8
Нью-Йорк, наши дни
Следующие несколько недель Мара провела, целиком погрузившись в работу. Другие дела: тяжбу по тендеру, процесс о мошенничестве с ценными бумагами, процесс по коллективному иску о нарушении прав попечительства — она отодвинула в сторону и целенаправленно занималась только процессом «„Баум“ против „Бизли“», словно хотела тем самым извиниться перед Майклом. Можно подумать, победа послужила бы достаточным возмещением того, в чем она ему отказала.
Но даже если не принимать в расчет Майкла, дело «Баум» требовало незаурядных усилий, и все из-за сложности виндикационного иска, старого гражданского закона, касающегося возвращения украденного имущества. Для Мары существовал единственный способ понять и распутать сложнейшую паутину этого закона — зарыться в юридической библиотеке, позабытой большинством ее коллег со времени внедрения компьютерных технологий, и внимательно проштудировать запылившиеся трактаты. Не обращая внимания на местный громкоговоритель, то и дело выкрикивавший ее имя, когда кто-нибудь из начальства пытался ее отыскать, она изучала затхлые тома, из которых узнала, что проще всего выиграть дело по такому иску — найти брешь в правовом титуле Хильды Баум. Хотя Мара надеялась, что с помощью Лилиан соберет достаточно материала, чтобы оспорить притязания истицы, ее не покидало беспокойство, сумеет ли она создать надежную защиту, основанную лишь на правовом титуле, учитывая недоступность старых военных архивов.
Однажды, глубокой ночью, после того как Мара выпила третью чашку кофе и усилием воли приказала себе не закрывать глаз, она наткнулась на многообещающую сноску в одном из трактатов. Там объяснялось, что по виндикационному иску ни вор, ни последующий добросовестный покупатель украденного произведения искусства не имеют юридического права на эту вещь, однако в некоторых случаях законные владельцы ограничены в праве вернуть свою собственность, когда в действие вступает закон о необоснованном промедлении. В этих случаях от владельцев требовалось, чтобы они не прекращали поиски вплоть до подачи иска, иначе суды могли применить закон о сроках давности. Мара воспрянула духом. Если бы ей удалось убедить судью руководствоваться подобными случаями и если бы ей удалось установить, что Хильда Баум слишком долго ждала, прежде чем пуститься на поиски «Куколки», или искала картину не слишком усердно, тем самым создав предвзятое мнение у ее клиента, то дело можно считать выигранным.
Теперь ей предстояло убедиться, что дела были крепкими, как то подразумевала сноска. Мара отыскала первый из упомянутых процессов — «Декларк против Маккенны», дело 1958 года, рассмотренное Нью-Йоркским апелляционным судом. В этом деле отец истицы, немки по происхождению, владел внушительной художественной коллекцией, включавшей полотно Сезанна.
В 1925 году истица унаследовала картину Сезанна, которая и находилась в ее доме до 1942 года, когда она отослала картину на хранение в Австрию, в имение своей сестры. В1945 году в доме сестры жил на постое американский солдат, а когда он уехал, картина Сезанна исчезла. Истица немедленно связалась с властями, а также страховыми компаниями, но безрезультатно. После этих первоначальных попыток истица больше не предпринимала дальнейших усилий, чтобы обнаружить местонахождение картины.
Тем временем Сезанн попал на американский рынок произведений искусства, и в 1948 году известный американский бизнесмен приобрел картину у хорошо зарекомендовавшей себя бостонской галереи на аукционе, получившем широкую общественную огласку. Бизнесмен выставлял полотно несколько раз на выставках в крупных музеях по всей стране, и каждая такая выставка выпускала глянцевый каталог с изображением картины.
Когда истица в конце концов подала иск, десять лет спустя после того, как картина была представлена публично, суд присудил полотно бизнесмену на том основании, что истица не выказала должного своевременного старания в своих попытках обнаружить работу Сезанна. Истице следовало бы заниматься поисками Сезанна в последовавшее за войной десятилетие, в особенности используя такие явные, легко доступные источники, как каталоги выставок.
Хотя Мара сознавала, что убедить судью руководствоваться делом «Декларк» будет трудно, к тому же нельзя было сбрасывать со счетов дополнительное бремя, что ляжет на плечи жертвы холокоста Хильды Баум, ее как юриста радовало дело «Декларк» и последовавшие за ним аналогичные дела. Она радовалась, пока не обнаружила дело «Скейф».
