11
Нью-Йорк, наши дни
В понедельник утром Мару вела по лабиринтам «Бизли» на встречу с Лилиан ее секретарша, не девушка, а кремень — хоть искры выбивай. Встречу откладывали и переносили столько раз, что Мара со счету сбилась, и все из-за поездок Лилиан. С одной стороны, Мару радовало, что наконец-то это случится, а с другой — она немного побаивалась исхода. Свою часть работы по делу она выполнила до конца и теперь никак не могла обойтись без помощи Лилиан. И хотя у Мары не было никаких причин сомневаться, что Лилиан предоставит всю необходимую документацию, ей почему-то казалось, что всесторонней помощи от этой дамы придется добиваться большими усилиями.
И теперь, сидя на неудобном деревянном стуле напротив Лилиан, Мара ощущала себя отстающей ученицей, вызванной на ковер к директрисе. Лилиан восседала за своим внушительным столом и сердито поглядывала сквозь пенсне на Мару. Отправляясь на сегодняшнюю встречу, Мара выбрала свой любимый костюм от Армани, в надежде столкнуться с Майклом, но под сверлящим взглядом Лилиан чувствовала себя неуверенной простушкой.
Мара понимала, что следует ловить каждое слово Лилиан, но все ее мысли целиком занимал Майкл. Он был здесь, в этом здании, всего несколькими этажами выше, в нескольких секундах поездки в лифте. Она буквально чувствовала на своей шее тепло его дыхания, и от этого по ее спине пробегала дрожь. Однако утром в воскресенье, когда они проснулись в объятиях друг друга, она испытывала совсем другие чувства. Страх заполнил каждую ее вену свинцом, она едва дышала. Перед глазами стояли лица сотрудников, Софии, Харлана. Но за поздним завтраком и обедом, а потом и в постели Майкл снова и снова убеждал ее в своих глубоких чувствах, клялся не допустить, чтобы их роман помешал ее карьере. Обещания умиротворяли в ней романтика, но прагматичная половина настаивала на сохранении абсолютной тайны, по крайней мере, до тех пор, пока она работает над делом «Баум». Он с готовностью согласился на все и вся, впрочем, как и Мара, хотя и по-другому.
Лилиан резко вскочила с места и прервала размышления Мары. Она поправила на шее шарфик от Гермеса с изображением коней, пригладила отутюженную серую юбку и зашагала из кабинета, даже не удосужившись глянуть, следует ли за ней Мара.
Мара поспешно начала собирать свои вещички. Они прошли по запутанным коридорам, потом Лилиан кивнула двум охранникам на вахте у гигантского размера дубовых дверей.
— Это ПРОВИД, — объявила она, когда охранники отомкнули дверь.
Мара шагнула в роскошную библиотеку, мечту библиофила. Западная стена состояла из ряда стеклянных дверей с видом на Центральный парк, а остальные стены могли похвастаться роскошной деревянной обшивкой, книгами в кожаных переплетах и стремянками. Высокий сводчатый потолок создавал впечатление открытого воздуха благодаря плафону в виде голубого неба с полупрозрачными облаками. Центр помещения занимали четыре длинных стола, по обе стороны которых выстроились мягкие стулья. Столы были уставлены компьютерами. Похожее исполинское сооружение охраняло заднюю, восточную стену. Маре стало любопытно, доводилось ли Майклу когда-нибудь здесь работать.
Лилиан налила себе чашку дымящегося чая из серебряного чайника и неохотно предложила сделать то же самое Маре. Потом она направилась в рабочую зону у стеклянных дверей, жестом пригласила Мару сесть рядом и скомандовала:
— Ну же, мисс Койн, хватит вертеть головой по сторонам. Давайте займемся тем, ради чего вы сюда пришли, — провенансом «Куколки».
Мара закивала и покорно подчинилась, как требовала того ситуация. Лилиан с большим апломбом вручила ей документ.
ЙОХАННЕС МИРЕВЕЛД
«Куколка»
Масло, холст 45 х 35 дюймов Подпись в нижнем правом углу
Провенанс
Йоханнес Миревелд, Харлем, Нидерланды (1660–1661) Якоб ван Динтер, Харлем, Нидерланды (1675) Эрих Баум, Амстердам, Нидерланды (1908) Альберт Бётткер и K°, Цюрих, Швейцария (1944) Имя не указано (1944)
Каталоги выставок
Нью-Йорк, Национальный музей католической живописи и истории, «Североевропейская живопись со времен Реформации», 14 октября 1970 г. — 20 апреля 1972 г., № 34, с иллюстрациями.
