ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
На следующее утро я на полной скорости помчался в Фахардо. Я нацеливался на одну операцию с недвижимостью, но дело приняло скверный оборот, и мне пришлось его бросить. На обратном пути я остановился у придорожного киоска и купил ананас. По моей просьбе продавец разрезал его на маленькие кусочки, и я ел их, пробиваясь вперед в плотном потоке машин. Спокойно крутя баранку одной рукой, я для разнообразия наслаждался роскошью полного контроля над собственным передвижением. На следующий уикенд, решил я, непременно поеду в Понсе, на южное побережье.
Когда я тормознул у редакции, Моберг как раз выбирался из своей машины.
— Надеюсь, ты вооружен, — сказал я. — А то при твоем появлении у папаши Лоттермана совсем крышу снесет.
Моберг рассмеялся.
— Мы пришли к компромиссу. Он заставил меня подписать бумажку, где говорится, что я отдам ему машину, если из вас троих кто-то свалит.
— Черт побери, — вырвалось у меня. — Йемон уже говорит об отъезде.
Он снова рассмеялся.
— А меня не колышет. Хрен с ним, с Йемоном. Я все что угодно подпишу. Подумаешь, большое дело.
— Эх, Моберг, — сказал я, — псих ты ненормальный.
— Ага, — согласился он. — Ненормальней некуда.
Лоттерман весь день не показывался. Сала заявил, что он кружит по банкам, пытаясь получить ссуду и продолжить выпуск газеты. Это был всего лишь слух, но все в редакции говорили так, словно конец уже наступил.
Около трех позвонил Йемон и сообщил, что побывал у Сандерсона.
— Попросил меня несколько дерьмовых статеек сбацать, — сказал он. — И пообещал, что даст баксов по тридцать за каждую. Вперед он, впрочем, ничего не дал.
— Уже неплохо, — отозвался я. — Поработай с ним хорошенько и потребуй чего-нибудь покрупнее — денег у него больше, чем у Господа Бога.
— Угу, — пробормотал Йемон. — Пожалуй. Мне бы получить одну штуковину сотен на пять — тогда бы точно хватило, чтобы отчалить.
Примерно через час позвонил Сандерсон.
— Сможешь к семи утра в четверг подъехать в аэропорт? — спросил он.
— О Господи, — выдохнул я. — Наверное.
— Придется подъехать, — сказал он. — Рассчитывай, что будешь занят почти весь день. Зимбургер хочет вернуться дотемна.
— Я не вернусь, — сказал я. — Поеду на Сент-Томас — на карнавал.
Сандерсон рассмеялся.
— Я должен был догадаться, что тебя что-то подобное привлечет. На твоем месте я бы держался подальше от города. Местная публика совсем звереет. Лучшие вечеринки проходят на кораблях — на всех яхтах там тоже свой карнавал.
— Я никаких планов не строю, — ответил я. — Просто отправлюсь туда и окунусь в славное расслабляющее пьянство.
После работы я заехал к Сале и забрал свою одежду, а потом отправился на новую квартиру. Разговаривать с хозяйкой настроения не было, так что оставалось только положить кое-какие вещи в шкаф и поставить немного пива в холодильник. Все остальное было уже в наличии: простыни, полотенца, кухонные принадлежности — всё, кроме еды.
Теперь это был мой дом, и он мне нравился. Я хорошенько поспал, затем доехал до небольшого кольмадо и купил немного яиц и бекона на завтрак.
На следующее утро я уже готовил бекон, когда вдруг вспомнил, что забыл купить кофе. Тогда я поехал к отелю «Кондадо-Бич» и позавтракал там. Купив номер «Таймс», я поел в одиночестве за небольшим столиком на лужайке. Заведение отличалось дороговизной, и шансы встретить там кого-то из редакции были ничтожны. Те из газетчиков, которые не заявлялись к Элу, обычно торчали в ресторане «Прибой», многолюдном заведении прямо на пляже у самой окраины городка.
Весь день я провел на берегу, пытаясь выяснить, закроется в связи с забастовкой газета или нет. Перед тем как отбыть, я сказал Шварцу, что весь следующий день меня не будет; якобы я чувствовал, что заболеваю.
