Спали мы сравнительно хорошо, несмотря на то, что у всех болела голова, а я жутко кашлял. Думаю, никому из нас не снились немцы, расстреливающие нашу палатку из «шмайссеров». Должны были сниться, но вряд ли снились. Мы просто чертовски устали.

Просыпаясь холодной ночью, я поворачивал регулятор, с наслаждением вдыхал немного кислорода, от которого согревались руки и ноги, и снова проваливался в сон. Остальные делали то же самое, за исключением Пасанга, который, как мне кажется, проспал всю ночь без «английского воздуха». Когда я окончательно проснулся, подаренные отцом часы показывали почти семь.

Пасанг и Реджи грели на печке кофе и какую-то еду рядом с тамбуром палатки. Солнечный день. Холодный, но неподвижный воздух. Неправдоподобно голубое небо.

— Где Же-Ка и Дикон? — с тревогой спросил я.

— Около половины пятого они пошли к лестнице, — ответила Реджи. — Еще до того, как начало светлеть.

— Я проверю, как они там, потом вернусь за кофе и завтраком. — Я начал пристегивать «кошки», задыхаясь от кашля.

— Да, Дикон попросил передать, чтобы вы надели пуховик Финча поверх остальной одежды, — сказала Реджи. — Если вам нужен анорак, наденьте его под куртку на гусином пуху. Да, и подбитые пухом брюки, которые я вам сшила, тоже нужно надеть поверх. И не снимать капюшон.

Я заметил, что впервые за все время Реджи и доктор Пасанг были одеты точно так же, с опущенными и завязанными капюшонами.

— Зачем?

— Дикон говорит, что мы находимся в пределах дальности стрельбы трех винтовок, — ответил Пасанг. — Особенно его «Ли-Энфилда» с оптическим прицелом. Цвет ткани у курток Финча грязно-белый, и их труднее заметить на фоне снегов Северного седла и нижней части Северного гребня, чем серые анораки.

— Ладно.

Теперь мы все одеты в зимний камуфляж, подумал я. Интересно, какие еще неожиданности принесет это утро?

— Вот, — сказала Реджи. — Два термоса относительно горячего кофе. Можете поделиться ими с Же-Ка и Ричардом.

Сунув термосы в большие карманы куртки, с длинным ледорубом в одной руке и маленькой ракетницей Вери в другой, я поспешил через Северное седло к ледовому карнизу, помня о том, что нужно пригибаться. Я чувствовал себя глупо, но от перспективы стать мишенью для снайпера мне было как-то не по себе.

Же-Ка с Диконом были не на карнизе, а лежали на животе у гряды снега и льда на самом Северном седле футах в 40 от лестницы. Я упал на землю рядом с ними и протянул термосы.

— Очень кстати. Спасибо, Джейк, — сказал Дикон, взял термос, поставил его на снег, а затем его рука вернулась к большому биноклю. Я забыл захватить с собой бинокль, когда выходил из четвертого лагеря, и Же-Ка отдал мне свой.

— Они работают с самого рассвета, — сказал Жан-Клод. — Хоронят мертвых, разбрасывают и закапывают оставшиеся от палаток угли.

— Хоронят… — Я посмотрел в бинокль.

Среди остатков третьего лагеря восемь человек в белых парках, с закрытыми белыми шарфами или носовыми платками лицами действительно тащили куда-то последние тела убитых шерпов. Другие собирали пепел и другой мусор, оставшийся после вчерашнего разгрома лагеря, на большие полотна брезента.

— Я бы отдал тысячу фунтов, чтобы вернуть свою «Ли-Энфилд» с оптическим прицелом, — прошептал Дикон.

— Зачем они…

— Немцы опасаются, что в этом или следующем году будет еще одна британская экспедиция на Эверест. — Дикон наконец отложил бинокль и стал откручивать крышку своего термоса. Жан-Клод уже пил горячий кофе и протянул мне кружку. — Им нужно уничтожить следы преступления, — продолжал Дикон. — Немцы очень хорошо умеют избавляться от улик.

— Где они их хоронят? — прошептал я, пытаясь вспомнить имена всех шерпов.

— Вероятно, в глубокой расселине на краю морены с западной стороны, позади ледяных пирамид, — предположил Дикон. — Вкусный кофе.

— Значит, когда они избавятся от тел и разбросают… улики, — сказал я, — то придут за нами?

— Почти наверняка, — ответил Дикон.

Запрокинув голову, я посмотрел на голубое небо и чистый, прозрачный воздух. Северная стена Эвереста нависала над нами, словно исполинская ступенька лестницы.

— Мы лишились преимущества, которое давали ветер и облака, — невольно вырвалось у меня.

— Совершенно верно, — подтвердил Дикон. — Но сегодня превосходный день для попытки покорить вершину.

Я не понял, шутит он или нет. Однако мне было не до шуток.

— У них два охотничьих ружья из базового лагеря плюс твоя модифицированная винтовка «Ли-Энфилд» с эффективной дальностью стрельбы пятьсот пятьдесят ярдов и максимальной дальностью больше тысячи ярдов.

— Да.

— А Северное седло находится всего лишь в тысяче футов выше их. — Я начинал раздражаться. — Мы тут в пределах максимальной дальности стрельбы. И на нижней части Северного гребня, если мы попытаемся на него подняться.

Дикон кивнул.

— Но у них неудобный угол стрельбы, Джейк. Подозреваю, что немец с моей снайперской винтовкой в данный момент находится на леднике ниже третьего лагеря — то есть в верхней точке ледника — и пытается занять самую удобную позицию для стрельбы. Однако Северное седло тут достаточно высокое, и они нас не могут видеть. Особенно если мы будем держаться подальше от этого края. Они не могут приблизиться на расстояние выстрела. Думаю, Джейк, они не станут стрелять, пока мы не высунем головы из-за этой снежной кромки.

