Петр Борисов удобно устроился в шезлонге и снова перечитал статью, к которой он всегда обращался, когда ему надо было припомнить детали. Она была напечатана в «Международном обозрении по искусству» в октябре 1972 г. Он нашел ее в библиотеке Университета штата Джорджия во время одной из своих регулярных поездок в деловую часть города. Вне Германии и России пресса не уделяла большого внимания Янтарной комнате. Со времен войны было напечатано менее двух дюжин английских отчетов, большинство из них путали исторические факты или строили нелепые предположения насчет того, что могло случиться. Ему нравилось, как начиналась эта статья: цитата из Роберта Браунинга была подчеркнута синей пастой еще во время первого прочтения: «Внезапно, как это случается с немногими вещами, она исчезла».

Это высказывание было особенно уместно по отношению к Янтарной комнате. С 1945 года ее история была наполнена политической невнятицей и отмечена смертями и интригами.

Идея создания Янтарной комнаты зародилась у короля Пруссии Фридриха I, сложного человека, который отдал свой веский голос в пользу Священной Римской империи в обмен на сохранение собственного унаследованного королевства. В 1701 году он приобрел янтарные панели для кабинета в своем дворце в Шарлоттенбурге. Фридрих каждый день любовался на янтарные шахматы, подсвечники и люстры. Он пил пиво из больших янтарных кружек с крышками и курил трубки с янтарными мундштуками. Почему бы не облицевать кабинет от потолка до пола резными янтарными панелями? Он назначил ответственным за создание этого чуда своего придворного архитектора Андреаса Шлютера.

Изначально работа была поручена Готфриду Вольфраму, но в 1707 году датчанина сменили Эрнст Шахт и Готфрид Турау. Более четырех лет Шахт и Турау тщательно обыскивали балтийское побережье в поисках янтаря высшего качества. В этой местности веками добывали тонны этого материала, так много, что Фридрих обучил целые отряды солдат собирать его. В результате каждый шершавый кусочек смолы был распилен на кусочки не более пяти миллиметров толщиной, отполирован и нагрет, чтобы изменить его цвет. Затем кусочки подбирали, выпиливая лобзиком, и из них составлялись мозаичные панели, полные цветочных завитков, бюстов и геральдических символов. Каждая панель включала в себя прусский герб, профиль орла в королевской короне и была покрыта серебром с обратной стороны, чтобы усилить сияние янтаря.

Комната была частично закончена в 1712 году, когда российский царь Петр Великий посетил Пруссию и пришел в восхищение от мастерства резчиков. Годом позже Фридрих I умер, и его сменил сын Фридрих Вильгельм I. Как это иногда бывает с сыновьями, Фридрих Вильгельм ненавидел все, что любил его отец. Продемонстрировав нежелание дальше тратить казенные деньги на каприз своего отца, он приказал демонтировать янтарные панели и убрать их.

В 1716 году Фридрих Вильгельм заключил союз с Петром Великим против Швеции. Чтобы отпраздновать договор, янтарные панели были официально подарены Петру и отправлены в Санкт-Петербург в январе 1717-го. Петр, больше занятый строительством российского флота, чем коллекционированием предметов искусства, просто убрал их на хранение. Но в благодарность он преподнес прусскому королю подарок, состоящий из двухсот сорока восьми солдат и кубка для вина, который он собственноручно выточил на токарном станке. Среди солдат было пятьдесят пять самых высоких его гвардейцев — в знак одобрения страсти прусского короля к высоким воинам.

Спустя тридцать лет императрица Елизавета, дочь Петра, велела Растрелли, своему придворному архитектору, разместить панели в кабинете Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. В 1755 году Елизавета распорядилась переместить их в Царское Село, в тридцати милях южнее Санкт-Петербурга, и установить во дворце, который позднее стал известен как Екатерининский.

Именно там была доведена до совершенства Янтарная комната.

