ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
До заката оставалось не более получаса. Пьетро Алагьери ехал на свою первую — и, возможно, последнюю — дуэль.
Народу собралось даже больше, чем перед Палио. Весть о предстоящей дуэли непостижимым образом за час облетела весь город. Веронцы валом повалили на Арену. Развлечение предстояло хоть куда — тут вам и дела любовные, и политика, и личные счеты, и родовая вражда. Вдобавок противники накануне участвовали в скачках. Да еще раньше, в битве под Виченцей, Алагьери взял падуанца в плен.
Пьетро проехал через главные ворота, с западной стороны. У губ его клубился пар. На Пьетро были новые доспехи, что он получил к церемонии посвящения в рыцари. Юноша учел опыт, приобретенный на скачках, и оделся с таким расчетом, чтобы не взмокнуть во время поединка. Единственной теплой вещью на нем был плащ, который Пьетро намеревался сбросить перед боем.
Он ехал на боевом коне устрашающего вида. Конюх Скалигера не знал, как зовут чудовище, а у Пьетро не было времени, чтобы придумать ему кличку. Впрочем, значения это не имело. Потребовалось бы несколько недель, чтобы конь привык к новому имени. Пьетро было о чем подумать и без лошадиных кличек.
В соответствии с рыцарским кодексом безымянного коня вела под уздцы женщина. От нее же Пьетро следовало получить подарок, талисман для боя. На эту роль со скрипом согласилась Антония.
— Не так я себе представляла воссоединение семьи, — заметила девушка.
— Зато теперь надолго его запомнишь, — буркнул Пьетро.
— Имей в виду, если проиграешь, я плакать не буду.
— Просто обещай, что не станешь смеяться, если я окажусь в дураках.
— Тебе известно, что для гордецов в аду всегда найдется место?
— Не могу вспомнить, где я об этом читал.
Антония не сдержалась и хихикнула. Сняв с шеи шарф, она вручила его брату. Каждому рыцарю полагается талисман для боя из женских рук. Пьетро предпочел бы перчатку небезызвестной замужней дамы. Мерзавец Каррара наверняка заполучил перчатку Джаноццы.
Поко ехал на Канисе и чуть не лопался от гордости. Пьетро хотелось иметь в распоряжении опытного пажа, Поко же после забега еще еле ковылял. Однако когда он попросился в секунданты, у Пьетро не хватило духу отказать. Увидев, что Антония разматывает шарф, Поко возмутился.
— Империя, это же мой подарок!
— В том-то и дело, — съязвила Антония. — Шарф ужасный. Надеюсь, очень скоро он пропитается кровью Каррары, и тогда мне больше не придется его носить.
Поко скорчил рожу, Антония не осталась в долгу. Пьетро возвел очи горе.
Над головой Поко развевалось знамя новых Капуллетти, только утром полученное управляющим Людовико. Процессию завершали двое слуг, которые несли гроб для Пьетро — этого требовал обычай. Почти целый час перед дуэлью ушел на поиски плотника, у которого обнаружился бы готовый гроб, и Пьетро мутило от такого времяпрепровождения. Еще больше мутило его от мысли, что за гроб пришлось платить из собственного кармана — отец Антонио не пожелал размениваться по мелочам.
«Забудь про гроб. Думай о дуэли».
Пока Пьетро одевался для боя, к нему не заглянул только ленивый. Первым зашел Баилардино, затем Нико да Лоццо. Смазливый монашек брат Лоренцо явился по поручению епископа, дабы подготовить душу Пьетро к возможной скорой встрече с Господом. Также брат Лоренцо хотел попросить прощения.
— Мне очень жаль, сир, но я ничего не знал! Такая трогательная влюбленная пара! Мне и в голову не могло прийти, что все так обернется. Не следовало их венчать…
— Не стоит беспокоиться, — отвечал Пьетро, гадая, кто же перед кем извиняется.
— Я однажды видел дуэль, еще в… еще дома. Это было ужасно, и я поклялся никогда не участвовать в дуэлях. А теперь сам стал причиной смертоубийства!
— Вы тут ни при чем.
— Да, я не виноват, я только орудие. Его преосвященство велел мне выполнять все желания падуанцев…
— У меня мало времени, — перебил Пьетро.
— Тогда начнем, — сказал Лоренцо. Пьетро исповедался, и монашек со слезою в голосе пообещал за него молиться.
Единственным, кого не пожелал видеть Пьетро, был Марьотто. Заявив, что разговоры в такое время неуместны, Пьетро велел дворецкому отослать Монтекки. Дворецкий вернулся, когда Пьетро надевал ножные латы.
— Сир Монтекки сказал, что сожалеет о том, в какое положение вас поставил, и что понимает, почему вы поступаете так, как поступаете.
— Очень мило с его стороны.
Пьетро вдруг понял, что Мари думает, будто речь идет только о дуэли с да Каррарой, а свадьба ни при чем.
«Что, если Скалигер проигнорировал мою просьбу и мне придется драться с Марьотто? Разве я подниму на него руку? Вряд ли», — сам себе признался Пьетро.
Поко вздумал нацепить на брата все доспехи, до последней бляшки, и Пьетро, хоть и понимал пагубность такого подхода, не возражал. Доспехи защищают, пока ты верхом; стоит оказаться на земле, и неповоротливость в прямом смысле перевешивает все преимущества неуязвимости. Значит, надо постараться не упасть с коня. Ну не забавно ли — еще вчера Пьетро сомневался, что вообще когда-либо наденет подарок Скалигера.
«Меч будет висеть на стене, на почетном месте. Ему не суждено отведать вражеской крови».
Побольше везения — и все так бы и было.
Каррара уже красовался посреди Арены, верхом на боевом коне из конюшен Кангранде. Конь, серой масти, был такой огромный, что более походил на живую стену.
