17
БАНЯ
Родриго и Сигнус искали Жофре до темноты. Вряд ли юноша хотел, чтобы его обнаружили. Он мог шляться в нескольких милях от часовни, мог прятаться рядом в темноте, не откликаясь на крики. Нам оставалось только ждать, когда он сам захочет вернуться.
Появился Жофре перед рассветом. Зофиил настоял, чтобы на ночь дверь часовни заперли, и мы с Сигнусом и Родриго решили ночевать наверху, чтобы не проспать стук в дверь.
— Вста… вставайте, лежебоки, бу… будем пировать, — пропел Жофре неверным детским фальцетом.
Зофиил крикнул, что открывать не станет и на морозце Жофре скорее проспится, но тот продолжал буйствовать. Наконец Родриго не выдержал, оттолкнул фокусника и отпер дверь. Чтобы устоять на ногах, Жофре прислонился к двери с другой стороны и, когда она отворилась, свалился на Родриго, а затем на пол, где и остался лежать, пьяно хихикая. Из рук его с грохотом выпал бочонок. Зофиил остановил бочонок ногой, вынул пробку и принюхался.
— Вино. — Зофиил плеснул несколько капель алой жидкости в ладонь. — К тому же крепкое. И где только он его раздобыл?
Родриго схватил ученика за грудки и поднял на ноги. Жофре качался.
— Ты слышал его, ragazzo, отвечай!
Жофре икнул.
— Д-друзья… дали.
— Какие еще друзья? — встряхнул ученика Родриго.
Жофре широко развел руками.
— У меня много друзей… вон сколько! Дракон, рыцари и большу-у-ущие сарацины с кривыми мечами. У них сто-о-лько мечей… А еще я дружу с драконом. Разве я не рассказывал вам о драконе?
Он покачнулся и осел на пол.
— Бродячие комедианты. — Мне было и грустно, и смешно. — Прибился к какой-нибудь труппе и напился. Мимы вечно ошиваются там, где подают крепкое спиртное, а сегодня ради праздника все трактирщики в городе выкатили припрятанные бочонки.
Родриго разжал руки, и Жофре рухнул на пол, где, свернувшись калачиком, мгновенно уснул.
Его учитель с отвращением отвернулся, шагнул к окну и уставился на темную бурлящую реку.
Внезапно Родриго с силой стукнул кулаком по стене и повернулся к нам. В лице его гнев мешался с изумлением.
— Зачем он это сделал? Последнее время он вел себя гораздо лучше! Я решил было, что наконец-то он усвоил урок!
Мне захотелось утешить его.
— Стоит ли корить юношу за то, что он немного перебрал в праздничный вечер? Вряд ли сегодня в городе найдется хоть один трезвенник.
— Вот именно, — процедил Зофиил, — в этой крысиной норе полно пьянчуг, а возможно, и чумных. Он мог подцепить заразу и притащить ее сюда! А воры и карманники? Ведь ими кишат притоны, по которым он шляется! Малый вполне мог разболтать о том, где живет. Когда шайка грабителей заявится сюда, чтобы перерезать нас и обобрать, ты и тогда станешь защищать этого негодяя?
— А разве у нас есть что-то ценное, Зофиил? О чем ты так печешься?
В моем голосе было не меньше яду, но если бы мне вздумалось разузнать, что фокусник прячет в своих ящиках, меня ждало бы разочарование. Даже разбуженный среди ночи Зофиил не утратил остроты ума.
Он смерил меня холодным взглядом:
— А повозка, лошадь, твои бесценные реликвии, инструменты Родриго — разве этого мало? Голому сойдут и обноски. Мы не богачи, но и у нас есть чем поживиться.
Когда-то мы не чаяли дождаться окончания дождя, но стоило ему прекратиться, как задул студеный ветер и заметно похолодало. Слабые лучи зимнего солнца бодрили дух, но не могли согреть озябшие кости. Нашей главной заботой оставалась еда. Запасы подошли к концу, и мы могли рассчитывать лишь на то, что удастся добыть охотой и собирательством, но с каждым днем добыча была все скуднее.
