Сарин достал из комода старинный деревянный ларец, сел возле кровати в кресло и бережно устроил вещицу на коленях. Ларец был древний, так что Сарин очень осторожно снял ветхую крышку и положил на пол рядом с собой. Внутри лежали странные, разрозненные предметы, на первый взгляд никак не сочетавшиеся и не имевшие друг к другу ни малейшего отношения. Он доставал их один за одним, выкладывая на стол возле кровати. Выкладывая, он называл каждый предмет вслух, воспроизводя в уме в обратном порядке весь список и помня, что вынутое последним пойдет в дело, наоборот, первым. Сотни раз он проделывал эту процедуру, готовясь к сегодняшнему дню. Когда все было вынуто и разложено, он оглядел весь ряд, довольный тем, что по крайней мере на этом этапе задача выполнена безупречно.

— Теперь книга, — сказал он не слышавшей его Кэролайн.

Он поднялся, и плетеное сиденье тихо скрипнуло. На негнущихся ногах Сарин прошествовал в соседнюю комнату, где лежала точно на том же месте, где он ее и оставил, древняя книга, взял ее и вернулся в спальню. Нужная страница давно была заложена тем самым пером, которым раньше отмечала нужное место мать. Книгу он положил на краю постели и сразу открыл в правильном месте.

Он прочел текст — медленно, потому что света от свечи было мало, и глаза его еще не успели привыкнуть к потемкам. Он не боялся ничего пропустить, потому что давно все выучил почти наизусть и не столько читал, сколько просто сверялся с давно знакомым текстом. Он немного запинался, но это было от страха, ибо он помнил, что после того, как сказано первое слово, нельзя останавливаться. «Хватит мямлить, — упрекнул он себя. — Давай заканчивай дело».

— Сначала ленточки, — пробормотал он вслух, чтобы успокоиться.

Ленточки были связаны куском бечевки. Он ослабил узел, и они, распавшись, посыпались на простыню. Они были сырые и пахли плесенью, однако ткань, из которых их сделали столько лет назад, была прочной и в руках не рвалась и не расползалась. Он пришпилил их к простыне и ночной рубашке и откинулся в кресле, с удовольствием оглядывая свою работу. Первый шаг пройден.

— Иди посмотри, приятель, — позвал он собаку. — Юная леди принаряжена как на праздник. Скоро она у нас снова станет красоткой, как думаешь?

Но пес, вопреки ожиданию, не подошел на зов. «Спит, наверное, — подумал Сарин. — У него, как и у меня, день выдался нелегкий. Пусть отдыхает». И он снова занялся делом.

Он достал пустую ореховую скорлупу, перевязанную белой тесьмой. Он сам обвязал ее всего лишь днем раньше, но сейчас пальцы не слушались, никак не удавалось справиться с маленьким узлом, и он бранил себя за то, что затянул так туго. После нескольких утомительных и неловких попыток узел все-таки поддался. Сарин поднял скорлупу над грудью больной, разделил на две половинки и положил на простыню. Из скорлупы выпал черный мохнатый паук и быстро побежал по простыне.

Сарин, глядя, как он исчез в складках ткани, вспомнил, как непросто было поймать паука и сунуть в скорлупу. Тогда он вздохнул с облегчением, соединив половинки, куда попалось незадачливое создание.

— Мерзкая тварь, правда? — сказал Сарин, обращаясь к собаке.

Он думал услышать знакомое повизгивание, но ответом ему была полная тишина. Старик огляделся, ища взглядом приятеля. «Все еще спит. Очень он уж что-то заспался».

Второй шаг был пройден. Пустую скорлупу вместе с белой тесемкой он положил обратно в ларец. На всякий случай, если снова понадобится… И быстро прочел молитву, чтобы этого не случилось. «Господи Боже, пусть не понадобится, пусть все сейчас закончится…»

Потом он вынул несколько корок хлеба, до того сухих, что они едва не рассыпались в пыль, когда он начал их крошить.

— Три корочки хлеба, испеченного на Страстную пятницу, — произнес он, прижимая крошки к ее губам. Он знал, проглотит она их или нет, не имеет значения, главное — дать. Третий шаг пройден…

Теперь пора приступать к четвертому. Он взял тонкое медное колечко и надел ей на палец. Колечко, сделанное из монеток, выпрошенных прокаженным…

Лучше бы его держала та, другая. Неужели еще не получила записки? Он поднялся из кресла и вышел в гостиную. Раздвинув занавески на низком окне, он всматривался в глубину темной ночи, ожидая, не вспыхнет ли за углом свет автомобильных фар и не подъедет ли она к его дому.

