Глава 24

Ариэль сидела за обеденным столом в отеле «Устричная бухта», прихлебывая чай и жуя тост. Хозяйка превозносила достоинства мармайта, который подала к завтраку, – соленого британского дрожжевого продукта, полного витаминов группы В. Хотя Ариэль намазала его на тост тонким слоем, как ей порекомендовали, ее чуть не вырвало. Еще были яйца. Фрукты. Все, что угодно, кроме тоста. Ариэль гадала – не заморит ли она себя голодом до смерти, прежде чем приблизится момент родов.

Деторождение – какая странная концепция!

Логически рассуждая, именно так все и попали в наш мир, но Ариэль никогда не воображала, что будет вовлечена в этот процесс. Во всяком случае, не в шестнадцать лет – нет, ни за что на свете! В детстве она предпочитала игрушечных зверят куклам. И каково это – заниматься сексом? Этот момент она пропустила.

Чтобы не расплакаться снова, она шмыгнула носом, выпила еще чаю и посмотрела на часы. Не в силах разобраться в суахильском времени, она просто передвинула стрелки часов в соответствии с местной временной зоной. Если тут было семь часов утра, сколько тогда дома – одиннадцать вечера? Хасайеа уже бросили свои лонгборды. Если только ее друзья не задержались допоздна за домашним заданием, теперь они тихо сидят в своих комнатах, как и положено. В одиннадцать вечера пятиклассники гасят огни, но от шестиклассников этого не требуется. И все равно большинство из них уже в постелях или готовятся лечь, набив животы едой… Которая не просится тут же назад. Ариэль ужасно скучала по друзьям, но, по крайней мере, те были в безопасности, их не застрелили на митинге протеста против оружия.

Когда Америка стала такой опасной?

Ариэль вообразила, что, наверное, чувствуют родители убитых учеников, а потом содрогнулась, поняв, что ее собственные родители могут чувствовать себя точно так же. В конце концов, она же исчезла. И по их мнению, сейчас может быть мертва.

Чувствуя вину, она посмотрела на канделябры – отростки белых кораллов окружали две свисающие лампы. Ариэль поставила чашку с чаем, отложила тост и сказала хозяйке:

– Спасибо, мэм.

Попрощавшись с другими гостями, девушка встала из-за общего обеденного стола и отправилась на встречу с Заком. Она попросит его мобильник, чтобы позвонить папе.

Первый этаж отеля представлял собой череду роскошных просторных комнат, отделенных друг от друга вздувающимися белыми занавесками и потрясающими предметами африканского искусства.

Когда Ариэль нашла Зака, тот прятал бумажник, только что заплатив по счету. Он был одет в бледно-серую одежду, и если бы Ариэль не знала, кто он такой, то приняла бы его за кинозвезду. Когда Зак улыбался, хотелось взять у него автограф.

– Какова моя часть счета? – спросила она.

Данлоп взглянул на нее живыми карими глазами:

– Как насчет того, чтобы я оплатил отель? Для меня одно удовольствие иметь такого прекрасного товарища по путешествию.

Ариэль нахмурилась:

– В этом нет необходимости. У меня есть пятьсот долларов.

– Не беспокойся об этом.

– Счет больше, чем на пять сотен?

Он комически приподнял брови и поджал губы.

– О господи, вы можете позволить себе такую сумму?

Зак попытался состроить еще более смешное лицо – и преуспел в этом.

– Э-э… да.

Ариэль решила не смеяться.

– Тогда, наверное, вы богаты, как мой папа.

– Да, и я согласен с тем, что это должно быть преступлением, – пошутил он с печальным видом. – Вообще-то я всегда хотел иметь дочку, которую можно баловать.

Теперь она поняла Зака и ухмыльнулась:

– В таком случае, может, сделаем крюк до ущелья Олдувай? Кто знает, когда у нас еще будет шанс его увидеть?

– Ущелье Олдувай?

– Ну, знаете – колыбель человечества? Где Лики нашли первых обезьянолюдей?

– А, африканская Ева.

– Нет, глупый, ее нашли в Эфиопии. Но митохондриальная Ева человечества, вероятно, жила в ущелье Олдувай здесь, в Танзании.

Зак пристально, хотя и добродушно, посмотрел на нее. Догадался ли он, что она тянет время?

– Думаю, мне надо позвонить папе. А на моем телефоне нет приема. Он беспокоится. И мама тоже.

Зак протянул ей свой мобильник и показал, как звонить в Штаты. Ариэль вышла с телефоном на веранду, а потом зашагала по траве вдоль мелкого чистого пруда. Телефон папы не ответил, как обычно, вместо этого немедленно включился автоответчик, как будто мобильник был выключен. Она оставила сообщение:

– Папа, я в Дар-эс-Саламе. Скоро уезжаю в Удугу. Не беспокойся. Я в полном порядке.