Бостон, Массачусетс, Музей изобразительных искусств, «Голландское искусство шестнадцатого и семнадцатого веков», 24 ноября 1985 г. — 22 февраля 1990 г., № 12, с иллюстрациями.
Вашингтон, округ Колумбия, Национальная галерея живописи, «Де Хох и его соотечественники», 18 мая 1993 г. — 31 августа 1993 г., № 28, с иллюстрациями.
Литература
Артур Чайлдс. Вермеер. Лондон, 1968 г.
Чарлз Харбисон. Делфтские художники около 1640 года. Нью-Йорк, 1975 г.
Лоис Маговерн. Голландская живопись. История искусств. Нью-Йорк и Торонто, 1979 г.
Джеймс Александер. Голландская жанровая живопись и портреты семнадцатого века. Лондон, 1983 г.
Натали Поллард. Золотой век Голландии: Культура, религия и общество семнадцатого века. Нью-Йорк, 1991 г.
Гёрдт Копф. Религия художника: Картины, заказанные для нелегальных католических церквей в Нидерландах. Геронтиус 42, 1998 г.
Лилиан прихлебывала чай из тонкой фарфоровой чашки, пока Мара изучала документ.
— Итак, разумеется, теперь вы понимаете, что провенанс «Куколки» был создан «Бизли» в сороковых годах двадцатого века, когда мы первоначально продали картину ее теперешнему владельцу. Так как «Куколка» с того времени не переходила в другие руки, обновление провенанса для Голландского аукциона было относительно простым. Нам понадобилось всего лишь добавить последние ссылки на «Куколку» в публикациях и каталогах выставок и осуществить общую проверку вновь обнаруженных документов. Чтобы вам было совершенно понятно, какой документ вы держите в руках, я хочу, чтобы вы посмотрели, как создается провенанс. Вам ведь нужно ознакомиться с процедурой, чтобы доказать, насколько безупречно происхождение «Куколки»?
Лилиан подробно рассказала Маре о работе, предшествовавшей составлению полного провенанса картины, а затем остановилась на итоговом документе.
— Насколько нам известно, «Куколка» начала свою долгую тихую жизнь в мастерской Йоханнеса Миревелда и Николаса ван Маса, в художественном и коммерческом центре Харлема, в государстве, которое мы теперь называем Нидерланды. О жизни художника Миревелда мы знаем не много, только то, что он и ван Мас были любимыми портретистами у местных политиков и знатных кальвинистских семейств в середине семнадцатого века. Портреты ван Маса не лишены привлекательности, но они совершенно типичны для того времени — стандартные позы, стандартная символика. Другое дело — живопись Миревелда. Его картины отличались новаторством. Художник не только мастерски передавал черты лица и одежду человека, но и пользовался оригинальными красками, мазками, иконографией, чтобы отобразить сущность своей модели. — Она вздохнула с явным восхищением. — Его портреты по-настоящему необычны.
Как бы там ни было, мы считаем, что Миревелд закончил «Куколку» в начале шестидесятых годов семнадцатого века, хотя это всего лишь предположение, основанное на научном методе датирования и исследовании эволюции его стиля. Фактически до сих пор не найден ни один документ того времени, подтверждающий существование «Куколки». Позднее, около тысяча шестьсот шестьдесят второго или шестьдесят третьего года, Миревелд написал ряд портретов по заказу Брехтов, высокопоставленного семейства, многие из которого занимались политикой. А потом он словно исчез и больше уже не работал вплоть до самой смерти, наступившей три года спустя, в тысяча шестьсот шестьдесят пятом году.
— Почему он бросил живопись?
— На самом деле это неизвестно. Однако у меня есть собственная теория. Иконография «Куколки» соответствует духу католицизма, и я не знаю, отражает ли это замысел художника или заказчика. Хотя в Нидерландах семнадцатого века к католицизму относились толерантно, высшие круги преданных кальвинистов, где вращался Миревелд, не одобряли и даже презирали эту религию. Если покровители художника узнали о «Куколке», то, вполне возможно, они подвергли Миревелда остракизму, ибо не могли понять, как это можно — днем рисовать портреты, а ночью католические картины, запрещенные их собственной религией. В таком случае они могли подать жалобу в гильдию Святого Луки, куда входили художники. Гильдия контролировала все заказы на художественные произведения и могла запретить ему работать. Но от этой организации художников до нас так мало дошло документов, — призналась Лилиан, — что нет ни одного весомого доказательства в поддержку моей теории.