— Я, знаешь ли, и сам могу это сделать, — сказал он едва ли не с вызовом. — В конце концов, зря, что ли, я столько раз это проделывал… Так ведь, приятель?

Никто ему не отозвался. Сарин громко позвал пса по имени, но тот не появился. Старик подошел к двери и открыл, решив, что пес, должно быть, остался на улице. В этом, учитывая, как он торопился домой, не было бы ничего странного. Сарин свистнул и подождал, однако в ночной темноте все было тихо. Наконец, встревоженный и растерянный, старик закрыл дверь. Подошел к собачьей подстилке, к выношенному одеялу, которое пес обычно трепал зубами, прежде чем улечься. Каждый вечер он таскал его, подминал под себя, виляя хвостом, а потом плюхался вместе с ним на место и, как будто улыбаясь, укладывал голову на лапы. Но сейчас одеяло было пусто, и только несколько собачьих шерстинок и легкий запах, становившийся сильнее в сырые дни, говорили о том, что это собачья подстилка. Сарин обследовал комнату, но пса нигде не было.

— Ты должен быть здесь, — сказал он вслух.

В крохотном доме спрятаться было некуда, но он тем не менее принялся двигать и переставлять мебель в поисках собаки. Мебель была тяжелая, занятие непривычное. Не прошло и пяти минут, как старик устал. Измученный, он вернулся в спальню. Он не мог надолго оставить свою больную.

Из-под кровати выглядывал кончик хвоста.

— Так вот ты где! — воскликнул старик. И глаза его заволокло слезами. — Что же ты, приятель, так меня перепугал? Давай, выбирайся оттуда.

Пес не двинулся с места. Сарин тихо свистнул, зная, что на свист пес вскочит, даже если уснул, и ждал, когда тот, навострив уши, вскинет голову, но пес не пошелохнулся.

Старик опустился на колени, нащупал под кроватью собачий бок. Он должен вздыматься и опадать… почему он не шелохнется? В страхе Сарин схватился за хвост и вытянул из-под кровати неподвижное собачье тело, облепленное приставшей пылью. Бездумно, будто это было теперь самым важным, он принялся снимать с него пыль.

— Боже мой, Боже мой, — бормотал он. — Господи, пожалуйста, нет…

Он подставил ладонь к открытой пасти в надежде почувствовать тоненький холодок дыхания. Но дыхания не было.

Где-то далеко в глубине дома зазвенел телефон. Сарин не обратил внимания и остался сидеть возле собаки. Он знал, кто ему звонит. Если он снимет трубку, она потребует объяснений и ни за что ему не поверит. «Пусть лучше приедет и увидит все своими глазами, как ее и просили».

Сердце его наполнилось гневом, потом невыносимой болью. «Так не должно было быть! Никто меня не предупреждал!» Мать ни разу не сказала ему, что может случиться что-нибудь подобное. «Зачем у меня забрали собаку?» Он ласково гладил одной рукой собачью голову, другой смахивая слезы. Он взял пса на руки, бережно прижимая к груди. Прислонился спиной к изножью кровати и сидел так, баюкая мертвого друга и плача, долго, пока не уснул.

Фургоны с неоновой зеленой мигалкой одновременно подъехали к мосту и остановились. Люди, выглядывавшие из окон, едва разобравшись, в чем дело, тотчас опускали шторы. Никто не хотел быть замеченным в излишнем внимании к делам биополиции.

Фургоны прибыли к мосту через несколько минут после звонка патрульного. Когда ему доложили о звонке, лейтенант Розов решил, что ему здорово повезло. Он прекрасно знал, что в таких делах всегда нужна удача, а та могла улыбнуться, а могла и нет. Могло пройти несколько часов, а то и дней, прежде чем нашли бы эту девицу. «Значит, судьба, — подумал он. — Или моя добрая карма».

Дверцы фургонов открылись, и оттуда выпрыгнули человек тридцать здоровенных парней в зеленых комбинезонах, вооруженные системами связи и с химическими карабинами через плечо. Пешеходное движение на площади замерло. Прохожие торопливо расходились, а те, кто только подходил к этому месту, завидев фургоны, сворачивали в боковые улицы. За несколько минут полицейские разбились на несколько групп, и лейтенант Розов, быстро переговорив со старшими, разослал их в разных направлениях.