Мы приуныли, каждый ушел в свои мысли, но не только голод был тому виной.
Сигнус еще больше осунулся. Теперь он ночевал в часовне, но и там его не оставляли кошмары, заставляя вскакивать среди ночи, к неудовольствию Зофиила, угрожавшего выгнать Сигнуса в повозку, где его крики потревожат только Ксанф.
Рождество прошло, ребенок так и не родился, и Адела с каждым часом становилась все капризнее. Разрываясь между желанием вытолкнуть дитя из утробы и ужасом перед родовыми муками, она ни на минуту не отпускала Осмонда от себя. Ко всему прочему, бедный Осмонд, измученный придирками жены, не знал, как вести себя с Жофре. Он старался не встречаться с ним взглядом и упорно зазывал на охоту ничего не смыслящих в этом ремесле Зофиила и Родриго. Наригорм подливала масла в огонь, требуя, чтобы он взял на охоту ее. Осмонд отмахивался от девчонки, но даже он признавал, что Наригорм нет равных в выслеживании дичи. Необъяснимые отказы Осмонда ранили Жофре. Зофиил не упускал возможности съязвить, но Жофре упорно не замечал связи между намеками фокусника и внезапной холодностью Осмонда.
Тлеющее пламя полыхнуло на третий день после Рождества, на апостола Иоанна Богослова. В часовне оставались трое: я, Жофре и Зофиил. Утром мы проснулись в облаке пара от дыхания. Под скупыми лучами бледного зимнего солнца на траве блестел иней, а густая грязь на дороге превратилась в твердые колеи. Река все так же резво катила свои воды, но лужи на дорогах покрылись коркой льда. Из розовых ноздрей Ксанф вырывались клубы пара. За ночь вода в ведре успела замерзнуть, и Сигнус повел лошадь к реке.
Осмонд и Адела по-детски радовались сверкающему инею на ветках. Мы так долго ждали морозов, да что там — о них молилась вся Англия. Люди верили, что ледяная зима заморозит чуму, как раньше побеждала все летние хвори. Мне тоже хотелось так думать и не слушать Зофиила, который ворчал, что, раз чума появилась в год, когда не было жары, стоит ли ждать, что она исчезнет в мороз? Как бы то ни было, зима была нашей последней надеждой. Если она не прогонит чуму, то что тогда, на небесах или земле, способно с ней справиться?
Пришло время и мне отправляться в лес на поиски чего-нибудь съестного, когда Осмонд поднялся из крипты с сетью в руках. За ним следовала Наригорм. Встретив взгляд Жофре, Осмонд запнулся, но, преодолев замешательство, упрямо шагнул к двери.
— Осмонд, стой! — крикнул Жофре. — Если ты на охоту, я с тобой.
Осмонд обнял Наригорм за плечи и толкнул перед собой, словно щит.
— Нет, я иду ставить сети с Наригорм. Ты можешь попытать счастья в лесу. Если нам не повезет с утками, сгодятся голуби и куропатки. Кролики тоже сойдут.
Приняв его слова за чистую монету, Жофре схватил плащ.
— Ерунда, в лесу я поохочусь вечером. Берега покрылись льдом. Если поскользнешься, Наригорм не сможет тебя вытащить, и тогда вас обоих унесет течением.
— Я сказал нет! — гаркнул Осмонд.
Обиженный Жофре отпрянул.
— По отдельности мы добудем больше дичи, чем вместе, — буркнул Осмонд и, не дожидаясь ответа, вытолкнул Наригорм в дверь. Жофре так и остался стоять посреди часовни, словно побитый щенок, не понимая, за что наказан.
— Неужто тебя отвергли, красотка? — нарочито медлительно протянул Зофиил.