Лилиан вернулась к провенансу.
— После смерти Миревелда многие из его работ пролежали сотни лет на чердаке фамильного дома Стенвиков в Делфте. По-видимому, кто-то из предков этого семейства скупил в округе все портреты кисти Миревелда после его смерти. Это объясняет, почему большинство его картин сохранилось до наших дней. Когда в конце девятнадцатого века всплыли несколько портретов и приобрели известность, Стенвики разворошили свой тайник запыленных картин и провели большой аукцион в тысяча девятьсот восьмом году. Неудивительно, что на этот раз «Куколка» получила подлинное признание. Интересен тот факт, что его обнаружили не на чердаке фамильного дома Стенвиков, а в доме ван Динтеров, старого кальвинистского семейства из Харлема. — Лилиан указала на распечатку.
— Вы полагаете, ван Динтеры заказали «Куколку»?
— Точно сказать не могу, но думаю, что вряд ли ван Динтеры были преданными кальвинистами, так что такая картина считалась бы для них проклятием. И хотя остается тайной, каким образом ван Динтеры заполучили «Куколку», не подлежит сомнению, что картина находилась на их попечении в течение сотен лет. «Куколка» внесена в посмертный реестр тысяча шестьсот семьдесят пятого года, составленный в связи с кончиной патриарха ван Динтеров, Якоба.
— И ван Динтеры выставили «Куколку» на продажу вместе со всеми портретами Миревелда на аукционе тысяча девятьсот восьмого года?
— Да. Видимо, наш Эрих Баум и купил картину на том аукционе, который часто называют аукционом Стенвика. «Куколка» обрела дом, по крайней мере на какое-то время.
Лилиан и Мара подробно обсудили перемещения картины в военное время, начав с версии Хильды Баум. Согласно этой версии, когда война начала шествие по Европе, картина отца была отправлена морем в Ниццу, на хранение к ныне покойной родственнице, как свидетельствует маловразумительная отцовская записка 1940 года. Каким-то образом, заявляет истица, после того как нацисты оккупировали Францию летом 1940 года, ERR украл «Куколку» у ее семьи и пользовался им как валютой, пока в конце концов полотно не оказалось в руках швейцарского торговца картинами Альберта Бётткера. В рассказе Хильды о судьбе «Куколки» картина затем незаконно перешла от Бётткера к «Бизли», а потом, попав на американский рынок культурных ценностей, к анонимному клиенту аукционного дома «Бизли».
Лилиан разделяла мнение Мары, что история путешествия «Куколки» во время Второй мировой войны, изложенная Хильдой, чистейшая выдумка и не выдерживает весомых аргументов, найденных Лилиан, а именно: Эрих Баум отослал картину в Ниццу не на хранение к родственнице, а к своему давнишнему знакомому, торговцу картинами Генриху Рохлицу. Лилиан утверждала, что Баум, скорее всего, уполномочил Рохлица продать «Куколку» Бётткеру, арт-дилеру с безупречной репутацией, работавшему только с редкими произведениями искусства, и таким образом право распоряжаться картиной, имевшееся у «Бизли», а затем перешедшее к теперешнему владельцу, не вызывает сомнений. Мара все больше и больше верила в успех, даже по вопросу правового титула, который поначалу считала слабым местом в деле.
— На этом провенанс завершен? — спросила Мара, полагая, что урок подошел к концу.
Лилиан переполняло самодовольство знатока.
— Да, мы составили полный провенанс. Однако среди отчетов, с которых снят недавно гриф секретности, я обнаружила один дополнительный документ. Он не имеет прямого отношения к провенансу, но для вас может оказаться небезынтересным. — Она проворно забарабанила по клавиатуре, и на экране замелькали документы из категории «Послевоенный возврат произведений искусства».
Лилиан принялась вслух зачитывать с экрана. — Давая письменные показания, Хильда заявила следующее:
Я не подавала других заявлений о компенсации утраченных произведений искусства, подлежащих рассмотрению реституционной комиссией Берлина, ни от своего имени, ни через какие-либо учреждения, организации или уполномоченных агентов, и не собираюсь этого делать впредь.
