ГЛАВА 29

Священник, на сей раз в обличье Ларри Маклина, сидел за пустым столом в огромном, с высоченным потолком, главном читальном зале Нью-Йоркской публичной библиотеки. Потолочная роспись в виде облаков терялась в сумраке где-то над пыльными люстрами. Единственный настоящий свет давала стоявшая перед ним старомодная настольная лампа с абажуром.

Вот уже несколько часов сотрудники библиотеки сносили к нему на стол все имевшее хоть какое-то отношение к Фонду Грейнджа, что можно было найти на их протянувшихся на мили стеллажах. Он делал записи на желтых листочках бумаги, но сведений пока набралось немного. А имевшаяся информация была противоречивой.

Согласно опубликованным данным, Фонд Грейнджа был образован в 1946 году во исполнение завещаний Фредерика Генри Грейнджа (1860—1945) и его жены Эбби Норман Грейндж, урожденной Коулмен (1859—1939). Его жена была богатой наследницей, тогда как Грейндж, сын простого бостонского копа ирландского происхождения, сделал себя сам. Он дорос до инвестиционного банкира, предпринимателя и владельца брокерской конторы, партнерами и клиентами которого являлись представители таких фамилий, как Кеннеди и Фицджеральды.

Одним из самых доходных его вложений стали Чикагские скотобойни. К началу 1900-х годов он был миллионером и начал вкладывать средства в железные дороги. Ко времени своей смерти он извлек прибыль из двух мировых войн и имел собственность стоимостью в 172 миллиона долларов, тогда как его жена немного ранее оставила после себя трастовый фонд почти в два раза больше.

Как полностью частный трастовый фонд, Фонд Грейнджа мог ограничиться лишь ведением самой общей, необходимой документации и обходиться минимумом отчетности. Поскольку его деятельность не была направлена на извлечение прибыли и не подлежала налогообложению, правление не отчитывалось в расходовании средств перед правительственными органами. Фонд располагался в Сент-Люк-Плейс, Гринвич-Виллидж, в старинном задании, выходившем на парк, бывший некогда церковным кладбищем, блуждая по которому Эдгар Алан По сочинял свои странные, беспокойные стихи.

Согласно проспекту фонда, он осуществлял поддержку музеев и галерей, аукционных и выставочных проектов, образовательных программ для молодежи, связанных с изобразительным искусством.

Самостоятельной его частью являлся Фонд Мак-Скимминга, оказывавший юридические услуги сфере оборота произведений искусства. Особое внимание при этом уделялось выявлению подделок и возврату похищенных художественных произведений, особенно жертвам Холокоста.

Мак-Скимминг был близким другом Фредерика Грейнджа, страстным коллекционером и старшим партнером в юридической фирме, которая управляла активами Грейнджа и его жены. Помимо деловых имелись и другие связи: сын Мак-Скимминга, Джеймс, женился на дочери Грейнджа, Анне. Джеймс умер во время войны, а его жена – еще раньше, в родах в 1940 году. Ребенок родился умственно отсталым и наследником быть не мог.

Все это выглядело вполне пристойно, во всяком случае на первый взгляд. Однако при более пристальном рассмотрении обнаружилось, что во многом эти сведения являлись неполными, уводящими в неверном направлении, а то и откровенно лживыми. Подключившись к поисковой системе через один из компьютеров библиотеки, священник выяснил много интересного и о Фредерике Грейндже, и о его фонде. Так оказалось, что Грейндж и вправду являлся сыном копа, выходцем из бедной ирландской семьи, но вот предпринимателем, владельцем брокерской конторы, инвестиционным банкиром или железнодорожным магнатом стать ему так и не довелось. А был он всего-то навсего клерком в фирме «Топпинг, Хэлливелл и Уайтинг», где Мак-Скимминг являлся младшим партнером. С окончанием войны фирма «Топпинг, Хэлливелл и Уайтинг» фактически прекратила деятельность, лишившись большей части партнеров, хотя еще некоторое время числилась в корпоративном реестре. В 1945 году ее приобрели несколько неназванных партнеров. Они наняли группу юристов, и именно эти юристы создали Фонд Грейнджа и, в качестве автономной структуры, Художественный фонд Мак-Скимминга, некоммерческую структуру, формальным владельцем которой являлся недееспособный наследник, Роберт Мак-Скимминг.

