровашка!
— Какая очаровашка, — прилетел мужской голос. — Муки! Ну-ка слезь с человека и вон из машины, э?
Пучеглазая, с черной шерстью пастушья собака умудрилась мокро лизнуть Колдинга еще разок, развернулась и вылетела в окно с грациозностью прыгающей газели.
— Какая лапочка, — сказала Сара.
Колдинг сел и рукавом куртки стал вытирать собачью слюну с лица.
— Твою мать… Весь в соплях.
Свен Баллантайн подошел и остановился в пяти футах от «Би-ви». Муки села рядышком — морда вперед, глаза широко раскрыты, неподвижная, как статуя, за исключением пушистого хвоста, с тихим шорохом мотавшегося по снегу.
Клейтон по-прежнему оставался на крыше и продолжал смеяться.
И в этот момент Колдинг уловил запах.
— Мама… — вновь подала голос с заднего сиденья Сара. Ее смех придавал словам звучание стаккато. — Что… откуда такая вонища?
Жуткий запах, похоже, исходил от рук Колдинга и его одежды. Нос Пи-Джея непроизвольно сморщился.
— Вам, наверное, захочется вымыться, — сказал Свен. Муки сегодня утром нашла какую-то дохлятину. Она как найдет такое, всякий раз обязательно вываляется в этом с ног до головы. Вы уж извините…
Смех Клейтона стал еще громче.
— Да все нормально, — сказал Колдинг. — Господи, ну и вонь. Что это?
— Мертвая… бел… ка! — прокричал с крыши Клейтон. Его смех превратился в истеричный визгливый кашель. — Сейчас… Обмочусь… Я же потому и опоздал. Нашел… дохлую белку, знал, что эта чертова шавка покатается на ней… а потом прыгнет на вас… Ой, умора!
— Извините, — повторил Свен. — Мне правда очень неловко, что вы так перемазались, и вообще… Муки всегда найдет приключения на свою задницу. Такая егоза…
Колдинг заметил, что, несмотря на свои слова, Свен большой ладонью рассеянно почесывал вонючую голову собаки. То ли он безоговорочно любил ее, то ли у него были трудности с обонянием. Муки подняла морду и посмотрела на хозяина с блаженным почтением.
Колдинг постучал кулаком в потолок кабины:
— Поехали!
Ему удалось выдавить улыбку. Свен же просто кивнул в ответ. Муки раскрыла пасть и вывалила набок язык — широкая улыбка счастливой собаки.
Клейтон сполз с крыши. Не успели его ноги коснуться земли, как Муки пулей сорвалась с места. Вот черт, эта собака умеет бегать. Клейтон скользнул в водительскую дверь с поразительной живостью, захлопнув ее перед самым носом вонючей собаки. Муки прыгнула на высокое окошко, демонстрируя потрясающую прыгучесть. Мокрая шерсть измазала стекло. Она отчаянно лаяла и скулила, не в силах заскочить поздороваться.
— На сегодня хватит, вонючка, — сказал ей Клейтон, все еще посмеиваясь. — Я приеду тебя навестить, когда папочка тебя выкупает, э?
— Возвращаемся в особняк, — скомандовал Колдинг.
Клейтон еще немного посмеялся — звук, который в другой раз мог бы быть заразительным, если б мишенью шутки был не Колдинг.
— А что такое, красавчик? — удивился Клейтон. — Вы вроде как собрались осмотреть старый город.
— Завтра, — ответил Колдинг. — Вы от души поржали надо мной, теперь везите обратно, чтоб я вымылся и сжег к черту эту одежку.
Клейтон воткнул передачу и направился по дорожке к выезду. Когда Колдинг выбрался из кабины и подошел к ступеням главного входа особняка, старик так и продолжал смеяться.

 

10 ноября. Два по цене одного
Имплантация + 2 дня
На нижней палубе С-5 Цзянь наблюдала, как Тим двигает портативный ультразвуковой датчик поперек брюха «коровы-34». «Воздушная» сбруя, подхватив корову под ногами, бедрами и грудью, удерживала животное на весу.
Датчик передавал информацию в портативный УЗИ-терминал, установленный тут же, за стойлом «тридцать четвертой». Перед терминалом сидел доктор Румкорф, уместив маленькие ягодицы на деревянном табурете, пальцы рук играли кнопками и рассеянно ласкали черный трекбол.
Монитор, в который он смотрел, не показывал ничего, кроме голубого индикатора процесса, выполненного чуть больше за половину, и цифр «53 процента».
За свою карьеру Цзянь видела, как развивалась УЗИ-диагностика: от зернистых двухмерных изображений, показывающих глубину от нисходящей перспективы, до того, что они имеют сейчас: полные, вращающиеся 3D-модели с анимированными изображениями, показывающими естественные движения животного в утробе.

 

75 процентов.
В наэлектризованном воздухе почти осязалось радостное удовлетворение от совсем уже близкого финала многолетнего труда.

 

82 процента.
— Не будем горячиться, — сказал Румкорф, хотя говорил сейчас только он. Клаус рассеянно раскачивался из стороны в сторону, дожидаясь окончания процесса. — Когда Эрика… то есть доктор Хёль и я вернули кваггу из перечня вымерших, на это ушло пятьдесят два имплантационных цикла, прежде чем мы скорректировали геном до кондиции, способной добиться живорождения.

 

88 процентов.
Цзянь чувствовала облегчение, прилив сил и даже легкость. За последние несколько недель она немного потеряла в весе — отчасти потому, что забывала есть, отчасти оттого, что жуткий стресс держал ее желудок почти все время съежившимся. Всего через два дня после имплантации обыкновенный эмбрион млекопитающего будет размером не более красного пятнышка на маточной стенке. Наподобие большого мокрого прыщика. Но по ее вычислениям и астрономическим темпам роста, которые они наблюдают у эмбриона, то, что сейчас в утробе у «коровы-34», окажется заметно крупнее.

 

94 процента.
Рука Тима продолжала совершать круговые движения по животу подвешенной коровы. Он казался сонным. Может, чуть выпившим. Опять. С момента посадки на острове он ни разу не улыбнулся. А там, на Баффиновой Земле, с лица Тима улыбка не сходила.

 

100 процентов… обработка данных…
Индикатор процесса заполнился, затем на экране появилось золотистое изображение.
Цзянь впилась взглядом в монитор.
Тим вышел из стойла, посмотрел на экран и застыл на месте и тихо проговорил:
— Ё-моё…
Цзянь медленно покачала головой, не веря глазам. Она знала, что зародыши будут расти быстро, она их программировала на это, но чтобы так…
— Цзянь, — проговорил Румкорф. — Вы еще более талантливы, чем я думал.
УЗИ-картинка явила двух эмбрионов, притянутых друг к другу в крепком объятии. Румкорф медленно двинул правой рукой над трэкболом, поворачивая трехмерное изображение, чтобы разглядеть крошечные черты эмбрионов. Непропорционально крупные головы уже почти сформированы, каждая больше, чем остальные части тел. Большие черные точки — развивающиеся глаза. На телах словно ростки — крохотные конечности. Цзянь видела смутные очертания формирующихся внутренних органов.
— Фили, — спросил Румкорф, — насколько они велики, как по-вашему?
— М-м-м… по меньшей мере, восемь унций, — голос Тима упал до едва слышного шепота. — Может, даже чуть больше. Нормальный эмбриотический рост для двухсотфунтового млекопитающего должен быть менее десятой части унции.
— Превышение эмбриотического роста в восемьдесят раз, — подытожил Румкорф. — Это даже больше, чем вы планировали, Цзянь. Фантастика!
«Фантастика». Было ли это слово правильным, чтобы описать происходящее? Нет. Совсем. Из одной клетки до полуфунта менее чем за сорок восемь часов. Ей бы ликовать. Но вместо этого Цзянь чувствовала страх.
И не знала отчего.

