Восемь
Стоя перед своей металлической крашеной дверью, Джейни вставила в прорезь замка пластиковую карту и вошла в номер. Едва переступив порог, она бросила на пол портфель и рухнула в кресло, вытянув ноги. Одна рука безвольно легла вдоль тела, второй Джейни закрыла глаза. Вся ее поза свидетельствовала о полном бессилии перед тем, что принес ей новый день.
— Ну, давайте, добивайте меня, — сказала она Кэролайн, которая следом за ней вошла в комнату и закрыла дверь. — Я готова получить еще парочку синяков.
Кэролайн тем временем вынула из сумки пакет, где лежал клочок ткани, и убрала в холодильник.
— Любим себя пожалеть, да? — сказала она, усаживаясь в кресло по другую сторону столика.
— Именно, — сказала Джейни, все еще не открывая глаз. — После такого денька самое то, что надо. — Она выпрямилась, потерла глаза, вздохнула и посмотрела на гору бумаг на столике. — Пока что можно заняться выяснением, где были взяты потерявшиеся образцы.
Порывшись в бумагах, она быстро нашла два листка — карту и список владельцев. Сверила с ним список из лаборатории и выписала на отдельный листок потерявшиеся на данный момент номера. Отыскала эти места на карте и на каждом участке нарисовала маркером сердитую рожицу.
— Ну, конечно, — констатировала Джейни, — участки по всему Лондону. И с чего это я решила, что они все аккуратненько расположатся рядом?
Кэролайн заглянула ей через плечо:
— Тупость? Глупость? Корысть?
— Все вместе и еще кое-что, — ответила Джейни. — В том, что пропали именно эти пробы, нет никакой логики. Кто бы их ни перенес, он попросту взял шесть первых попавшихся и сунул куда-то в другое место.
— Готова поспорить: судя по тому, как у нас развиваются события, то место окажется не самым удобным, — сказала Кэролайн.
Джейни положила листок на стол, снова потерла глаза. Облокотилась о столик и подперла ладонями подбородок.
— Я не могу допустить катастрофы, — тихо проговорила она. — Сейчас же начну звонить владельцам, чтобы взять повторные пробы. Бумаги заново оформлять не нужно. Достаточно устного согласия.
Кэролайн удивилась:
— Вы действительно хотите звонить? Разве не лучше сначала подождать, что скажет ваш знакомый, прежде чем начинать все заново? — Ассистентка подняла список владельцев и пробежалась глазами. Лицо ее помрачнело. — Двоих еле удалось уговорить. Вряд ли они так легко нас пустят во второй раз. Но, слава богу, не потерялась последняя проба. Представляю себе, как мы являемся к мистеру Сарину: «Прошу прощения, мистер Сарин, не помните ли вы нас, мы сперли у вас грунт? Ну так вот, прошу прощения, нам придется сделать это еще разок». Не говоря уже о том, что одной той вылазки среди ночи лично мне хватит на всю жизнь. Жуткое место.
Джейни кивнула.
— Да уж действительно, — сказала она. — А знаете что? Хотя я и не получила того, за чем пришла, мне понравился этот старик. Очень мило нас выставил. — Она оттолкнулась локтями от столика, откинулась в кресле и принялась задумчиво грызть карандаш. — Хотела бы я узнать, кто он и что он. Живет в старом доме, один, с ним только собака. Судя по виду, вряд ли у него есть жена, дети, вам не кажется?
— Лично я семейных фотографий не заметила. Хотя на одной там была женщина с мальчиком, но фотография старая, годов, может быть, сороковых. Черно-белая, а у женщины прическа валиком и толстые каблуки. Может быть, это он с матерью.
— Может быть. На вид он немножечко умственно отсталый. Может быть, он вообще никогда не женился.
— Совсем немножко. Не знаю, я не сказала бы, что отсталый. Немного заторможенный, может быть. Впрочем, что-то с ним действительно не так.
Не успела Джейни сформулировать, что такое особенное было в Роберте Сарине, чем он отличался от всех прочих людей, как зазвонил телефон. Она подпрыгнула и схватила трубку после первого же звонка.
— Алло? — тревожно сказала она.
— Нельзя же так хватать трубку, я могу решить, будто тебе не терпится меня услышать, — сказал мужской голос.
Она, казалось, почти услышала в телефонную трубку, как он улыбнулся.
— Брюс? — спросила она.
— Да, Брюс.
— Ты нашел их?
— Я в порядке, — он хохотнул. — А ты?
— Извини, пожалуйста, — сказала она. — Прости за мое нетерпение. Я тоже в порядке, и я рада тебя слышать.
— Сейчас ты еще больше обрадуешься. Я держу перед собой накладную на шесть металлических трубок около метра длиной.
— Замечательно! — обрадовалась Джейни. — Где они?
— С этим хуже. Не совсем уверен. В каком-то одном из двух мест. У нас есть два склада, один в Манчестере, другой в Лидсе. В накладной написано, что их развезли в оба места, но непонятно, какие куда. Я уже позвонил и туда, и туда и жду ответа самое позднее завтра после обеда.
— Не сегодня? — произнесла она откровенно упавшим голосом.
— Может быть, и сегодня, не знаю. Но всяко не поздней чем завтра. Не могла бы ты еще немножечко потерпеть?
Она вздохнула, поерзала в кресле.
— Похоже, у меня нет выбора. Эти шесть трубок нам необходимы. Мы взяли пробы грунтов по схеме шесть на девять квадратов, так что можно было бы лишиться шести, то есть одного ряда, это было бы еще ничего. Но брали-то мы их не по рядам. Очередность зависела больше от того, когда получены разрешения, а сложены они у вас были вовсе как попало. Разброс, конечно, по всей карте, так что нужно либо заполучить их назад, либо делать заново. Кэролайн вот как раз сейчас говорила, что двоих владельцев и в первый-то раз еле удалось уговорить, так что, думаю, имеет смысл подождать еще денек.
— Н-да, сложновато. На вашем месте я тоже лучше бы подождал.
— К сожалению, выбора у нас нет, придется целый день бить баклуши.
Брюс засмеялся:
— Ты разве не знаешь, что битье баклуш в Лондоне запрещено законом? Здешний мэр считает это занятие в высшей степени предосудительным. У них есть целое министерство, которое только и делает, что следит за тем, чтобы в пределах городской черты никто не смел бить баклуши.
— Почему-то меня это не удивляет. Похоже, у них есть министерство на каждый чих.
— Что ж, возможно, я и возьму на себя труд помочь тебе избежать силков, расставленных бюрократией. Ты уже была в Британском музее?
— Я не была нигде, кроме раскопов. Мы были заняты по уши. Все свои пробы мы взяли за четыре дня.
— Ого! — сказал Брюс.
— Вот именно, ого. Второй и третий день были просто кошмар. Я еще не привыкла работать, согнувшись в три погибели.
— Я, знаешь ли, тоже ещё не бывал в музее, так почему бы нам не сходить туда сегодня вместе? Могу дать честное слово, там тебя никто не заставит гнуться в три погибели. Потом можно зайти куда-нибудь выпить или пообедать, так время и проведем.
Она немного заколебалась, прежде чем ответить, не зная, останутся ли их отношения только профессиональными. Но приглашение показалось ей искренним, а Брюс был обаятелен. «Расслабься, Джейни», — сказала она себе.
— Погоди минуту. — Она прикрыла трубку ладонью и шепотом спросила у Кэролайн: — Не будете возражать, если я вас оставлю на вечер одну?
Кэролайн приподняла брови и покачала головой.
— Согласна, — ответила Джейни в трубку.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Развеемся. Тогда, может, мне заехать, забрать тебя в пять?
Она посмотрела на часы. Было три тридцать. Вполне достаточно, чтобы привести себя в приличный вид.
— Подходит, — решила Джейни. — До встречи.
— Так что там? — спросила Кэролайн, когда Джейни положила трубку. — Говорили вы дружелюбно, особенно под конец. Нужно ли это так понимать, что есть хорошие новости?
— Хорошие новости есть. Он выяснил, что наши трубки отправлены на два склада, и завтра мы будем знать куда.
— Прекрасно! — сказала Кэролайн. — Бог ты мой, гора с плеч! Но почему я из-за этого должна остаться на весь вечер одна?
— Не из-за этого, — хмыкнула Джейни. — Он меня пригласил погулять.
— Отлично, — сказала Кэролайн. — Приехали в Лондон собирать данные, а заодно сходить на свидание.
— Я не ходила на свидания лет двадцать. Не помню, как это делают.
— Ничего, справитесь. Все вспомните минут через пять.
— Надеюсь, так и будет.
В тускло освещенном зале, на втором этаже Британского музея Брюс и Джейни склонились над стеклянной витриной. Витрина была закрыта тканью, на которой красовалась табличка: «Для того чтобы увидеть документ, пожалуйста, поднимите ткань. Будьте любезны, закройте витрину, когда закончите».
Отвернув накидку, Джейни сказала:
— Ох уж эти британцы! Всегда вежливы, даже когда командуют.
— Этикет у них национальное развлечение.
— Ах, вот оно что.
Она держала ткань, а Брюс читал табличку, лежавшую рядом с древним пергаментом.
— «Письмо Папы Клемента VI королю Эдуарду III, написанное во время Великой Чумы, 1348, о враче, отправленном к английскому двору, для того чтобы помочь королевскому семейству избежать заражения бубонной чумой».
Пергамент потемнел, чернила выцвели. Джейни различила лишь несколько слов, но их тоже было не разобрать.
— Ого! — сказала она. — Ну и древность.
— Это действительно древность, — сказал Брюс, закрывая витрину. — Когда я сюда попал впервые, к этому я привыкал труднее всего. Здесь все древнее.
— Ты ведь из Калифорнии, не так ли? — спросила Джейни.
— Ты помнишь? — сказал он.
— Кое-что. Того чуть-чуть, сего немножко. Должна признаться, память у меня не то что раньше.
— У меня тоже, — сказал Брюс. — Но я и впрямь из Калифорнии. Из Лос-Анджелеса. Полная противоположность Британии абсолютно во всем. Там, конечно, тоже есть древности, вроде остатков испанского поселения, но это совсем не то. И кроме того, здесь все маленькое. Намного меньше, чем в Штатах. Когда Лондон строился, люди были меньше ростом. А ты жила в Массачусетсе, так?