Вот видите, Мара, в конце 40-х годов Хильда отослала заявления в голландскую и немецкую комиссии по возврату культурных ценностей, разыскивая местонахождение ее семейной коллекции. Немецкая комиссия поступила с ней так же, как и со многими другими заявителями, — предложила «урегулировать» вопрос, выплатив пятьдесят процентов номинальной стоимости предмета искусства. Хильда согласилась.
Мара была ошеломлена. Успех этого дела начал казаться ей неизбежным, и она сразу стала прикидывать, как воспользоваться новой информацией.
Маре понадобились документы для вступительного слова, поэтому Лилиан повела ее в конец библиотеки к заблокированным дверям. Там она ввела код на охранной панели, затем вынула из внутреннего кармана пиджака связку ключей различных форм и размеров, некоторые из них, самые громоздкие, выглядели чуть ли не средневековыми. Методично открывая замок за замком, она распечатала тяжелые двери.
Прежде чем переступить порог, Лилиан обернулась к Маре:
— Документы, которые мы здесь храним, уникальны. Некоторые бесценны, некоторые носят сугубо частный характер, а иные из них настолько древние, что требуют определенных условий хранения и температурный режим.
Маре показалось, что воздух здесь прохладный и разреженный, словно она вошла в сокровищницу. Мощная дверь не давала верного представления о том большом пространстве, что за ней скрывалось. Помещение, почти в два раза просторнее библиотеки, повторяло ее декор — сводчатый потолок с плафонами, отделанные деревом стены, блестящий паркетный пол. Вместо длинных рабочих столов в центре комнаты стояли палисандровые шкафчики с ценными документами. Тонкая резьба этих шкафов скрывала их функциональное назначение. Мара увидела, что это не обычная библиотечная мебель: внутри шкафчики напоминали скорее отделения для хранения научных материалов, чем книжные полки.
Лилиан стремительно обошла комнату, собирая книги и документы, затем сложила все на одном из столов. Лилиан объяснила уникальную систему кодирования и показала Маре ссылки на «Куколку» в каждом из документов, некоторые из них совсем пожелтели от древности.
— Итак, возьмем эти материалы, зашьем их в герметичные мешки, проставим на мешках номера страниц, которые нужно скопировать, и отдадим их в это окошко. — Лилиан жестом указала в дальний угол комнаты, где в деревянной панели зияло широкое отверстие. — Копии будут готовы утром. — Она заспешила к выходу.
— Зачем такие сложности с копированием? — не удержалась от вопроса Мара.
— Состояние документов требует чрезвычайно осторожного обращения с ними и особого копировального оборудования. Конфиденциальный характер некоторых из них означает, что мы должны соблюдать особые меры при копировании.
— Как же в таком случае мы сможем предъявить Хильде Баум сделанные сейчас копии?
— При условии сохранения конфиденциальности и договоренности, что они будут использованы только для этого дела, мы предоставим вам необходимые копии. Разумеется, имя теперешнего владельца будет в них устранено.
Мара на все согласилась.
— Чудесно. — Лилиан слегка смягчилась и вновь двинулась к выходу. — Идемте, нам еще предстоит ознакомиться с остальной частью провенанса.
Когда они вернулись в главную библиотеку, Лилиан объяснила процесс поиска всех упоминаний предмета искусства в научных публикациях и каталогах. Мара поняла, что без этих сведений ей никак не обойтись, если воспользоваться для аргументации делом «Декларк», исходя из которого Хильда была обязана разыскивать свою потерянную картину. Если бы Маре удалось доказать, что местонахождение «Куколки» было легко определяемо, тогда бездеятельность Хильды стала бы очевидной. Быстрое развитие событий начало прогонять призраки Альфонса Шварца, Евы Блумер, Отто Штерна и многих им подобных, давно терзавших сознание Мары. И в конце концов, какой другой могла быть у «Куколки» история, как не безупречной, если здесь верховодит Лилиан? И все же Мара подозревала, что ответчики по всем другим виндикационным искам тоже считали свое право неоспоримым.
В конце дня обе женщины возвратились в офис Лилиан. Сквозь окно пробивались теплые лучи заходящего солнца.
— Мисс Джойс, поразительно, что вы знаете историю «Куколки» наизусть, ведь вам каждый день приходится иметь дело с множеством других произведений искусства, — заметила Мара, потягивая чай.
Лилиан раздулась от гордости, явно польщенная.
— Прошу вас, называйте меня Лилиан.