Жофре не подал виду, что слышал вопрос. Он уронил плащ на пол и подошел к окну, где остался стоять, погрузившись в невеселые думы.
— Не трогай его, Зофиил. — Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос прозвучал спокойно. — К чему нам ссоры?
Фокусник сделал вид, что не расслышал.
— Вот так картина: сердце красавицы разбито, и она в слезах смотрит в окно, как ее возлюбленный удаляется прочь. Сочинил бы ты об этом балладу, а, Жофре?
При упоминании своего имени юноша обернулся.
— Ты что-то сказал, Зофиил?
— Просто заметил, какую трагическую картину ты собой являешь: дева, отвергнутая возлюбленным. Хотя вряд ли ты девственник, Жофре. Уверен, в твоей постели кого только не перебывало!
Вряд ли Жофре понял все намеки Зофиила, но при упоминании постели он слегка покраснел.
— Не больше, чем в твоей, Зофиил, — дерзко ответил он.
— Так мало? Жаль. — Фокусник аккуратно смахнул с рукава соринку. — Но тут тебе не повезло — парочка-то оказалась женатой!
— Если ты про Аделу, то я не влюблен в нее, она для меня просто друг.
С каким простодушием Жофре угодил прямо в ловушку, которую расставил ему Зофиил!
— Нисколько не сомневаюсь, что юбки тебя не волнуют. Говорят, некоторые мужчины предпочитают курочкам петушков. Лично я нахожу подобную распущенность отвратительной. Впрочем, на сей раз ничего у тебя не выйдет — этот петушок окольцован. И как только ты со своим учителем умудряешься…
Внезапно поняв, к чему клонит Зофиил, Жофре вспыхнул и бросился на него с кулаками.
Фокусник ловко увернулся от удара. Пришлось мне встать между ними.
— Жофре, неужели ты не видишь, что он тебя дразнит? Ступай и обрати свой гнев на дичь, хоть какая-то выйдет польза! Вот, бери плащ!
Когда подталкиваемый мною Жофре уже стоял на пороге, Зофиил крикнул:
— Теперь твой дружок Осмонд вряд ли скинет перед тобой одежду. Не удалось с петушком, попытай счастья с лебедем! Уверен, он не откажет: спорим, уродцу редко перепадает и такое.
У меня руки чесались заехать Зофиилу в глаз, но вместо этого пришлось употребить все силы, чтоб удержать Жофре.
Полмешка буковых орехов, лещины и желудей — вот и вся моя добыча за день неустанных блужданий по лесу. Несколько часов пришлось топать по грязи, обходя угодья лесных кабанов, успевших хорошенько перекопать дерн в поисках пищи. Требовалась уйма времени, чтобы очистить скорлупу буковых орехов, чему мы и посвящали долгие зимние вечера, собираясь высушить и перетереть ядра в муку, если, конечно, не сгрызем их раньше.
К моему удивлению, дверь оказалась не заперта. Из склепа раздавался голос Сигнуса, который забавлял Аделу очередной историей. Они сидели рядом с жаровней, и при моем появлении лица их просветлели.
— Еще не началось?
Она покачала головой.
— Всему свое время. Радуйся отдыху, пока можно. Когда ребенок появится, у тебя не будет ни одной свободной минуты.
Сигнус встал и накинул на плечи пурпурный плащ.
— Если составишь Аделе компанию, я проведаю Ксанф.
— А я запру за тобой. Если Зофиил обнаружит, что часовня не заперта и его драгоценные ящики остались без присмотра, добра не жди.
Сигнус ударил себя ладонью по губам.
— Это я виноват! Так вот почему ты вошел! Я думал о своем, а тут еще Адела позвала…
При виде его перепуганного лица мне с трудом удалось удержаться от смеха.
— Хорошо еще, что все обошлось, но на твоем месте я бы не стал упоминать об этой оплошности при Зофииле, если не хочешь, чтобы он снова привязал тебя к фургону.