— Я и сейчас живу, — сказала она. — В крохотном городке в западной части штата. Примерно сто миль от Бостона. У нас тоже есть древности — несколько домов семнадцатого века. А вообще-то типичная Новая Англия, дома на главной улице начала девятисотых, очень миленькие.
Они двинулись дальше, глазея на экспонаты, обмениваясь впечатлениями, а заодно походя рассказывая о себе. Случайно они набрели на зал, где стояли огромные, вывезенные из Египта экспонаты. В углу оказалась скамья, и они сели передохнуть — два маленьких человечка посреди гигантских вещей.
— Наверное, так себя собаки чувствуют, когда сидят у дивана.
Брюс окинул зал взглядом.
— Если маленькие, то да.
Джейни посмотрела на Брюса. «Ни единой морщинки», — подумала она. Он тоже посмотрел на нее. Глаза их на мгновение встретились, и обоим стало неловко. Джейни заговорила, чтобы нарушить паузу:
— Ты давно здесь? Я хочу сказать, в Англии.
— Восемнадцать лет.
— Давно.
— Не знаю. Не заметил. Тед меня нанял, можно сказать, на дому. Он был знаком с доктором Чепменом, который тогда был моим шефом, и Чепмен ему рассказал обо мне. Тогда Тед сделал мне предложение, от которого нельзя было отказаться.
— И ты не отказался?
— Нет. И вот он я, здесь. Уже столько лет. Впрочем, я не жалею. В институте есть чем увлечься.
— Как ни странно, звучит пугающе.
— Вполне возможно, кого-то наш институт и пугает. Зависит от того, чем там заниматься. Если делом, то работа может увлечь на всю жизнь. Я люблю свое дело. Единственное, о чем я жалею, это о том, что так и не стал врачом, а думаю, мне бы понравилось. Я здесь живу, совершенно изолированный от жизни в своей хромированно-стеклянной лаборатории, и работаю, просто потому что так у меня устроены мозги.
— Я была врачом пятнадцать лет, — сказала Джейни.
— Правда?
— Да, правда. Но теперь все это в прошлом.
— Почему? Или это тоже имеет отношение к той самой длинной печальной истории, как ты ее назвала?
— Да. Хочешь послушать? Это действительно длинная история.
Брюс посмотрел на часы:
— Нас пока что не гонят.
— Ладно, слушай. — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Первая Вспышка, от которой погибло столько людей, случилась как раз после медицинской реорганизации. В схеме распределения врачей тогда еще было много несоответствий — не думай, ее попросту не успели доработать. Так она недоработанной и осталась. В то время врачей некоторых специальностей образовался страшный переизбыток, хирургов в том числе. После Вспышки множество терапевтов, которые непосредственно общались с больными, заразились и умерли. Стало некому лечить просто насморк, так что Конгресс предпринял срочные меры для восстановления числа терапевтов и еще кое-каких групп врачей. Но в целом нас все равно было слишком много для сократившегося населения, а большинство фондов были сожраны расходами на борьбу с эпидемией, и потому нас, многих из нас, чтобы восстановить бюджетный баланс, буквально выбросили на улицу.
— Как это выбросили? — сказал он. — Не понимаю.
— Нам запретили заниматься врачебной практикой.
— Подарок для адвокатов.
— Еще бы. Суды идут и будут идти до скончания века. Я сама участвую в нескольких общих процессах. Однако мой адвокат говорит, что в экстремальных ситуациях такие меры законны. Под экстремальными ситуациями имеют в виду войну, голод, эпидемии и тому подобное. Конгресс объявляет что угодно законным или незаконным в соответствии с им же принятыми законами. Только суд может признать закон не соответствующим Конституции, но все мы знаем, как они там торопятся. Так что, по моим скромным соображениям, дело не в том, останется новый закон или нет, а в том, когда мы от него избавимся. Это может случиться очень не скоро. А тем временем нам дали возможность поучаствовать в этакой лотерее, где нас произвольно определяют в ту или иную сферу, связанную с медициной, отправляя, разумеется, если нужно, на дополнительное обучение.
— И сейчас ты проходишь такое обучение, — догадался он.
Она кивнула.
— Что тебе досталось?
— Судебная археология.
— Довольно мрачное занятие, насколько я могу знать.
В голосе Джейни зазвучал сарказм:
— Не настолько, насколько ты думаешь. Профессионализм нужен всем, от судмедэксперта до коронера. Там освободилось достаточно мест — их самих много умерло. Они первые прикасались к телам.
— Мерли, конечно, как мухи.
Она кивнула.
— Ты сегодня говорила о дипломе.
— Да. Пришлось взять несколько курсов, которые раньше были ни к чему, а потом мне нужно закончить дипломную работу. Собственно говоря, потому я сюда и приехала.
Со вздохом Брюс покачал головой:
— Похоже, у нас тут жизнь много легче, чем могла бы быть. Возможно, я решу остаться здесь навсегда.
— Ты сменил гражданство? — спросила Джейни.
— Нет, — покачал он головой, — и не собираюсь. Я слишком привык быть американцем. Здесь, по крайней мере, это дает некоторые преимущества.
— Давно ли ты был в Штатах?
— О боже, конечно, ты не могла не спросить… Пять или шесть лет назад.
— Значит, до Вспышки.
— Ага.
Джейни вздохнула:
— Вряд ли бы ты так дорожил нашим гражданством, если бы побывал позже. Там теперь все не так.
— Мне кое-что об этом известно. Я читаю газеты, смотрю Си-эн-эн. Может быть, и тебя в них видел.
— Вполне может быть, — сказала она. — Видишь ли, о том, что мы с тех пор живем вроде как на военном положении, репортажей нет. Об этом все знают, но все молчат. Гестапо, конечно, по городу не рыщет, или, по крайней мере, больше не рыщет, но во время Вспышки весь воздух ими провонял, будто спрей такой вошел в моду, «Гестапо», и вонь так и не выветрилась. Похоже на дохлого скунса. Долго дышать невозможно.
— Немного слышал об этом. Пропустил мимо ушей. У меня не было причин так за всем следить. Я же не собирался возвращаться. Я, конечно, встречался с людьми из Штатов, но особенно не вникал. Мои интересы здесь. Там у меня осталась парочка друзей, но мы с ними не беседовали о политике. Родители умерли, сестер, братьев нет.
— Мои тоже умерли. Похоже, мы за Вспышку потеряли целое поколение и, может быть, не одно. В нашем возрасте обычно еще не теряют родителей. На самом деле два года назад у меня и бабушка была жива. Вспышку она пережила. Умерла она от старости. Однажды уснула и не проснулась. Родителям повезло меньше.
Она склонила голову, помолчала. Брюс сказал только:
— Очень жаль.
— Спасибо, — откликнулась она. — Мне тоже жаль. Мне их не хватает.
Брюс хотел задать ей еще один вопрос и не знал, удобно ли спросить сейчас. «В конце концов, мы говорим о семье», — решил он.
— Ты сказала, что фамилия у тебя теперь Кроув. Значит, ты замужем?
— Была замужем, — тихо сказала она.
— Дети есть?
На этот раз она ответила не сразу и молчала дольше.
— Были.
— Боже мой, — сказал он, остолбенев, когда до него дошел истинный смысл ее слов. «Она потеряла всех», — подумал он, потрясенный этой страшной мыслью. — Джейни, я… Мне очень жаль. Я понятия не имел. Я не стал бы спрашивать, если бы знал. Здесь все прошло иначе. Мы здесь, наверное, еще не понимаем, что для кого-то это обернулось такими утратами.
Джейни прерывисто вздохнула. Из одного глаза выкатилась слезинка, проползла до кончика носа, повисела и упала Джейни на колени. Джейни повернула голову и посмотрела на Брюса с выражением такой скорби, какой он никогда не видел. Но тут же она попыталась улыбнуться:
— Все в порядке. Тебе неоткуда было узнать.
Она выпрямилась, шмыгнула носом и некрасиво отерла его манжетой.
— Всегда забываю платки, — призналась она. — Как ты думаешь, министерство по этикету меня за это арестует?
Брюс рассмеялся.
— Я им не скажу, — пообещал он. — На мой взгляд, тебя скорей арестовало бы министерство здравоохранения за публичное испускание физиологической жидкости. Но им я тоже ничего не скажу.
Джейни понимала, что он шутит, однако, когда он сказал про министерство здравоохранения, по его тону она догадалась, что слезы и шмыганье носом считаются здесь действительно недопустимым грехом. Джейни шмыгнула еще раз, тихо и — как она понадеялась — незаметно. Никто из посетителей на нее не оглядывался, и неловкость вскоре прошла.
— Спасибо, — наконец сказала она, слабо улыбнувшись. — Благодарю за понимание. А как ты? — спросила она, и голос ее стал тверже. — Ты женат?
— Нет. Так и не отважился.
— Какой стыд, — попеняла Джейни шутливо, с удивлением отметив, что боль прошла быстро, не оставив привкуса горечи. «Наверное, я притерпелась», — подумала она. — А как же моральный долг перед обществом? Пренебрегаешь? Не хочешь сократить численность одиноких женщин?
Он рассмеялся:
— Чисто женская безапелляционность. Попадись мне подходящая одинокая женщина, я был бы только счастлив выполнить долг перед обществом. Но так уж вышло, что я женат на своей работе. Когда мы начинаем интересный проект, я не вылезаю из института. Не знаю, кто такое потерпит.
— Ты, наверное, действительно любишь свою работу.
— Конечно. Я самый счастливый на свете трудяга.
— Завидую.
— А я два года не держала скальпель в руках.
Он сочувственно посмотрел на нее:
— Ого. Тогда тебе пришлось несладко. Как же ты справлялась?
— Ты хочешь сказать, финансово?
Он кивнул.
— В моей семье все были хорошо застрахованы. И у нас это все случилось в первую волну, когда страховые компании еще что-то выплачивали. Кроме того, бабушка оставила мне все, что у нее было, а было у нее немало. Деньги меня беспокоят меньше всего. И это очень кстати, потому что иначе на что бы я сюда приехала. Ты представить себе не можешь, каким трудом я добыла визу. Они изменили правила въезда и выезда.