Еще через двадцать лет сорок восемь квадратных метров дополнительных янтарных панелей, большинство из них с гербом Романовых и замысловатыми украшениями, были добавлены к изначальным тридцати шести квадратным метрам. Дополнительные панели понадобились, поскольку тридцатифутовые стены Екатерининского дворца превышали размеры первоначальной комнаты, украшенной янтарем. Прусский король вновь внес свой вклад в ее создание, прислав еще одну панель с барельефом двуглавого орла российских царей. В результате было создано восемьдесят шесть квадратных метров янтаря, законченные стены пестрели причудливыми фигурами, цветочными гирляндами, тюльпанами, розами, морскими раковинами, монограммами и завитками, сверкающими оттенками коричневого, красного, желтого и оранжевого. Растрелли дополнил каждую панель орнаментом в стиле Льюиса Квинца, разделив их по вертикали парой узких зеркальных пилястров, украшенных бронзовыми канделябрами и покрытых золотом, чтобы они сливались с янтарем.

Середины четырех панелей были усеяны изысканными флорентийскими мозаиками, сделанными из полированной яшмы и агата и обрамленными в позолоченную бронзу. Композицию завершали потолочные фрески и паркетный пол, инкрустированный дубом, кленом, сандаловым, розовым и красным деревом и каштаном, который сам по себе был так же ценен, как и окружающие его стены.

Пять кенигсбергских мастеров работали до 1770 года, когда комната была объявлена законченной. Императрица Елизавета была так восхищена, что взяла за правило использовать эту комнату, чтобы производить впечатление на иностранных послов. Комната также служила кунсткамерой, кабинетом, где хранилась коллекция редкостей, принадлежащая ей и последующим царям, местом, где могли выставляться царские сокровища. В 1765 году семьдесят предметов из янтаря — сундучки, подсвечники, табакерки, блюдца, ножи, вилки, распятия и дарохранительницы — украсили комнату. В 1780 году был добавлен угловой столик, инкрустированный янтарем. Последнее украшение появилось в 1913 году — янтарная корона на подушке, купленная царем Николаем II.

Невероятно, но панели пережили 170 лет и большевистскую революцию. Реставрационные работы проводились в 1760, 1810, 1830, 1870, 1918, 1935 и 1938 годах. Обширная реставрация была запланирована на 1941 год, но 22 июня 1941 года немецкие войска вторглись в Советский Союз. 14 июля гитлеровская армия захватила Белоруссию, большую часть Латвии, Литву и Украину, дойдя до реки Луга, которая протекает менее чем в ста милях от Ленинграда. 17 сентября нацистские войска заняли Царское Село, дворцы и окрестности, включая Екатерининский дворец, который стал при коммунистах государственным музеем.

За несколько дней до оккупации работники музея поспешно отправляли все мелкие предметы из Янтарной комнаты в Восточную Россию. Но сами панели снять оказалось невозможно. В попытке спрятать их был наклеен слой обоев, но эта маскировка никого не обманула. Гитлер приказал Эриху Коху, гауляйтеруВосточной Пруссии, вернуть Янтарную комнату в Кенигсберг, где, по мнению Гитлера, было ее место по праву. Шесть человек в течение тридцати шести часов демонтировали панели, и двадцать тонн янтаря были тщательно упакованы в деревянные ящики и отправлены на запад колонной грузовиков, а потом по железной дороге и в результате установлены в Кенигсбергском дворце вместе с обширной коллекцией произведений искусства Пруссии. В 1942 году германские газеты объявили это событие возвращением сокровища на родину, на те берега, где янтарь был рожден и добыт. Были выпущены открытки с изображением восстановленной комнаты. Выставка стала наиболее популярной экспозицией среди всех нацистских музеев.

Первая бомбардировка союзниками Кенигсберга произошла в августе 1944 года. Некоторые зеркальные пилястры и несколько янтарных панелей поменьше были повреждены. Что произошло позже, неясно. Примерно между январем и апрелем 1945 года, когда советская армия подошла к Кенигсбергу, Кох приказал упаковать панели и спрятать их в подвале ресторана «Блютгерихт». Последний германский документ, упоминающий Янтарную комнату, датированный 12 января 1945 года, указывает, что панели были упакованы для транспортировки в Саксонию. В какой-то момент Альфред Роде, хранитель Янтарной комнаты, руководил погрузкой ящиков в грузовики. Эти ящики последний раз видели 6 апреля 1945 года, затем колонна грузовиков покинула Кенигсберг.