Свою группу он повел вниз под мост, по скользким плитам набережной, к тому самому месту, где на тротуаре лежал бродяжка. Его тело, аккуратно застегнутое на молнию в зеленом непромокаемом мешке, давно увез передвижной рефрижератор, так что оно уже никому не мешало ходить. Под мостом валялись одежда и пожитки, принадлежавшие обществу, с каким Розову никогда не приходилось сталкиваться. «Как можно так жить», — думал он, глядя на грязные, замызганные обноски.

Однако людей там они не обнаружили.

— Значит, сообразили, что мы приедем, — сказал он своей группе. — Вот и хорошо… Нужно почаще сюда спускаться, не только когда моют набережную.

Кончиком ножа он сдвинул несколько тряпок, сам толком не зная, что хочет найти.

— Ничего тут нет, — сказал он и отдал команду подниматься на площадь.

Перегруппировавшись, полицейские двинулись в том направлении, где в последний раз видели женщину с ржавой тележкой, хотя офицер, о ней доложивший, сказал, что не может точно утверждать, куда она подевалась.

— Она будто растворилась в потемках, — ответил он на вопрос Розова, когда тот прибыл на место.

Он и рассказал им о магазинной тележке. Теперь Розову снова требовалась удача, чтобы не потерять ее след и найти таинственную рыжеволосую незнакомку.

Они опросили массу людей, прежде чем наконец нашли человека, заметившего тележку. «Только везла ее не женщина, а очень тощий мужчина, — сказал свидетель. — В нем, наверное, нет и семи стоунов. Но в тележке точно лежала женщина с рыжими волосами». Розов связался по рации с другими группами, сообщив о возможной смене объекта.

«Заморыш весом меньше ста фунтов, — печально размышлял Розов, — и прекрасная молодая женщина. А мы прихлопнем обоих, не задавая вопросов». Тело охранника из института пропустили через параметрию, и на нем не было обнаружено ни единого болезнетворного организма. Взглянув на его желудок на экране сканера, Розов понял, что охранник время от времени страдал повышенным газообразованием. Но это не инфекция, и не контрабанда, и вообще не запрещено.

— Пока не запрещено, — мрачно сказал он, завершая мысль.

Он повел своих в гору, куда показал свидетель. В тяжелых комбинезонах и с оборудованием, они все, поднявшись наверх, изрядно запыхались.

— Как, черт возьми, мог какой-то задохлик закатить на эту поганую горку магазинную тележку, в которой лежала взрослая женщина? — раздраженно вопросил он, и его подчиненные в ответ лишь молча пожали плечами.

Невдалеке они увидели пустынный участок и распахнутую калитку, невольно привлекавшую к себе внимание. «Странно, — недоумевал Розов, — там же дальше ничего нет!» Следы от узких колес, отпечатавшиеся на сырой земле, явно свидетельствовали о том, что тележка доехала от калитки до небольшого пригорка, но затем развернулась и двинулась в обратном направлении. Розов, оглядев весь небольшой участок и никого не увидев, решил, что, кто бы ее ни вез, этот человек не захотел тащить тележку по каменистой земле и пошел искать другой путь, чтобы пересечь поле. Но зачем нужно было пересекать поле, если дальше ничего нет? Растерянный, он вернулся назад, туда, где за калиткой следы снова исчезли на мощеной дороге.

Джейни ждала бесконечно долго. Наконец, устав слушать гудки, она захлопнула крышку маленького мобильника и, огорченная, бросила Брюсу, который поймал его и сунул в карман.

— Никто не отвечает, — сказала она. — Но Кэролайн точно должна была с ним связаться, иначе с какой бы стати он мне оставил такую записку.

— Что ты хочешь делать? — спросил он.

— Думаю, ничего не остается, как туда ехать. Одно из двух: или его там нет, или он не берет трубку. Он мог бы послать нас в любое другое место. Не знаю. Странный старик.

— Ладно. Я вижу, дежурный тебя доконал.

Джейни кивнула.

Брюс еще раз проверил, хорошо ли закрыт багажник, и они сели в машину. Город в этот предрассветный час был пустым, если не считать редких уличных уборщиков, которые не обращали на них внимания, так что Брюс уверенно нажимал на газ, лавируя в своем маленьком, быстром автомобильчике по кривым переулкам. Джейни тем временем пыталась прикинуть, в каком состоянии сейчас может быть Кэролайн.