— По-моему, все те ограничения, которые здесь были введены, вполне разумны.
— Наверное. Вам досталось даже не вполовину меньше, чем нам. И британское правительство не теряло времени. Мы даже через год еще не закрыли границ, и, по-моему, это было ошибкой. Глупо — учитывая, что пришло это бедствие в первую очередь из Мексики. Я хочу сказать: мы не можем отнять права людей, еще даже не наших граждан, ввозить к нам через границу смертельно опасные заболевания. Мы ни за что не упустим возможности заплатить за их лечение из своего кармана.
— Что я слышу, мисс Кроув? А как же клятва Гиппократа?
Ее лицо окаменело.
— Когда вокруг тебя люди умирают сотнями, а ты ничего не можешь сделать, чтобы им помочь, клятва Гиппократа становится еще одним из фетишей, не больше. Делаешь то, что обязан делать, вот и вся клятва.
Брюсу стало стыдно.
— Мне не приходилось бывать в такой ситуации. Поэтому трудно понять.
— И я раньше никогда бы не поверила, что буду так думать. Я хотела прожить жизнь, спокойно занимаясь своим делом: методично отрезая что-нибудь, пришивая. Ты не поверишь, Брюс, что мне пришлось увидеть. Горы мертвых младенцев с сочащимися язвами возле детского отделения. Я видела, как людей с признаками заражения вели под прицелом и стреляли, если те пытались бежать. Даже в детей. Все вышло из-под контроля. Эти ужасы можно перечислять бесконечно.
Брюс не нашелся, что сказать в ответ, а Джейни слишком устала от рассказов о Вспышке. Так что какое-то время они посидели молча, пытаясь придумать, о чем поговорить. Из динамика раздался женский голос, сообщавший, что музей закрывается через десять минут.
* * *
— Ну, — сказал Брюс, поднимаясь, — хотим мы пойти перекусить или нет?
— Знаешь, я, кажется, не голодна, — уклончиво отозвалась Джейни. — Наверное, мне лучше в гостиницу.
— Вечер только начинается, — запротестовал Брюс.
— К сожалению, мне уже не двадцать. Я только сейчас почувствовала, до какой степени меня утомили все эти сегодняшние приключения. К тому же, по-моему, я еще не совсем пришла в себя после перелета и смены часового пояса. Похоже, мне лучше отправиться спать. Давай как-нибудь в другой раз?
Брюс был настолько разочарован, что даже не попытался скрыть это, но остался любезен.
— Безусловно, — сказал он. — Когда пожелаешь.
И, пообещав позвонить ей, как только что-то узнает, он взял такси и довез Джейни до гостиницы. Она поднялась к себе, встала под обжигающе горячий душ, после чего сразу легла в постель. Во сне, тревожном и чутком, она видела мужа и дочь.
* * *
Когда на следующее утро ее разбудил телефонный звонок, она почувствовала себя разбитой, будто не спала десять часов подряд, и ответила хрипло, еще сонным голосом.
— Доброе утро, — сказал Брюс.
Глаза у нее еще не открывались.
— Ты всегда такой бодрый по утрам?
— Я тебя разбудил?
Она открыла глаза и посмотрела на часы возле кровати, Они показывали десять пятнадцать.
— Стыдно признаться, но так и есть. Наверное, нужно было выспаться. Обычно я встаю с птичками.
— Если хочешь, перезвони, когда придешь в себя.
— Нет. Голос у тебя бодрый, так что, кажется, я хочу услышать новости прямо сейчас.
— Ага, — сказал он, довольный. — Значит, заметила. Отлично. На это я и рассчитывал. Я нашел их, и у тебя две возможности.
Будь Джейни в форме, она немедленно задала бы ему вопросов пятьдесят, но мысли со сна путались. Она села, потрясла головой, чтобы вытряхнуть остатки дремы.
— Когда я смогу их получить?
— Зависит от того, в какую они попали очередь. Для наших твоя работа не приоритетная. Так что самый быстрый способ их получить — приехать и забрать.
— Самолетом можно? Машиной ведь далеко, так?
— Далеко, однако если самолетом, то придется оформлять груз, и опять упрешься в стену. Не знаю, как у вас в Штатах, а у нас все грузы, перевозимые по воздуху, проходят определенную процедуру. Так что из-за бюрократических правил на практике самолетом может оказаться дольше, чем машиной. Судя по тем образцам, которые я видел в холодильнике, твои трубки очень даже смахивают на бомбы.
— Ладно. Я возьму машину напрокат…
— Есть еще одна небольшая проблемка, — перебил он. — Тебе, чтобы туда попасть, нужен специальный пропуск. У меня допуск везде, куда мне нужно. У Теда вообще без ограничений. Но если ты поедешь одна, тебе придется прождать там недели две, пока сделают запрос, пока подтвердят, что ты законопослушная гражданка, занимаешься научной работой и заслуживаешь, чтобы тебе доверили потенциально опасные материалы. Ты сама понимаешь, что в таком случае тебе придется там обивать пороги до бесконечности.
— А твой директор… как его зовут?..
— Тед.
— Тед имеет какое-нибудь влияние?
— Имеет. Он умеет заставить всех шевелиться. В этом случае, к сожалению, распоряжался Фрэнк. Знаком он был со всеми, договаривался без документов, просто на словах. Нечего и говорить, если бы не несчастный случай, у тебя не было бы никаких неприятностей.
— И не напоминай. Значит, единственный, кто может помочь нам забрать их, это Тед.
— Не гони. А что, если тебя сразу не примут и придется слоняться там, ждать, когда пригласят? То же самое.
Что бы она ни предлагала, все было не так.
— Это же не ядерные отходы! — вспылила она. — Обыкновенная земля! Та самая, из которой растет еда! — Голос у нее сорвался, и она сама услышала, какой он стал жалобный. — Ладно, черт с ними! — решила она. — Проще плюнуть и ехать домой. Пустая трата времени и денег.
— Послушай, позволь поделиться своими мыслями, — сказал Брюс. — Я попрошу Теда позвонить, чтобы все завертелось. А потом мы съездим вместе и доставим их в лучшем виде. В мою машину войдет. Все, что тебе придется делать, это любоваться пейзажами, ну и определить, те ли трубки.
Джейни оторопела.
— Столько сил, столько времени ради знакомой, которую ты не видел двадцать лет? Очень мило с твоей стороны. Даже не знаю, что сказать.
— Скажи: «Спасибо, Брюс. С удовольствием съезжу вместе с тобой».
Она рассмеялась:
— Ладно. Спасибо, Брюс. С удовольствием съезжу вместе с тобой.
— Так-то лучше.
Она помолчала, а потом спросила:
— Почему ты это делаешь?
— По самой простой причине, — ответил он. — Мне так захотелось. Приятно раз в кои-то веки побыть полезным. Лично мне нравится.
Джейни улыбнулась в трубку:
— Лично мне это очень нравится. Ужасно не хватало чего-то хорошего.
— Рад, что хорошим оказался я. Думаю, я смогу устроить, чтобы вам разрешили сделать у нас в лаборатории все, что нужно. До начала проекта у меня масса свободного времени, и я знаю все наше оборудование. Тед уже сказал, что добудет вам пропуска, если, конечно, никто из вас в последние несколько лет не был замешан в нападении на федеральные объекты.
— Господи, Брюс, у меня дар речи пропал. Опять не знаю, что и сказать.
— Скажи: «Да, Брюс, я согласна поработать вместе с тобой».
— От такого предложения невозможно отказаться. Согласна.
— Вот и хорошо. Слушай, если тебе удастся выволочь себя из постели, то приезжай после обеда, и начнем. Если у тебя ассистентка знающая и сама справляется, то можно оставить ее здесь одну под присмотром охранника. Договориться будет несложно. Тогда мы пока отправимся в Лидс, а она тем временем будет работать.
— Это уже чересчур.
— Вовсе нет. Это всего лишь обычное британское гостеприимство.
— Тогда я, может быть, тоже сюда переберусь. Дома со мной не так любезны. По-моему, у нас там все думают, что хорошее отношение — это уже само по себе счастье, ну, или что-то вроде.
— Тихо, тихо, — сказал он. — В министерстве этикета есть специальная полиция, которая преследует именно за сарказм.
— Постараюсь не забыть, — усмехнулась она с легкой горечью. — До встречи, скоро увидимся.
— Жду с нетерпением.
* * *
Они с Кэролайн встретились с Брюсом в его приемной. Дожидаясь, пока он освободится, Джейни осмотрелась. Мебель была подобрана на мужской вкус, блестящая, темная, как сам Брюс. За темным столом, отделанным сверкающим хромом, сидела немолодая секретарша, по возрасту годившаяся им в бабушки, в жабо, жемчугах и с очень высокой взбитой прической. «Наверное, не он ее подбирал, и уж наверняка не она подобрала сюда мебель», — подумала Джейни, решив, что Брюс обставил приемную на свой вкус. Ей понравилось, что он это сделал сам, не перепоручив подчиненной.
Когда он вышел из кабинета, она сначала отметила свежий вид, хорошо выбритое лицо, а обменявшись приветствиями, заметила, как он доволен собой и своей приемной, где каждая вещь на своем месте. Даже им, посторонним, было понятно, что он создал себе рабочую среду, где ему помогает каждая мелочь. Ей не пришло в голову, что могло быть наоборот и что это он подстроился под окружение. Двадцать лет спустя она помнила, что и в юности он был лидер и ни за что никому не позволил бы собой управлять. На секунду она позавидовала тому, с какой явной легкостью он продвигался по жизни.
— Очень мило, — сказала она.
— Спасибо. — Подтвердив ее догадку, он добавил: — Я поменял тут все года два назад. Раньше было тесно.
Краем глаза Джейни заметила, как престарелая секретарша, будто обиженная его замечанием, поджала губы, но язык прикусила. «Может быть, это она подобрала Брюса, — подумала Джейни, — в те времена, когда была одним целым с этой приемной, и теперь здесь страдает, перенося несчастье с истинно британским стоицизмом. Нужно будет спросить об этом».