«По крайней мере, мы оба на чужих лошадях. Хоть тут без преимуществ».
Коня вела Джаноцца. В платье, сшитом для одной свадьбы и надетом на другую, она являла собой воплощение расцветающей женственности. Белая грудь едва заметно трепетала под корсажем, черные как смоль волосы растрепались — но лишь слегка, лишь для того, чтобы намекнуть: эта юная женщина только что поменяла ненавистную власть на желанную. Кто, положа руку на сердце, мог осудить Монтекки?
Каррара шепнул своей племяннице нечто игривое и пришпорил коня. Чтобы окончательно добить противника, гнусный падуанец нацепил алую ленту — знак победителя на скачках. Увидев, что Каррара приближается, Пьетро вполголоса сказал сестре:
— Тебе пора. Найди отца. Он там, на балконе. — И Пьетро вскинул подбородок в соответствующем направлении.
С минуту Антония раздумывала, каким бы напутствием подбодрить брата. Наконец она остановилась на «дай тебе боже сил» и вслед за Джаноццей прошла на балкон, где в первом ряду сидел Данте.
«По крайней мере, я выхлопотал ему хорошее место, с полным обзором», — усмехнулся Пьетро.
Он пришпорил коня, и тот поскакал наперерез падуанцу. Едва заметным, но безошибочным жестом коснувшись поводьев, Каррара дал дорогу.
— Как трогательно! На вид тебя не отличишь от настоящего рыцаря. И доспехи новехонькие! Небось первый раз напялил, вон, ни царапинки. Парадно-выходная пара! Пусть бы таковой и оставалась. Слушай, неужели ты и вправду готов распрощаться с головой из-за такой ерунды?
Пьетро ответил прежде, чем сообразил, что делать этого не стоило.
— Я готов раскроить тебе череп.
— Удачи. Да, кстати, — спасибо.
— Это еще за что?
— С самой битвы под Виченцей я мечтал с тобой поквитаться. С помощью девчонки я отомстил сразу обоим твоим дружкам, ты же пойдешь на десерт.
Пьетро показалось, что у него сейчас расшатаются зубы — так крепко он их стиснул.
— Рад быть полезным.
— Да, Пьераччо, вот еще что. Когда я тебя прикончу, я смогу заняться выполнением своего основного предназначения. Я смогу убить Большого Пса.
Пьетро знал, что мерзавец имеет в виду Кангранде, но живо представил падуанский башмак на шейке маленького Ческо. От ярости у него затряслись руки. Каррара это заметил, но понял по-своему.
— Да-да! — ухмыльнулся он. — А потом займусь его общедоступной сестрицей, этой девкой, по которой ты слюни пускаешь. Бьюсь об заклад, у этой суки от течки все юбки отсырели. То-то небось мерзнет по такой погоде! Ну ничего, я ее согрею.
Противники остановились перед балконом Скалигера. Пьетро пробежал глазами по лицам и увидел Катерину, с Ческо на коленях сидевшую подле Баилардино.
«Слава богу. Здесь, на виду у всего города, малыша не попытаются снова похитить».
Антония устроилась рядом с отцом. Марьотто и Джаноцца не сводили друг с друга глаз, разделенные сестрой Мари, Аурелией. Влюбленные знали, что судьба их союза зависит от победы человека, им обоим крайне неприятного. Джаноцца невзлюбила своего дядю со вчерашнего дня, услышав, как Мари и Антонио пытались вызвать его на дуэль.
«Боже, неужели это было только вчера? Как будто целая жизнь пролетела».
Антонио усадили, обложив подушками, подальше от влюбленной пары, поближе к перилам балкона, чтобы лучше виден был поединок. Рядом с ним сидели его отец и брат — и, кажется, снова спорили.
Прижавшись к перилам, на Арену смотрели двое племянников Кангранде, Мастино и Альберто. Не стоит и говорить, за кого болел маленький Мастино. Тут же сидели Гульермо дель Кастельбарко и Пассерино Бонаццолси. Свесившись с балкона, Нико да Лоццо неприличным жестом попытался подбодрить Пьетро, проигнорировав неодобрительный взгляд Кангранде.
— Покажи ему, Пьетро! — выкрикнул Нико. Многие присоединились не столько потому, что считали Пьетро, а вместе с ним и Капуллетти правыми, а руководствуясь личной симпатией.
Заговорил Скалигер, но Пьетро почему-то не слышал ни слова. Удары сердца отдавались в ушах. Все же Пьетро без запинки произнес клятву и даже выжал из себя рукопожатие, короткое и унизительное. Наконец Цилиберто дель Анджело дал сигнал к бою. Целую секунду Пьетро тупо размышлял, в честь чего это главный егерь Кангранде выступает распорядителем на поединке. Наконец он тряхнул головой, словно отгоняя мысль, надел шлем и поскакал на другой конец Арены, где уже поджидал Джакопо с копьями и другим оружием.
— Ну что, готов, большой брат? — съязвил Поко, вручая Пьетро копье.
— Стой в сторонке, не лезь куда не просят, — принялся наставлять Пьетро. — Если с тобой что-нибудь случится, отец меня убьет. — Даже перед лицом смертельной опасности оба брата не сомневались — гнев отца в случае чего будет ужасен.
Поко кивнул и несколько раз сглотнул.
«Да он больше моего волнуется, — подумал Пьетро. — И боится. Себя не помнит от страха. Только дрожащего как овечий хвост пажа мне и не хватало».
Антония на балконе не знала, куда девать глаза. Ее брат верхом на огромном коне казался таким крохотным, он едва виднелся из-под доспехов. Доспехи падуанца были подогнаны по фигуре, Каррара блистал силой и грацией, в то время как Пьетро выглядел совершенно по-дурацки.