Борисов отложил статью.

Каждый раз, когда он читал эти слова, его мысли возвращались к первой строчке.

Как верно.

Он не спеша пролистал страницы документов, лежащих у него на коленях. Они содержали копии других статей, которые он собирал годами. Он небрежно просмотрел некоторые, его память подстегнули новые детали. Было приятно вспоминать.

До какого-то момента.

Старик встал с шезлонга и прошел на веранду, чтобы завернуть кран. Его сад блестел после обильной поливки. Он весь день прождал, надеясь на дождь, но весна пока была сухая. Люси наблюдала за ним с веранды, сидя прямо, кошачьи глаза караулили каждое его движение. Он знал, что она не любит траву, в особенности мокрую, привередничая во всем, что касалось ее шерсти с тех пор, как приобрела статус домашней кошки.

Борисов взял папку с документами.

— Пойдем, котенок, внутрь.

Кошка прошла за ним через заднюю дверь на кухню. Он бросил папку на стол рядом со своим ужином — филе, мариновавшемся в соусе терияки. Он собирался начать варить кукурузу, когда в дверь позвонили.

Старик вышел из кухни и направился к входной двери. Люси пошла за ним. Он посмотрел в глазок на мужчину, одетого в темный деловой костюм, белую рубашку и узкий галстук. Наверное, еще один свидетель Иеговы или мормон. Они часто заходили в это время, и ему нравилось разговаривать с ними.

Он открыл дверь.

— Питер Бейтс? Когда-то вы были Петром Борисовым!

Вопрос застал старика врасплох, выдали его лишь глаза, ответив утвердительным блеском.

— Я Кристиан Кнолль, — сказал человек.

Легкий немецкий акцент, который ему сразу не понравился, сопровождал речь этого человека. Он предъявил визитную карточку, на которой черными буквами читалось его имя и род занятий:

Незнакомец не отдал визитку Борисову. Старик внимательно изучал своего гостя. Около сорока, широкие плечи, волнистые светлые волосы, загорелая кожа цвета корицы и серые глаза, доминировавшие на ледяном лице, — внешность запоминающаяся.

— Зачем я вам, мистер Кнолль?

— Могу я войти? — Гость убрал визитку в карман, всем своим видом демонстрируя желание начать разговор.

— Это зависит от того, зачем вы пришли.

— Я хочу поговорить о Янтарной комнате.

Он решил было отказаться от разговора, но потом передумал. На самом деле он ожидал этого визита много лет.

Кнолль прошел за ним в гостиную. Они сели. Люси прошла вдоль стены, принюхиваясь, затем уселась в соседнее кресло.

— Вы работаете на русских? — спросил Борисов.

Кнолль покачал головой:

— Я мог бы солгать и сказать «да», но я не сделаю этого. Я нанят частным коллекционером, разыскивающим Янтарную комнату. Я недавно узнал ваши имя и адрес из советских отчетов. Кажется, вы когда-то тоже занимались этими поисками?

Он кивнул:

— Очень давно.

Кнолль сунул руку в карман пиджака и достал три сложенных листка.

— Я нашел эти упоминания в советских отчетах. В них вас называют Ухо.

Старик просмотрел бумаги. Десятилетия прошли с тех пор, как он последний раз читал на кириллице.

— Это было моим именем в Маутхаузене.

— Вы были узником?

— Много месяцев. — Он закатал рукав на правой руке и показал татуировку. — Десять тысяч девятьсот один. Пытался свести, но не получилось. Немецкая работа.

Кнолль показал на бумаги:

— Что вы знаете о Семене Макарове?

Борисов с интересом отметил, что Кнолль проигнорировал его выпад в адрес немцев.

— Семен был моим партнером. Мы работали в одной команде, пока я не уехал.

— Как получилось, что вы работали на Комиссию?