И все же на душе у меня было тревожно. Не мешало бы от греха подальше проверить чертовы ящики.
Они громоздились в углу. Вонь морских трав, горечь смирны и алоэ успели пропитать комнату. Знакомый запах уже не смущал меня. Память неизменно возвращалась к тем временам, когда слуги привезли домой голову брата.
После падения Акры прошло несколько месяцев. Все это время мы ничего не знали о его судьбе. Наверняка сейчас он на пути домой, говорили мы друг другу, и путь тот не близок.
Его могли ранить, но он непременно поправится и вскоре приковыляет к родному порогу.
Брат вернулся, когда мы меньше всего его ждали. Надежда жила в нас до тех пор, пока мы не собрались в покоях отца, не увидели на столе шкатулку и не почуяли запах.
Мне потребовалось время, чтобы узнать его. Лицо сморщилось и потемнело, словно выделанная кожа. Ресницы и бороду тронула седина. Губы скривились в жуткой ухмылке, обнажив зубы. Глаза были плотно зажмурены, словно в последний свой миг брат увидел нечто ужасное и не смог вынести зрелища. И все-таки мне не верилось — до тех пор, пока в глаза не бросился след от укуса. Когда брат был еще ребенком, гончая цапнула его за левое ухо. Неужели в самом конце от нас остаются лишь шрамы?
Отец сжимал голову сына обеими руками, словно брат снова был мальчишкой, стоящим на коленях, ожидая его благословения. Отец не плакал. «Теперь я могу похоронить моего сына». Вот и все, что он сказал.
О, как проклинали их люди! Как честили рыцарей за то, что те дрогнули! И пусть Иерусалим пал много лет назад, пока мы удерживали Акру, все верили, что когда-нибудь нам снова удастся захватить Святую землю. После падения Акры последняя надежда умерла, а люди не прощают тех, кто лишает их надежды.
Мой отец был среди тех, кто называл бежавших рыцарей предателями Господа и короля. «Уж лучше увидеть моего сына на щите, чем среди трусов», — говорил он. Мы умоляли его не произносить вслух таких страшных слов, но отец был непреклонен.
Неужели слова и вправду убивают? Куда они исчезают после того, как произнесены? Улетают по ветру, словно семена? «Никогда не говори дурного, — учила меня нянька, — юркие демоны только и ждут плохих слов, чтобы напитать их ядом свои стрелы». Отец неосторожно пожелал смерти сыну и вот мой брат мертв.
Встревоженный голос Аделы заставил меня очнуться от грез.
Кажется, все ящики были на месте. Только бы Зофиил не проведал о том, что Сигнус не запер дверь! Косые солнечные лучи падали на пол. Мы не стали выметать пыль, скопившуюся с тех пор, как строители оставили часовню — все равно каждый день таскали грязь на подошвах башмаков. Внезапно мне в глаза бросились следы на полу. Кто-то выдвинул и снова задвинул ящики на место, оставив на полу веерообразные разводы. Наверняка Зофиил сам копался в них перед тем, как отправиться на рыбалку. Он постоянно проверял содержимое ящиков. Мне стоило усилий не поддаться искушению и не заглянуть внутрь. Снаружи раздались шаги и голоса. Осмонд и Наригорм вернулись с охоты. Пришлось идти отпирать.
К ужину Жофре не вернулся. Никто из нас не видел его в течение дня. Зофиил заявил, что раз Жофре не внес в общий котел даже ощипанного воробья, то и ужин ему оставлять не надо. Ни Родриго, ни сердобольная Адела не осмелились возражать. К тому же мы так оголодали, что у нас не хватило бы воли удержаться и не съесть долю Жофре.
К ночи похолодало. Забив жаровню дровами, мы сгрудились вокруг. Подмокшие сучья давали больше дыма, чем жара. С наступлением ночи река возвысила голос. Иногда мы слышали, как ветки или другой мусор, который нес поток, царапают фундамент. Когда основание часовни с грохотом задевали камни побольше, казалось, будто громадный зверь вгрызается в стены, силясь прорваться внутрь.