Правда, копье он поднял с легкостью. Падуанца вызвали на дуэль; следовательно, ему предоставлялось право выбрать оружие. Когда паж склонился перед ним, протягивая смертоносное орудие, толпа ахнула. Марцилио выбрал алебарду.
Антония вцепилась в рукав отца.
— Что это значит?
— Каррара предпочел алебарду простому копью. Алебарду держат двумя руками, так что он не сможет прикрыться щитом. — Данте добавил, что со стороны Пьетро было умно взять старое доброе копье. Пьетро никогда не случалось сражаться на алебардах, а оружие это непростое, совмещающее в себе и шип, и топор, и крюк. — У них будет одинаковый радиус действия, — объяснял Данте всем желавшим слушать. — Но у Пьетро есть щит. Хороший щит, с шипом. Таким и удар нанести можно, если потребуется. У Каррары оружие для убийства, у Пьетро — для того, чтобы выбить противника из седла. Если ему удастся свалить падуанца на землю, а самому усидеть, у него будет возможность покончить с этим мерзавцем раз и навсегда. Ему всего только нужно избегать секиры.
Всего? Антонии задача казалась практически невыполнимой. Впервые в жизни она поняла, почему молодые люди столько времени посвящают изучению всевозможных видов оружия и способов ведения боя. Но ведь Пьетро по большей части сидел, уткнувшись в книгу, а не скакал верхом.
Пьетро посреди Арены думал о том же самом. Единственный его урок по владению мечом не включал особенности ведения боя с конского крупа. Что уж говорить об алебардах! Но Пьетро видел немало рыцарских турниров, успел усвоить правила и даже несколько поднаторел в стратегии. Не отвлекайся на лошадь, старайся выбить противника из седла.
«Проще простого. Я с ним еще до ужина разделаюсь».
Пьетро рассмеялся, и собственный смех показался ему истерическим. Каррара был спокоен, как изваяние. Пьетро захотелось скорчить ему рожу — все равно под шлемом не видно. Или, может, помахать? Показать кукиш? Нет, нельзя. Рыцарский кодекс запрещает.
Кангранде кивнул, Туллио Д’Изола взмахнул флажком, и Пьетро пришпорил коня. Каррара тоже не жалел пяток. Трибуны всколыхнулись, как море. Противники неумолимо сближались.
Пьетро поборол инстинктивное желание пригнуться. Его доспехи были так тяжелы, что даже незначительная потеря равновесия привела бы к падению, которым поединок для него и закончился бы. Пьетро занес копье и стал дышать в такт топоту чудовищного животного. Все происходит слишком быстро. И он, и Каррара погибнут. Какая ужасная штуковина эта алебарда. Каррара нацелил ее прямо в сердце. До удара один вздох.
Раздался лязг и скрежет металла. Пьетро отвел удар алебарды щитом, конь падуанца увернулся от копья. Тысячи глоток на трибунах выдохнули.
Антония не отрывала ладоней от глаз.
— Отец, что происходит?
— Оба промахнулись. Делают второй круг, — лаконично отвечал Данте.
Антония отставила пальчик и выглянула в щелку. Действительно, Пьетро был как раз под их балконом — разворачивал коня для следующей атаки. На его круглом щите красовалась вмятина, чуть ниже середины. Девушка не услышала, а почувствовала крик, который издал ее брат, бросаясь в атаку. На этот раз Антония не закрывала глаз до самого столкновения — пока не увидела, что делает Каррара, и не вскрикнула.
Пьетро пустил коня во весь опор, Каррара же резко остановил коня и снизу размахнулся алебардой. Пьетро останавливаться было поздно; он отклонился, выбросив вперед щит.
Движение было неловкое, щит бы не помог, если бы, по чистой случайности, удар алебарды не пришелся на копье. Раздался звон — алебарда снова не достигла цели.
Оба коня после второй неудачной атаки поскакали друг за другом. Пьетро изо всех сил старался оторваться, отъехать на безопасное расстояние и начать новую атаку. Но Каррара держал его буквально под носом, и от копья не было никакого толку, алебарда же грозила одновременно крюком, шипом и лезвием топора. Каррара ничем не погнушается.
Антония с ужасом наблюдала, как брат повернул коня не туда, подставив спину под удар топора — Каррара целился прямо в позвоночник. Не важно, насколько крепка сталь доспехов и какой удар способен выдержать стеганый камзол, — Пьетро будет оглушен, беззащитен. Он погибнет. Антония закричала.
Когда раздался крик Антонии, Пьетро и сам уже понял опасность своего положения. Позднее он не мог объяснить, как вскинул щит и на долю секунды предвосхитил удар секиры, пребольно отдавшийся в мышцах левой руки. Пьетро обернулся и увидел, что серебряный крюк алебарды тянется к его щиту. Невольно юноша разжал пальцы, но щит не упал, так как ремнем был прикреплен к его предплечью. Пьетро не сводил глаз с ужасного лезвия. Каррара размахивал алебардой, желая сорвать щит. Копье, которое Пьетро держал в правой руке, стало бесполезным; юноша поднял левую руку со щитом, надеясь с Божьей помощью отразить удар.
И помощь пришла. Шип, которым оснащен был его щит, ударил по древку прямо под секирой. Пьетро заработал пятками, и чудовищный конь наконец повиновался, рванулся влево и оторвался от падуанца. Марцилио тоже пустил в ход шпоры, стараясь догнать противника.
Пьетро выругался. В условиях ближнего боя все преимущества были у Каррары. Подняв копье, Пьетро метнул его назад. Как минимум, конь падуанца должен был споткнуться, и на этом все бы и закончилось. Конь, разумеется, не споткнулся, провалив великолепный план Пьетро.