— О Господи, — пробормотал Шварц. — Вы, парни, совсем как крысы на тонущем корабле. Сала весь день занимался в темной комнате своей халтурой, а Вакдервица я застукал, когда он по международной в Вашингтон звонил. — Он покачал головой. — Ни в коем случае нельзя устраивать панику; почему бы вам, парни, не успокоиться?
— Я спокоен как индейский вождь, — отозвался я. — Просто мне нужен день, чтобы поправить делишки.
— Ладно, — устало выговорил Шварц. — В конце концов, это не мое дело. Поступайте как знаете.
Я подъехал к Элу и в одиночестве пообедал, а затем отправился домой и написал статью, которую Сандерсон хотел послать в «Таймс». Работа была несложная, и я в основном использовал тот материал, который он мне подбросил, — летнее снижение цен, больше молодых людей в отпусках, различные отдаленные места, которые неплохо бы навестить. Статья отняла у меня около двух часов, и когда я закончил, то решил сразу же отвезти ее к Сандерсону и немного выпить, прежде чем ложиться в постель. На следующее утро мне требовалось встать в шесть, но было еще слишком рано, и спать мне не хотелось.
Когда я прибыл к Сандерсону, там никого не оказалось, так что я забрел на кухню и сделал себе выпивку, а потом вышел на веранду и уселся в одно из кресел. Включив вентилятор, я положил на фонограф пластинку с популярными мелодиями.
Я решил, что, когда обзаведусь деньгами, непременно подыщу себе подобное местечко. Квартира, которую я снял только что, была хороша лишь для начала. Там не было ни веранды, ни сада, ни пляжа, а я не видел причины, почему бы мне все это не заиметь.
Сандерсон прибыл, когда я провел там уже добрый час. С ним был мужчина, который заявил, что он брат знаменитого трубача. Мы сделали свежую выпивку, а затем Сандерсон прочел мою статью и нашел ее превосходной.
— Надеюсь, прямо сейчас тебе деньги не нужны, — сказал он. — Может уйти неделя или около того. — Он развел руками. — Да много и так не выйдет — скажем, долларов пятьдесят.
— Годится, — отозвался я, поудобнее устраиваясь в кресле.
— Посмотрю, чем бы еще тебя занять, — продолжил Сандерсон. — Прямо сейчас мы перегружены. Загляни, когда вернешься с Сент-Томаса.
— Славная работенка, — сказал я. — А то в газете дело совсем табак. Возможно, очень скоро придется от этого материала зависеть.
Сандерсон кивнул.
— Табак — это точно. Впрочем, насколько все плохо, выяснишь в понедельник.
— А что должно случиться в понедельник? — поинтересовался я.
— Пока не могу сказать, — ответил Сандерсон и тут же улыбнулся. — Впрочем, даже если б ты об этом знал, ничего бы не изменилось. Не бери в голову — с голодухи ты не умрешь.
Брат знаменитого брата по имени Тед молча пялился на берег. Затем он повернулся к Сандерсону и скучающим голосом спросил:
— Как там насчет понырять?
— Не очень, — ответил Сандерсон. — Чертовски много уже выловили.
Мы немного поговорили о погружении с аквалангом. Сандерсон авторитетно рассказывал про кессонную болезнь и погружение на рифе Паланкар. Тед два года прожил на юге Франции и однажды работал с Жаком Кусто.
Вскоре после полуночи я понял, что начинаю напиваться, и встал.
— Все, пойду, — сказал я. — У меня на рассвете встреча с Зимбургером — лучше немного поспать.
На следующее утро я встал поздновато. Времени на завтрак уже не оставалось, так что я торопливо оделся и схватил апельсин, который проглотил по дороге в аэропорт. Зимбургер в компании двух мужчин ждал у небольшого ангара в конце взлетно-посадочной полосы. Увидев, как я выбираюсь из машины, он кивнул. Я поспешил к ним присоединиться.
— Это Кемп, — представил меня Зимбургер своим спутникам. — Он наш писатель — между прочим, в «Нью-Йорк Таймс» работает. — Ухмыляясь, он наблюдал, как мы пожимаем друг другу руки.