Мы уже приготовились провести в часовне еще одну промозглую ночь, когда раздался знакомый звук. Как бы часто вы ни слышали волчий вой, по коже всякий раз бежит холодок, а сердце уходит в пятки. Адела вскрикнула, Зофиил и Родриго вскочили.
— Дверь на замке? — резко бросил Зофиил. — Никто не выходил после того, как я ее запер?
Он подозрительно огляделся, словно кто-то из нас замышлял тайком от него впустить волка в часовню.
— Снаружи Жофре, — сказал Родриго. — Что, если он как раз возвращается сюда? Вой раздается с той стороны реки. Сможет ли Жофре в одиночку выстоять против волка?
— Ты прав, пьяному нелегко справиться со зверем, — ухмыльнулся Зофиил. — Когда наш юный друг надерется, ему не отбиться даже от кролика, замыслившего грабеж!
Казалось, мысль эта доставила Зофиилу изрядное удовольствие.
— Значит, ты пойдешь со мной искать его?
Неужели Родриго хоть на миг мог поверить, что Зофиил ответит согласием?
— Ты всерьез думаешь, что я пожертвую ночным сном ради пьянчуги и содомита? Да я только обрадуюсь, если его сожрут волки!
Руки Зофиила заметно дрожали. Подозреваю, что виной тому был не только гнев и отвращение к Жофре, но и страх оказаться за стенами часовни, где во тьме рыскал зверь.
Вой раздался снова. Мы замерли. Адела съежилась, со страхом поглядывая вверх, словно зверь мог запрыгнуть в окно. Осмонд крепко обнял жену. На сей раз даже он не стал бы утверждать, что воет собака.
— Волки охраняют тропы мертвых, — раздался голос Наригорм.
Внутри у меня похолодело. Наригорм свернулась калачиком на самой границе света от жаровни. Тело и лицо оставались в тени, а руки, освещенные огнем, перебирали руны. Перед девочкой лежали не все они, а только три, и ничего больше: ни ракушек, ни трав, ни перышек. Мне не раз доводилось наблюдать, как Наригорм гадает по рунам, — три руны означали вопрос. Простой вопрос, ответ на который может оказаться не таким уж простым. Интересно, волк был вопросом или ответом?
Зофиил пересек крипту, наклонился и схватил девочку за руку.
— Что это значит? — спросил он пугающе спокойно.
Наригорм подняла голову. Двойное пламя отражалось в зрачках, словно огонь во льду.
— Волки приносят домой души умерших, как бы далеко те ни умерли.
Сигнус беспокойно повел плечами.
— Я слыхал о таком. Мать не раз рассказывала мне, что души умерших путешествуют по древним тропам в дома своих предков. Волки охраняют тропы, защищая души от демонов и ведьм, которые хотят сбить души с пути. Ты об этом, Наригорм?
Девочка молчала, продолжая смотреть на Зофиила снизу вверх. Некоторое время они безмолвно рассматривали друг друга. Зофиил первым отвел глаза. Он уронил руку Наригорм, словно его что-то укусило, и резко повернулся на каблуках.
С нас словно спало заклятие. Родриго потянулся к плащу.
— Я иду искать Жофре.
Чтобы подняться с пола, мне пришлось опереться на посох.
— Я с тобой, Родриго. В драке от меня мало проку, но вдвоем безопаснее. Волки нападают только на одиноких путников. Кто с нами?
Осмонд уставился в пол, старательно избегая моего взгляда.
Ночь выдалась ясная и морозная. Яркие звезды утопали в черноте небес. Круглая, еще не полная луна (полнолуние должно было наступить только завтра) заливала мост мутноватым светом. Река с грохотом катила под нами темные воды. Лунный свет вспыхивал на поверхности воды, словно чешуя громадной рыбины.