Юноша нащупал рукоять меча, притороченного к седлу. То был длинный меч, более чем вдвое превышавший длину предплечья Пьетро. Он опробовал меч перед поединком. Центр тяжести у меча смещался к концу клинка, что позволяло с успехом наносить удары по голове и шее противника. Стиснув рукоять, Пьетро всем корпусом повернулся назад. Каррара с алебардой наготове неумолимо приближался. Падуанец держал алебарду за самый конец древка; дотянуться до Пьетро ему не составляло труда, а вот рассчитать силу удара было бы нелегко.
Пока Пьетро находился в положении убегавшего, нарезая круги по Арене, преимущества были у падуанца. Стоило только Пьетро остановиться, и Каррара распотрошил бы его своей алебардой.
Внезапно перед мысленным взором Пьетро возник Скалигер, на которого с одной стороны было направлено копье, с другой — меч, а сзади дамокловым мечом висела булава в шипах. Пьетро вспомнил, как Капитан вращал над головой трофейное копье. Пьетро не мог применить этот прием против алебарды. Однако он мог сделать так, чтобы алебарда вышла из игры — если уж требовалось чем-то пожертвовать. Да. Но прежде надо усыпить бдительность Марцилио.
Пьетро вспомнил урок, который преподал ему Кангранде в бою под Виченцей. Нужно показать врагу то, что он ожидает увидеть. Поэтому юноша натянул поводья и рванул по Арене, успешно изображая панику. Вдруг он резко затормозил и повернул, паче чаяния падуанца, не на запад, а на юг.
— Что он делает? — воскликнула Антония.
— Один Бог ведает, — выдохнул Данте.
На балконе разорялся оскорбленный в лучших чувствах Людовико Капуллетто:
— Он сдается! Сдается!
Оба его сына молчали, каждый по своей причине. Антонио напряженно следил за дуэлью. Луиджи, втайне болевший за обидчика младшего брата, надеялся, что алебарда достигнет цели. Мари и Джаноцца глаз не сводили с Арены: влюбленные знали, чью сторону следует держать, однако собственные чувства, как это им свойственно, перевешивали.
— Да он трус! — протянул маленький Мастино делла Скала, за что немедленно получил подзатыльник от Гульермо дель Кастельбарко.
— Каррара, прикончи его! — крикнули сверху.
Антония резко обернулась и увидела коротышку, сидевшего подле синьора Бонавентуры. В их лицах прослеживалось явное сходство. Девушка одарила коротышку ледяным взглядом, отвернулась и снова закрыла глаза руками.
В прорези шлема что-то замелькало. Снег пошел. Тихий, медленный, ослепительный. Если бы белые хлопья повалили гуще, у Пьетро появились бы шансы на спасение. Снег скрыл бы из виду его маневры. Однако Пьетро не мог ждать милостей от погоды. Он ударил пяткой в левый бок чудовищного коня, поворачивая к северу. Пьетро потерял всякое представление о том, где сейчас может быть Марцилио. Он надеялся только, что оторвался на десяток локтей. Если же нет, следующий выпад он сделает прямо в объятия смерти.
Еще раз повернув влево, Пьетро натянул поводья. Конь теперь преграждал дорогу приближающемуся падуанцу; круглый щит преграждал дорогу его алебарде. Пьетро взмахнул мечом. Со стороны казалось, что он отсекает собственную руку.
— Что он делает?! — снова вскрикнула Антония.
Данте только покачал головой, не в силах глаз отвести от Арены.
Пьетро выглянул из-за щита. Марцилио несся прямо на него. Пьетро казалось, что он читает мысли своего врага. Проткни щит шипом алебарды, ударь по нему секирой или зацепи его крюком, чтобы недоноску нечем стало прикрыться. Каррара повернул коня направо. Он решил воспользоваться крюком. Что ж, мудро. Так он стащит Пьетро на землю — ведь щит прикреплен к предплечью юноши ремнем, — а потом проткнет его шипом.
Каррара занес алебарду, наслаждаясь контролем над ситуацией. Тысячи голосов крикнули: «Берегись!» юноше, прикрывшемуся щитом; толпа ждала, когда ему выпустят кишки.
Вцепившись в рукоять меча, Пьетро молился, чтобы ему достало ловкости на выполнение некоего трюка, только что зародившегося в его пустой от страха голове. Он слышал топот копыт и видел клубы снега, вздымаемые этими копытами. Сверкнул серебряный крюк.
«Он приближается. Боже, сделай так, чтобы все получилось».
Крюк зацепился закрай щита. Каррара, скакавший с правой стороны, рассчитывал на силу инерции: по его замыслу, Пьетро должен был свалиться на землю, влекомый алебардой за щит. Тогда бы мечу открылась спина, защищенная только хлипким панцирем.
Однако Пьетро не упал. Щит легко соскользнул с его предплечья. Каррара тянул на крюке металлический диск с развевающимися ремнями, перерезанными рукою Пьетро.
Пьетро же пустил в ход меч, стремясь перерубить древко алебарды. Падуанец почувствовал, что алебарда его внезапно стала очень легкой. Щит сорвался. Сбоку Каррара был не защищен.
— Смотрите! Смотрите! — воскликнула Антония.
Меч, занесенный слева, описал дугу над головой Пьетро и опустился на ребра падуанца.
Марцилио не ожидал этого удара — он-то полагал, что оставил противника далеко позади. Доспехи не позволили недоноску Алагьери разрубить его плоть, но несколько ребер он все же сломал. Марцилио взвыл от боли и сплюнул кровь под одобрительные возгласы толпы.
— Вот это тактика! — восхищенно выдохнул Гульермо дель Кастельбарко.
Нико да Лоццо хлопнул Данте по плечу.
— Отличного сына воспитали!
Баилардино и Морсикато драли глотки с балкона.
— Никогда ничего подобного не видел! — восторженно ревел доктор.
Коротышка подле Бонавентуры свистел. Кангранде старательно и весьма успешно изображал лицом беспристрастность.