В 1956 году, вслед за смертью этого юноши в возрасте шестнадцати лет, фонд был тихонько инкорпорирован в единую структуру с Фондом Грейнджа. К тому времени эта организация являлась фамильным трастовым фондом лишь по названию: наследников у учредителей не осталось, а всеми делами заправляли директора, которым устав позволял оставаться анонимными. Сведений об их именах не обнаружилось, ибо исходящие документы фонда издавались не ими, а составлявшими рабочее правление нанятыми юристами, работавшими под старым и тоже давно уже не связанным с учредителями фирменным брэндом «Топпинг, Хэлливелл и Уайтинг». К 1956 году все следы первоначальных участников операции, являвшейся на сто процентов мошеннической, полностью исчезли. Но фонд остался и продолжал благополучно существовать на протяжении вот уже более чем полувека. Казалось, что столь изощренная и дорогостоящая мистификация не имеет никакого смысла. С какой целью и с каким результатом все это делается?

Поскольку отчеты по выплатам и списки грантов, предоставлявшихся фондом тем или иным организациям, не давали повода для подозрений, тот факт, что в его распоряжении действительно имелась сумма в три или четыре сотни миллионов долларов, не вызывал сомнения. Другое дело, что эти деньги никак не могли быть получены по завещанию Фредерика Грейнджа или его жены.

Фонд Грейнджа представлял собой фасад, скрывавший организацию для распределения средств, не имевших реального источника, или, иными словами, гигантскую «прачечную» для отмывания денег, существовавшую уже более полувека. При экстраординарных масштабах деятельности схема отличалась удивительной простотой. Однако неизбежно вставал вопрос о том, куда шли отмытые средства и какое отношение ко всему этому мог иметь маленький мальчик, увезенный из монастыря на севере Италии? Сведения о Фонде Грейнджа являлись лишь частью поисков, которые Ларри Маклин вел здесь, в Америке. Согласно полученным им в Ватикане инструкциям мальчик из прошлого и его нынешнее местоположение имели коренное значение. Он нацарапал на листке имя мальчика:

Отец Джентиле знал, что некогда мальчику дали другое имя – опасное имя, – и одна из его задач заключалась в том, чтобы оно никогда не оказалось раскрытым.

Ниже первого появилось и то, второе имя:

Он бросил взгляд на свои часы. Шла вторая половина дня, но время на то, чтобы вернуться в гостиницу и переодеться в облачение отца Джентиле, перед тем как отправиться на встречу с добрыми братьями церкви Св. Иосифа в Гринвич-Виллидж, еще оставалось.

Проверяя по Интернету все связи Фонда Грейнджа, он заодно просмотрел списки персонала «Общества Сент-Эджидио» и обнаружил, что ни одного человека, работавшего в ту пору, когда на их попечение должен был поступить Фредерико Ботте, в штате уже не числится. Однако он надеялся, что, возможно, найдет что-нибудь полезное.

Выключив лампу, он покинул огромный, размером с футбольное поле, читальный зал с застывшими высоко над головой, на вечно голубом и залитом солнцем небе, облаками фресок. К сожалению, настоящая жизнь куда сложнее. Он прошел через главный вестибюль – его шаги отдавались эхом на сияющем мраморном полу, – толкнул главные двери, вышел на улицу и обнаружил, что в реальной жизни идет сильный дождь. Пригнув голову, он сбежал по ступенькам вниз, остановился, чтобы купить зонтик у одного из уличных торговцев, которые почему-то всегда предвидели перемены погоды гораздо лучше, чем метеорологи да синоптики, и поспешил в свою гостиницу.