Сразу за мостом дорога сворачивала во тьму и дальше петляла между пней до самого города.
Перед собой Родриго нес фонарь, как предписывает закон тем смельчакам или глупцам, что осмеливаются выйти из дому в глухую полночь. Фонарь свидетельствовал о честности наших намерений. Честному человеку, гласил закон, незачем скрывать свои цели и облик. О тех, в чьи намерения не входило обнаруживать свое присутствие (что позволяло им безнаказанно выслеживать и грабить путешественников с фонарями), закон умалчивал. Выходило, что никто не может защитить честных обывателей от закона. Впрочем, волка мы боялись больше, чем лихих людей, поэтому фонарь был весьма кстати. Сигнус храбро присоединился к нам, и втроем мы зашагали к городу, тревожно вглядываясь в придорожные кусты, где метались тени и шуршали замерзшие ветки. Внезапно Родриго встал как вкопанный.
— Впереди, — прошипел он.
В свете фонаря прямо у земли сверкнули огоньки глаз. Мгновение они оставались неподвижными, затем пропали. Мелькнул рыжий лисий хвост — мы облегченно вздохнули и продолжили путь.
Вечерние колокола отзвонили с час назад, а мы так и не встретили Жофре. Крутая насыпь с покосившейся плетеной изгородью наверху обозначала городскую границу. Если изгородь и могла служить защитой, то лишь от старцев вроде меня, неспособных перелезть через плетень. Городишко явно не мог позволить себе настоящую крепостную стену. Как и следовало ожидать, калитка для повозок в деревянных воротах оказалась плотно заперта.
Стук посоха разбудил охранника. Зарешеченное оконце в двери отворилось.
— Чего надо? — рявкнул сторож.
— Нам нужен юноша.
— Каждому свое.
Мы пропустили замечание сторожа мимо ушей.
— Юноша — подмастерье, его разыскивает мастер. За этими негодниками нужен глаз да глаз, проглядишь — так и норовят ухлестнуть за какой-нибудь юбкой. Впустишь нас?
— На ночь ворота запираются.
— Тем более! Стоит нашему молодцу пропустить лишнюю кружку, с ним совсем нет сладу: будет тревожить сон честных горожан, приставать к их дочерям, крушить все вокруг! Зачем тебе лишние хлопоты? Впусти нас, и мы уведем его из города от греха подальше.
Сторож задумался.
— Вот тебе за труды.
Последний аргумент убедил упрямца. Маленькая калитка в двери отворилась.
Впрочем, когда мы описали Жофре, сторож только пожал плечами, торопясь вернуться к теплу очага. Он заступил на пост после вечерних колоколов — к тому времени Жофре наверняка успел миновать городские ворота.
Мы обошли три главные улицы, но безуспешно.
В желто-оранжевом свете факелов город выглядел еще жальче, чем при свете дня. В большинстве домов свечей не жгли, лишь кое-где в щелях ставен поблескивали огоньки. На улицах, несмотря на поздний час, было людно: то и дело из дверей трактиров вываливались подвыпившие горожане. Везучие приземлялись в грязь задом, невезучие плюхались лицом. Из темных переулков раздавались пронзительные вопли и хохот.
Мы поравнялись с «Красным драконом». Из дверей ярко освещенного трактира доносились взрывы хриплого хохота. Как ни бедны были здешние обитатели, немалое число горожан, несмотря на слухи о чуме, а возможно, и назло им, собирались на славу отметить эти Святки.
Дверь распахнулась, и служанка с размаху выплеснула в переулок ведро помоев. Мы еле успели отпрыгнуть.
— Разуй глаза, девчонка!
Перед нами стояла та самая девица, которая слонялась у трактира в наш первый день в городе.
— Извиняйте, господа хорошие, я вас не заметила… А не вы ли пару дней назад проезжали мимо трактира? — просияла девица.