 

11 ноября. «Это все о Бенджаминах»
Имплантация + 2 дня
Полковник Пол Фишер стоял на опушке бразильского тропического леса и пристально вглядывался в темный небосвод. Никогда в своей жизни он не чувствовал себя таким опустошенным и измученным. Ноги ныли. Глаза жгло. Депривации сна и плотный график скачков по миру доконали бы и двадцати летнего, а Полу было почти пятьдесят.
«Амген» построил ксенотрансплантационный комплекс в самом сердце непроходимых джунглей. Захватывающий вид окружал огороженную территорию, по большей части из-за того, что здесь не было дорог, чтобы нарушить границу деревьев. Для доставки и отправки использовались вертолеты. Позади Пола спецподразделение батальона защиты от ХБРЯ двигалось по территории комплекса, завершая операцию по захвату объекта и прекращению исследований «Амгена».
С одного дерева на другое проплыла птица. Что за птица, интересно? Может, когда вся эта возня завершится, Пол уйдет в отставку, вернется сюда и будет месяцами составлять каталоги видов птиц просто так, забавы ради. Однако, прежде чем рассчитывать на отставку, надо доделать работу.
От раздумий отвлекли приближающиеся шаги. Он повернулся и увидел шагающего к нему бойца спецподразделения. Этот был крупнее всех, и глядя на него, Пол вдруг чувствовал такую угрозу, какую не ощущал никогда в жизни. На бойце был защитный комбинезон без капюшона, открывающий ежик очень коротко стриженных светлых волос и большой участок рубцовой ткани на том месте, где должно было быть правое ухо. В правой руке он нес FN Р90, в левой — спутниковый телефон.
— Полковник Фишер, сэр.
Пол тщетно попытался вспомнить имя солдата, затем схитрил и взглянул на именную нашивку слева на груди.
— Что там, сержант О’Дойл?
— Мистер Лонгуорт запрашивает отчет о ходе операции.
О’Дойл протянул трубку. Пол взял ее. О’Дойл сделал шаг вперед и взял под наблюдение линию деревьев — обе руки на автомате Р90. Пол поднес к уху спутниковый телефон — тот весил, казалось, восемь тысяч фунтов.
— Фишер на связи.
— Полковник, — услышал он голос Мюррея Лонгуорта. — Как у вас?
— Заняли объект. Признаков биологической опасности не обнаружено, с виду все чисто. — Ну разумеется, все чисто. Катастрофа в «Новозиме» оказалась «счастливой» случайностью. Пол и его спецгруппа произвели вылеты на четыре континента и прикрыли пять научных комплексов за последние три дня, и он знал, что не будет никаких проблем, пока кому-нибудь не придет в голову идиотская идея оказать сопротивление.
— Отличная работа, полковник, — сказал Лонгуорт. — Осталась одна «Генада», вот только черт знает, куда они делись.
— Есть какие-нибудь новости?
— Никаких. Как сквозь землю. Колдинг просто орел.
Пол кивнул. Колдинг орел. Когда они вместе работали в USARMIID, Пол даже не подозревал, насколько тот умен.
— А насчет замораживания счетов «Генады» тоже ничего? Разве нельзя выкурить их таким способом?
— Швейцария, Каймановы острова и Китай отказываются сотрудничать в этой области. Все три страны уверены, что биотеррористическая атака была на самом деле и что «Генада» вне игры. У Данте Пальоне широкая сеть бизнесов в этих странах, так что его счета не заморозят, если мы не сможем чем-нибудь конкретным доказать им, что «Генада» по-прежнему занимается исследованиями в области ксенотрансплантации. Продолжайте копать, полковник. Найдите мне что-нибудь осязаемое, вещественное — чтоб я мог предъявить правительствам этих стран. Есть что от русских о Порисковой?
— Пока ничего, сэр, — ответил Пол. — Но их усилия обнадеживают.
Уже больше года Пол пытается добиться от русских помощи в обнаружении Галины Порисковой, бывшей сотрудницы «Генады» и правдоискателя. Русские власти не реагировали, но в последние три дня все поменялось. Несколько тамошних агентств позвонили Полу напрямую и поинтересовались, что конкретно ему надо и чем они могли бы помочь ему. Насколько он понял, русские задействовали как минимум полсотни следователей для поиска любого следа Порисковой.
— Что ж, уже кое-что, — сказал Лонгуорт. — И сколько они собираются искать ее?
— Они полагают управиться за четыре-пять дней.
— Хорошо. Я по своим каналам тоже продолжу поиск. Подключу Интерпол и кое-какие агентства. Все выясним, полковник, а вы продолжайте начатое.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Пол и вернул телефон О’Дойлу.
Интересно, подумал он, насколько уставшим показался Мюррею Лонгуорту его голос, что он решил перейти на ободряющие слова. Однако хоть в его голосе и слышалась усталость, она была наполовину меньше той, что ощущало его тело.

 

 

11 ноября. «Галерея» или «Джагз»
Имплантация + 2 дня
Энди Кростуэйт переложил коричневый продовольственный пакет в левую руку, удовлетворенно вздохнул и набрал на цифровой панели помещения поста охраны «0–0–0–0». Внутри его поджидал знакомый стеллаж с оружием.
Реальное оружие может нанести реальный урон.
Правда, и «беретту 96» не назовешь игрушкой. В магазине одиннадцать патронов калибра 40 плюс один в патроннике (у Энди всегда в патроннике был патрон) — двенадцать выстрелов нешуточной убойной силы. Он не был фанатом «96-й», но это все же лучше, чем ничего.
Куда больше ему нравился пистолет-пулемет «хе-клер и кох» МР5. Магнус поставил вариант 40-го калибра, того же, что и у их личного оружия — «беретты». У МР5 тридцатизарядный магазин и темп стрельбы восемьсот выстрелов в минуту. При попадании на сотне метров эта штуковина делала из оленя гамбургер в живом виде и валила наповал людей.
Энди вытащил из стеллажа один из МР5 и понес его к столу с мониторами камер наблюдения. Свой измочаленный бумажный коричневый пакет он бухнул на стол — тот приземлился набок и прорвался, высыпав на столешницу экземпляры «Галереи» и «Джагз».
Энди сел, поглаживая пальцами хорошо знакомые обводы оружия. Его б разобрать, почистить и собрать… Хоть какое-то полезное дело, чтоб скоротать время этого никому не нужного дежурства. Идиотизм. Здесь их никто не сыщет.
Но мониторы он все же проверил. Управление точь-в-точь как на Баффиновой Земле. Еще один плюс последовательности Магнуса. Зачем платить деньги на обучение народа различным системам, если можно научить один раз и установить одинаковые во всех комплексах, верно? Все по делу. У Магнуса все по делу.
Энди проверил сигналы от инфракрасных датчиков по периметру вокруг зданий особняка и ангара. Тепловизоры работали отлично — и ничего не показывали. Он переключил обратно на черно-белые изображения территорий и внутренних помещений особняка. Некоторые из маленьких пятидюймовых мониторов показывали черные квадраты — Колдинг в своем репертуаре: никакого мониторинга частных апартаментов за исключением этой суицидальной китайской сучки.
А как насчет загадочной комнаты за номером 17 — комнаты Сары? Эх, и здесь камера выключена.
Он опустил МР5 на стол, затем щелкнул выключателем. Ага, экран ожил и выдал изображение комнаты Сары Пьюринэм. Вот она, в кроватке. Черт, слишком темно. Энди поискал настройки… О, ночное видение. Он нажал кнопку и увидел верхнюю часть обнаженного тела Сары Пьюринэм в ореоле зеленоватого свечения. Всего лишь размер «В», но он все равно с удовольствием бы…
Вот только она не стала бы. Лесбиянка.
— Ну, за мной не заржавеет, я тебе устрою, стерва долговязая…
Энди наблюдал за тем, как спит Сара. Он глаз с нее не спустит, дождется, пока та совершит ошибку. Не мытьем так катаньем, образно или буквально, но Сару Пьюринэм он оприходует.