— Спасибо, Лилиан. А вы, пожалуйста, называйте меня Марой.
— Пожалуй, эта картина занимает в моей жизни особое место. Как и Йоханнес Миревелд, — добавила Лилиан немного сбивчиво — то ли от смущения, то ли от другого какого-то чувства, Мара не совсем поняла. — Помимо всего прочего, «Куколка» была первой картиной, для которой я готовила провенанс.
Мысленно подсчитав возраст Лилиан, Мара от изумления открыла рот.
— В самом деле? Вы работали здесь в тысяча девятьсот сорок четвертом?
— Да, — хмыкнула Лилиан. — Мне тогда было девятнадцать, я только что окончила школу. Я изучала историю искусств, поэтому меня и приняли в «Бизли».
Мара сомневалась, стоит ли задавать вопрос, с которым она не могла никак справиться. Книг она прочла много, но так и не нашла удовлетворительного объяснения символике картины, хотя ей удалось сформулировать несколько теорий. Все же она спросила:
— Как, по-вашему, что означает «Куколка»?
Лилиан подозвала Мару к себе, на свою сторону стола, и пролистала каталог голландского аукциона, пока не наткнулась на картину «Куколка». Фотография неземной женщины в окружении священных предметов была превосходной, но не шла ни в какое сравнение с самой картиной, которую Майкл продемонстрировал Маре накануне.
— Вот, — сказала Лилиан, указывая на картину. — Полагаю, эти прозрачные лучи света, проникающие сквозь прекрасно выполненное овальное окно над правым плечом женщины, означают лучи божественного света, пронизывающие символическую девственность.
— Значит, она — Дева Мария?
— Да, конечно.
— Ало-голубая шаль, лилия… все вполне очевидно, даже для студентки-первокурсницы искусствоведческого колледжа, многие годы не бравшейся за учебники.
Лилиан улыбнулась.
— Что же, вы правы. Женщина, освещенная Божьим светом, — это Дева Мария. Ало-голубая шаль, нимб из волос, лилии у ног — по всем признакам это Мария. Господь проходит сквозь Марию, дарует ей Иисуса, возрождение через смерть, воскрешение, что и символизирует куколка в ее левой руке. Но Бог на картине — это особый Бог, Бог католиков. Крест, потир, глобус в темном левом углу комнаты говорят нам об этом, как и единственная горящая свеча — атрибут, олицетворяющий веру. Побежденный змей у стопы представляет собой крах ложных религий, таких как кальвинизм. — Она взглянула на Мару бирюзовыми глазами. — Я полагаю, «Куколка» рассказывает историю воскрешения, возможность искупления для всех нас, но только через католическую веру.
Дверь распахнулась, и обе женщины подпрыгнули от неожиданности. В кабинет неспешно вошел Майкл и улыбнулся при виде такой приятной сцены.
— Могу я пригласить моих двух любимых дам на обед?
Держась за бок от смеха, Лилиан, игриво шлепнула Майкла по руке.
— Хватит, хватит. А то старушку совсем скрутило от всех твоих пародий. Я отвыкла так смеяться и столько пить.
Она осушила бокал с шампанским. Все трое пребывали в благодушнейшем настроении во время долгого обеда в лучшем французском ресторане, где они засиделись допоздна. В присутствии Майкла, служившего буфером, исчезли последние остатки раздражения между двумя женщинами. Мара, окончательно расслабившись, спросила с улыбкой:
— Хотите узнать мою последнюю задумку для дела «Баум»?
— Конечно хотим. — Лилиан к ней наклонилась.
Майкл погладил под столом ее бедро.
— Да, Мара, поделись, пожалуйста.
Несмотря на смутное беспокойство, невесть откуда взявшееся, Мара объяснила Майклу, каким образом она воспользуется документами, недавно обнаруженными Лилиан, особенно соглашением Хильды Баум с немецкой реституционной комиссией. Последний документ, указывала Мара, можно использовать для полного освобождения от дальнейших действий по возмещению утраченной «Куколки», включая дело «„Баум“ против „Бизли“».
Лилиан и Майкл сияли, глядя друг на друга через стол.
Когда Мара допивала вино, она заметила краем глаза, как Лилиан почти по-матерински кивнула Майклу. Мара слегка тряхнула головой, отбрасывая сомнение.
Наверняка она ошиблась. Лилиан никак не могла знать об их романе. Должно быть, в голове помутилось от вина.