— У нас нет оснований думать, что она заболела позже, чем Тед, — проговорила Джейни, когда Брюс выруливал за угол. По подсчетам выходило, что Тед умер три дня назад, и в голосе Джейни зазвучала настоящая тревога. — Чума развивается намного быстрее других заболеваний.

— Не забудь, — сказал Брюс, — твой руководитель считает, будто это средневековый штамм. То, что нам известно о чуме сегодня, возможно, в нашем случае вовсе не подходит. Мы не знаем, с чем имеем дело. Возьми себя в руки и не тревожься раньше времени. Вполне возможно, Кэролайн куда в лучшем состоянии, чем ты думаешь.

— Надежды мало, — сказала Джейни с плохо скрытым отчаянием. — Пусть я ни разу не видела чумы в этой стадии, но не верится, чтобы она развивалась настолько медленно. О господи, Брюс, какой ужас. Ее, может быть, уже нет в живых. — Джейни закрыла лицо руками и заплакала. — Все, что со мной случилось с тех пор, как мы нашли этот проклятый клочок ткани, — просто кошмар. Все, кроме тебя.

Он снял руку с руля и взял ее пальцы в свои. Джейни откинулась к спинке пассажирского кресла и закрыла глаза. А он, выехав на мост, проводив глазами случайную машину, мчавшуюся навстречу, подумал про себя, каким образом могла больная Кэролайн проделать такой длинный путь и добраться до окраины города.

Джейни открыла глаза, когда они уже подъезжали к участку Сарина.

— Почти приехали, — сказала она, поерзав в глубоком кресле. Теперь она села прямо и начала давать указания. — Объехать нужно вон там. — Она показала рукой направление. — С той стороны есть подъездная дорожка. Встать там можно почти возле самого дома.

Брюс повернул руль и по боковой дорожке как можно ближе подъехал к густым деревьям. Из-под колес летели желуди, ударявшие в днище. Остановившись, они выскочили из машины и по тропинке направились к дому.

Когда они быстрым шагом подошли к двум дубам со сплетенными над дорожкой ветвями, налетел тот же ветер, какой несколько часов назад бил в лицо Сарину. Брюс плотнее запахнул пиджак, а Джейни прикрыла ладонью глаза, защищаясь от полетевших в лицо листьев и веток.

— Откуда такой ветер? Здесь так же дуло, когда вы тут были в первый раз?

— Нет! — крикнула Джейни. — Не было никакого ветра!

Сильнейший порыв ветра не давал пройти между дубами.

— Нам будто бы нарочно не дают идти! — прокричал Брюс.

Джейни остановилась, не в силах двигаться дальше.

— Господи, как же мне страшно! — крикнула она.

Она встала и стояла на ветру, обеими руками придерживая полы пиджака и закрыв глаза, чтобы защитить их от летевшего мусора.

Брюс повернулся, взял ее за руку и потянул за собой.

— Вперед! — гаркнул он, пытаясь перекричать вой ветра.

Но она осталась стоять, и ветер трепал ее волосы.

— Не могу! — прокричала она.

Он снова потянул ее за руку, но Джейни уперлась. Холодный ветер яростно выл и кружил вокруг них. Джейни повернулась и бросилась бежать. Брюс догнал ее в несколько прыжков, схватил за руку.

— У тебя нет выбора! — крикнул он изо всех сил, чтобы она услышала. — Я теперь так же увяз в этом деле, как и ты. И мне так же страшно. Но нужно довести его до конца.

Он подтолкнул ее в спину в сторону дома.

— Ну, готова? — спросил он.

Она робко и неуверенно кивнула, но ему и этого было достаточно. Изо всех сил они боролись с ветром и шаг за шагом двигались вперед. Едва они прошли между дубами, как ветер мгновенно стих. Здесь было снова тепло, и они спокойно сняли застрявшие в волосах и одежде листья и мелкие ветки, после чего, взявшись за руки, направились к дому. Свободной рукой Джейни без стука открыла дверь, и они осторожно переступили порог, втянув головы, чтобы не стукнуться о притолоку.

Стоя посреди небольшой гостиной, они молча огляделись. Брюс был потрясен так, что от изумления даже присвистнул.

— Привет, средневековье, — тихо сказал он.

Все здесь было маленькое, старое, и все в полном порядке. Перед камином стоял слюдяной экран, над очагом на крюке висел чайник. В доме не было электричества, горели только фонарь и свечи. Единственной приметой цивилизации оказался черный настенный телефонный аппарат с круглым номеронабирателем.

— Будто перенеслись в другое время, — сказал Брюс.