 

12 ноября. Штучка в машине
Имплантация + 3 дня
Следующим утром Колдинг, Клейтон и Сара поехали на «Хамви». Хоть это был и не «Надж», Колдинг держал окошко со своей стороны закрытым.
Они достигли развилки, что вела к бухте. На этот раз Клейтон взял влево. Больше деревьев, больше снега, больше разваленных домов. Пять минут спустя деревья закончились, уступив место старому городу. Клейтон въехал на центральную площадь — мощенный булыжником круг ярдов пятьдесят в диаметре. Некоторые запорошенные снегом камни растрескались или же просто отсутствовали, и кое-где из этих провалов проросли деревца.
Старый колодец, сложенный из таких же булыжников, сидел точно в центре круга. Местами кладка осыпалась — камни валялись рядом, словно выпавшие зубы. Колодец вызывал ассоциацию с потайным ходом в ад из второсортного ужастика.
Клейтон остановил «Хаммер». Все трое вышли и отправились пешком.
— Добро пожаловать в деловой центр Черного Маниту, — объявил Клейтон. — Уверен, городской парень, ты чувствуешь себя здесь, как дома, э?
— Верно, — сказал Колдинг. — И, чую, за следующим холмом — здание городской оперы.
Городские строения были в немного лучшем состоянии, чем полуразвалившиеся жилые дома там, в лесу. Здания выстроились по окружности, как цифры на часах. Если брать за север полдень, десятью часами была готическая, черного камня церковь. Массивное здание доминировало над городской площадью и напоминало припавшего к земле гранитного бульдога. Казалось, оно обладало таким весом, что в любой момент остальной город может вздыбиться, как более легкий конец покосившихся детских качелей. Несколько окон выглядели целыми, но их стекла заметно покоробились, и создавалось ощущение, будто крепкое здание едва заметно колышется. С крутого ската шиферной крыши, как пинакль, поднималась колокольня — без колокола.
Клейтон показал на зеленое здание футах в двадцати от церкви на позиции восьми часов. Окно все еще оставалось декорированным выцветшим желтым баннером в форме звезды с надписью: «Граунд Чак». Внутри Колдинг увидел пустые прилавки и полки.
— Здесь был магазин Бетти, — сказал Клейтон. — Комбинация бакалейной лавки с хозтоварами. Бетти еще оставалась здесь, когда Данте всех выкупил.
Дорога убегала на семь часов между магазином и красным зданием с изъеденной молью головой лося над дверью. Один стеклянный глаз давно отсутствовал. Клочья лосиной шерсти свисали, как бесовские вымпелы.
— А здесь был охотничий магазин Свена Баллантайна, — сказал Клейтон. — Он открывал его в сезон охоты на оленя. Магнус и этот маленький злющий хмырь Энди Кростуэйт приезжали лет пять назад и зверствовали так, что перебили всех оленей до единого. Отрезали им головы и фотографировались вон у той стены.
— Боже, — сказал Колдинг. — Не знал, что Магнус такой активный борец за охрану природы.
— Довел меня до белого каления, э? Олени водились здесь с 1948 года, когда ледяной мост соединял остров с материком. Бродили здесь всюду запросто…
Колдинг недоверчиво глянул на Клейтона:
— Ледяной мост?
— Ну.
— От материка, — вмешалась Сара, — три часа ходу.
— Ну.
Сара покачала головой:
— Клейтон, вы совсем уж заврались. Да где взять столько льда, чтобы перекрыть такое пространство открытой воды?
Клейтон харкнул и плюнул на один из щербатых камней мостовой.
— На следующей неделе сами увидите — лед станет повсюду вокруг. В нормальную зиму лед в заливе Рэплейе два фута толщиной уже к концу ноября. Эта зима холодной будет. Может, самой холодной, сколько себя помню.
Он показал на дом из тесаных бревен и грубого бруса, стоящий на позиции четырех часов, прямо напротив церкви. За исключением последней, это было единственным в городе двухэтажным зданием.
— Особняк, в котором вы остановились, был для народа богатого, зато сюда, в «Вигвам» Черного Маниту, приезжало много и простого люда — поохотиться, расслабиться.
Еще несколько деревянных домов окружали центральную площадь. На всех облупилась и облезла краска. Некоторые просели под сгнившими, замшелыми крышами. И ни души кругом.
— Клейтон, — сказала Сара. — Вы, похоже, забыли ту штуковину в машине.
Старик посмотрел на нее, затем кивнул.
— Черт, ты, похоже, права, э? Я мигом.
Клейтон повернулся и быстрым шагом направился к «Хаммеру».
Колдинг взглянул на Сару:
— «Штуковину»?
— Штуковину, — сказала она. — В машине.
Клейтон поравнялся с «Хаммером», забрался внутрь, завел двигатель и поехал по дороге из города.
Колдинг наблюдал за тем, как черная машина скрылась за деревьями в направлении особняка.
— Ты договорилась с Клейтоном, чтобы он высадил нас?
— Именно так, — кивнула Сара.
— Уф. А не лучше была бы шутка, если бы ты сейчас сидела в машине вместе с ним?
— На этот раз я не шутила. Мне нужно было твое полное внимание.
Он вгляделся в нее. Стервозность ушла. Вид у Сары был исключительно деловой.
— Хорошо. Я слушаю.
— Почти угадал. Только слушать собиралась я. А ты — собирался рассказать мне кое-что. Как это ты вдруг начал работать на «Генаду», как нашел меня и почему провел ту единственную изумительную ночь со мной, а потом исчез.
— Сара, мы…
— Сию минуту, Пи-Джей. Отвечай мне сейчас же. У нас были отношения. Я думала, что была дура дурой и напридумывала себе, но в последние пару дней я окончательно убедилась, что мое первоначальное влечение к тебе не было ошибкой. Мы связаны друг с другом, так ведь?
Он мог солгать. Просто сказать «нет», развернуться и зашагать к особняку, и дело с концом. Вместо этого Пи-Джей кивнул.
Она едва заметно улыбнулась. Показалось, что напряжение чуть отпустило ее.
— Хорошо. Это хорошо. Что ж, тогда колись.
Колдинг окинул взглядом мертвый город. Они реально были нигде — в самом его сердце. По меньшей мере в получасе ходьбы от особняка.
А, черт, почему бы и нет?
— Я был в армии. Работал на USARMIID, в армейском подразделении по защите обслуживающего персонала от биологической угрозы. Там познакомился со своей женой. Клариссой. Она работала вирусологом. Мы прожили в браке два года, а потом… несчастный случай. Слышала когда-нибудь об H5N1?
Сара помотала головой.
— Птичий грипп. Террористическая ячейка делала попытки провезти его в Америку старым проверенным способом: заразить своих людей и переправить их к нам. ЦРУ взяло их. Пригласили USARMIID — не можем ли мы как-нибудь помочь переносчикам. Короче, не были соблюдены надлежащие меры предосторожности. Тот тип, что отвечал за операцию — полковник Пол Фишер, — решил обращаться с носителями как с людьми, а не как со зверьем-террористами, какими они на самом деле были. Один из них… один из них развязался, сорвал маску с лица моей жены и… кашлянул и плюнул ей в лицо.
Глаза Сары расширились от страха. Наверное, представила себя на месте Клариссы. Во всяком случае, пыталась: кто в самом деле может знать, каково это — вдохнуть смерть?
Колдинг продолжил — остановиться он просто уже не мог:
— Клариссу поместили в палату интенсивной терапии. У нее началась пневмония, она справилась с ней, но птичий грипп дал осложнение — вирусный миокардит.
— Что это?
— Вирусная инфекция сердца. У нее развилась особенно быстро. Поразила мышечную ткань, сделала сердце слабым, чрезмерно увеличенным. По сути, убила его.
Сара прикрыла ладошкой рот. Внешне она напоминала девчонку-сорванца, но этот жест эмпатии к мертвой женщине, которую она никогда не знала, казался удивительно женственным.
— А разве нельзя было сделать ей пересадку?
— Вирус по-прежнему оставался в организме. Не было никакого способа узнать, что он не заразит новое сердце. Они… они, видите ли, не могут себе позволить тратить впустую органы для пересадки пациенту из группы риска.
— Поскольку органов не хватает, — сказала Сара, легонько покивав. Грусть наполняла ее глаза.
— Ее подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Через несколько дней мне… В общем, мне сказали, что надежды на поправку нет. Ее так мучили боли, она была так слаба… Кларисса ускользнула прежде, чем нам удалось найти решение. Так что мне пришлось сделать это ради нее. Я знал, она бы не захотела мучиться, и оставался лишь один вопрос — когда.
Колдинг был вынужден на секунду остановиться. Ни с кем еще он не говорил об этом с того момента, когда все произошло. Говорить об этом — ворошить тяжкие воспоминания, вновь и вновь переживать ту муку. Руки Клариссы, такие слабые, что не могли удерживать его руки, и он держал их. Прежде чем ее поместили в «вентилятор», Пи-Джей сказал ей, что все будет хорошо. Она возразила слабым голосом, чтобы он не глупил: она знает, что происходит в ее теле. Наверное, лучше, чем кто-либо, потому что умирает от того, что изучала целых десять лет.
Сара протянула руку и коснулась его плеча:
— И ты остановил ее страдания — ради нее?
Он кивнул. И потекли слезы. Он больше не мог их удерживать… Ее глаза закрыты, глаза, которые она больше никогда не откроет. Вот сестра отсоединяет капельницу, убирает дыхательную трубку. Ее вдохи — едва заметные, неглубокие судорожные глоточки. Сестра выходит, закрывает дверь, оставив их вдвоем проделать путь к концу. Пока смерть не разлучит их…
Рука Сары на его руке, ласково скользит вверх и вниз:
— И что ты сделал потом?
Снова воспоминания, такие же яркие. Кипевшая в нем тогда ярость. Все его горе и боль, вылившиеся в чистейшую агрессию.
— Сел в машину и поехал к Фишеру.
— Поговорить с ним?
— Нет, — ответил Колдинг. — Убить. Я сшиб его, как только увидел, вмазал от души по колену. К моменту, когда нас растащили, лицо у него было как кровавая тряпка. Вояки хотели отдать меня под трибунал, но Фишер пустил в ход связи, чтоб дело замяли. Мне устроили увольнение с военной службы без почестей и привилегий.
— И что ты делал потом? — повторила Сара.
— Ничего. Полгода бездельничал. Нагуливал жир. Жалел себя. Получал пособие по безработице. Тосковал по жене. Потом мне позвонил Данте Пальоне. «Генада» взялась за решение проблемы дефицита органов. У них было множество направлений опытных исследований, но один подразумевал участие женщин в вынашивании трансгенных беременностей животных.
— Вынашивание… ты шутишь? И это — на законном основании?
— Нет. Научный работник «Генады» по имени Галина Порискова настучала про эксперимент Фишеру. У Данте было второе направление исследований, которые должны были решить проблему нехватки органов раз и навсегда, но если Фишер выдвинет им обвинения в экспериментах над людьми, то второе направление никогда не будет завершено. Я пообещал присоединиться, только если Данте немедленно свернет опыты с людьми. Хотел он слышать это от меня или нет, но я был нужен Данте. Я знал, как работает Фишер, знал методы USARMIID. Пальоне остановил эксперименты. Но к тому времени, когда Фишер добрался до «Генады», следов прегрешений не осталось никаких.
— Данте умен, — сказал Сара. — Безжалостен, но умен. Нанять человека, который сделает все, чтобы не дать людям умереть так, как умерла его жена, я права?
— Чертовски откровенно, но в самую точку.
— А Тим? Он каким боком здесь?
— Он выполнял кое-какие подрядные работы для USARMIID, — сказал Колдинг. — Исследовательского плана. Там мы и познакомились. В некоторой области науки я разбираюсь, но мне нужен был свой человек, чтобы быть уверенным, что «Генада» ведет честную игру. Я взял его на работу приходящим уборщиком. А когда Галина ушла, Данте завалил его деньгами, только чтобы Тим остался и заменил ее.
— Но как Данте нашел тебя? Как он узнал о тебе, о Фишере и о твоей жене?
— Точно так же, как нашел тебя, когда я подкинул идею о С-5. У Магнуса и Данте есть человек в высших кругах. По-моему, в НАСА. Человек этот имеет доступ к личным делам, и не только. Мы нашли тебя, выяснили, что тебе нечем платить за твой «семьсот сорок седьмой». А потом я пришел переговорить с тобой, и так получилось… получилось.
— Да, — сказала Сара. — Я помню. Вот и замкнулся круг. Почему же ты хотя бы не позвонил или не попрощался?
— Пойми, прошу… Я встретил тебя… через семь месяцев после смерти жены. Ты говорила о связи? Да, я тоже ее чувствую, но не мог такое чувствовать, когда ее могила еще только-только стала остывать. Я не мог предать ее память таким вот…
Сара шагнула и подалась телом вперед, пока их груди не встретились. Она подняла руки и погладила его по щеке; кончики ее пальцев были теплыми, несмотря на холод вокруг.
— Неудивительно, почему ты так фанатично предан этому проекту, Пидж. Я думала, ты мерзкий гаденыш, но теперь знаю, что ошибалась — ты совсем не мерзкий.
Колдинг рассмеялся:
— Ух ты. Не зря, значит, я вывернул тебе душу.
Ее улыбка угасла, и она снова коснулась его щеки.
— Любая женщина просто растаяла бы в душе, узнай она, каково тебе пришлось, Пидж. Ты сделал то, что считал нужным, чтобы хранить память о жене. Но с тех пор как она ушла, прошло уже больше семи месяцев. Ты волен продолжать жизнь дальше.
Колдинг склонился к Саре и поцеловал ее. Ее губы были мягкими и теплыми, и он забыл о холоде.