Проходя по институтским коридорам, она почувствовала себя маленькой. Стены и потолки были одного матово-белого цвета, полы покрыты гладким светло-коричневым линолеумом. Выступы труб над головой — которые, как догадалась Джейни, представляли отопительную систему — были выкрашены в радугу пастельных тонов и казались на удивление чистыми, что наводило на мысль об отменной вентиляции.
— Отличное здание, — признала она. — Какой порядок. Обычно старые здания обшарпанные, а здесь все в прекрасном состоянии.
— Конечно, — сказал Брюс. — Здесь все хорошо делают свою работу. Построили его в конце девятнадцатого века и сначала использовали как больницу, здесь принимали больных во время эпидемии гриппа в тысяча девятьсот восемнадцатом. Во время Первой мировой это был госпиталь. Солдат поступало столько, что эти стены буквально едва их вмещали. Чтобы справиться с потоком раненых, тогда пришлось срочно увеличивать число операционных. Отравленных газом тоже лечили здесь.
Джейни подумала о тех ужасах, которые тогда здесь творились, и, когда она шла дальше под этими сводами, ей показалось, будто из кирпичей сквозь новую штукатурку сочится боль. Она видела ряды заполнивших коридор коек, где лежали солдаты, почти дети, едва старше двадцати, или старые женщины, метавшиеся в гриппозном жару. Видела врачей в их бледно-зеленых халатах, которые в те времена носили в нелепой надежде, будто светлый, холодный их цвет способен создать у больных безмятежный настрой, который сам по себе помогает организму бороться с вирусами, чего медицина добилась лишь почти пятьдесят лет спустя с внедрением антибиотиков. «До чего захватывающее было открытие, — подумала Джейни об антибиотиках. — Тогда ими лечили едва ли не всё. Не то что сейчас». Она почти въяве слышала звяканье заслонок, когда из труб выгребали сажу, видела протянутые к ней руки солдат, умолявших избавить от боли, и старых женщин, ни о чем не просивших, моливших только о смерти. Образы были настолько яркие, что Джейни стало не по себе. Она побледнела, по спине побежали мурашки.
Когда мысли ее вернулись от призрачных зеленых халатов в сверкающую белизной реальность, она услышала голос Брюса, который продолжал рассказывать об истории здания. Они еще раз свернули за угол и оказались перед тяжелой металлической дверью лаборатории с окошком, закрытым толстым, армированным проволокой стеклом. Справа от двери в стене находилась панель с экраном серо-зеленого цвета, к которой Брюс приложил ладонь, и через несколько секунд они услышали щелчок электронного замка. Дверь открылась, и Брюс пригласил Джейни внутрь. Перешагивая порог, она услышала электрическое жужжание и, оглянувшись, увидела, как серо-зеленый экран засветился синим и через несколько секунд снова померк.
— Дезинфекция, — объяснил Брюс. — Когда мы только установили этот замок, то заметили, что сотрудники стали чаще заражаться друг от друга простудами. Внутри не могло быть ни вирусов, ни болезнетворных бактерий: все сотрудники проходили соответствующие процедуры, так что заражение происходило через экран, и мы его перепрограммировали и ввели функцию самодезинфекции. Включается напряжение, не настолько сильное, чтобы нанести травму, однако достаточное, чтобы уничтожить любой микроорганизм, оставшийся на экране. Настроен замок так, что очистка отключается, только когда датчики фиксируют полное отсутствие микробов.
— Хитро, — признала Джейни. — Хорошо придумано.
— Стараемся, — ответил довольный Брюс. — А теперь позвольте показать вам, что у нас есть.
Сначала он подвел их к плану лаборатории, где указал на отсеки, куда доступ был закрыт для всех, кроме работавших в них и имевших специальный доступ, что — как сказал Брюс — обеспечивало полную безопасность сотрудников. Он по очереди продемонстрировал, как действуют приборы, которые должны были им понадобиться при анализе грунтов, и на всякий случай сказал, где шкаф, в котором лежали инструкции. Объяснил, где найти туалетные и что делать, если включится общий сигнал тревоги. Наконец, показал, где внутренняя связь, проинструктировав, как связаться лично с ним или с Тедом.
— Почти все приборы знакомые, — отметила Кэролайн. — Я работала почти с такими, эти только посовременнее. Не знаю, конечно, быстро ли я с ними освоюсь, думаю, что быстро. Проблема в другом: в том, что дома, у нас в университете, придется заново осваиваться со старыми.
— Ничем не могу помочь, — сочувственно отозвался Брюс.
— Может быть, и вам сюда перебраться, — сказала Джейни, обращаясь к ассистентке. — Это здорово, что вы тут почти все знаете, у меня голова кругом. Когда мы вернемся из Лидса, будете мне все показывать.
— Нет проблем, — уверенным тоном сказала Кэролайн, — к тому времени я стану уже настоящим асом.
— Прекрасно, — сказал Брюс. — Завтра утром, когда придете, пропуск для вас будет лежать в бюро пропусков. Зайдите сначала туда. Потом зарегистрируйтесь в охране.
На обратном пути Кэролайн забежала в дамскую комнату. Брюс и Джейни остановились в вестибюле ее подождать. Брюс заговорил с таким видом, будто только и ждал случая поболтать наедине.
— Вчерашний поход в музей мне понравился, — сказал он.
— Мне тоже, — согласилась Джейни.
— Я хотел бы узнать, не в настроении ли ты выполнить обещание. Пообедаем сегодня? Я знаю отличный индийский ресторанчик в Южном Кенсингтоне.
Джейни почувствовала, как вокруг нее вырастает стена — будто в аэропорту Хитроу вокруг пассажира, захваченного «компудоком». Это произошло против воли, как происходило всегда с тех пор, когда первая Вспышка унесла ее родных, и Джейни привыкла к ней. С каждой утратой стена становилась прочнее, надежнее, но сейчас ей вдруг показалось, что парочку кирпичей, если постараться, вполне можно вынуть. Однако, привыкшая защищаться, Джейни знала, что так безопасней, что, пока та на месте, с ней ничего больше не случится, и не предпринимала попыток высунуть нос в мир свободных чувств. Будто узник, свыкшийся с бесхитростной и безопасной жизнью в своем узилище, она не была уверена, что ей и впрямь хочется бежать.
Она не сразу ответила, и между ними повисло тяжелое молчание. Лицо у Брюса потемнело, и по его выражению было видно, что он разгадал ее мысли.
Джейни попыталась смягчить отказ.
— Такие прогулки уже не для меня… с тех пор, — она подыскивала слово, — с тех пор, как у нас все случилось. Мне и самой хотелось бы пойти, но я так давно не была на людях! По-моему, я боюсь лишиться какого-то равновесия.
— Понимаю, — сказал он.
Он тепло взглянул на нее, и в глазах у него читалось: «Не бойся меня».
Больше он не добавил ни слова. Не давил и не уговаривал, только так, взглядом, и дал понять, что принимает все как есть.
Она смотрела ему в глаза, отыскивая причину держаться от него подальше. Но причины, которая была понятна ей самой, не нашлось.
— Какого черта, — решительно заявила Джейни, будто кидаясь в омут. — Согласна. Во сколько?
— Я заеду за тобой в семь. — Он улыбнулся. — Я закажу столик заранее.
— Отлично, — сказала она как раз в ту секунду, когда появилась Кэролайн. — Тогда до встречи.
Они попрощались и разошлись в разные стороны.
* * *
Время прошло незаметно, и, когда в тот вечер зазвонил телефон, звонок застал ее врасплох. Джейни невольно занервничала и, чтобы успокоиться, бросила на себя взгляд в зеркало у двери. Ей самой было странно, что вдруг ей захотелось хорошо выглядеть, и она подумала об этом, чего не случалось с начала Вспышки.
То, что она увидела в зеркале, ей понравилось. В сорок пять она сохранила стройность, в большей степени потому, что с тех пор неистово занималась бегом — только так она и давала выход той боли и гневу, которые поселились у нее в душе. В темных каштановых волосах лишь кое-где блестела седина, и, коснувшись серебряной пряди, она не в первый раз подумала, что неплохо бы ее закрасить. Лицо было чистое, почти без морщин — учитывая, что ей пришлось пережить, это было почти чудом, — и только в углах рта и между бровей залегли легкие складки. Джейни нахмурилась, и морщины на лбу стали глубже. Улыбнулась, и они разгладились, зато стали резче у рта. «Не одно, так другое», — расстроенно подумала Джейни. Главным ее достоянием, как считала она сама, были ноги, красивой формы, крепкие от ежедневных пробежек. Юбку она надела короткую, выше колен, чтобы ноги были хорошо видны, а небольшой каблук подчеркивал рост. Ей нравился ее рост, нравилось быть высокой — так она смотрела на жизнь с высоты, доступной чаще только мужчинам, и это доставляло удовольствие.
Она сделала, что смогла, учитывая имеющееся под рукой, и осталась удовлетворена осмотром. Единственное, что ей не удалось, это избавиться от затаившейся во взгляде глубокой печали. Ее было не скрыть макияжем.
* * *
— Выглядишь потрясающе, — сказал Брюс. — Даже лучше, чем двадцать лет назад, насколько я помню.
— Спасибо, — улыбнулась Джейни. — Возвращаю комплимент: я все еще глазам не верю, до чего же ты молодой.
— Видимо, хорошо сохранился в холодном британском климате, — съязвил Брюс. — Кстати о климате: сегодня на удивление теплый вечер. Ресторан недалеко. Возьмем такси? Или пешком?
— Конечно пешком, — ответила Джейни. — С тех пор как я здесь, чувствую себя квашня квашней. Дома я каждый день пробегаю три мили, и здесь очень этого не хватает.
— Тогда вперед, — сказал он, подставляя локоть.
«Как мило», — подумала она, беря его под руку. Прошли они так лишь по вестибюлю до вращающихся дверей, где пришлось разлучиться. Со смехом они расцепили руки, и двери выпустили их поодиночке на улицу, где они тут же воссоединились.