— А что мы теперь делаем? — Наверное, мой голос был чересчур взволнованным. — Именно это — высовываем головы, словно мишени в тире! Разве они не увидят, как отражается солнце в стеклах биноклей?

— Не скоро, Джейк. — Дикон указал на восток. — Солнце теперь позади Северо-Восточного гребня и вершины, за нашими спинами и справа. Вечером мы должны дважды подумать, где и когда пользоваться биноклями. Что касается наших голов… ты, наверное, заметил эти маленькие туннели, что мы с Жан-Клодом прорыли сквозь снег и лед. Они ограничивают обзор, но позволяют оставаться в тени и практически невидимыми — если не смотреть прямо на нас.

— Похоже, вы не особенно уверены, — буркнул я.

— Нет, — ответил Же-Ка. — Но я думаю, Дикон прав, и вероятность стать мишенью для их винтовок у нас невелика — по крайней мере, пока мы не начнем подниматься по снежному полю на Северный гребень к пятому лагерю.

— А почему бы не сделать это ночью, если обнаруживать себя днем так опасно? — спросил я Дикона.

— Потому что, — тихо ответил он, — мы хотим убить несколько немцев, прежде чем покинем Северное седло.

Я с трудом сдержал смех.

— Ха! Два патрона в твоем трофейном «люгере» против восьми или десяти немцев? Или мы будем стрелять в них из ракетниц, когда они поднимутся по лестнице, которую мы любезно им оставили?

— Не совсем, — сказал Дикон.

— И как же мы умудримся убить немцев? Будем сбрасывать на них камни?

— А вот это уже ближе к истине, — кивнул Ричард.

Я лишь удивленно таращился на него. Внезапно мне в голову пришла мысль, от которой желудок болезненно сжался.

— Вы тут наблюдаете через свои маленькие туннели из снега и льда, но откуда вы знаете, что фрицы не вырубают ступени на стене Северного седла в нескольких сотнях ярдов отсюда? — Картина в моем мозгу была удивительно яркой, почти реальной.

— Мы бы услышали, как они вырубают ступени, — сказал Жан-Клод. — Кроме того, немцы были очень заняты уничтожением следов своих преступлений. Перетаскивать и сбрасывать тела — тяжелая работа на высоте больше двадцати тысяч футов над уровнем моря, даже если неподалеку имеется удобная расселина. И еще им нужно избавиться от улик в базовом лагере, не говоря уже о разоренных втором и третьем лагерях. Мы с Ри-шаром считаем, что заметать следы они будут как минимум до полудня.

— Но снайпер по-прежнему наблюдает и ждет, пока мы себя обнаружим, — сказал я.

— Да, — подтвердил Дикон.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— А что бы ты делал на месте снайпера? Где бы ты теперь сидел?

Ричард достал из кармана трубку и сунул между своих белых зубов, но раскуривать не стал. Я ни разу не видел, чтобы он курил трубку на большой высоте.

— Ночью поднялся бы по склону Чангзе, — спокойно начал объяснять он. — Нашел бы удобную позицию для стрельбы ближе к вершине, на высоте около двадцати четырех тысяч футов. И с первыми лучами солнца все мы тут, на Северном седле, были бы как на ладони, в пределах дальности эффективной стрельбы. В магазине моей винтовки «Ли-Энфилд» десять патронов. Я бы снял всех вас, даже не меняя магазина.

Мне показалось, что меня сейчас стошнит. Вскинув голову, я принялся разглядывать высокий заснеженный склон Чангзе, нависающий над нами с западной стороны.

— А откуда ты знаешь, что этот ублюдок не сидит там теперь и не целится в нас? — спросил я.

— Потому что мы тут с половины пятого утра следим, не поднимается ли по склону Чангзе какой-нибудь огонек, — ответил Жан-Клод. — И ничего не видели. Даже немецкие супермены герра Гитлера не способны подняться по этому опасному склону в темноте.

— Но после восхода солнца…

— Мы наблюдали, — сказал Же-Ка. — Ничего. Мы видели одного боша — высокий человек нес ружье Ри-шара с оптическим прицелом, — который направился к тропе на ледник и исчез среди кальгаспор. Остальные убирали тела наших друзей, которых они убили, а также раскидывали и закапывали угли и остатки наших палаток и ящиков.

Я покачал головой. В армии я не служил и поэтому не разбирался в тактике, не говоря уже о стратегии. Но мне никогда в жизни еще не было так страшно, даже во время самых опасных передвижений по скалам или льду. Словно прочитав мои мысли — или выражение лица, — Дикон снова положил мне руку на плечо.

— У нас есть план, Джейк. Поверь мне. Не забывай, что это немцы. Они очень высокомерны. В течение сегодняшнего дня они пойдут за нами — прямо по лестнице, которую мы им оставили, чувствуя себя в безопасности, поскольку уверены, что у нас нет настоящего оружия, чтобы им угрожать, — и тогда мы убьем столько, сколько сможем. И только потом начнем тактическое отступление в горы.

На этот раз я рассмеялся. Громко и от всей души. Наверное, меня было слышно даже в третьем лагере, где люди в белых анораках тащили прочь тела наших друзей. Но это не было истерикой.

— Что? — спросил Жан-Клод.

Я заставил себя умолкнуть, но по-прежнему улыбался.

— Только мой друг Ричард Дикон, граф Уотерсбери, хочет он того или нет, может называть восхождение на вершину Эвереста «тактическим отступлением».