 

13 ноября. Не называй меня Большим папой
Имплантация + 4 дня
Один из его мобильных телефонов зазвонил. Левый нижний внутренний карман пиджака. Этот номер знал только один человек. Магнус быстро прошел в свой кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Ни к чему Данте участвовать в этом разговоре. Пока, во всяком случае.
Энтузиазм брата как будто угасает. Подобную ситуацию им уже приходилось пережить. С Галиной. Магнус, разумеется, все замял, как замнет и сейчас.
Он ответил в трубку:
— Говорите.
— А, приве-е-е-ет, Большой папа.
Телефонный код района — 702: Лас-Вегас. Все, что он знал о Фермерше: она когда-то работала в УНБ. Может, и сейчас там. Судя по паршивому качеству, сигнал преодолел добрую дюжину релейных станций, и Вегасом там и не пахло.
— Ты точно знаешь, где закатить вечеринку, — проговорила она. — Папа ищет тебя и твоих друзей в молочной промышленности.
Магнус кивнул. «Папой» был Фишер. Только ради этого она бы не стала звонить. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: замдиректора ЦРУ Мюррей Лонгуорт пустит Фишера по следу Румкорфа и Цзянь. Он не любил оставлять хвосты.
— Почему бы папе не спросить меня напрямую? Он знает, где я живу.
— Знает, — ответила она. — Он едет навестить твоего братца.
Магнус почувствовал, как глаза сами сузились и поджались губы. Он дал себе команду расслабиться.
— И как успехи папы в поиске моих друзей?
— Ни малейшего понятия, с какого конца подступать. Черт, Большой папа, даже я не знаю, где они.
Подобный ответ от этой женщины можно назвать комплиментом: если Фермерша не может вас найти, значит, отыскать вас невозможно. Колдинг и Данте лихо провернули это дело, спрятав проект прямо под носом у американцев.
— Папа расстроен, — сказала Фермерша. — Если ваши друзья будут сидеть тихо, не думаю, что он вообще их найдет.
— Спасибо, порадовала. Что-то еще?
— Хотела бы немножко расширить свой гардероб. С каждым днем все так дорожает…
Фермерша просила прибавки. Она, черт бы ее взял, могла бы иметь прибавку. Благодаря ее интеллекту «Генада» осталась единственной лошадкой в гонке трансплантации.
— Хорошо, — сказал Магнус. — Возможно, Санта-Клаус будет добр к тебе в этом году.
— Я люблю Санту. Я люблю сидеть у него на коленях.
Магнус вздохнул и нажал отбой. Стоит Фермерше начать сексуальные намеки, ее будет не остановить. По правде говоря, звучала она чертовски сексуально, но он достаточно наслушался о ней в определенных кругах, чтобы знать: примешь горизонтальное положение с Фермершей, и все может закончиться очень плохо. У этой женщины с психикой не все в порядке.
Фишер и Лонгуорт пребывали в растерянности. В странах Большой восьмерки понятия не имели, что «Генада» продолжает поиск. Знали китайцы, но рассказывать не собирались: тем самым они бы поставили крест на шансе спасти миллионы своих соотечественников.
«Генада» сейчас располагала самым ценным ресурсом, на который могла рассчитывать, — временем. И все шло к тому, что проект Румкорфа мог стать успешным.