В этот час улицы Лондона были полупустынны, и, направляясь в сторону Южного Кенсингтона, Джейни вдруг почувствовала себя легко и свободно. У нее не было времени изучать город со дня приезда, и теперь, глядя в витрины магазинов и офисов, она убедилась, насколько здесь все было одновременно старомодно, просто и элегантно. Витрины были скромные, почти начисто лишенные тех пестрых, кричащих рекламных вывесок, которые в Штатах встречаются на каждом шагу. Она вспомнила телевизионный ролик, где техасский увалень, нувориш, просил благородную англичанку «подать» студень, отчего та едва не рухнула в обморок, и решила, что ролик вполне точно передает разницу между Англией и Америкой. Америка цивилизовалась, стандарты цивилизованности теперь ценились высоко. Но Англия была сама по себе цивилизация, и стандарты ей были не нужны. Джейни подумала, что ей не хотелось бы выбирать между ними.
— Ты уже так долго живешь здесь, — сказала она. — Есть что-нибудь, о чем ты скучаешь?
— Холодное пиво, — со смехом ответил он. — В июле, когда день-два стоит жара за девяносто пять. Но ко всему привыкаешь. Я уже даже почти забыл, что такое правостороннее движение. Меняю передачу левой запросто. И научился ценить воду.
— Я заметила, питьевая вода здесь так себе, — сказала Джейни. — Я пью из бутылок.
— Все пьют из бутылок, здешние тоже, — кивнул он. — Вы там, ребята, избалованы качеством воды. Между прочим, я живу неподалеку. — Они переходили через перекресток, и он показал на узкий дом, стоявший в одной из боковых улиц. — В маленьком городке, в доме, похожем на этот. У меня два этажа. Дом узкий, но комнаты для Лондона просторные, потолки высокие. Иногда кажется, для меня дом слишком большой, но я люблю, когда много места, и вообще, надеюсь когда-нибудь его заполнить. Я его купил несколько лет назад, как раз перед первой Вспышкой.
— Наверное, если бы ты годик подождал, он бы обошелся тебе дешевле. В Штатах спрос тогда сразу упал, и цены здорово опустились.
— Здесь тоже немного опустились, но только чуть-чуть. А раньше, конечно, и здесь были взвинчены. Теперь больше похожи на реальные. Но я не огорчаюсь. Мне мой дом нравится.
— Есть ли у тебя в жизни что-нибудь, что тебе не нравится? — спросила она почти с раздражением. — Или у тебя все сплошное совершенство?
Он на минуту задумался.
— Иногда мне не нравится одиночество, изредка жалею, что у меня нет детей, особенно когда праздники. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Для тебя это теперь, наверное, трудное время.
Она вздохнула:
— Праздники и дни рождения. Круглые даты тоже, знаешь, не фунт изюма. Да, в эти дни мне трудно.
— Как ты их встречаешь?
— Как можно дальше от всех знакомых мест. Но везде что-нибудь о чем-нибудь да напомнит. Никуда не денешься. Получу диплом и буду везде ездить, я имею в виду, по Штатам. Это проще, чем за границу. Надеюсь, когда у меня будет работа, я смогу как-то планировать путешествия. В новых местах легче: там уж нет ничего памятного.
— Здесь тебе тоже легче?
Она задумалась и сказала:
— Думаю, да. Здесь я в порядке.
— Очень рад, — сказал он. — Я надеялся услышать именно это.
Он улыбнулся, потрепал ее по плечу и подвел к дверям ресторана.
В ресторане пахло кардамоном и фенхелем, и мягкие переборы ситара где-то в глубине дополняли индийскую обстановку. По стенам висели разноцветные, по черному бархату, вышивки — слоны, птицы, Будды — в знакомом восточном стиле.
Заказав полбутылки красного вина, от которого стало тепло и спокойно, они сидели, рассказывали друг другу о своей жизни, удивляясь, насколько она была у них разной. Еда оказалась на вкус не хуже, чем можно было судить по запаху, и Джейни, неожиданно для себя, ела с большим удовольствием.
— Ни разу еще здесь так не объедалась, — объявила она, свернув и положив на стол салфетку. — Того и гляди, лопну.
— Тогда еще разок пройдемся, — предложил Брюс.
— Хорошая мысль.
В этот раз они пошли другой дорогой и вскоре попали в жилой район, где не было ни одной торговой вывески. Брюс вел уверенно, без колебаний решая, куда свернуть, и Джейни показалось, что он придумал какой-то сюрприз. Подозрения ее подтвердились, когда Брюс остановился перед белым кирпичным домом с очень славным небольшим палисадником.
— Вот, — сказал он, показывая на дом. — Здесь я и живу.
Джейни стало не по себе.
— Очень симпатичный, — сказала она и подумала, уж не ждет ли он, чтобы она спросила: «А как внутри?» Чтобы и мысли такой не возникало, она повернулась и с откровенным любопытством принялась разглядывать соседние дома. — Здесь очень мило.
— И очень тихо, — сказал он. — Собаки кое-где лают, но в целом очень спокойно.
Они оба замолчали, и Джейни успела выдвинуть к себе список претензий, от которых ее психотерапевт ударился бы в слезы. «Мне сорок пять лет, я взрослая женщина. Я стою возле дома человека, который мало того, что прекрасно ко мне относится, но и сам прекрасный человек. Я могу войти и отлично здесь провести время и, быть может, немного выпустить пар. Или ехать назад в гостиницу».
Они заговорили одновременно.
— Знаешь ли ты, сколько времени… — сказала Джейни в ту самую секунду, когда Брюс спросил:
— Не хочешь ли войти…
Получилось хором, а потом Джейни сказала:
— Мне ужасно хочется посмотреть, но мы уезжаем рано утром…
А Брюс сказал:
— Конечно, я так и думал. Ты, должно быть, страшно устала…
И опять получилось хором, отчего они расхохотались, превратив ситуацию в шутку.
Брюс взглянул на часы:
— Почти одиннадцать. Давай пройдем до угла. Там поймаем тебе такси.
— Отличная мысль, — сказала Джейни, чувствуя, как кровь прилила к щекам. — Мне действительно нужно перед завтрашним днем хорошенько выспаться.
Выбравшись из такси возле своей гостиницы, она думала о чем угодно, только не о сне. Она быстро поднялась к себе наверх, переоделась в спортивный костюм. Снова вышла на улицу и устроила себе такую пробежку, что пот полился градом и сердце колотилось, будто вот-вот выпрыгнет из груди.
В час ночи она вошла в ванную и включила душ на полную мощность, как истая американка. Вода обжигала разгоряченную кожу, будто калеными иголками. Очистившись, по крайней мере на время, от мелких бесов, смыв с себя грех лености, она вытерлась и голышом шмыгнула под простыню, закрыла глаза и уснула в первый раз без сновидений.
* * *
На всякий случай Джейни уложила в портфель смену белья и зубную щетку и спустилась вниз в гостиничный вестибюль ждать Брюса. Как и пообещал, когда они разговаривали по телефону накануне, Брюс приехал за ней ни свет ни заря. «Будем надеяться, наша миссия окажется удачной», — подумала Джейни, когда Брюс выруливал с гостиничной парковки на улицу, вливаясь в лондонский поток автомобилей.
Едва ли не целое утро ушло на то, чтобы выбраться из города на шоссе. Брюс следил за дорогой, а Джейни тем временем разглядывала карту, сравнивая тусклые двухмерные картинки с ярким, утопавшим в зелени реальным городом. Разговор шел по большей части о местах, где они проезжали, не касаясь никаких личных тем, к величайшему облегчению Джейни. Потом она долго сидела, закрыв глаза, утонув в глубоком сиденье, и пыталась разобраться в своих страхах. Брюс деликатно не мешал. Незадолго до полудня он свернул на боковую дорогу, к северу от шоссе.
Джейни вышла из задумчивости, только когда дорога сменилась и Брюс сбросил скорость.
— Разве здесь наш съезд? — спросила Джейни, взглянув на карту.
— Нет, — сказал он. — Ты права. Здесь мой съезд.
— Что? — удивилась она.
— Здесь самый лучший паб во всей Англии, а сейчас время обедать. До Лидса еще два часа езды. Не думаю, чтобы мой живот простил мне, если бы я ему ничего сейчас не дал.
Войдя в маленький зал в тюдоровском стиле, Джейни заметила:
— Кажется, мы слишком много времени тратим на еду.
— Но едим-то мы оба хорошо, не так ли?
С этим было трудно не согласиться. Официант положил перед ними меню, но Брюс почти тотчас свое вернул.
— Я и так знаю, что хочу, — сказал он и заказал йоркширский пудинг.
Джейни решила ограничиться супом и булочкой.
Глядя, как Брюс ест, Джейни невольно сравнивала человека, которого она видела, с тем юнцом, каким он был двадцать лет назад. Если у нее и были когда-то причины недолюбливать мальчика, то нынешний Брюс свел их на нет, он нравился ей больше и больше. Ей стало любопытно, выдерживает ли она сама сравнение с собой прежней, или он и не подумал сравнивать ту, какой она была и которой он почти что не знал, с нынешней женщиной, что открыла ему свою самую мучительную тайну. Он ел быстро, с явным удовольствием, макая в густую подливку огромные куски и то и дело облизывая пальцы. Она вспомнила, как когда-то он любил макать в кофе пончики, и, поглощая свой скромный супчик, молча продолжала сравнивать Брюса тогдашнего с Брюсом нынешним. Это было узнаванием, безмолвным признанием перемен и подтверждением ее всегдашней уверенности в том, что манера есть выдает сокровенную суть любого человека, мужчины или женщины.
Словно в ответ на ее молчаливый вопрос, он сказал:
— Вот это обед.
Она от души рассмеялась.
Он поднял брови.
— Очень рад слышать, как ты смеешься. Мне казалось, ты уже забыла, как это делается. Что тебя рассмешило?
Она пропустила иронию мимо ушей.
— Ничего особенного, пустяки. Если бы я знала, что из тебя получится такой классный парень, я, наверное, обращала бы на тебя больше внимания.
— Спасибо. Наверное.
— Не за что. Точно.
* * *
Коллеги частенько называли Теда человеком приятным, но за его обаятельной внешностью крылся суровый зануда, спартанец, который являлся на рабочее место секунда в секунду, не знал, что такое болеть, и галстук у него всегда был на месте, и прическа волосок к волоску. Когда в пятницу утром он проснулся и правый его висок разрывался от боли, он оказался к этому совершенно не готов. В доме не нашлось даже аспирина, никакой врач ему его не назначал. Многие годы он не нуждался в лекарствах.