Один из мужчин оказался ресторатором, а другой архитектором. Предполагалось вернуться в конце дня, как сказал мне Зимбургер, потому что мистеру Роббису, ресторатору, нужно было отправляться на вечеринку с коктейлями.
Мы полетели в небольшом «апаче», пилот которого походил на беглеца из «Летучих тигров».
Он всю дорогу молчал как рыба и словно бы не осознавал нашего присутствия. После невыразительного тридцатиминутного полета над облаками мы наконец устремились носом вниз к Вьекесу и с шумом пронеслись по небольшому коровьему выгону, который служил там аэропортом. Уверенный в том, что самолетик вот-вот треснет по швам, я ухватился за сиденье, но после нескольких бешеных скачков мы благополучно остановились.
Затем мы выбрались наружу, и Зимбургер представил нас дюжему мужчине по имени Мартин, который напоминал профессионального охотника на акул. На нем была аккуратно выглаженная униформа цвета хаки и мотоциклетные очки, а волосы его почти до белизны выгорели на солнце.
Общий план заключался в том, чтобы взять в баре у Мартина немного пива и сандвичей, а затем отправиться на другую сторону острова, чтобы взглянуть на земельный участок. Мартин отвез нас в городок на своем микроавтобусе марки «фольксваген», однако аборигены, которые должны были приготовить нам сандвичи, куда-то испарились. Мартину пришлось делать сандвичи самому; оставив нас в пустом баре, он в ярости отправился на кухню.
Все дело заняло около часа. У Зимбургера завязался серьезный разговор с ресторатором, так что я решил выйти на улицу и поискать кофе. Архитектор сказал, что знает неподалеку аптеку-закусочную.
Он пил непрерывно аж с пяти утра, когда Зимбургер неожиданно вытащил его из постели. Фамилия архитектора была Лазард, и тон его был неизменно горестным.
— Этот Зимбургер просто чокнутый, — признался он мне. — Из-за него я уже шесть месяцев волчком кручусь.
— И хрен с ним, — заметил я. — Пока он платит.
Лазард как-то странно на меня посмотрел.
— А вы первый раз с ним работаете?
— Угу, — отозвался я. — А что? Он не платит?
Вид у архитектора был явно недовольный.
— Не уверен. С ним хорошо выпить на халяву и все такое, но порой меня терзают сомнения.
Я пожал плечами.
— Ну, мне платит «Аделанте». Так что с Зимбургером мне дела иметь не надо — и это, наверное, к лучшему.
Лазард кивнул, и мы вошли в закусочную. Рекламная полоска кока-колы на стене представляла собой меню. Еще там были красные ледериновые табуреты, прилавок с верхом из «формайки» и массивные бурые кружки для кофе. Женщина за прилавком была белой, но с какой-то примесью и тяжелым южным акцентом.
— Валяйте, заходите, — бросила она, — Чего вам, кореша?
«Матерь Божья, — подумал я, — „кореша“. В какой это городок мы попали?»
Лазард купил за двадцать центов номер «Ньюс» и тут же увидел на первой странице мою колонку.
— А я думал, вы в «Нью-Йорк Таймс» работаете, — сказал он, указывая на мою фамилию под статьей о забастовке на берегу.
— Просто им помогаю, — объяснил я. — Сейчас у них очень туго с персоналом — вот они и попросили меня посодействовать, пока не наберут побольше народу.
Лазард кивнул и улыбнулся.
— Это жизнь, приятель, вы же понимаете. Что у вас там, разъездная работа?
— Более или менее, — уклонился я от ответа.
— Отличная сделка, — заметил архитектор. — Иди куда хочешь… постоянное жалование… никаких забот…
— Черт возьми, — перебил я его, — вы тоже неплохо устроились! — Я улыбнулся. — Вот сидим мы на этом богом забытом острове как два мудака, и нам за это платят.