Конь Марцилио увернулся от второго удара. Левой рукой падуанец инстинктивно потянулся за своим страшным оружием. В правой руке он все еще держал алебарду, наконечник которой волочился по земле. Если у Пьетро и были надежды закончить поединок сломанными ребрами падуанца, они не оправдались. Каррара располагал алебардой, у Пьетро же был только меч. Щит валялся на земле вне пределов досягаемости.
Проклятье! Он и не подумал просчитать свои действия далее чем на один удар по ребрам. Второй его удар, нацеленный в голову Марцилио, полоснул промозглый воздух. В запасе у Пьетро не осталось ни единого умного тактического хода. Придется полагаться на простую физическую силу.
Однако Каррара и не думал отступать — напротив, он перехватил алебарду в правую руку. Пришпорив коня, Пьетро оказался позади Марцилио — он рассчитывал из преследуемого превратиться в преследователя.
На этот раз Пьетро попал в ловушку. Юноша был слишком близко от своего противника — развернувшись, тот в любой момент мог направить на него алебарду. Однако Марцилио недаром слыл отличным наездником — он умел проделывать в седле настоящие трюки. Конь его рысью скакал с места последнего удара, причем, как казалось со стороны, скакал не разбирая дороги, — Каррара же обернулся и крикнул:
— Болван! Один раз умудрился не промазать и думаешь, будто у тебя есть шансы на победу? Спустись с небес на землю!
Пьетро слов не расслышал; впрочем, от Каррары ничего, кроме насмешки, ждать не приходилось. Пьетро пришпоривал коня, однако все еще был недостаточно близко, чтобы нанести удар мечом.
Внезапно Каррара вынул из стремени правую ногу. С ловкостью, свидетельствовавшей о многих годах тренировок, он встал в полный рост, опираясь только на левую ногу. В то же время он поднял правую ногу и потянул стремя через круп коня. Конь резко развернулся вправо, под прямым углом к приближающемуся Пьетро. Каррара больше не был преследуемым. Оттолкнувшись правой ногой от деревянной седельной луки, Каррара перехватил алебарду, так что шип ее нацелился прямо Пьетро в грудь.
Пьетро держал меч высоко над головой, готовясь нанести смертельный удар сверху. В отчаянии он полоснул мечом, стараясь попасть по алебарде, шипом рассекавшей холодный воздух, но промахнулся. Ничто не отразило удара, в который Пьетро вложил столько сил. Зазубренный шип прошелся по плечу юноши, прижав к его груди его же меч. От резкого движения подпруга лопнула, и Пьетро вылетел из седла вверх ногами, в то время как конь его продолжал скачку. Пьетро с грохотом упал в грязь и шумно выдохнул.
Данте вскочил с места, закричал. Антония, задохнувшаяся от ужаса, не могла ни звука издать. К счастью, трюк, проделанный Марцилио в седле, не позволил ему повернуть коня и нанести Пьетро смертельный удар. Падуанцу пришлось проскакать почти по всему диаметру Арены, прежде чем он смог усесться по-человечески. Антония видела, как он взвесил в руке алебарду и развернул коня к лежавшему без движения Пьетро.
Несколько человек — но только не Данте! — принялись просить Скалигера прекратить поединок. Марцилио выбил Пьетро из седла. Его можно было объявлять победителем.
Кангранде молчал. Все взоры снова обратились на Арену.
Пьетро хватал ртом воздух, голова его гудела под шлемом. Левая рука ныла, но он сумел поднять ее и стащить с головы проклятое ведро. Пьетро жадно вдохнул. Ледяной воздух обжег его поврежденные легкие. Стараясь не замечать сверкающих хвостатых точек, что плясали перед глазами, юноша полностью сосредоточился на дыхании. Тихий, покорный голос произнес: «Лежи тихо. Конец недалек».
И Пьетро согласился с голосом. Меньше всего ему хотелось двигаться. Однако неожиданно для себя Пьетро обернулся. Он увидел коня, что, разбрызгивая грязь, мчался прямо на него. Если Каррара не пришпилит к земле алебардой, то конь уж точно затопчет.
«Не двигайся. Расслабься. Уже скоро».
Пьетро перекатился на правый бок и попытался встать, но его больное колено согнулось под тяжестью доспехов. Он упал ничком, едва успев подставить левую руку и лишь тем избегнуть грязи на лице.
«Вот видишь! Ты только оттягиваешь неизбежный конец. Сказал же: не шевелись. Будет больно, но всего одно мгновение. Зато потом отдохнешь».
Под повязкой волосы отсырели от пота и снега и теперь сосульками спадали на глаза.
«Надо было побрить голову».
Как в тумане Пьетро видел темные комья, летевшие из-под копыт коня. Каррара был в десяти локтях.
Пьетро нащупал шлем, и голос, минуту назад призывавший его к бездействию, поменял убеждения на прямо противоположные.
«Давай! Не раздумывай! Борись до конца!»
Превозмогая боль, Пьетро бросил шлем. Каррара с легкостью увернулся от метательного снаряда, однако на долю секунды отвлекся от своего противника. Пьетро перекатился на здоровое плечо, оперся на здоровую ногу. Он размахнулся мечом снизу. Пьетро никогда не применял этот прием, только видел его в книгах. Конечно, он и не надеялся поразить защищенного бронею коня. Нет, он хотел спровоцировать коня, чтобы тот попытался раздавить атакующего. И конь попытался. Пьетро откатился подальше от смертоносных подков. Удар их пришелся в жидкую грязь.
Пьетро едва держался на ногах. Ему удалось замедлить бег коня и озадачить всадника — Марцилио, видя, как Пьетро размахивает мечом, развернулся и начал новую атаку. На трибунах свистели в знак презрения к дуэлянту, остающемуся в седле против пешего противника.
У края Арены Джакопо с новеньким щитом наготове делал брату отчаянные знаки. Щит, рассчитанный на пеший бой, полагалось держать обеими руками — он гарантировал эффективную, но от этого не менее унизительную защиту.