Он едва не проспал, а когда наконец решил подняться с постели, оказалось, что это не так просто. Ноги не желали слушаться, и он опустил их на пол со стуком, как посторонний предмет. Ступни казались тяжелыми, будто обуты в железные башмаки. Во всем теле чувствовалась невыносимая тяжесть, и в какой-то момент он подумал, что за ночь что-то произошло с гравитацией. Взлохмаченные после сна волосы торчали во все стороны и никак не желали ложиться на место, так что пришлось помучиться, прежде чем они стали выглядеть более или менее прилично.
В первый раз за все время службы он прибыл на работу позже секретарши. Едва проверив электронную почту, он отключил звук в динамиках компьютера, потому что все звуковые сигналы сегодня были отвратительны. По той же причине он отключил мобильник.
Он зашел в медицинский блок и реквизировал две таблетки аспирина у докторши, которая тут же ехидно посоветовала:
— Не хотите ли зайти провериться на своем «компудоке»?
Он отверг это предложение.
«Компьютерный доктор», или «компудок», был детищем их института, однако Тед его ненавидел, избегая к нему приближаться, кроме как для обязательного обследования раз в месяц. Он достаточно насмотрелся на тех несчастных, кто пытался вырваться, когда машина, обеспечивая принудительное задержание, непременно следовавшее в случае обнаружения опасного микроба, безжалостно держала правое запястье жертвы.
Тед был до того огорчен и выбит из колеи, что выпил аспирин без воды и обжег кислотой горло. Легче ему не стало, но он тем не менее справился с половиной бумаг, приготовленных на сегодняшний день, хотя делал все автоматически, не вникая толком. Потом он надиктовал список всего того, во что должен был вникнуть, включая списки кандидатур на место Фрэнка. В конце концов он решил отправиться домой и лечь в постель, но, уже уложив портфель, вспомнил про клочок ткани. Тед точно знал, что кому-то нужно позвонить, но никак не мог сосредоточиться. Он порылся в памяти, где было все, что угодно, кроме нужной информации. «Кому я должен звонить? Что должен сказать? Наверное, я и впрямь заболел, если ничего не помню», — подумал он в тревоге, и ему в первый раз пришла в голову мысль, что болезнь, скорее всего, серьезнее, чем обыкновенная простуда. Может быть, грипп. Он решил, что ляжет в постель и будет пить что-нибудь теплое, хорошо бы еще принять аспирин, если его удастся добыть (если бы Брюс был на месте, он бы сразу выписал рецепт!). Тед нисколько не сомневался в том, что через день вернется к работе в полном или почти в полном порядке.
Он бросил думать про звонок и сосредоточился на клочке ткани. Логичнее всего его было искать в лаборатории, и Тед туда и отправился в надежде, что идет не напрасно, потому что чем дальше, тем хуже ему становилось, и он начинал понимать, что силы следует экономить, а все дела можно отложить на потом. Когда он придет в себя. Он положил ладонь на серый экран и услышал тихий щелчок. Войдя в лабораторию, он тут же услышал пощелкивание другого рода и увидел Кэролайн, которая печатала за компьютером.
Он успел забыть о ее визите и растерялся от неожиданности. Он видел ее лишь дважды, но узнал немедленно по гриве рыжеватых волос, спускавшихся на плечи мягкими волнами. Она сидела спиной, и вдруг ему захотелось взять эти волосы в пригоршню и приложить к щеке. Он подумал, возмутилась бы она или нет от такого нахальства.
Он протянул к ней руку, но, спохватившись, отдернул, исполнившись искреннего стыда за столь неподобающее поведение. Прежде он скорее бы решился погладить льва, чем женщину без разрешения, и теперь сам был возмущен своим порывом. «Господи Боже, что же это такое со мной?» — в отчаянии подумал он. Ему стало неловко стоять рядом, когда она не знала о его присутствии. Забыв про больное горло, он кашлянул, чтобы дать ей о себе знать, и тут же скривился от боли.
Кэролайн услышала его и повернулась. Он чуть не задохнулся, но был доволен тем, что смог с собой справиться и не подал виду, что изумлен и чуть ли не напуган. Кэролайн — конечно, это была она — изменилась до неузнаваемости. Куда подевался ее нежный румянец, который он видел в прошлый раз. Лицо ее было бело как мел, веки покраснели. Голову она повернула, похоже, с трудом.
— Добрый день, Кэролайн, — сказал Тед. — Как вы себя чувствуете?
Она кашлянула дважды, сухо и коротко, прикрыв рот ладонью.
— Честно говоря, бывало и получше, — ответила она. — Похоже, я подхватила какую-то заразу.
— Похоже, мы оба подхватили заразу, — сказал Тед. — Наверное, у нас простуда. Бич современной медицины. Рад, что не я один, однако сожалею, что вы страдаете вместе со мной.
— Спасибо, — слабо улыбнулась Кэролайн. — По-моему, у меня не просто простуда. Голова раскалывается с самого утра. Перекопирую еще несколько файлов, и в гостиницу, под одеяло. Надеюсь выздороветь раньше, чем мной заинтересуются местные биокопы. Я так думаю, если сразу поехать и лечь, то никто ничего не заметит. И не буду тут у вас путаться под ногами.
Отвернувшись, она шмыгнула носом.
— Вы нисколько не путаетесь у меня под ногами. Мне нужно было только заглянуть в холодильный блок. А потом я тоже свободен. Кстати, не знаете, как там наши друзья в Лидсе? Нашли они образцы или нет?
Слово «Лидс» снова напомнило о телефонном звонке. Каким-то образом они были связаны, но он не понимал каким. Его обдало горячей волной, когда он почувствовал одновременно злость и беспомощность. Кэролайн в это время о чем-то спросила, но он пропустил начало фразы.
— …вечером, если им удастся их отыскать, — только и услышал он.
Она говорила, что, скорее всего, они вернутся вечером. Тед почти наверняка знал, что так быстро им не обернуться, ибо колесики бюрократии, в особенности британской бюрократии, вертятся медленно. Однако он не стал говорить ей о сомнениях, а завел разговор о клочке ткани.
— Значит, у вас было время изучить то, что вы нашли, с обрывком ткани? Очень интересная находка. Вам наверняка хотелось с ней поработать.
— Нет, сегодня не было времени, — ответила Кэролайн, — у меня очень много дел, и кроме того, мы… — Тут она закашлялась. Она поднялась и согнулась пополам, упершись руками в колени, чтобы было легче дышать.
Встревожившись, Тед подошел к ней помочь и погладил по спине, чтобы успокоить кашель. Секунду спустя она выпрямилась, покашливая только слегка.
— Простите, — улыбнулась девушка, когда к ней вернулась способность разговаривать. — Это уже было неприлично. Кажется, мне немедленно пора в гостиницу.
«Нет, — в отчаянии подумал он, — сначала скажи, куда ты перепрятала этот чертов клочок!» Лихорадочно он пытался придумать, как бы потянуть разговор, но мозги отказывались служить, похожие сейчас на пудинг из тапиоки, где в густой, плотной желейной массе плавает непонятно что. «Думай!» — прикрикнул на себя Тед. И, мучительным напряжением воли отогнав мутную волну, в конце концов сообразил, что можно предложить свою помощь. Он вздохнул с облегчением, радуясь хоть одной разумной идее.
Он придал себе самое заботливое выражение лица, какое смог.
— Могу ли я что-нибудь для вас сделать? — спросил он, всячески изображая сочувствие. — Вам наверняка не обойтись без помощи. Во всяком случае, до возвращения вашей подруги. Могу предложить свою.
Кэролайн снова села и, кашляя, принялась складывать пожитки.
— Если мне станет хуже, действительно понадобится помощь. Система мед обслуживания у вас до того непростая, что я ее боюсь едва ли не больше, чем болезни. Если меня изолируют, то сложностей не оберешься, а Джейни до смерти боится сдавать отпечаток. Она собиралась вернуться в Штаты раньше, чем от нее потребуют его сдать.
Он не согласился с таким отношением к отпечатку. Они с Брюсом сделали весомый, если не главный вклад в разработку этой технологии, и хотя сам он первый не стал бы уверять, что нормальный человек назвал бы процедуру «приятной», но, с другой стороны, мало кто откажется признать ее впечатляющей. Зато он согласился с тем, что для туристов здесь кроются определенные сложности.
— Это понятно. Сложности могут быть.
— Если бы Джейни была здесь, — продолжала Кэролайн, — она, конечно, сделала бы, что нужно, но ее нет, и я не знаю, когда она вернется. Не могли бы вы подсказать, к какому врачу можно обратиться, если придется? Кто бы не выдал. Не знаю, чем я заразилась, но развивается болезнь очень быстро.
Он мог бы назвать сколько угодно врачей, связанных с институтом, кто был бы только рад оказать втихаря помощь, хотя формально это было, конечно, в обход закона. Однако он боялся отдать Кэролайн в чужие руки. Ему самому становилось все хуже, мысли путались, но он твердо знал, что нельзя отпускать девушку, пока тряпка у нее. Он слишком многим рисковал. Из нагрудного кармана халата он достал ручку, из бокового — блокнот и написал номер телефона.
— Это мой домашний номер. — Он протянул Кэролайн листок. И чтобы она не поняла, что он сам не уверен в будущем, добавил: — Я могу выйти, так что если я вам понадоблюсь, оставьте на автоответчике сообщение. Я сразу найду для вас врача.
— Спасибо, — с искренней благодарностью сказала Кэролайн, взяв листок.
— Знаете ли, — вырвалось у Теда, — я в самом деле не понимаю, почему вы, американцы, так сопротивляетесь тому, чтобы у вас сняли отпечаток тела. Это мало чем отличается от маммограммы и уж никак не хуже томографии. — Он пожал плечами, вспоминая, как в последний раз, после первой Вспышки, проверял тестикулы на предмет обнаружения нарушений. — Это же отличное средство диагностики. Максимум информации о своем теле за минимум времени.