— Мне не платят, — возразил Лазард. — Да, я получаю на расходы, но если вся эта ерундовина не выгорит, это отбросит меня на два года назад. — Он с серьезным видом кивнул. — Я не настолько признан и не могу позволить себе связать свое имя с любой халтурой — даже если там не моя вина. — Он допил кофе и поставил кружку на прилавок. — Вот вы тут вне подозрений, — сказал он. — Все, что от вас требуется, это писать рассказ. А я на каждом задании либо тону, либо выплываю.
Я испытал жалость к Лазарду. Ему явно не нравился запах того, во что он вляпался, но он не мог позволить себе слишком уж осторожничать. Он был немногим старше меня, и подобное дельце могло стать для него славным прорывом — если оно выгорало. Если же оно не выгорало, то становилось скверным прорывом; впрочем, даже тогда ему было бы не хуже, чем на протяжении последних пяти лет бывало мне. Меня так и подмывало ему об этом сказать, но я знал, что от этого ему лучше не станет. Тогда он тоже начал бы испытывать ко мне жалость, а я в этом не нуждался.
— Ну да, — сказал я. — Каждому хочется натаскать из огня побольше каштанов.
— Верно, — отозвался Лазард вставая. — Именно поэтому я вам и завидую — у вас все колесики крутятся.
Я начинал ему верить. Чем больше он говорил, тем лучше я себя чувствовал. На обратном пути к бару Мартина я оглядел городок. Он был абсолютно безлюден. Широкие улицы, низкие здания; большинство были построены из бетонных блоков и раскрашены в пастельные тона, но все они казались одинаково пустыми.
Мы завернули за угол и пустились вниз по холму к береговой линии. По обе стороны улицы торчали чахлые пальмы, а у подножия холма в бухту выпирал длинный пирс. У самого его конца виднелись четыре рыболовецких судна — они покачивались на прибое, накатывавшем от пролива Вьекес.
Бар назывался «Царь-рыба». У него была жестяная крыша и бамбуковая ограда у входа. Микроавтобус марки «фольксваген» был припаркован у двери. Внутри Зимбургер с Роббисом по-прежнему энергично переговаривались. Мартин паковал пиво и сандвичи в сумку-холодильник.
Я спросил его, почему городок кажется таким безлюдным.
— В этом месяце — никаких маневров, — ответил он. — Посмотрели бы вы на этот остров, когда здесь пять тысяч морских пехотинцев высаживаются, — просто сумасшедший дом.
Я покачал головой, вспоминая рассказ Сандерсона о том, что две трети острова представляют собой полигон морской пехоты. Странное местечко для постройки роскошных апартаментов — если только строители не собирались заполнить эти апартаменты отставниками из морских пехотинцев в качестве пушечного мяса.
Уже перевалило за десять, когда мы наконец отправились на другую сторону острова. Он был всего четыре мили в ширину, и у нас вышла превосходная поездка по узким дорогам, очерченным раскидистыми деревьями, мимо возвышенных полей сахарного тростника. В конце концов мы одолели подъем и оглядели чуть ли не все Карибы. В ту самую секунду, когда я окинул взглядом роскошную панораму, я понял, что это именно то место, которое я искал. Мы миновали еще одно поле сахарного тростника, а затем небольшую пальмовую рощицу. Мартин остановил микроавтобус, и мы вышли посмотреть на взморье.
Первым моим желанием было немедленно воткнуть в песок шест и сделать заявку на этот участок. Отрезанный от остального мира кольцом крутых холмов, что располагались лицом к морю, пляж был белым как соль. Мы стояли на самом краю просторной бухты, прозрачная вода которой была кристально бирюзового цвета, какой получается, если песок на дне белый. Никогда мне не доводилось видеть такой красотищи. Хотелось сорвать с себя всю одежду и больше никогда ее не надевать.
Тут я услышал голос Зимбургера — гнусную трескотню, вернувшую меня к реальности. Я вспомнил, что явился сюда не наслаждаться этим местом, а написать нечто такое, что позволит повыгоднее его продать, Зимбургер подозвал меня и ткнул пальцем в холм, где он планировал поставить отель.