Высотою щит был в человеческий рост; сверху вниз располагалось копье о двух наконечниках. Джакопо не знал, стоит ли ему бежать к брату, чтобы отдать щит. Он перехватил взгляд Пьетро. Этого ему было достаточно, чтобы воодушевиться. Поко рванулся в самую середину Арены.
Пьетро оглянулся единственно с целью убедиться, что Поко не собирается наделать глупостей. Сам он чувствовал себя вполне сносно. Все шло неплохо. Ритм дыхания восстановился, и оружие было при нем. Каррара оставался в седле, но у Пьетро имелись свои соображения на этот счет. Алебарда уже не внушала такого ужаса; если не опускать щит, бояться нечего.
Но тут появился его маленький оруженосец. Выбрал время, ничего не скажешь. Каррара начал очередную атаку. У Поко не осталось шансов ни убраться с поля боя, ни передать брату щит.
— Пьетро! Пьетро! — вопил Поко — то ли на радостях, что видит брата, то ли желая его предупредить.
Каррара приближался. Пьетро замахал свободной левой рукой.
— Поко! Назад! Назад!
Джакопо прибавил шагу. Пьетро мысленно проклинал брата. Сейчас они оба погибнут. Каррара затопчет их своим конем, а потом скажет, что все вышло случайно: мальчишке, дескать, нечего было соваться под копыта.
На трибунах быстро сообразили, чем грозит появление Поко, и удвоили количество проклятий в адрес падуанца. Ругаясь в полный голос, Пьетро сделал именно то, чего делать ни в коем случае было нельзя — он повернулся к противнику спиной и заковылял навстречу брату. Позади послышался ехидный смешок Марцилио. Копыта застучали чаще.
У братьев оставался всего один шанс — все зависело от того, успеют ли они пересечься прежде, чем Каррара снесет Пьетро голову. Правая нога Пьетро дрожала от напряжения и в любой момент была готова вовсе отказать.
«Давай, так тебя и так! Чего ты еле плетешься!»
Почему бы Поко не прибавить шагу? Пьетро вспомнил изодранные ступни Поко — последствия ночного забега.
«Надо было Антонию взять в оруженосцы», — пришла ему в голову нелепая мысль.
Антония застыла на балконе, не в силах более закрывать лицо руками. Толпа шумела сильнее, чем прежде; в основном раздавались проклятия в адрес Марцилио. Приятель Бонавентуры высмеивал безмозглого оруженосца, который вылез, когда его не звали. Антония еще раз злобно взглянула на нахального коротышку и сосредоточилась на мысленном напутствии Пьетро.
«Только не умирай, братик! Придумай что-нибудь!»
Пьетро доковылял до Поко, когда между ним и взмыленным конем падуанца было не более полдюжины локтей. Пьетро кричал брату нечто невразумительное и изо всех сил махал рукой. Видимо, Поко наконец понял, потому что обеими руками поднял щит и метнул его Пьетро. Тот немедля бросил меч, схватил щит и принялся его вращать. Воткнув в землю острие копья, которым был снабжен щит, Пьетро упал на колени. Джакопо проехался по грязи и тоже спрятался за щитом.
Знатные синьоры с балкона на все лады превозносили смекалку Пьетро. Даже Марьотто вскочил и закричал: «Давай, Пьетро, давай!», увидев, как конь падуанца перед неожиданным препятствием заартачился и рванулся в сторону. Пьетро с легкостью отразил щитом удар алебарды.
— Слава богу! — выдохнула Антония.
Коротышка позади нее снова принялся свистеть. Девушка развернулась, не желая больше скрывать раздражение.
— В чем дело?
— А что? — не понял коротышка.
— Почему вы болеете за падуанца?
— А разве нельзя? — запальчиво отвечал коротышка. — Падуанец сражается против флорентинца. Веронцы не при делах. — Он указал на Бонавентуру, орущего рядом. — Мой кузен женат на падуанке, так что я поддерживаю честь семьи. И вообще, Флоренция — это выгребная яма. Так и Данте пишет в своем «Аду». Читали?
Антония не ожидала от коротышки подобной эрудиции.
— Там мой брат, — только и смогла сказать девушка.
— Ну так крикните что-нибудь ему в поддержку, — отрезал кузен Бонавентуры.
Петруччо да Бонавентура отвесил кузену подзатыльник.
— Фердинандо, нельзя ли повежливее с прелестной синьориной?
— Это она-то прелестная?
Антония не поддалась искушению ответить и отвернулась. Она услышала возглас Нико да Лоццо:
— Сто лет не видел такого захватывающего поединка!
— Теперь возьму Алагьери на любой турнир, на какой он только попросится! — вторил Гульермо дель Кастельбарко.
Поодаль Баилардино обратился к Джакомо Гранде:
— Похоже, вашему племяннику по душе собственное преимущество.
— Он всегда ищет легких путей, — кивнул старый Каррара. — К моему стыду, а не к своему. — Бросив взгляд на Арену, он добавил: — Впрочем, сейчас ему, кажется, от собственного преимущества ни холодно ни жарко.
Под оглушительные и одобрительные возгласы Пьетро, полностью скрытый щитом, выдохнул:
— Ну, как я придумал?
— Чем бахвалиться, лучше бы тылы прикрыл, — осклабился Джакопо.
И немедля получил подзатыльник. Затем Пьетро указал брату на дальнюю стену.
— Беги отсюда, да поживей!
Пьетро выглянул из-за щита. Каррара готовился к очередной атаке.
— Беги же!
Джакопо бросился бежать. Пьетро огляделся в поисках меча. Меч лежал слева, между ним и падуанцем.