В 1964 году в Нью-Йорке из Художественного музея Скейфа похитили картину Сера. Музей не предал огласке кражу и не счел нужным поставить власти в известность о случившемся. В 1969 году, абсолютно не сомневаясь в добросовестности сделки, картину приобрело семейство Лорелов у одной престижной нью-йоркской галереи. В 1986-м, когда Лорелы выставили Сера на публичный аукцион, музей Скейфа обнаружил картину и потребовал ее вернуть.
Следуя аргументам дела «Декларк», низший суд Нью-Йорка отверг в 1987 году притязания музея и пообещал Лорелам, что дело будет закрыто. Суд руководствовался прецедентом «Декларк» и пришел к выводу, что музей Скейфа не проявил должного рвения в попытках найти украденную картину. Но несколько месяцев спустя апелляционный суд отменил это решение, применив редкое правило «запроса и отказа». Апелляционный суд пришел к выводу, что срок для действия по возвращению украденной собственности начался только тогда, когда бывший владелец обнаружил украденную собственность, потребовал ее возвращения и получил отказ; неважно, проявлял ли бывший владелец должное усердие в поисках собственности, важно только, проявил ли он это усердие в своем требовании вернуть собственность сразу после ее обнаружения. Так как в данном деле музей Скейфа лишь недавно потребовал возвращения Сера, а Лорелы сразу ему отказали, суд счел иск музея своевременным.
Лорелы не стали подавать апелляцию в Верховный суд Нью-Йорка, а это означало, что судье придется выбирать между двумя прецедентами — «Декларк» или «Скейф».
Соединяя воедино свои аргументы, чтобы склонить судью в пользу дела «Декларк», Мара продолжала просматривать все похожие дела, какие только могла найти. Она надеялась укрепить свою позицию как можно большим числом юридических прецедентов против любых неожиданных пробоин. Формально все изученные ею дела подтверждали лишний раз, что она действительно владеет весомой аргументацией, которая не рухнет под натиском оппонента или судейским внимательным взглядом, так что ее радость и уверенность росли с каждым часом. Но случалось и по-другому: в основе всех юридических процессов лежали человеческие истории, трагедии, породившие обращения в суд. Мара узнала о жертве Альфонса Шварца, который вынес многочисленные допросы нацистов, сделавших из него калеку, и все ради того, чтобы сохранить в тайне местонахождение семейной обширной коллекции фламандского искусства, но в конце концов узнал, что картины давно разграблены нацистами, а его братья убиты. Она прочитала о банкротстве Евы Блумер, истратившей семейное состояние до последней марки в попытке вернуть хотя бы один из бесценных этюдов Тьеполо отцовской коллекции. Ни одного этюда она так и не получила, несмотря на тот факт, что они находились в экспозиции маленького музея в Ницце. Мара прочитала о мучительном странствии Отто Штерна, который всю войну провел в концентрационных лагерях и лагерях для беженцев, а позже узнал, что эстампы эпохи Возрождения, которые он с таким трудом прятал в винном подвале у одного французского друга, разлетелись по всему миру благодаря нацистам. Несколько десятков лет он безуспешно пытался обнаружить местонахождение хотя бы одного эстампа, но в конце концов умер от сердечного приступа.
Эти личные трагедии выбивали Мару из колеи и возвращали к той минуте, когда она впервые ознакомилась с жалобой Хильды Баум и прониклась сочувствием к женщине. Раньше она испытывала душевный подъем, оттого что ей доверили это дело. Изо дня в день она засиживалась допоздна, и единственное, что удерживало ее от сострадания к истцам, — сложность построения защиты. Стараясь подражать Софии, Мара вновь и вновь сопоставляла аргументы и контраргументы. Ее увлеченность только способствовала большей сосредоточенности и стремлению к победе. Мара держала в секрете свою стратегию от Майкла во время деловых встреч, телефонных переговоров и ежедневного общения по электронной почте. Она хотела, чтобы он не нашел ни одного шва в ее аргументации, когда в конце концов она раскроет свои карты, и уже буквально ощущала вкус победы.
Однажды, когда Мара целиком погрузилась в дело «Декларк», в запертую дверь ее офиса начала рваться София.