Затем он указал на другие холмы, где предполагалось строить дома. И так почти час — мы гуляли взад-вперед по берегу, глазели на болота, что должны были расцвести торговыми центрами, на одинокие зеленые холмы, которые очень скоро предполагалось исчертить канализационными трубами, чистейший белый берег, где уже были размечены пляжные участки. Я делал заметки, пока не почувствовал, что с меня хватит, а тогда вернулся к автобусу, где Мартин неспешно потягивал пиво.
— Прогресс идет полным ходом, — пробормотал я, засовывая руку в сумку.
Мартин улыбнулся.
— Ага, местечко здесь будет что надо.
Я открыл бутылку пива и быстро ее опорожнил, после чего потянулся за следующей. Мы немного поговорили, и Мартин рассказал, что впервые попал на Вьекес в качестве морского пехотинца. Славное местечко узнать нетрудно, сказал он, так что чем служить все двадцать лет, он уволился после десяти и вернулся на Вьекес, чтобы обустроить здесь бар. Теперь, кроме «Царь-рыбы», он владел еще и прачечной, пятью домами в Изабель-Сегунда, концессией на единственную газету и в настоящее время налаживал агентство по прокату машин, чтобы обслужить ожидающийся поток туристов. Помимо всего прочего он был и «главным надзирателем» за собственностью Зимбургера, что ставило его в весьма выгодное положение. Сказав об этом, Мартин улыбнулся и потянул еще пива.
— Можно сказать, это местечко подвернулось мне очень кстати. Останься я в Штатах, стал бы еще одним бывшим дубинноголовым.
— А вы откуда? — спросил я.
— Из Норфолка, — ответил он. — Но по дому я не слишком скучаю. Последние шесть месяцев дальше Сан-Хуана я нигде не бывал. — Он помолчал, оглядывая маленький зеленый остров, который оказался к нему так добр. — Да, вырос я в Норфолке, но почти его не помню — слишком давно все было.
Мы выпили еще пива, и тут Зимбургер, Роббис и Лазард вернулись с пляжа. Лазард весь вспотел, а Роббис явно очень торопился.
Зимбургер дружески похлопал меня по плечу.
— Ну что, — произнес он с ухмылкой, — готов ты писать статью? Разве я не говорил тебе, что это место — настоящая роскошь?
— Конечно, — отозвался я. — Все, что нужно, у меня уже есть.
Изображая разочарование, Зимбургер покачал головой.
— Эх вы, писатели. Ни для чего у вас доброго слова не найдется. — Он нервно рассмеялся. — Писаки чертовы — никогда не расскажут, что делают.
Всю обратную дорогу в городок Зимбургер распространялся о своих планах относительно Вьекеса. В конце концов Мартин вмешался и сказал, что всех нас ждет ленч в его клубе и что он непременно пошлет парней за свежими омарами.
— Ты хотел сказать — за лангустами, — поправил Зимбургер.
Мартин пожал плечами.
— Черт возьми, всякий раз, как я буду так говорить, придется пускаться в длинные объяснения — поэтому я просто зову их омарами.
— Это карибский омар, — объяснил Зимбургер Роббису. — Крупней и лучше любого другого вида, и клешней у него нет. — Он ухмыльнулся. — Старина Господь Бог наверняка был в неплохом настроении, когда это место делал.
Роббис выглянул в окно, затем повернулся и заговорил с Мартином.
— Ленч как-нибудь в другой раз, — холодно произнес он. — У меня дело в Сан-Хуане, уже поздно.
— Будь я проклят, — вмешался Зимбургер. — У нас куча времени, чтобы убить. Еще только час.
— Не имею привычки убивать время, — сказал Роббис, снова отворачиваясь к окну.
По его тону я заключил, что там, на берегу, что-то пошло не так. Из утреннего разговора я понял, что Роббис представляет целую сеть ресторанов, название которой мне полагалось знать. Очевидно, Зимбургер рассчитывал на прибавление к этой сети филиала на Вьекесе.
Уголком глаза я взглянул на Лазарда. Похоже, он пребывал в еще худшем настроении, нежели Роббис. Это доставило мне определенное удовольствие, которое стало граничить с эйфорией, когда Зимбургер мрачным тоном объявил, что мы немедленно полетим назад в Сан-Хуан.