Ариэль подумала, не позвонить ли на мобильный мамы, но передумала, потому что чувствовала себя виноватой и знала: мама будет плакать, умолять и заклинать, чтобы дочь вернулась.

Вернувшись в гостиницу, она увидела, что Зак размышляет над книгой регистрации гостей; его солнечная улыбка исчезла.

Подойдя сзади, она посмотрела на книгу:

– Что-то не так?

Данлоп ничего не ответил, он просто с каменным выражением лица смотрел на подпись своей жены. Ариэль увидела, что ниже расписался некий преподобный Пол Джозеф – он поставил свою подпись так близко, что ее завитушки переплелись с подписью женщины.

Я не помню в точности, что произошло после того, как Зения ушла. Я знаю, что спросила Суму – можно ли мне немного побыть одной, и она позволила мне улечься в ее хижине. Я знаю, что время от времени Сума приносила мне еду и питье.

Я поняла, что пришла ночь. По правде говоря, я чувствовала себя такой потерянной, что не могла переставлять ноги. Когда все известное человеку оказывается неверным, указателей пути для него не существует.

Когда я покину хижину Сумы, жизнь никогда уже не станет прежней для меня, Мэгги Морелли. То, что я считала нереальным, было реальным. То, что я сочла невозможным, оказалось возможным.

Позволяя мыслям хаотически метаться и сталкиваться, я попыталась замедлить дыхание и успокоить свой пульс. Я не была готова к встрече с Джессом и разговору с ним. Поверьте, требуется время, чтобы привыкнуть к осознанию того, что верх – это низ, не говоря уж об осознании того, что чудеса случаются. Это не было сном. Мой мертвый сын вернулся к жизни. И я была в Африке, не ступив на корабль, не сев ни на самолет, ни на поезд, ни в машину.

Наверное, я уснула, потому что настало утро.

Сума принесла завтрак и присела рядом со мной. Снова маис и какой-то травяной чай.

– Умеамкадже, Биби. Это означает: «Как спалось?»

Она учила меня языку суахили.

– Хорошо, – ответила я.

– На суахили это – «виема».

Я немного поела, пользуясь вместо ложки пальмовым листом. Потом поставила миску.

– Вообще-то я спала не очень «виема», Сума.

Она прикоснулась к моей руке:

– Знаю. Теперь ты поговоришь с сыном? Я сказала ему про тебя. Он велел тебя не беспокоить, поэтому я не беспокоила.

– Да, я поговорю с сыном. Где он?

Сума встала:

– Я тебя отведу.

Она вывела меня с участка Бабу в поле, где тянулись две полосы земли, смахивавшие на примитивную взлетную полосу. Наверное, здесь приземлилась группа Пола Джозефа.

Джесс стоял посреди поля, держа на бедре детеныша обезьянки. Я никогда еще таких не видела. У него была милая детская мордочка, густой серо-белый мех, но шерсть на руках и ногах была темно-голубой. Обезьянка ела листья из руки Джесса.

Когда сын увидел меня, он попытался опустить обезьянку на землю, но та вскарабкалась ему на плечо и вцепилась в волосы. Джесс поднял ее и, улыбаясь, приблизил лицо к обезьяньей мордочке. Потом все-таки ее опустил. На сей раз обезьянка несколько раз пискнула, помчалась в джунгли и забралась на дерево.

Он подошел ко мне:

– Madre, как ты? Я имею в виду – умеамкадже?

– Виема, Джесс. Я спала хорошо.

Он улыбнулся. Он всегда улыбался. Все в Африке тоже большую часть времени улыбались. Может, улыбки были своеобразной магией.

– Теперь ты веришь мне, мама?

Я кивнула.

– Ты веришь в то, что сказанное мною в Библии – правда?

Я смущенно кивнула, все еще чувствуя себя потерянной.

– Я имею в виду Евангелия. Не «Откровение». Я никогда не говорил, что швырну кого-нибудь в огненное озеро.

– Знаю.

Джесс обнял меня:

– Тогда ты – первая современная христианка, мама. Первая, осознавшая, что Евангелия говорят правду. Так Господь создал мир и нас. Поверь, что мы можем творить чудеса – и мы сможем, потому что…

Держа меня на расстоянии вытянутой руки, он выжидающе посмотрел на меня.

– Потому что?

Глаза мои наполнились слезами радости.

– Потому что Царствие Божие внутри нас, – ответила я.

Джесс начал танцевать, как жители этой деревни танцевали во время нгомы. И Сума, все еще наблюдавшая за мной, испустила громкий крик, отломила с дерева ветку с листьями и тоже принялась танцевать. Я старалась не отстать от них, и мы втроем веселились на земляной деревенской взлетной полосе, а голубые обезьянки визгливо кричали с деревьев.