Как плохо ни была освещена комната, Джейни все же сразу заметила разительные перемены, которые произошли здесь с тех пор, как они приезжали сюда вместе с Кэролайн.

— Тут теперь совсем по-другому стало, — прошептала она. — Когда я была здесь в первый раз, вид у комнаты был такой, будто тут никто не убирал лет десять. А теперь она смахивает на усыпальницу.

Оглядевшись с тревогой, Джейни поискала глазами хозяина:

— Интересно, а где же Сарин?

Она заметила открытую дверь в маленькую спальню, где тоже горели свечи.

— Посмотри, — сказала она Брюсу, указывая рукой на дверь.

Завороженно, будто ночная бабочка, она двинулась на свет. Брюс шагнул за ней следом и встал рядом с ней в дверном проеме.

Джейни тихо ахнула. На постели, под белоснежными простынями, в чистой рубашке, украшенной красными ленточками, лежала неподвижная Кэролайн Портер, и пламя свечей мягко играло в ее огненно-рыжих волосах.

Джейни со стоном зажала ладонью рот.

— Господи боже, Брюс, — простонала она, вцепившись в его рукав. — Мы нашли ее слишком поздно.

Осторожно Брюс освободился от ее пальцев и подошел к постели. Лежавшая в постели женщина лишь отчасти походила на прежнюю Кэролайн. Лицо у нее было белее мела, а шею уродовал воротник черных вздувшихся гнойников. Из растрескавшихся губ сочилась кровь, кончики пальцев, сжимавших аккуратно вложенный ей в руки букет сухих трав, распухли и побагровели.

Беззвучно Джейни подошла и встала рядом. Рассмотрев Кэролайн, она снова заплакала. Она сделала движение, чтобы обнять неподвижное тело, однако Брюс остановил ее.

Она смотрела на Кэролайн, а видела свою дочь и мужа. «Они погибли так быстро, а я не успела даже приблизиться к ним…» Горе снова обрушилось на нее с прежней силой, и она забилась в руках у Брюса, пытаясь дотянуться до Кэролайн:

— Пожалуйста, пусти меня. Я хочу просто дотронуться до нее, просто дотронуться, — умоляла она.

Брюс держал ее обеими руками, дивясь неожиданной силе.

— Нет, Джейни, нет, — ответил он ей. — Нельзя. Мы и так подошли слишком близко.

Он попытался оттащить ее от постели.

— Нельзя так рисковать.

Она наконец сдалась и перестала сопротивляться. Так они и стояли, в отчаянии обнимая друг друга. Все то самое страшное, что пришлось пережить Джейни во время Вспышки, снова ожило и всплыло в памяти. И она листала воспоминания одно за другим, не пытаясь отмахнуться, но отпуская в прошлое, с силой и мужеством, каких в себе не подозревала.

Она рыдала, но безмолвно, и потому они тотчас услышали тихий стон, раздавшийся в темноте комнаты. Брюс немедленно оглянулся, уверенный, что стон этот издал человек, но никого не увидел. Он постоял, прислушиваясь, и через некоторое время, когда стон повторился, заметил, откуда он шел. Брюс выпустил Джейни, подошел к изножью кровати. На полу за кроватью сидел старик и, раскачиваясь, баюкал неподвижное тело собаки. Брюс тронул Джейни за руку:

— Посмотри туда! На полу у кровати!

От изумления она снова вернулась к реальности. Смахнув бежавшие по щекам слезы, она бросилась к Сарину и тихо взяла за плечо.

— Мистер Сарин, — позвала она.

Он продолжал раскачиваться, не обращая на нее внимания.

— Мистер Сарин! — позвала она громче. — Пожалуйста, мистер Сарин!

Он поднял на нее глаза, пустые, ничего не выражающие, но через минуту узнал ее, и на губах появилась слабая улыбка.

— А-а, здравствуйте, мисс, — медленно выговорил он.

И снова закачал своего пса, приподняв локоть, на котором лежала голова, словно предлагая Джейни взять собаку у него с рук.

— Видите? Умерла моя собака.

Джейни робко протянула руку и погладила пса, не зная, что сказать.

— Ужасно жалко, — наконец проговорила она.

— Тяжело терять друга, если смерть неожиданна…

При этих словах из глаз стоявшей перед ним женщины хлынули слезы.

— Твоя подруга.

— Я знаю, знаю, — прорыдала она.

Сарин взглянул на нее удивленно.

— Она жива, — сказал он.