Петр Борисов посмотрел на своего гостя, думая, отвечать ли. Он не разговаривал о событиях того времени много десятилетий. Только Майя знала об этом и унесла это знание с собой двадцать пять лет назад. Рейчел знала достаточно, чтобы понимать и всегда помнить. Следует ли ему говорить об этом? Почему нет? Он старик и дни его сочтены. В любом случае, что это меняет?

— После лагеря смерти я вернулся в Белоруссию, но моей родины уже не было. Немцы уничтожили все, как саранча. Моя семья погибла. Работа в Комиссии казалась мне правым делом, чтобы построить жизнь заново.

— Я внимательно изучил работу Комиссии. Интересная организация. Нацисты получили свою долю награбленного, но русские намного превзошли их. Солдаты, казалось, радовались таким обыденным предметам роскоши, как велосипеды и часы. Офицеры тем не менее отсылали вагонами домой предметы искусства, фарфор и драгоценности. Комиссия, по-видимому, была наибольшим грабителем из всех.

Он покачал головой:

— Тогда я думал, что это не грабежи. Немцы уничтожили земли, дома, заводы, города. Убили миллионы людей. Тогда русские думали о возмещении.

— А теперь? — Кнолль, казалось, чувствовал его колебание.

— Я согласен — грабежи. Коммунисты хуже нацистов. Удивительно, как время открывает глаза.

Кноллю было явно приятно это признание.

— Комиссия превратилась в пародию, вы хотите сказать? В результате это помогло Сталину отправить миллионы в ГУЛАГ.

— Из-за чего я и уехал.

— Макаров все еще жив?

Вопрос был задан быстро. Неожиданно. Безусловно, с целью получить такой же быстрый ответ. Старик чуть улыбнулся. Кнолль был хорош.

— Понятия не имею. Не видел Семена с тех пор, как уехал. Из КГБ приходил несколько лет назад большой вонючий чеченец. Я сказал ему то же самое.

— Это было смело, господин Бейтс. КГБ так просто не проведешь.

— Долгая жизнь сделала меня смелым. Что он мог мне сделать? Убить старика? Эти дни миновали, герр Кнолль.

Его замена обращения «мистер» на «герр» была намеренной, но опять Кнолль не прореагировал. Вместо этого немец сменил тему:

— Я расспрашивал многих бывших следователей. Телегина. Зернова. Березова. Я не смог найти Макарова. Я даже о вас не знал до прошлого понедельника.

— Они не упоминали меня?

— Если бы упоминали, я бы пришел раньше.

Это было неудивительно. Как и его, всех их научили держать рот на замке.

— Я знаю историю Комиссии, — сказал Кнолль. — Она нанимала следователей прочесывать Германию и Восточную Европу в поисках произведений искусства. Гонка с армией за право первыми награбить. Но она была довольно успешна, и ей удалось достать троянское золото, Пергамский алтарь, «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля и всю коллекцию дрезденского музея, я думаю.

Старик кивнул:

— Много, много вещей.

— Как я понимаю, сейчас только некоторые из этих предметов видят дневной свет. Большинство спрятано в замках или заперто в потайных комнатах на десятилетия.

— Я читал об этом. Теперь у них гласность.

Он решил перейти к делу:

— Вы думаете, что я знаю, где Янтарная комната?

— Нет. Иначе бы вы ее уже нашли.

— Может, лучше ей оставаться потерянной…

Кнолль покачал головой:

— Человек с вашим образованием, ценитель искусства, безусловно не хотел бы, чтобы такой шедевр был уничтожен временем и стихией.

— Янтарь живет вечно.

— Но не в той форме, в которой он изготовлен. Мастика восемнадцатого века не может быть так долговечна.

— Вы правы. Эти панели, найденные сейчас, выглядели бы как мозаика в коробке.

— Мой наниматель готов финансировать повторную сборку этой мозаики.

— Кто ваш наниматель?

Его гость усмехнулся:

— Я не могу сказать. Этот человек предпочитает анонимность. Как вы хорошо знаете, мир коллекционеров полон ревности и предательств.