Она опустила ведро на землю и рывком одернула платье, выставив напоказ аппетитные грудки.
— Избавились от старого ворчуна, что был за возничего? Он всегда разъезжает с такой кислой миной? Хотите весело провести время, добрые господа, ступайте за мной, не пожалеете!
— В другой раз. Мы ищем юношу, который был с нами. Стройный, темноволосый, кареглазый. Помнишь такого?
— Как не помнить! Приходил в трактир с бродячими мимами. Красавчик, и сразу видать, что из благородных. А такой обходительный! Я бы не отказалась провести с ним ночку, а я не из тех, кто пойдет с первым встречным. Только ему и дела нет до моих прелестей, если вы понимаете, о чем я. Вот всегда так с этими красавчиками — или монах, или баба!
— Он был здесь сегодня?
— Может, и был.
Пришлось снова лезть в кошелек, но Родриго опередил меня. Девица схватила монетку и засунула за корсаж.
— В бане ваш красавчик, ступайте за мной.
Она взяла Родриго за руку и повела вверх по улице. У поворота в темный переулок девица остановилась.
— Второй проход направо. Увидите вывеску.
— Ты уверена, что он там?
— Еще как уверена! Не я одна видела, как он туда пошел, а главное, с кем.
Улыбка сползла с ее лица. Девица сжала руку Родриго.
— Уведите его оттуда, да поживее! Или его смазливое личико так разукрасят, что свои не узнают!
— Жофре хотят избить? За что? — встревожился Родриго.
— Ладно, скажу, только если кто спросит, я вам ничего не говорила.
Мы согласно кивнули.
— Когда ваш дружок вместе с комедиантами пришел в трактир во второй раз, то сразу начал ластиться к одному местному… ну, вы понимаете, о чем я. Никому тут нет дела до его шашней, лишь бы денежки платил, но вашего красавчика угораздило клюнуть на Ральфа. А Ральфов папаша — старейшина гильдии мясников. Он и так уже заграбастал половину домов в городе, а все ему мало. Ясное дело, папаша знает, к чему у сынка лежит душа, да мириться с этим не желает. Он просватал за Ральфа дочку местного барона, который владеет дюжиной окрестных ферм. Ничего не скажешь, выгодная сделка: с фермы прямо на бойню, и все денежки остаются в семье, дочка-то у барона единственная.
Вот только барон желает заполучить не меньше дюжины внуков и ждет, что зятек не пожалеет силушки, брюхатя жену. Если барон заподозрит неладное, тут такое начнется! Да и Ральфов папаша скор на расправу. Послушайте меня, заберите вы своего красавчика, пока старик про него не прознал!
Девица беспокойно завертела головой.
— Тут многие задолжали папаше Ральфа и не откажутся при случае почесать языками.
Мы поблагодарили служанку и свернули в переулок. Нависающие крыши домов закрывали небо, оставляя над головой лишь узкую звездную полоску. Воняло мочой и кое-чем похуже, но грязь уже успела подмерзнуть, иначе нам пришлось бы переходить улицу вброд.
Как и обещала служанка, мы легко нашли баню по вывеске, на которой была нарисована лохань. Встретившая нас прислужница, сообразив, что мыться мы не собираемся, тут же утратила дружелюбие и велела выметаться вон. Однако когда мы описали Жофре, ее настроение резко изменилось.
— Увели бы вы его отсюда, не то наживем неприятностей!
Прислужница мотнула головой в направлении одной из комнат.
— Туда.
Запах мокрого дерева перекрывался сладким ароматом тимьяна, лавра и мяты. В центре жарко натопленной комнаты кругом стояли три огромные лохани, выстланные внутри тканью, защищающей кожу от заноз. Деревянный навес сверху должен был беречь посетителей от сквозняков и сохранять пар. Между лоханями стояли низенькие столики, уставленные кувшинами с элем и вином, тарелками с жареным мясом, сыром, соленьями и фруктами в меду. Желудки наши заурчали от голода.