— Я думаю, Тед, здесь целый комплекс проблем, и дело не в качестве диагностики.
— Ну, я думаю, здесь отношение зависит от точки зрения. Однако поспорим об этом в другой раз. — Он улыбнулся, слишком приветливо. — Может быть, имеет смысл заглянуть к вам в гости на эти выходные, пока вы будете в одиночестве. Где вы остановились?
Ничего не подозревавшая Кэролайн назвала гостиницу.
— Ну, будем на связи, — сказал Тед.
Неохотно он распрощался с ней и отправился в морозильный блок. В лаборатории он вспомнил, что нужно было еще подготовить P. coli, и хотел сделать это, прежде чем окончательно свалится. Новый эксперимент теперь казался чем-то далеким, в миллионах световых лет. Все, что он сделал, — просмотрел список образцов, которые у них хранились и все были на месте. На большее его не хватило.
Перед тем как уйти, он зашел в мужской туалет. Держа руки под краном, он поднял глаза на свое отражение в зеркале.
У него распухала шея.
* * *
Остаток пути до Лидса Брюс и Джейни мирно болтали. На одном участке пути, где движение было поменьше, Джейни села за руль, чтобы Брюс немного отдохнул. Возле Лидса, где движение опять стало довольно плотным, он вернулся на водительское место. Через некоторое время они съехали с шоссе и двинулись по боковой дороге, которая привела к бывшей фабрике игрушек. Брюс поставил машину на парковке, и Джейни, разминая ноги, затекшие после езды, взглянула на часы.
— Два сорок пять. Если за час управимся, то сегодня же и вернемся.
— Имеем все шансы, — запирая машину, согласился Брюс. — Будем надеяться, Тед подготовил нам почву.
Охранник, задав Брюсу несколько вопросов, принялся рыться в компьютере в писках запроса о пропавших трубках. Брюс и Джейни с нетерпением ждали, от цели всего в двух шагах, но все-таки не добравшись. Однако запроса от Теда не поступило.
— Я сейчас попытался связаться с ним в офисе, — сказал охранник, — но компьютер не отвечает. Может быть, у вас есть другой способ его отыскать?
Брюс немедленно набрал номер мобильного телефона, но Тед не отозвался.
— Черт! — сказал он в явном недоумении. — Не отвечает. Очень странно. В жизни не видел, чтобы он забыл мобильник.
Они звонили ему полчаса, но Тед все равно не ответил. Брюс и Джейни так оба ругались, что охранник, не желая подвергаться незаслуженным оскорблениям, перенаправил их к своему начальнику. Тот пообещал им, что если они напишут заявку, то завтра утром и без разрешения Теда получат пропуск.
— А как насчет моих полномочий? — с негодованием спросил Брюс. — Они что, ничего не значат?
— Конечно значат, — расплывшись в сладкой улыбке, ответил начальник охраны. — Не будь их у вас, вы получили бы свои материалы не раньше чем через неделю.
Брюс отвел Джейни в сторону:
— Не знаю, что и сказать. Мне очень неловко. Действительно, очень жаль. Тед никогда не подводит, когда дело касается организации. Ума не приложу, почему он не позвонил. Обязательность у него вообще пунктик.
Джейни тщетно пыталась скрыть разочарование. Нахмурившись, она вдруг почувствовала, до какой степени устала. Она потерла виски, чтобы унять начинавшуюся головную боль, и постояла молча, не зная, что сказать. Потом подняла глаза.
— Везде одно и то же дерьмо, — удрученно проговорила она. — Что же удивляться, что мир разваливается на части.
Брюс помолчал, тоже не нашедшись с ответом.
— Как говорят британцы: вот именно, — наконец выдавил он из себя.
Помеха была слишком нелепой и слишком ничтожной, и Джейни вспылила:
— То-то и оно, что именно, твою мать!
Бурная ее реакция Брюса не удивила. Он лишь попытался найти какое-нибудь решение.
— Что будем делать? Твой ход.
Джейни тяжко вздохнула:
— Я сама хочу понять, что делать. Если мы и завтра их не заберем, то тогда проще взять новые пробы. По-моему, нужно продолжать звонить Теду. Вдруг он все же поможет.
Не желая тешить ее иллюзиями, Брюс покачал головой:
— Не похоже на то.
— Во сколько они закрываются?
— Наверное, в пять тридцать. — Он взглянул на часы. — Значит, у нас еще два часа. Будем звонить Теду и заполним заявку. Но даже если мы дозвонимся, то выедем только в ночь. Не уверен, что справлюсь. Придется нам здесь заночевать, разве что ты решишь сейчас же двинуть обратно, чтобы с утра пораньше выйти рыть новые пробы.
Джейни походила, сложив руки на груди, будто защищаясь, и тяжелый портфель болтался сбоку на ремне.
— Я не связалась с владельцами, — сказала она. — Я так была уверена, что мы их заберем. Я даже еще не знаю, разрешат они мне копаться у них второй раз или нет.
Глядя в ее полные отчаяния глаза, Брюс ощутил себя виноватым.
— Послушай, — сказал он, — нужно решить, что делать. Я вполне могу задержаться до завтра, тем более что если мы даже сейчас развернемся и уедем, то вернемся все равно слишком поздно, чтобы тебе начинать с кем-то договариваться. Здесь, в Лидсе, есть очень милая гостиница, и номер в ней наверняка найдется.
Она подняла на него удивленный взгляд.
— Два номера, — быстро исправился он.
Она тяжело вздохнула:
— Не думаю, чтобы у меня был большой выбор. Придется задержаться. И я была бы очень тебе благодарна, если бы ты все же заполнил заявку. На всякий случай. Но если завтра с утра нам их не выдадут, я немедленно возвращаюсь в Лондон. Нужно будет немедленно зарыться в землю, как крот, дня на два.
— Мне действительно жаль, что все так получилось.
— Здесь нет твоей вины, Брюс. Ты сделал все, что в твоих силах. Думаю, мне сейчас пора связаться с Кэролайн. Пусть начнет обзванивать владельцев. Можно воспользоваться твоим телефоном?
Он дал ей телефон, и она набрала гостиничный номер. Кэролайн не ответила, так что Джейни оставила сообщение со всеми инструкциями на автоответчике. Потом Брюс еще раз попробовал дозвониться до Теда, но тот так и не взял трубку.
* * *
Брюс заполнил с десяток бланков, которые требовались для склада медицинских материалов, и они, сев в машину, в гробовом молчании двинулись в Лидс. На улице Брюс уточнил дорогу, и им показали, как проехать к бывшему заводу, где теперь находилась та самая маленькая, симпатичная гостиница, которая запомнилась Брюсу по предыдущей поездке. Дальше они нашли ее легко, в старых кварталах города, который во времена Эдуарда считался промышленным центром, а теперь еле справлялся с налогами. Гостиница располагалась в районе шикарных жилых домов и увеселительных заведений, выстроенных в ренессансном стиле. Давнишнюю многолетнюю грязь викторианской фабрики смыл песчаный душ, и здание гостиницы из красного кирпича стояло чистое и аккуратное, приятно согревая взгляд теплым светом в лучах предвечернего солнца. Джейни, окутанная его отраженным теплым сиянием, почувствовала себя под защитой.
Она даже показалась себе чрезвычайно умной и ко всему готовой, когда, выйдя из машины, вспомнила о случайно сунутых в портфель трусах и зубной щетке. Но самодовольство ее улетучилось, едва Брюс, тоже выйдя из машины, достал из багажника чемодан.
— Люблю быть ко всему готовым, — сказал он, передавая чемодан портье. — Следовало предупредить тебя о такой вероятности.
Она подавила желание выругаться и мило улыбнулась:
— Все в порядке. Я тоже подумала, что все может пройти не так гладко. И тоже сунула в портфель кое-какие мелочи.
— Умница, — сказался. — Тогда пошли обоснуемся, а потом спустимся пообедаем.
Они договорились, во сколько встретиться, и разошлись по своим очень уютным номерам, оказавшимся в разных концах коридора. Наскоро освежившись, Джейни бегом отправилась в соседний квартал, где еще работали несколько магазинов. Выбрав там себе платье и миленькие сережки, она вернулась обратно.
«Все царство за хорошую пробежку», — подумала она, прибавляя шагу. К тому времени, когда подошла к гостинице, она почти окончательно пришла в себя. Приняв душ и переодевшись, Джейни вставила в уши серьги и придирчиво осмотрела себя в зеркале.
— Для старой клячи неплохо, — сказала она своему отражению и направилась вниз.
* * *
При ее приближении Брюс поднялся из-за стола и отодвинул ей кресло.
— Позволил себе выбрать вино, которое, на мой взгляд, тебе понравится, — сказал он. — Распорядился принести, когда ты придешь.
Не успел он договорить, как появился официант с двумя бокалами, бутылкой и штопором. Повернул, как положено, к Брюсу этикеткой бутылку, а когда тот кивнул, быстро, в несколько поворотов деревянной рукоятки, беззвучно извлек пробку. Налил в один бокал немного вина и вежливо отступил в сторону, ожидая, пока Брюс оценит аромат и попробует на вкус. Брюс отпил темно-красной жидкости, одобрил, официант, снова приблизившись, наполнил бокалы.
Джейни с любопытством наблюдала за этим ритуалом, мысленно сравнивая Брюса нынешнего с Брюсом прежним. В конце концов она пришла к выводу, что Брюс нынешний выглядит элегантней, чем Брюс прежний, научившись за годы, прожитые в Старом Свете, ценить вещи, которые в Америке мужчины чаще всего попросту не замечают. Он стал галантен, манеры приобрели отшлифованность. К тому же он превратился в красивого мужчину.
Окна гостиной выходили на канал, где в медленных водах играли отблески закатного солнца. Почти горизонтально падавшие лучи окрашивали все теплым, сверкающим светом, и Джейни завороженно смотрела на огненно-красное сияние. По жилам от темного вина разлилось волшебное тепло. Официант подходил, не дожидаясь приглашения, незаметно наполнял бокалы и вновь отступал, растворяясь в полумраке зала. И Джейни, сама того не желая, вдруг заметила, как защитные барьеры рушатся, спадают напряжение и усталость после долгого, трудного дня, и она спокойно откинулась в низком кресле. Она прикрыла глаза и почувствовала, как на душе становится так же тепло и почти легко. Снова открыв их, она увидела устремленный на нее взгляд Брюса и быстро потупилась.