 

14 ноября. Жаркая полночь
Имплантация + 5 дней
Колдинг набрал суперсекретный пароль «0–0–0–0» и вошел в пост охраны. Гюнтер сидел у пульта, глаза широко раскрыты, пальцы летают над клавиатурой.
— Секундочку, — бросил он, не отрывая взгляда от экрана. Его пальцы не останавливались ни на секунду. Колдинг закрыл за собой дверь и стал ждать. Когда Гюнтера одолевает писательский зуд, остается лишь одно — дожидаться, когда он вернется к реальности.
«Она закричала… и схватила… сломанный кий для пула, — бормотал под нос Гюнтер, склоняясь так близко к монитору, что приходилось чуть поворачивать голову, чтобы читать слева направо. — Больше никогда, сказал Сэнсом… никогда… тебе не причинить боль моей любви. Он резко, с силой опустил кий… как топор… и кончик прошил насквозь… незащищенную… грудь… Каунт Даркона. Когда тело… исчезло… нет, погоди, когда тело… распалось… да, так лучше… он понял: все кончено. На веки вечные».
Гюнтер откинулся на спинку так, что кресло едва не опрокинулось, и победно вскинул кулаки.
— Конец, блин!
— Ты все?
— Да, черт возьми. Я только что закончил «Жаркую полночь». Готова трилогия!
— Отличная работа, — Колдинг взглянул на свои часы. — Не хотелось бы портить тебе праздник, но мне нужно отчитаться перед Данте.
— О да, конечно, — Гюнтер встал, затем потянулся сделать еще несколько нажатий клавиш. — Только сохраню этот кусочек великолепия.
— Мои поздравления. Когда собираешься отправить издателям? Как это вообще все будет?
— К черту издателей, — ответил Гюнтер. — Я собираюсь выложить своего младенца.
— Выложить?
— Ага. В онлайн, — пояснил Гюнтер. — Вот увидишь. Я соберу столько фанатов, что издатели будут просто вынуждены предложить мне вкусный жирный договор.
Гюнтер направился к выходу, глаза вновь полусонные и полузакрытые. Он вытянул руку с растопыренными пальцами, Колдинг по ней хлопнул, после чего Гюнтер вышел, прикрыв за собой дверь.
Выложить книгу в сеть, бесплатно? Ничего глупее Колдинг в жизни не слышал.
Он двинул мышкой, кликнул на иконке с надписью «Манитоба» и стал терпеливо дожидаться соединения по линии закрытой связи с домашним офисом. Менее чем через минуту на экране появилась улыбающаяся физиономия Данте.
— Доброе утро, Пи-Джей. Как погодка у вас?
— Холодает, сэр. Говорят, нас еще снегом завалит.
— Зато погоняете на снегоходах. Замечательное время! Что у тебя?
— Они сделали это.
Колдинг наблюдал за реакцией Данте: надежда и скепсис.
— Они сделали — что конкретно?
— Имплантация.
— Ну, наконец-то, — скорее выдохнул, чем сказал Данте. — И пока все успешно?
Колдинг кивнул:
— Сорок семь коров стельные. Две отторгли имплантат, у одной беременность прервалась на второй день. Более того, все беременности — двойни или тройни.
Данте просиял широкой, искренней улыбкой. Колдинг подумал, что еще ни разу не видел настоящей, от души, улыбки Данте. Она делала его слегка похожим на маньяка.
— Теперь когда? — спросил Пальоне. — Когда ждать родов?
— Честно говоря, не знаем, — ответил Колдинг. — Главным нашим достижением было добраться до этого этапа, но доктор Румкорф сказал, что осложнения будут обязательно. Эмбрионы растут очень быстро, поэтому трудно реагировать на неожиданные проблемы. Прошло всего-то пять дней, а они уже фунтов по пятнадцать каждый.
— Если они выживут, сколько времени пройдет до живого животного, Пи-Джей?
— Сейчас слишком рано об этом, — Колдинг пожал плечами, — но, наверное, от одного до трех месяцев.
Данте скривился.
— Приложите максимум усилий, чтобы дать мне хотя бы одно взрослое животное.
— Постараемся. Данте, раз уж мы на связи, могу я спросить, какие есть новости о докторе Хёль?
Данте откинулся на спинку. Было заметно, как он переменился в одно мгновение.
— С ней все отлично. Не волнуйся о ней, работай спокойно.
Эта тема явно была запретной. И отсюда, с Черного Маниту, Колдинг ничего не мог с этим поделать.
— А полковник Фишер? Догадывается, где мы?
— Нет, — покачал головой Данте. — Но ищет. Землю роет. Мы должны получить живых животных, если хотим иметь на своей стороне СМИ и общественность.
— Плоды будут расти со своей скоростью, Данте. Теперь уж как природа распорядится…
Данте ответ не понравился, но ему пришлось его принять. Он достаточно разбирался в биологии, чтобы понять: теперь все должно идти своим чередом.
— Очень хорошо, Пи-Джей. Держите меня в курсе.
Данте прервал связь. Колдинг посмотрел на часы. Можно сходить проведать Цзянь или попробовать найти Сару. Хотя Цзянь сейчас с Румкорфом и Тимом… с ней все в порядке.
Значит, он пойдет поищет Сару. Колдинг вышел из помещения поста охраны, вновь удивившись тому, насколько нервничает и волнуется перед разговором с ней.

 

14 ноября. Вкус
Имплантация + 5 дней
Два формирующихся существа плавали внутри плодного пузыря, прижавшись лбами друг к другу, словно спящие влюбленные. Жидкая среда поддерживала их растущий вес. Миллионы химических соединений свободно дрейфовали в составе этой жидкости. Некоторые из этих соединений были достаточно сильными, чтобы регистрироваться как запахи.
И другие, достаточно сильные, чтобы регистрироваться как вкусы.
Внутри двух крохотных ротиков эти вкусовые соединения приземлялись на крохотные язычки. Только что сформировавшиеся дендриты выстреливали химические сообщения — сообщения, которые преодолевали крохотный промежуток, известный как синапс, чтобы приземлиться на аксоны следующей нервной клетки. Этот процесс путешествовал по цепочке — от крохотных язычков до крохотных мозгов — за долю секунды.
Вкусовые сигналы приводили в действие крайне примитивную зону в только что сформировавшихся мозгах. И фактически вкус «запустил» мозги в первый раз.
Не было ни мыслей, ни решений, хотя они и появятся достаточно скоро. Была лишь скоротечная, интенсивная гонка со временем наперегонки.
А вкус пробудил инстинкт, который будет двигать каждым моментом бодрствования этого существа.
Голод.

 

15 ноября. Корова номер шестнадцать,
минус одна
Имплантация + 6 дней
Кто-то тряс его за плечо.
Клаус Румкорф попытался открыть глаза, но их словно залило клеем. Сквозь сомкнутые веки бил резкий свет.
— Док, подъем.
Голос Тима? Тима, который заменил Эрику. Острое, болезненное осознание пустоты. Клаус ведь сказал себе, что больше не чувствует к этой женщине ровно ничего. В это легко было поверить, но сейчас, когда ее не стало, он чувствовал, как ему не хватает Эрики.
— Да просыпайтесь, черт вас дери, — голос Тима звенел тревогой. От него разило виски. И нечистым телом: интересно, как давно он был в душе последний раз?
— Ну давай, старичок, — молил Тим. — У нас проблема с коровой номер шестнадцать.
Клаус застонал. Спина задеревенела. Где он спал? На койке. В самолете. Ему даже в голову не пришло вернуться в особняк. Вместо этого он спал в комнате отдыха самолета. А запах немытого тела? Это не от Тима. И душ, наверное, исправен. Клаус разлепил глаза и увидел расплывчатое, обеспокоенное лицо Тима.
— Шестнадцатая? — спросил Клаус, потянувшись за очками. — У нее двойня или тройня?
— Была двойня, — ответил Тим. — А сейчас УЗИ показывает только один эмбрион.
Клаус нацепил очки. Слова Тима попали в цель. Клаус встал и вышел из комнатушки, Тим следовал буквально по пятам.