— Все хотят Гран-при. О Янтарной комнате ничего не известно более пятидесяти лет.

— Но представьте, герр Бейтс, извините, мистер Бейтс…

— Борисов.

— Очень хорошо, мистер Борисов. Представьте, что комнату восстановят в ее прежнем блеске. Какое это будет зрелище! На сегодняшний день существует только несколько цветных фотографий вместе с черно-белыми, которые, конечно, не отражают ее красоты.

— Я видел эти фотографии во время своих поисков. Я также видел саму комнату до войны. Она действительно великолепна. Никакая фотография не передаст. Грустно, но кажется, она потеряна навсегда.

— Мой наниматель отказывается поверить в это.

— Свидетельства говорят, что панели были уничтожены, когда Кенигсберг был подвержен ковровым бомбардировкам в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Некоторые думают, что она покоится на дне Балтики. Я лично обследовал «Вильгельма Густлоффа». Было девять тысяч пятьсот погибших, когда русские затопили корабль. Некоторые говорят, что Янтарная комната была в грузовом трюме. Отправлена из Кенигсберга грузовиком в Данциг, а потом погружена для отправки в Гамбург.

Кнолль поменял позу в кресле.

— Я тоже искал на «Густлоффе». Свидетельства в лучшем случае противоречивые. Откровенно говоря, наиболее вероятная версия, которую я исследовал, — это то, что панели были вывезены из Кенигсберга нацистами на рудники около Геттингена вместе с оружием. Когда британцы заняли эту местность в тысяча девятьсот сорок пятом году, они взорвали рудники. Но, как и другие версии, эта могла не подтвердиться.

— Некоторые даже клялись, что американцы нашли ее и отправили через Атлантику.

— Я тоже слышал об этом. Вместе с версией о том, что русские на самом деле нашли ее и где-то спрятали панели — без ведома тех, кто сейчас у власти. Принимая во внимание ценность добычи, это вполне возможно. Но, принимая во внимание желание вернуть это сокровище, это маловероятно.

Его гость, казалось, владел темой. Он перечитал все эти теории ранее. Борисов внимательно вглядывался в каменное лицо, но пустые глаза не выдавали того, о чем думал немец. Он понимал, сколько практики потребовалось, чтобы так незаметно устанавливать такой барьер.

— Вы не боитесь проклятия?

Кнолль усмехнулся:

— Я слышал о нем. Но такие вещи — для непосвященных людей или для любителей сенсации.

— Как я невежлив, — вдруг сказал старик. — Вы хотите выпить?

— Было бы неплохо, — ответил Кнолль.

— Я сейчас вернусь. — Он показал на кошку, лежащую в кресле: — Люси составит вам компанию.

Старик шагнул в сторону кухни и последний раз взглянул на своего гостя, прежде чем толкнуть дверь. Он наполнил два стакана льдом и налил чай. Он также положил все еще маринующееся филе в холодильник. Он больше не чувствовал голода, мысли проносились в его голове с бешеной скоростью, как в прежние дни. Он взглянул на папку со статьями, все еще лежащую на столе.

— Мистер Борисов? — позвал Кнолль.

Голос сопровождал звук шагов. Наверное, будет лучше, если он не увидит статей. Борисов быстро распахнул морозильник и сунул папку на верхнюю полку. Он захлопнул дверь в тот момент, когда Кнолль открыл дверь и вошел в кухню.

— Да, герр Кнолль?

— Можно воспользоваться вашим туалетом?

— Дальше по коридору. Из гостиной.

— Спасибо.

Он ни на минуту не поверил, что Кноллю действительно понадобилось в туалет. Скорее всего, ему надо было сменить пленку в диктофоне, чтобы не прерывать потом беседу, либо он хотел под этим предлогом осмотреться. Он сам часто использовал этот трюк в прежние дни. Немец начинал раздражать его. Старик решил немного развлечься. Из шкафчика за раковиной он достал слабительное, которое возраст вынуждал принимать по крайней мере дважды в неделю. Он насыпал безвкусные гранулы в один из стаканов с чаем и размешал. Теперь этому ублюдку по-настоящему понадобится туалет.