Каррара тоже увидел меч. Последняя атака несколько сбила его с толку. Пьетро надеялся, что у падуанца хотя бы ребра болят. Заметив брошенный меч противника, Каррара натянул поводья и пустил коня галопом. Пьетро дернулся было, но понял, что дело безнадежное. Во время последней атаки Каррара почти попал в него; теперь он без труда завладеет оружием Пьетро.
Все не так уж плохо. У Пьетро оставался щит, да не простой, а с копьем о двух наконечниках. Обеими руками ухватившись за рукоять, Пьетро держал щит вертикально. Если Каррара начнет новую атаку, придется ему забыть о мече. Если он захочет поднять меч, ему придется спешиться и принять пеший бой. И то и другое было бы лучше нынешней ситуации. У Пьетро оставалось только одно оружие — серебряный кинжал длиною в пядь, позвякивавший на правом бедре. Вот бы подпустить Марцилио на соответствующее расстояние…
К удивлению Пьетро, Марцилио спешился. Держа в левой руке алебарду, он, как коршун, рухнул прямо на брошенный меч и потянулся к ножнам. Через секунду правая перчатка падуанца уже сжимала его собственный меч. Он дважды ударил мечом по древку алебарды. Древко хрустнуло, и вот в руках Марцилио оказался топор. Скомандовав коню возвращаться к оруженосцу, Каррара стал надвигаться на Пьетро, в одной руке держа меч, а в другой топор. Шлем скрывал лицо падуанца, виднелись только ослепительно белые зубы, еще ослепительнее казавшиеся в густом сумраке зимнего вечера. Клубы белого пара вырывались из-под забрала, как из пасти дракона.
Пьетро поднялся и занял боевую позицию, поставив правую ногу впереди левой. Получалось, что основную силу удара примет на себя поврежденное левое плечо, но сделать ничего было нельзя. Впрочем, Пьетро всегда внушали, что за устойчивость отвечают ноги, а не руки.
Как Пьетро и предполагал, первый удар Каррара нанес мечом. Алебарда, лишенная большей части древка, в данной ситуации не годилась. Пьетро легко отразил удар сверху и развернул щит вправо, чтобы отвести крюк. Однако попытка Марцилио зацепить противника крюком оказалась ложным маневром. Пьетро увидел опускающийся меч — Каррара, похоже, задумал расколоть щит надвое. Перебирая руками, Пьетро вращал щитом у самой земли и поднимал брызги грязи. Крюк снова надвинулся на него, на сей раз снизу. Пьетро разгадал план Марцилио — нападать с мечом, стараясь алебардой оттащить щит. Этак Пьетро не сможет поднять щит и поразить врага копьем.
Во второй раз отбив крюк, Пьетро рванулся, чтобы отразить удар меча. Юноша знал, куда придется этот удар, и вовремя подставил щит.
«Если я не могу пустить в ход копье, я по крайней мере могу атаковать с помощью щита».
Он взглянул вправо. Так и есть — крюк. Пьетро зацепил его острием копья и задрал кверху. Прежде чем Марцилио успел снова занести меч, Пьетро оттолкнулся левой ногой, бросился со щитом на врага и нанес удар такой силы, на какую только был способен.
Каррара устоял на ногах, хотя и споткнулся о меч Пьетро. Прежде чем он опомнился, Пьетро снова бросился в атаку, на сей раз нацелив на противника острие копья, прикрепленного к щиту. Марцилио отступил. Он отчаянно вращал мечом, боясь не отразить атаки. Однако щит от удара перевернулся и краем задел Марцилио по плечу как раз над сломанными ребрами. Марцилио пошатнулся, уронил алебарду — падая, она звякнула о доспехи.
Ожидая ответной атаки, Пьетро отступил и нагнулся за мечом. Подняв глаза, он увидел, что упустил возможность выиграть поединок. Он совсем не ожидал, что Каррара закачается от одного-единственного удара. Пьетро подумал о мече, который уже сжимал в руке, и об огромном тяжеленном щите, который ему ни за что не удержать одной рукой. Он отбросил щит. Они с Марцилио продолжат бой на мечах, пока один из них не нанесет решающий удар.
Со стороны жест, которым Пьетро отбросил меч, выглядел великолепным проявлением рыцарского мужества и бесстрашия. Все воины, сидевшие на трибунах, решили, что у Пьетро отбрасывать щиты вошло в привычку. Одна только Антония удивилась.
— Зачем он это сделал? Ведь копьем, которое прикреплено к щиту, можно орудовать на большом расстоянии!
— Щит слишком тяжелый, — пробормотал Гульермо дель Кастельбарко, не сводя глаз с Арены.
— Молодец, сынок, — шепнул Данте.
Марцилио и Пьетро кружили по Арене. Оба рады были передышке. Каррара по примеру Пьетро стащил шлем.
— Ну… что… щенок… готов… закончить… дуэль? — проговорил он, задыхаясь. Правое плечо он сознательно опускал, чтобы уменьшить давление воздуха на сломанные ребра.
— Готов, — проскрежетал зубами Пьетро. Его правая нога дрожала; он только что заметил кровь, сочившуюся из-под металлической пластины на плече. — Только… тебе… не понравится… конец.
— Готовься к смерти!
Марцилио яростно взмахнул мечом. Пьетро отразил удар снизу, и все его тело отозвалось резкой болью. Его клинок рассек воздух в том месте, где еще секунду назад стоял Каррара. Отступив, Каррара приготовился к новому удару. Пьетро отразил и его. Марцилио метил в поврежденное плечо противника, наступая все время слева. Пьетро не остался в долгу, отразив очередной удар падуанца и пройдясь мечом по его сломанным ребрам.
Бой на мечах не предполагает изящных выпадов и легких уколов — во время боя на мечах противники стараются переломать друг другу кости или измотать друг друга. Алагьери и Каррара размахивали мечами, ни один удар не оставляя без ответа. Кружа по Арене, они незаметно оказались под балконом Скалигера. Пьетро отразил удар слева, назначенный свалить его с ног, и размахнулся справа, чтобы свалить с ног Марцилио. В результате каждый остался при своем.