— Пожалуй, я останусь здесь на ночь, — сказал я. — Завтра я должен быть на Сент-Томасе. Хочу попасть на тот карнавал. — Я взглянул на Мартина. — Когда отходит паром?
Мы уже въезжали в городок, и Мартин быстро переключился на вторую передачу, одолевая крутой подъем.
— Паром был вчера, — отозвался он. — Но у нас тут ходит катер. Черт возьми, я сам могу вас отвезти.
— Вот и славно, — порадовался я. — Мне нет смысла возвращаться в Сан-Хуан. Можете высадить меня у отеля.
— Не так сразу, — с ухмылкой произнес Мартин. — Сначала покушаем. Нельзя же, чтобы все эти… гм… лангусты даром пропали.
Мы отвезли Зимбургера, Роббиса и Лазарда в аэропорт, где пилот мирно дремал в тени самолета. Зимбургер тут же на него наорал, и он медленно встал, по-прежнему со скучающей физиономией. Похоже, этому человеку было абсолютно на всё плевать. Мне вдруг захотелось пихнуть локтем Лазарда и сказать ему, что мы оба упустили свою возможность.
Однако Лазард явно погрузился в тяжкие раздумья, и я лишь кратко с ним попрощался. Он кивнул и залез в самолет. Роббис забрался следом, а затем и Зимбургер, который сел рядом с каменноликим пилотом. Все они смотрели прямо перед собой, пока самолет тащился по взлетно-посадочной полосе и скользил по-над деревьями в направлении Пуэрто-Рико.
Следующие несколько часов я провел в баре у Мартина. Вместе с нами за ленчем сидел его друг — еще один бывший морской пехотинец, который владел баром на холме в стороне от города.
— Пейте, — без конца приговаривал Мартин. — Все за счет заведения. — Тут он зловредно улыбался. — Или следует сказать — за счет мистера Зимбургера? Ведь вы его гость, не так ли?
— Так, — соглашался я и принимал на грудь еще порцию рома.
Наконец мы взялись за омара. Я сразу понял, что этот омар оттаивал еще с утра, но Мартин гордо заявил, что парни только-только его изловили. Тогда мне явилась картина того, как Мартин заказывает своих омаров в штате Мэн, дальше отрывает им клешни и запихивает ракообразных в морозилку, где они лежат, пока он не скормит их гостям Зимбургера, после чего аккуратно внесет их в расходный лист. Один журналист — сорок долларов, включая трудовые затраты на увеселение.
После того как я съел двух «лангустов», пропустил несчетное количество бокалов и до предела устал от болтовни, я встал, собираясь уйти.
— В какую сторону отель? — спросил я, нагибаясь за своим кожаным саквояжем.
— Идемте, — сказал Мартин, направляясь к двери. — Я подброшу вас до «Кармен».
Я последовал за ним до микроавтобуса. Мы проехали примерно три квартала вверх по склону холма до низенького розового здания с вывеской «Отель Кармен». Заведение пустовало, и Мартин велел хозяйке предоставить мне лучший номер; это тоже за его счет.
Прежде чем уйти, он сказал, что завтра утром отвезет меня на Сент-Томас на катере.
— Придется сняться около десяти, — добавил он. — Мне там в полдень надо с одним приятелем встретиться.
Я знал, что он лжет, но это не имело никакого значения. Мартин был как тот автомеханик, который только-только обнаружил страховую компанию, или как тот простофиля, что спятил на первом же подсчете расходов. Мне показалось, что недалек тот день, когда они с Зимбургером друг друга разоблачат.
Лучший номер в «Кармен» стоил три доллара и имел балкон с видом на городок и бухту. Я напился и наелся до отвала, а посему, едва войдя в комнату, немедленно бросился на кровать и заснул.
Через пару часов меня разбудил стук в дверь.
— Сеньор, — послышался голос. — Вы обедаете с сеньором Царь-рыбой, нет?
— Я не голоден, — сказал я. — Я только-только ленч съел.