Борисов принес стаканы с прохладительным в гостиную. Кнолль вернулся и взял стакан, сделав несколько больших глотков.

— Прекрасно, — сказал Кнолль. — Настоящий американский напиток. Чай со льдом.

— Мы гордимся им.

— Мы? Вы считаете себя американцем?

— Я здесь уже много лет. Теперь это мой дом.

— Разве Белоруссия не получила снова независимость?

— Власть там не лучше, чем в советские времена. Они приостановили принятие конституции. Диктаторы!

— Разве не сам народ дал белорусскому президенту такие права?

— Белоруссия — почти как российская провинция, настоящей независимости там нет. Требуются века, чтобы избавиться от рабства.

— Вам, кажется, наплевать и на фашистов, и на коммунистов.

Борисов начинал уставать от этой беседы. Потухшая было ненависть к немцам с новой силой стала разгораться в его сердце.

— Шестнадцать месяцев в лагере смерти могут сильно изменить человека.

Кнолль допил свой чай. Кубики льда звякнули, когда он поставил стакан на кофейный столик. Старик продолжал:

— Немцы и коммунисты изнасиловали Белоруссию и Россию. Нацисты использовали Екатерининский дворец под бараки, затем как мишень для упражнений в точности стрельбы. Я был там после войны. Мало что осталось от царственной красоты. Разве немцы не пытались уничтожить российскую культуру? До основания бомбили дворцы, чтобы преподать нам урок.

— Я не нацист, господин Борисов, так что я не могу ответить на ваш вопрос.

Последовал момент напряженного молчания. Затем Кнолль спросил:

— Почему бы нам не прекратить перепалку? Вы нашли Янтарную комнату?

— Как я уже сказал, комната потеряна навсегда.

— Почему я вам не верю?

Он пожал плечами:

— Я старик. Я скоро умру. У меня нет причин лгать.

— Так или иначе, насчет последнего я сомневаюсь, мистер Борисов.

Петр Борисов посмотрел Кноллю в глаза:

— Я расскажу вам историю — возможно, вам это поможет в поисках. За несколько месяцев до сдачи Маутхаузена в лагерь приехал Геринг. Он заставил нас помогать ему пытать четырех немцев. Геринг привязал их голыми к столбам на морозе. Мы лили воду на них, пока они не умерли.

— А какова была цель?

— Геринг хотел получить das Bernstein-zimmer. Четверо немцев были теми, кто вывозил янтарные панели из Кенигсберга перед вторжением русских. Геринг хотел Янтарную комнату, но Гитлер получил ее первым.

— Кто-то из солдат выдал информацию?

— Нет. Только кричал: «Mein Fuhrer», пока не замерз насмерть. Я до сих пор иногда вижу во сне их замерзшие лица. Это странно звучит, герр Кнолль, но я обязан жизнью этим немцам.

— Как это?

— Если бы один из них заговорил, то Геринг привязал бы меня к столбу вместо него и убил бы таким же способом.

Старик устал от воспоминаний. Он хотел, чтобы этот ублюдок убрался из его дома до того, как подействует слабительное.

— Я ненавижу немцев, герр Кнолль. И ненавижу коммунистов. Я ничего не сказал КГБ. Я ничего не скажу вам. Теперь уходите.

Кнолль, казалось, почувствовал, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, и поднялся:

— Очень хорошо, мистер Борисов. Пусть не говорят, что я оказывал на вас давление. Желаю вам доброй ночи.

Они вышли в прихожую, и Борисов открыл входную дверь. Кнолль вышел, повернулся и протянул руку для пожатия. Обычный жест, вызванный больше вежливостью, нежели чувством долга.

— Очень приятно, мистер Борисов.

Старик подумал снова о том немецком солдате, Матиасе, как он стоял обнаженный на морозе и как он ответил Герингу. Он плюнул в протянутую руку.

Кнолль ничего не ответил и не двигался в течение нескольких секунд. Затем немец спокойно достал носовой платок из кармана брюк и вытер плевок в тот момент, когда дверь захлопнулась у него перед носом.