 

15 ноября. Это ненормально
Имплантация + 6 дней
Колдинг невольно заморгал. Разумеется, наука есть наука, но это не отменяло того факта, что он наблюдал за тем, как Тим Фили ввел трубку в вагину коровы. Животное было подвешено на ремнях, удерживавших копыта в нескольких дюймах над полом. Длинные перчатки на руках Тима были в комковатой светлой субстанции, которой, решил Колдинг, могла быть только коровья смегма.
— Еще чуть глубже, — сказал Румкорф: голос звучал ровно, но чувствовалось, что он с трудом сдерживает гнев и раздражение. Клаус сидел за портативной оптоволоконной рабочей станцией, напряженно всматриваясь в изображение монитора, — розоватый туннель: коровья матка, вид изнутри.
Станция трехмерного УЗИ стояла рядом, прижатая к двери стойла, что напротив «коровы-16». Цзянь, наполовину скрытая аппаратурой, старалась не мешать. Румкорф втиснул свою рабочую станцию сюда, раздраженный тем, что высокотехнологичное золотистое изображение показало только одного зародыша предка там, где вчера их было два. Затем он начал орать, по-видимому, когда Цзянь улизнула, чтобы вызвать в С-5 Колдинга.
— Глубже, — повторил Румкорф. — Глубже давай.
— Обожаю, когда вы говорите сальности, — сказал Колдинг.
Румкорф вздохнул и покачал головой:
— Неподходящее время для идиотских шуток.
— О, пардон, просто хочу поднять вам настроение.
— Хочешь, да не поднимешь.
Румкорф был в ярости оттого, что корова реабсорбировала одного из двух своих зародышей. Реабсорбация происходила, когда тело матери предпринимало некое примитивное, однако ожидаемое решение не только отказаться от крохотного плода, но также разложить его и вновь использовать как «сырье». Проблема состояла в том, что реабсорбация случалась только тогда, когда зародыши весили несколько унций, — и никогда не случалось, когда вес их достигал почти двадцати фунтов.
— Да глубже, черт! — рявкнул Румкорф. — Я не собираюсь торчать тут весь день! — Зачес, прикрывавший его лысину, начал расползаться.
Тим в стойле начал потеть.
— Да ладно вам, док, — сказал Колдинг. — Не переживайте так.
— В вашем участии не нуждаюсь, Колдинг. Заткнитесь, или я вышвырну вас отсюда. Мистер Фили, вы просто несносный идиот! Вы можете хотя бы исполнять свои чертовы обязанности?
Истерику пора было прекращать. Колдинг опустил руку на плечо Румкорфу, большой палец скользнул за трапециевидную мышцу слева от шеи, а указательный палец оказался спереди, прямо над ключицей. Последовало одновременное нажатие обоих пальцев.
Румкорф застыл в кресле и коротко с шипением выдохнул.
— Нам всем здесь очень нелегко, док. Согласны?
— Да, — ответил Румкорф. — Конечно.
— Хорошо. И вы знаете, что крик и стресс серьезно влияют на Цзянь, поэтому давайте все решать спокойно. Тим отлично справляется, согласны?
Колдинг чуть ослабил хватку, но продолжал крепко удерживать мышцу между указательным и большим пальцами.
— Конечно, — согласился Румкорф. — М-м… Тимоти. Приношу извинения.
В стойле рассеянно кивнул Тим. Его внимание было по-прежнему сосредоточено на оптоволоконной трубке.
Колдинг разжал пальцы и быстро и дружелюбно размял плечи Румкорфу.
— Ну, вот и отлично, док.
Румкорф подался вперед, наверное уже забывая выговор Колдинга. На мониторе появилось кристально чистое изображение. Колдинг почувствовал, что справа подошла Цзянь, слева — Тим; все трое смотрели на картинку поверх всклокоченного зачеса Румкорфа.
Клаус протянул руку, коснувшись экрана кончиками пальцев:
— Красивый, правда?
— Он вырос, — тихо проговорил Тим. — Он не должен быть таким большим… Это невозможно.
Плацентарный пузырь заполнил экран — полупрозрачный, розовато-белый, с прожилками красных и голубых вен. Внутри пузыря — эмбрион предка в профиль. Его голова казалась вдвое крупнее тела. Крохотные лапки сложены под длинной мордочкой, большую часть которой занимал огромный, голубоватый прикрытый глаз. Колдинг даже разглядел маленькую, трепещущую штучку… бьющееся сердце предка.
— Средний вес эмбрионов двадцать фунтов, — тихо сообщила Цзянь. — Они набирают двадцать фунтов за шесть дней.
Кончики пальцев Румкорфа обвели контур закрытого глаза. Он повернулся и ошеломленно посмотрел на Колдинга, от гнева не осталось и следа.
— Вы понимаете? Мы сделали невозможное!
Колдинг был не в силах подобрать слова. До настоящего времени это было чем-то на бумаге, процессом, которым он руководил, — по сути примерно так человек может руководить линией сборки на заводе. Даже золотистого цвета изображение на экране трехмерного УЗИ казалось каким-то… Голливудом. Живое изображение с оптоволоконной камеры наконец окончательно продемонстрировало в полном цвете: это было живое существо. Созданный человеком организм, родившийся где-то в гениальных фантазиях Цзянь и Румкорфа, затем прорвавшийся своим путем к жизни.
Колдинг с трудом оторвал взгляд от экрана, чтобы посмотреть на маленького человека, благодаря которому все это случилось:
— Чертовски впечатляюще, док.
Румкорф повернулся, улыбнулся и начал было отвечать, но испуганный крик Цзянь оборвал его. Ужас исказил ее лицо в карикатурную гримасу смятения, приковал ее внимание к экрану рабочей станции. Как один, Колдинг и Румкорф повернулись к экрану.
Эмбрион предка, раскрыв глаз, смотрел прямо на них.
Румкорф отдернул пальцы от экрана и едва не опрокинулся на Пи-Джея.
Волна неизъяснимого страха прокатилась вверх по позвоночнику Колдинга, прежде чем он вспомнил, что перед ним всего лишь компьютерный монитор, а на нем — изображение маленького эмбриона, а не какого-то шестифутового зверя, вперившего в него злобный пристальный взгляд.
Руки Цзянь взметнулись к голове и схватили полные пригоршни волос:
— Тиан-а! Он бросится на нас!
— Цзянь, ну-ка успокоиться! — рявкнул Колдинг. — Клаус, такое возможно?
— Нет, — ответил Тим. — Черта с два такое возможно.
Цвет кожи Румкорфа казался еще бледнее обычного, как у полуживого.
— Признаться, это несколько необычно, однако не настолько, чтобы беспокоиться.
— Что? — удивился Тим. — Несколько неожиданно? Мужик, ты что плетешь? Да ты только посмотри на эту чертовщину!
— Мистер Фили! Я не собираюсь…
И вновь Румкорфа прервали, на этот раз смазанным движением на мониторе, приковавшим внимание всех четверых. Эмбрион предка повернул клиновидную голову. Теперь два черных глаза пристально смотрели с экрана прямо через полупрозрачный плацентарный пузырь. Колдинг понимал, что на самом деле эмбрион смотрит на оптоволоконную камеру внутри матки, но маленькие глазки, казалось, сверлили взглядом именно его.
— Странно, — проговорил Румкорф. — Большинство млекопитающих открывают глаза лишь после появления на свет.
Эмбрион раскрыл рот и качнулся вперед, ударившись о внутреннюю стенку пузыря и промяв ее наружу, как мокрый розовый воздушный шарик. Все вздрогнули. Цзянь закричала еще громче. Крохотная головка подалась назад, растянутая и порванная оболочка пузыря обвисла. Еще один яростный удар. Непропорционально большая голова продралась сквозь оболочку в облаке крутящейся жидкости. Зияющая глотка, заостренные зубы. Челюсти схлопнулись, и изображение исчезло с экрана, сменившись «снегом» помех.
Из стойла донесся звук всплеска. Колдинг оглянулся и увидел жидкость, хлещущую из коровьей вагины, трехсекундный поток, низвергающийся на пол и тотчас резко прекратившийся.
Цзянь закричала что-то на китайском; ее голос звенел, полный легко узнаваемого страха. Она схватила себя обеими руками за волосы и дернула. В стиснутых пальцах остались длинные черные пряди.
Колдинг схватил ее за плечи и развернул к себе:
— Цзянь, прекрати немедленно!
Она уставилась на него: в распахнутых глазах — первобытный страх. Она словно была в ужасе от Колдинга, словно это был не ее друг, а кто-то другой. Или что-то другое. Цзянь выдрала еще две пригоршни волос из головы, затем с силой пихнула Колдинга в грудь. Движение застало его врасплох. Он попытался удержать равновесие, но зацепился ногой за табурет Румкорфа, сбив его и уронив обоих мужчин на обрезиненную палубу. Цзянь бросилась бежать и скрылась из виду на склоне опущенной кормовой рампы, откуда прилетело эхо ее тяжелых шагов.
Румкорф первым оказался на ногах, удивив проворством. Он помог подняться Колдингу.
— Вы в порядке?
— В полном. Док, даже не пытайтесь убедить меня в том, что увиденное мной сейчас — нормально.
— По-видимому, это всего лишь рефлекторная актив…
— Идите к черту! — сказал Тим. — Вам не мешало бы подучить биологию, доктор Румкорф.
Колдинг оставил обоих, бросившись мимо покорных коров в плексигласовых стойлах, и сбежал с кормовой рампы.
— Цзянь, подожди!
Она продолжала бежать к двери ангара; жир трясся в такт ее паническому бегу. Колдинг догнал ее за мгновение до того, как она ухватилась за ручку двери. Цзянь развернулась и вновь попыталась оттолкнуть его, но он схватил ее за запястья. Несколько мгновений китаянка сопротивлялась, но он держал крепко. Ее расширенные ужасом глаза смотрели на него, не узнавая.
— Тише, тише, — сказал Колдинг. — Цзянь, просто успокойся, и все.
Она часто-часто заморгала, затем ее зрению словно вернули резкость. Она упала ему на руки. От внезапного движения и ее веса Колдинг отступил на шаг, но удержал. Цзянь обвила его руками и прижалась головой к груди, ее тело била дрожь.