— Си, — отозвался голос, и я услышал быстрые шаги вниз по лестнице. Было еще светло, и я никак не мог снова заснуть, так что вышел из номера в надежде раздобыть бутылку рома и немного льда. В одном здании с отелем располагалось что-то вроде продуктового склада, полного алкоголя. Ухмыляющийся пуэрториканец продал мне бутылку рома за доллар и упаковку льда за два доллара. Я заплатил и поднялся обратно в номер.
Смешав себе выпивку, я вышел посидеть на балконе. Городок по-прежнему казался заброшенным. Далеко на горизонте виднелся соседний остров Кулебра, и откуда-то с той стороны доносились гулкие раскаты взрывов. Я вспомнил слова Сандерсона о том, что Кулебра — полигон для бомбометания флота Соединенных Штатов. В свое время это было волшебное местечко — но не теперь.
Я уже минут двадцать просидел на балконе, когда внизу по улице прошел негр с маленькой серой лошадкой. Цокот копыт разносился по городку будто пистолетные выстрелы. Я наблюдал, как парочка гремит себе дальше по улице и исчезает за гребнем небольшого холма. Цокот доносился еще долгое время после того, как они скрылись из вида.
Затем я услышал другой звук — приглушенный ритм шумового оркестра. Уже темнело, и я не мог понять, с какой стороны доносится музыка. Звук был негромкий, притягательный, и я сидел полупьяный на балконе и слушал его, чувствуя себя в ладу с миром и с самим собой, пока холмы у меня за спиной переливались алым и золотым в последних, косых лучах солнца.
Затем наступила ночь. В городке зажглись немногие огни. Музыка доносилась с длинными перерывами, словно между припевами кто-то что-то объяснял музыкантам, а затем они начинали снова. Внизу на улице раздавались голоса, и время от времени я слышал цокот копыт еще одной лошадки. Изабель-Сегунда казался активнее ночью, нежели на протяжении долгого, жаркого дня.
Пребывание в таком городке заставляет человека чувствовать себя Хамфри Богартом: ты прибываешь на прыгучем самолетике и невесть почему получаешь отдельный номер с балконом, выходящим на городок и бухту; дальше ты сидишь там и пьешь, пока что-нибудь не случается. Я чувствовал чудовищную дистанцию между собой и всем, что реально. Вот он я на острове Вьекес, местечке столь ничтожном, что я даже не подозревал о его существовании, пока мне не сказали сюда явиться, — сижу, доставленный сюда одним психом, и ожидаю, чтобы другой псих меня отсюда увез.
Был самый конец апреля. Я знал, что в Нью-Йорке сейчас теплеет, что в Лондоне влажно, что в Риме жарко, — а я торчал на Вьекесе, где всегда было жарко и где Нью-Йорк, Лондон и Рим оставались всего лишь названиями на карте.
Тут я подумал про морских пехотинцев — «в этом месяце — никаких маневров» — и вспомнил, зачем я здесь. Зимбургеру нужна брошюра… ориентирована на инвесторов… твоя задача — продать это место… не опоздай, иначе он…
Мне платили двадцать пять долларов в день за то, чтобы я разрушил то самое место, где я впервые за десять лет почувствовал себя дома. Платили за то, чтобы я, так сказать, нагадил в собственную постель. И я оказался здесь только потому, что напился, был арестован и таким образом сделался пешкой в какой-то ответственной дребедени по спасению престижа.
Я долго сидел на балконе и думал про множество всякой всячины. И прежде всего в эту всячину затесалось подозрение, что мои странные и неуправляемые инстинкты могут со мной сотворить, прежде чем я получу шанс стать богатым. Независимо от того, как мне хотелось всех тех вещей, на покупку которых требовались деньги, какой-то дьявольский поток нес меня в противоположном направлении — к анархии, бедности и безумию. Таким образом рассеивалась дурманящая иллюзия, что человек может прожить достойную жизнь, не сдавая себя в наем в качестве Иуды.
Наконец я окончательно напился и отправился в постель. Утром Мартин меня разбудил, и мы позавтракали в аптеке-закусочной, прежде чем отбыть к Сент-Томасу. Денек был яркий и голубой — переправа получилась знатная. К тому времени, как мы вошли в бухту Шарлотты-Амалии, я забыл и про Вьекес, и про Зимбургера, и про все остальное.