Она была ему интересна. Джейни знала это и без слов, и, пусть она не могла сейчас принять это полностью, ей стало удивительно хорошо. Она понимала, что он не в состоянии оценить, через что ей пришлось пройти, каким бременем это легло ей на плечи и как трудно заново учиться сходиться с людьми. Впервые с того дня, когда похоронила мужа, она позволила себе признаться в том, как ей хочется ощутить чье-то прикосновение. Она сидела, чувствуя на себе ласковый взгляд Брюса, от которого покалывало кожу, будто электрическим током, и впервые не загнала тотчас же эти мысли назад. Глаза затуманились, и Джейни прикусила губу в благородном стремлении отогнать слезы. Ей не хотелось, чтобы он понял, в каких растрепанных чувствах она пребывает.
Ласково он положил руку ей на локоть, и она почти испугалась того, какая у него теплая ладонь. И, словно почувствовав ее страхи, он сказал:
— Джейни, обещаю не думать ничего такого. Но мне действительно хочется понять, что с тобой происходит.
Нижняя губа у нее задрожала, и Джейни опустила глаза.
— Все в порядке, — сказала она ровно. — Тебе ничего не грозит.
И, чтобы достичь состояния вакханки, которой можно все, осушила бокал. Деликатно икнув, она тихо сказала:
— Мне сорок пять лет, а я как ничего не стоила, так и не стою.
Он улыбнулся:
— Так уж и ничего. Не много, может быть. Но никак не ничего.
Улыбнувшись в ответ, она испытующе глянула ему в лицо.
— Не много, может быть? — осторожно сказала она. — Сказка хорошо начинается, но плохо заканчивается.
— Понятно. Но мне все еще хотелось бы ее послушать.
Она говорила медленно, обдуманно, будто история, которую рассказывала, была чем-то хрупким и могла поломаться от неудачно выбранного слова. Когда она начала говорить, язык ее немного заплетался от вина.
— Закончив ординатуру, я вышла замуж за человека по имени Гарри Кроув. Гарри был педиатром. У нас был очень милый дом и очень… милая жизнь. Мы с ним все делали правильно. Все. Каждое утро я думала, какая у меня правильная, хорошая жизнь, и я даже немного пугалась. Я имею в виду жизнь, какой ты живешь сейчас — когда хорошо. Когда доволен.
Она умолкла, потянулась подлить себе еще немного вина, но Брюс перехватил бутылку:
— Позволь за тобой поухаживать. — Он налил немного и попросил: — Пожалуйста, продолжай.
Она почувствовала, как опять наваливается привычная тоска, но, понимая, что Брюс ждет продолжения, заставила себя рассказывать дальше.
— У нас были акции, которые мы купили при Рейгане и продали перед самым началом кризиса. Мы купили дом, когда цены еще не успели взлететь. В начале девяностых мы вложили деньги в фонды новых технологий. Мы оба любили работу. Наша дочь ходила в чудесную частную школу, хорошо училась, занималась спортом и музыкой…
Брюс слушал внимательно, рисуя себе картины чужой рухнувшей жизни. Когда голос ее начал заметно подрагивать, он снова коснулся ее руки и почувствовал, как она от этого напряглась.
— Пожалуйста, Джейни…
Порывисто задышав, она вновь принялась рассказывать, давая боли выйти наружу.
— Однажды утром они уехали вместе. Была моя очередь отвозить Бетси, но Гарри в тот день собирался на семинар в университете, и школа ему оказывалась по дороге. А я тогда работала по вызовам, и в тот день мне не нужно было никуда идти. Помню, в восемь утра они садились в машину, а я стояла в пижаме и смотрела на них из окна.
Нам тогда только-только начали приходить сводки об эпидемии. Мы уже получили министерский бюллетень, однако новости еще не поспевали за эпидемией, и мы не знали общей картины. Школьная администрация тоже не знала. А накануне работница у них в столовой отпросилась домой, жалуясь на температуру и боль в желудке. Последнее, что она сделала перед уходом, — приготовила завтраки на несколько дней вперед.
К двум часам дня все, кто съел этот завтрак, почувствовали себя плохо, а сама сотрудница умерла. Когда ее привезли на «скорой», кто-то из врачей, прочитавших бюллетень, выяснил, где она работала. Он тотчас же позвонил в отдел здравоохранения, и школу поставили на карантин.
Днем меня саму вызвали по «скорой», и я позвонила Гарри, чтобы он после семинара забрал Бетси. Когда он туда приехал, в школе уже был карантин, но он как-то пробрался внутрь, наверное, сказал, что он детский врач. Думаю, на месте полицейских и я впустила бы его. Из четырехсот человек, запертых в этой школе, слегли триста пятьдесят шесть. Все триста пятьдесят шесть умерли. Гарри и Бетси не попали в счастливчики. Тела выносили и передавали патологоанатомам. Больше я их не видела. Через неделю похоронены были все.
— Какой кошмар, Джейни, бедная… Мне искренне жаль…
— Это не все, — сказала Джейни, и слезы полились по щекам. — Я заказала им заупокойную службу. Хоронить было некого, но мне нужно было что-то сделать, предпринять, что положено, когда люди умирают. Приехали родители. Когда это все случилось, они были в Пенсильвании, так что сразу сели в машину и поехали, чтобы быть рядом и попасть на отпевание. По дороге они остановились отдохнуть в Джерси и что-то там съели…
Она пьяно всхлипнула.
— И они заразились? — спросил Брюс.
Джейни быстро закивала, зажмурилась, и слезы закапали на ее руку, на руку Брюса и на скатерть.
— О господи… — пробормотала она, — ты только на меня посмотри. Снова расклеилась.
Брюс улыбнулся:
— Нужно было бы доложить о публичном испускании физиологических жидкостей…
Джейни вытерла слезу ладонью, шмыгнула и сказала:
— Хорошо, что в Штатах закон этого не запрещает. Иначе сидела бы я уже в тюрьме.
Брюс поднялся и обошел ее сзади. Не спрашивая разрешения, обнял за плечи и уткнулся Джейни в плечо. Он стоял так, обнимая ее с мягкой уверенностью, и она снова тихо заплакала, не сопротивляясь попытке ее утешить.
На них начали оглядываться. Они не шумели, но Брюс поднялся слишком резко, и несколько человек повернулись в их сторону. Джейни не видела, что они стали центром внимания, а Брюс не хотел, чтобы она это увидела, и, встречаясь взглядом с любопытными, молча будто просил: пожалуйста, отвернитесь. И в конце концов любопытство угасло, сменившись безмолвным сочувствием.
Через несколько минут Джейни, успокоившись, похлопала его по руке, попросив тем самым сесть. Он понял ее, отпустил и снова сел в свое кресло.
Джейни посмотрела на него красными, опухшими от слез глазами и сказала, удивляясь себе самой:
— Не могу передать, до чего мне стало легче. Спасибо.
— Не за что. Обращайся, когда захочешь. Не знаю, как я справлялся бы, случись мне пройти через такое. Ты очень мужественный человек и очень быстро вернулась к нормальной жизни.
— Ох, такие штучки здорово портят характер. Со мной, когда все это случилось, вообще-то и разговаривать было трудно. Такое было чувство, будто у меня все кишки наружу и я пытаюсь запихнуть их обратно.
Они посидели молча. Джейни отерла глаза. В тишине слышны было только негромкие голоса посетителей за столами. Брюс махнул официанту, чтобы тот принес новую бутылку вина, и, выдержав паузу, сказал:
— Я думал, обедать мы пойдем в другое место, но, может быть, лучше останемся здесь?
— Опять есть! — воскликнула Джейни. — Похоже, мы только и делаем, что едим, когда видим друг друга. Я, кажется, так надралась, что и меню не прочту.
— Зато я могу сделать заказ для нас обоих, — предложил он.
Потянувшись, она коснулась его руки:
— До чего ты стал славным парнем. Заказывай что хочешь, только не улиток, — сказала она, слегка запинаясь. — Ненавижу всю эту пакость.
Она внезапно умолкла, чувствуя, что слишком пьяна, а тем временем добрый старый Брюс выяснил, в чем нет улиток, и сделал заказ.
Вскоре им принесли обед, и, поглощая еду, Джейни постепенно начала приходить в себя, удивляясь и даже отчасти обижаясь на Брюса, потому что он нисколько не захмелел, а она набралась, как пьянчужка. Но вечер шел своим чередом, и в конце концов она повеселела, а разговор перешел к другим темам. Печаль рассеялась, отошла на второй план, и к тому времени, когда они закончили обед, Джейни почувствовала себя рядом с Брюсом необыкновенно уютно.
Когда они шли по гостиничному вестибюлю, Джейни искренне радовалась их знакомству, столь недолгому, но так стремительно развивавшемуся. Благодаря ему она изменилась, ощутила близость привлекательного мужчины, и ощущение это отозвалось теплом, разлившимся по телу. «Это заметно, ты не можешь этого не замечать», — подумала она, глядя на Брюса. Было уже поздно, и в старом лифте, похожем на птичью клетку, который вез их наверх, никого, кроме них, не было. Брюс обнял ее, на этот раз глядя ей в лицо, притянул к себе. Она почти не сопротивлялась, когда он, заглянув ей в глаза, осторожно ее поцеловал. Потом отстранился, улыбнулся и поцеловал по-настоящему, закрыв на этот раз глаза.
Но колдовство вина рассеялось, и, когда двери лифта открылись, Джейни поспешно отстранилась. Она окончательно пришла в себя, вспомнила о работе и цели своего нахождения здесь. Ей отчаянно хотелось вырваться из тисков пережитого, но страх привязаться еще к одному человеку, которого также когда-нибудь отберут, не отпускал. Твердо, своим будничным голосом, она сказала:
— Мне лучше уйти. Пора подышать свежим воздухом. — Она выскользнула из его объятий. — Спасибо за чудесный вечер. Мне намного легче. — И, оставив растерянного Брюса смотреть вслед, решительно направилась к лестнице.