 

16 ноября. Аутопсия
Имплантация + 7 дней
Румкорф вздохнул, глядя вниз на эмбрион предка, свернувшегося на лотке для вскрытия. Эмбрион порвал плодный пузырь для того, чтобы наброситься на микроскопическую камеру, тем самым выплеснув заключенную в пузыре жизнеобеспечивающую жидкость. И вскоре после этого умер.
С этого момента они воздержатся от оптоволоконных осмотров и ограничатся трехмерными УЗИ — во избежание повторных случаев. Дополнительные ультразвуковые исследования стада показали, что каждая корова носила лишь одного эмбриона. Все двойни и тройни погибли.
Разглядывая трупик размером с кошку на лотке перед собой, Румкорф никак не мог осмыслить, что ему от роду меньше недели. Развитие млекопитающих никогда не идет таким путем. Слово «невозможно» проносилось у него в мозгу каждые несколько секунд, несмотря на то что факты — вот они, перед ним.
Его руки в перчатках положили маленькое тело на весы. Двадцать один фунт. Всего за шесть дней. Но чему он так удивляется? Еще с начальных этапов планирования они добивались возможности быстрого роста. И в первую очередь именно для этого отыскали Цзянь.
Клаус прочитал опубликованные материалы ее исследования и понял, что Цзянь может теоретически создать искусственный геном, а затем экспериментировать в цифровой форме до тех пор, пока им удастся изменить темпы нормального роста. Это было во время чтения второй или третьей работы Цзянь, он точно не помнил, — его будто осенило: в голове вдруг сложился весь проект предка. Его работа над проектом клонирования квагги, прорывы в компьютерной мощи, достижения в олигонуклеотидной технологии — составляющие вдруг стали ясны, и Румкорф увидел свою судьбу. Итак, части целого существовали, требуемая технология — в избытке. Все, чего действительно не хватало проекту, — достаточное количество денег.
Вентер финансировал клонирование квагги, но о проекте предка даже и слышать не захотел. Он даже назвал проект «смехотворным». Поэтому Клаус добился встречи с Данте Пальоне, главным исполнительным директором корпорации «Генада».
Данте с жаром взялся за проект. Он видел реальную возможность воплощения мечты Клауса. Данте раздобыл Цзянь, и проекту было дано рождение. Передовая экспертиза Эрики Хёль в клонировании крупных млекопитающих явилась прекрасной параллелью для теоретической работы Цзянь, поэтому Данте нанял и ее. И теперь, после нескольких оставленных направлений экспериментальных работ, спустя пять долгих лет, мечта Клауса стала реальностью.
По трапу поднялся Тим Фили. Он был встревожен, лоб его блестел от пота, а нос как будто чуть покраснел.
— Что накопал, старичок?
Вот же лузер. Как Клаус мечтал о возвращении Эрики! Просто чтобы вновь увидеть ее лицо…
— Еще работаю над этим, мистер Фили. И перестаньте называть меня «старичок».
Тим ткнул мертвого эмбриона и тут же отдернул палец.
— Ну, чувачок, и хреновина, блин, у тебя тут.
— Вы удивительно красноречивы.
— Умора, — хмыкнул Тим. — Ваша мама говорила мне то же самое.
— Я бы предпочел, чтобы вы не ссылались на мою мать.
— А я бы предпочел места в ложу на игру «Пистонс», а потом — партейку в покер «Texas Reach-around», да только ни того, ни другого мне не видать.
Клаус помедлил, решив было поинтересоваться, что это за «Reach-arounds», покачал головой и передумал.
— Жуткий он какой-то, — сказал Тим. — Физиология, на первый взгляд, такая знакомая, почти как у человеческого в первый триместр, если только вынести за скобки большой размер.
Тим был прав. Этот в самом деле немного напоминал человеческий эмбрион. Клаус отрезал сердце. Оно уже неплохо развилось и выглядело очень человеческим. Настолько, что, положи два рядом — различить было бы невозможно. Пересадка в человека на практике должна оказаться чрезвычайно простой.
Конечности предка уже формировались в их окончательную форму. Что-то настораживающее виделось Клаусу в крохотных, похожих на иголочки когтях на концах каждого пальчика. Когти, как у кошки, а не копыта, как у коровы. Это Цзянь так закодировала? Возможно, это оказалось результатом придуманного ею широкого обмена кожного покрова. Поскольку органы получились правильными, ноги особого значения не имели.
Величина головы и черепной коробки также вызвала удивление Клауса. Безусловно, Цзянь использовала массу генетической информации от высших млекопитающих. Но сейчас еще слишком рано говорить, сохранятся ли настоящие пропорции тела от рождения до взросления.
— Эй, старичок, — оторвал от размышлений голос Тима. — Хочешь, скажу кое-что по-настоящему жуткое?
Клаус вздохнул:
— Говорите, доктор Фили.
— Я тут кое-что подсчитал. И по моим прикидкам, у наших эмбрионов конверсия корма — пятьдесят процентов.
Клаус замер и посмотрел на молодого человека:
— Пятьдесят процентов?
Тим кивнул.
— Учитывая количество пищи, слопанной мамашами, минус их предельно допустимую интенсивность обмена веществ и вынося за скобки плодный вес.
Клаус будто взглянул на препарируемое существо в ином свете. Пятьдесят процентов всего потребляемого предком преобразовывалось в мускулы, кости либо другие ткани. Много больше, чем у любого другого млекопитающего.
— Это важное, но не жуткое дополнение, — продолжил Тим. — А то, отчего у меня едет крыша и вибрирует задница, — это перспективы роста от Цзянь. По ее таблицам, шестидневный эмбрион должен весить пять фунтов, а не двадцать.
Клаус поднял глаза. Цифры ему были известны, но он не дал себе труда осознать, что лежащий на столе эмбрион в четыре раза больше, чем запрограммированный Цзянь. Уменьшение дозы ее лекарства дало требуемое улучшение, но Клаус невольно спрашивал себя, какие детали она могла упустить, пребывая в творческом состоянии сознания. Что именно она не смогла задокументировать?
А могло так случиться, что она не ведала, что творила?
Все это, однако, неважно. Определяющим фактором являлось то, что у них есть живые млекопитающие, вынашивающие в себе суррогатных хозяев. С этого времени все, что от них требовалось, — изучать картину роста и соответственно корректировать геном. Успех был задан, единственной переменной являлось время.
Клаус продолжил вскрытие, сделав разрез желудка. Содержимое вылилось на лоток.
Ни один из них не произнес и слова.
Перед ними в лотке лежала загадка исчезнувшего эмбриона. Румкорф неотрывно смотрел на миниатюрные полупереваренные косточки. В них с трудом угадывались части скелета.
В материнской утробе предки пожирали друг друга.