— Выходи, Мара, я знаю, ты совершаешь очередной крестовый поход на дело «Баум», но должна же ты обедать.
Мара подняла голову и призадумалась, пытаясь вспомнить, успела она уже пообедать или нет, предыдущие несколько дней она перекусывала наспех за письменным столом, не отрываясь от дел. В животе у нее заурчало, поэтому она неохотно оставила работу и присоединилась к Софии. Они проследовали на еженедельный обед юристов, пышное мероприятие, проводимое фирмой с двойной целью: произвести впечатление на клиентов и предоставить возможность своим работникам пообщаться друг с другом.
Пока подруги наполняли тарелки, мимо них сновали коллеги, все вежливо здоровались, но никто не пригласил двух женщин к своему столику, никто не завел с ними беседы. Мара и София поддерживали со своими ровесниками якобы сердечные, но на самом деле прохладные отношения. Собратьям по ремеслу очень не нравилось, что эти две смазливые подружки на особом счету в фирме: им доверяли непосредственное общение с клиентурой, выступления в суде, появление на званых обедах с целью привлечь новых деловых партнеров и вообще их приглашали на любое светское мероприятие, требовавшее утонченности, которой зачастую не хватало остальным. Болтливые языки не ленились злословить, отчего вдруг этим подругам такая честь, хотя все домыслы были далеки от правды. Поэтому, не имея другого выбора, Мара и София уселись за стол корпоративных партнеров, хотя понимали, что тем самым подольют масла в огонь.
София с ходу включилась в разговор о вожделенном слиянии с другой фирмой, по поводу которого среди конкурентов шли горячие баталии, но Мара почти не следила за ходом беседы. Мысленно она все время возвращалась к тем делам, что оставила у себя на столе. И тут вдруг она увидела Харлана. Его было трудно не заметить даже в толпе, при его-то полноте и дурной привычке всюду таскать с собой затушенную кубинскую сигару, которую он имел обыкновение держать двумя пальцами на манер волшебной палочки.
Харлан обычно обедал один у себя в офисе, поэтому у Мары его появление вызвало и удивление, и изрядное любопытство. Но потом она увидела, что позади босса вышагивает Майкл, и внутри у нее все оборвалось. И дело тут было не просто в Майкле — она давно привыкла видеть его, привыкла тактично парировать продолжавшиеся просьбы и заигрывания, — ее заставил дрогнуть тот факт, что Майкл оказался на ее территории.
Она ломала голову, что привело его сюда и почему ее не пригласили на эту встречу. Они уселись за столик, при этом она продолжала их видеть, а они ее — нет. Мара внимательно следила, как они общаются, завороженная способностью Майкла раскрепостить Харлана, даже заставить его смеяться. Никому никогда не удавалось рассмешить Харлана Брукнера. Она узнала ту самую харизму Майкла, которую, несмотря на все свои зароки, до сих пор находила привлекательной.
К их столику подошла женщина. Со спины Мара разглядела лишь туго перетянутое поясом фиолетовое платье, но вихляющую походку узнала сразу. Это была младший сотрудник отдела судебных тяжб Дина, тяготевшая к всесильному женатому начальству. Дина наклонилась к мужчинам, явно отдавая предпочтение Майклу. Мара видела, как Майкл оживился от болтовни Дины и просиял, когда она нежно коснулась его рукава.
Естественно, Мара понимала, что спектакль устроен не ради нее, но все равно не могла дольше выносить этого зрелища. Она резко поднялась из-за стола, извинилась перед оторопевшей Софией, сославшись на важный звонок, и бегом кинулась из зала.
В тот вечер Мара ушла домой гораздо раньше обычного. Ей почему-то не захотелось трудиться над делом «Баум» до поздней ночи. Она даже убедила себя, что кассета с интересным фильмом и пакет с попкорном помогут ей успокоиться. Но стоило ей зажечь лампы в гостиной, как она сразу проследовала на кухню и налила вина в самый высокий стакан.
Потягивая вино, она стянула с себя тесный деловой костюм и переоделась в спортивный. Хмель несколько смягчил Мару и позволил понять, что свое одиночество она вылепила собственными руками. Если в ее жизни не было ничего, кроме работы, а составить ей компанию могла только София, то винить в этом некого. Она сама сделала свой выбор, сама решила добиваться партнерства любой ценой. Кончилось тем, что из ее глаз потекли слезы.