В ближней к двери лохани по шею в воде возлежали двое юношей и девушка. Все трое были обнажены, только головы замотали тканью. Как бы мне хотелось оказаться в такой купальне! Час в горячей воде, пока перестанут болеть продрогшие суставы, казался райским блаженством. С тех пор как мне в последний раз доводилось испытывать это удовольствие, минули годы.
Из-за навеса не видно было, кто в других лоханях. Мы двинулись вперед. Заметив нас, один из купальщиков поднял руку.
— Все занято. Хотя для тебя, — тут юноша подмигнул Родриго, — мы охотно потеснимся.
— Мы сюда не мыться пришли, — неприветливо буркнул музыкант. — Я ищу своего ученика.
Внезапно раздался сильный всплеск.
Во второй лохани лежали двое. Волосы коренастого юноши чуть постарше Жофре скрывал колпак, но даже этот странный убор не портил его красоты. Он напомнил мне Осмонда — такие же светло-карие глаза, мощный подбородок, пухлые губы. Жофре вжался в заднюю стенку лохани, тревожно поглядывая на нас.
Следовало действовать спокойно и решительно, но прежде не позволить Родриго выплеснуть свой гнев на ученика прямо здесь.
— Родриго, скажи служанке, чтобы принесла вещи.
Родриго заколебался было, но Сигнус, быстро оценив ситуацию, увел его из комнаты. Оставалось разобраться с Жофре.
— Вставай и вытирайся. Вечерню уже отзвонили. Мы должны быть у ворот до смены стражи.
— С какой стати? — вскинулся Жофре. Удивление и страх уступили место заносчивости и гордыне. Лицо юноши побагровело от жара и вина.
Второй юноша — наверняка тот самый Ральф — обвил мокрой рукой плечи Жофре.
— Он не обязан никуда идти. Захочет — заночует в городе!
— Жофре — подмастерье. Мастер велит ему отправляться домой. По закону подмастерье обязан подчиниться. Да и тебе, Ральф, не мешало бы прислушаться к словам отца.
При упоминании своего имени юноша вздрогнул.
— Что вам нужно от моего отца, сударь?
— Ровным счетом ничего. Я забочусь о вашей шкуре. Если тебе хоть немного дорог Жофре, ты его отпустишь. Да и о себе подумай.
К приходу Родриго и Сигнуса Жофре неуклюже вылез из ванной и кое-как вытерся. Он позволил служанке одеть себя и с беспечностью богатея швырнул на стол горсть монет. Затем, с вызовом посмотрев на Родриго, нагнулся над ванной, впился в губы Ральфа и только после этого позволил себя увести.
Всю дорогу до ворот меня занимал вопрос, откуда у Жофре взялись деньги, но пришлось прикусить язык. Впереди в переулке маячил какой-то человек, но, когда мы вышли на улицу, он исчез. Мне опостылело блуждать и спотыкаться в темноте по грязи. Чем быстрее мы оставим этот вонючий городишко, тем лучше!
Жофре молча шел между нами. После жарко натопленной бани его знобило. Оставалось только молиться, что у Родриго хватит ума придержать язык, пока мы не окажемся за стенами часовни. До ворот предстояло миновать не один темный переулок. Нас никто не преследовал, но на душе у меня скребли кошки. В этом непроглядном мраке могла скрываться целая армия. Родриго и Сигнус нервно озирались по сторонам. Наконец мы без происшествий добрались до ворот. Сторож протянул руку за монетой.
— Нашли своего юного негодника? Так задайте ему хорошую трепку! Попал ты, малый, в переплет, — хмыкнул он.
— Придержи язык, — буркнул Жофре, и мне пришлось силком вытолкнуть его из ворот. Мы с облегчением вдохнули чистый морозный воздух. По крайней мере, за городскими стенами нам мог угрожать только волк.