 

16 ноября. Донесение русских
Имплантация + 7 дней
Пол Фишер сверлил взглядом запечатанный пухлый конверт на своем столе. Он почти боялся открыть его. Если конверт не содержит информацию, которая окажется полезной, у него почти не останется выбора.
Помимо содержимого конверта, Пола волновал тот факт, что Интерпол подтвердил его единственную реальную зацепку. Агентство обнаружило малобюджетную связь между «Генадой» и компанией в Великобритании под названием «Ф. Н. Уоллис, Инк.», которая приобретала запчасти и узлы отданного на слом С-5 «Гэлакси». С этим открытием все части заняли для Пола свои места: огромный самолет, способный перенести весь эксперимент Румкорфа в любую точку земного шара. Но информация о том, что у «Генады» имеется С-5, полезна лишь, если самолет или не засекречен, либо снова летает. Пол знал: Колдинг постарается, чтобы не случилось ни первое, ни второе.
Нет, на данный момент лучшим шансом Пола было найти Галину Порискову.
Именно поэтому он боялся открыть донесение в конверте, лежавшем перед ним. Здесь мог оказаться ключ к местонахождению Порисковой. Буквально несколько минут назад конверт доставил и вручил лично в руки реальный русский лейтенант в сопровождении двух МП. Русский попросил Пола предъявить удостоверение личности, внимательно изучил и лишь после этого попросил расписаться в получении документов. Вмешательства Галины могло быть достаточным, чтобы убедить Швейцарию, Каймановы острова и Китай заморозить активы «Генады». Если Полу этого не удастся, другого способа выудить Колдинга не существовало.
Больше Пол тянуть был не в силах. Он открыл конверт и обнаружил в нем две манильские папки: толстую и тонкую. Толстая лежала сверху — с нее он и начал. Лист за листом здесь шли финансовые документы — как будто подтверждавшие, что Галина живет на широкую ногу повсюду: как в России, так и в Западной Европе. Хотя после финансовой документации он нашел нечто куда более интересное. Вырисовывалась следующая картина: когда русские сыщики отслеживали самолетные билеты и гостиничные счета на имя Галины, то обнаруживали, что более чем в половине случаев никакое имя не всплывало. Время от времени высокая блондинка делала крупные приобретения, такие как драгоценности и предметы искусства, — но Галина была брюнеткой ростом пять футов пять дюймов. И что в остатке? Галина не была замечена в России или где-либо еще с момента ее встречи с Полом два года назад.
Это означало, что тоненькая папка могла содержать лишь одно.
Пол раскрыл ее. Если от текста на четырех страничках по спине побежали мурашки, то от фотографий кровь застыла в жилах.
Он снял трубку и нажал кнопку вызова ассистента.
— Да, сэр?
— Лонгуорта найдите мне, пожалуйста. Немедленно.
— Слушаюсь, сэр.
Пол опустил трубку и стал ждать ответного звонка. Второе донесение перевернуло все. Будучи просто жутким, оно тем не менее давало ему рычаги, в которых он так нуждался. Если от С-5 потянется ниточка, он сможет поколдовать над этой темой и изложить свои доводы для замораживания активов «Генады» по всему миру. Но на это нужно время. Однако, принимая во внимание, что у «Генады» в правительстве есть «крот», Данте, не исключено, будет на шаг впереди.
Если только Пол не найдет способа удостовериться, что «крот» ничего не заметит.
Он взглянул на отчет русских. Не на содержание, а на сам документ — на папку. Бумага. Курьер. Вот что ему надо, не электронная почта, не базы данных и телефонные звонки… никакой электроники.
Зазвонил телефон.
— Полковник Фишер.
— Что там у вас, Пол? — донесся из трубки голос Лонгуорта. — Уже нашли их?
— У меня интересная идея. Если вы одобрите, я хотел бы попробовать кое-что особенное. Мы должны застать их врасплох, если хотим получить импульс, продолжить атаку.
— Звучит обнадеживающе, — ответил Лонгуорт. — Что у вас на уме?
— Сейчас не хотел бы говорить, сэр. Я направлю к вам курьера со служебной запиской.
— Зачем курьера? Отправьте имейл.
— Нет. Не могу, — ответил Пол.
Лонгуорт помедлил секунду.
— Понятно. Хорошо, полковник. Присылайте свою записку. А заодно отправьте сообщения каждому, чья помощь вам нужна. Я распоряжусь, чтобы в вашем распоряжении имелось столько курьеров, сколько потребуется.
— Благодарю, сэр.
Пол повесил трубку и подсчитал кое-что в уме. Для осуществления задуманного потребуется три дня, возможно, четыре. И если все пройдет как надо, то вскоре он нанесет еще один визит в комплекс «Генады».
И тогда он наверняка найдет куда больше, чем пустое здание.

 

17 ноября. Прогулка по пляжу
Имплантация + 8 дней
Колдинг и Сара шли вдоль берега залива Рэплейе. Снег, камни и песок хрустели под ногами. Два языка земли со стороны каждого берега составляли заполненное водой «U» длиной в милю, указывающую на северо-восток — к безбрежному разливу озера Верхнее. Звезды рассыпались бриллиантовыми крошками на покрывале черного бархата.
Ему просто необходимо было хоть немного личного времени, хотя бы один час. Цзянь немного отошла после приступа паники, но еще продолжала дергаться, стрелять глазами по углам. У нее опять начались галлюцинации, хотя она отрицала это. Колдинг попросил Румкорфа чуть увеличить дозу ее лекарства.
Залив Рэплейе был в десяти милях от особняка, от ангара… от лаборатории. Сара взяла напрокат потешный «Би-ви-206», или «Надж», и они смогли ненадолго удрать от всех. Как-то трудно все складывается: эмбрион, глотающий камеру, теряющая самообладание Цзянь, неискренность Данте, Фишер, ведущий на них охоту. Но ведь оно того стоило… разве нет? Спасти миллионы жизней, избавить людей от боли, через которую прошла его жена, — разве их цель не оправдывает средства? Неделю назад он сказал бы «да». Теперь Колдинг уже не был так уверен.
Плотный ветер дул с северо-востока, теребя нейлон его черного пуховика. Пи-Джей жутко замерз. А Саре, казалось, было вполне комфортно в джинсах, свитере и ветровке.
— В тебе, наверное, есть что-то от пингвина, — проворчал он. — Я, конечно, понимаю, ты родилась в этих краях и все такое, но здесь чертовски холодно.
— В принципе, тридцать два градуса — точка замерзания. А сейчас по меньшей мере сорок пять. Весна прямо.
Колдинг улыбнулся и покачал головой, подумав, каково ей будет в знойный летний день в Атланте.
— Так что пользуйся теплым деньком, пока можно. На этом острове с декабря до февраля обычно стоят морозы.
Колдинга передернуло от ее слов.
— Нерадостная перспектива. Мне этого хватило и на Баффиновой Земле.
Назад: Книга вторая ОСТРОВ БАФФИНОВА ЗЕМЛЯ
Дальше: Книга четвертая ПОЛЕТ С-5