Прошло еще семь минут, а перевес так и не наметился. Противники выдохлись, каждый отступил на шаг. Скоро все должно было кончиться. Оба это чувствовали. Первая стадия боя, когда есть силы и на колкости, и на страх, и на то, чтобы не обращать внимания на раны, уже прошла. Одновременно с усталостью появилось безразличие к опасности. Снег валил все гуще, солнце садилось. Скоро станет совсем темно. Кангранде не послал за факелами, возможно, умышленно, чтобы дуэль поскорее завершилась.
Завершения жаждали и оба противника. Каррара первым возобновил атаку. Он сделал глубокий вдох и побежал на Пьетро, размахивая мечом.
Пьетро смотрел, как меч падуанца описывает в воздухе самые неожиданные траектории, и гадал, куда придется удар. Руки его дрожали, в глазах рябило, в животе начались спазмы. Юноша был близок к обмороку. Он должен достойно завершить поединок. На одно ужасное мгновение мозг отказал ему. Пьетро не знал, что делать дальше.
Внезапно перед мысленным взором Пьетро возник Кангранде с булавой в руке. Рукоять он использовал для отражения ударов. Смертоносный удар! Схватив меч почти у самого острия (на руках были перчатки), Пьетро отразил атаку падуанца снизу и резко развернулся. Держа меч обеими руками за оба конца, он перенес тяжесть своего тела на острие — и ударил противника в грудь.
Каррара побледнел и инстинктивно поднял меч. Слишком поздно. Острие меча Алагьери находилось в пяди от его груди.
И тут правая нога Пьетро предательски согнулась, и меч всего лишь царапнул по панцирю падуанца. В снежный воздух полетели искры. Марцилио повезло, что меч не пронзил панцирь; однако повезло ему лишь в этом. По чистой случайности Пьетро завладел мечом противника — и отбросил этот меч подальше.
В глазах у Пьетро рябило, он почти ничего не видел. Он сделал ставку на этот выпад. Не ощутив ответного удара, он решил, что настал его последний миг. Когда же, проморгавшись, Пьетро увидел своего противника распростертым и безоружным, ему показалось, что сама Пречистая Дева снизошла и поцеловала ему руки. Пьетро приставил острие меча к горлу Каррары. У него едва хватило сил произнести: «Сдавайся!»
— Ни за что! — выдавил Каррара. Извернувшись, он выпростал руку и оперся о землю. Ногою в железном панцире мерзавец ударил Пьетро повыше правого колена.
Боль, казалось, шла из-под земли, как вода, что выплескивается из гейзера. После эйфории от победы небо показалось Пьетро с овчинку. Падая, он успел подумать, что снежные хлопья замерли в воздухе, словно само время остановилось. Он отчетливо видел каждую снежинку; ему открылось величие замыслов Господа, Который, несомненно, теперь уже совсем скоро призовет к Себе чадо Свое.
Пьетро упал ничком, сильно разбив лоб.
Зрители, все как один, повскакали с мест. Ударить по ране, полученной тут же, на дуэли, было делом обычным. Но ударить калеку по больной ноге… Это не лезло ни в какие рамки рыцарского кодекса.
Пьетро пытался встать, но тело не повиновалось ему. Однако он шевелился. Он чувствовал, как перевернулся на бок. Каррара уже готовился свершить над ним так называемый акт милосердия. Клинок был тонкий, рассчитанный на то, чтобы пройти сквозь щель в доспехах. Марцилио приподнял Пьетро за поврежденное плечо, намереваясь вонзить иглообразный клинок прямо в сердце.
Сознание покидало Пьетро. Все силы его теперь уходили на дыхание. Левая рука занемела. Пьетро знал, что Каррара сейчас убьет его, но не мог сопротивляться. Он видел, как падуанец замахнулся, готовясь нанести смертельный удар. Правой рукой юноша стал нащупывать кинжал, висевший на поясе. Падуанец с ругательством схватил Пьетро за руку.
«Вот и все, — подумал Пьетро. — Я умру в битве. В битве за любовь. За чужую любовь. Как глупо».
Воздух прорезал свист, и что-то упало на землю. Пальцы, вцепившиеся Пьетро в предплечье, дрогнули. Каррара смотрел не на свою жертву, а куда-то в сторону. В сторону балкона Скалигера. Пьетро же больше интересовали снежинки, больше волновало их прикосновение к разгоряченному лицу.
Каррара раздраженно тряхнул головой и спрятал клинок. Снова послышался свист, снова что-то упало у ног Пьетро. Каррара выругался и отступил. Похоже, он устал не меньше своего противника. Теперь, когда ему не дали завершить дуэль, падуанец размяк и словно стал ниже ростом. Глаза его закрылись. Дыхание вырывалось из груди со странным скрежетом.
Пьетро лежал неподвижно, и его собственное дыхание постепенно приходило в норму. Осторожно повернувшись, юноша увидел две стрелы, торчавшие из земли у ног. С этого угла зрения балкон Скалигера казался недосягаемым, как само небо. Правитель Вероны стоял, опершись ногой о перила. Тетива на его луке все еще дрожала.
Дуэль завершилась.
Каррара вышел победителем, хотя победа и была сомнительной с точки зрения рыцарской чести.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Распростертый на Арене Пьетро готовился к смерти. Внезапно его подхватили под мышки и подняли. Со вздохом он отметил, что ему безразлично, куда его тащат. Не открывая глаз, Пьетро знал, что тащат его обратно к пьяцца дель Синьория и к палаццо; впрочем, улицы почему-то тонули в густом тумане. Пьетро думал только об одном — скорей бы помочиться. Он сделал это немедленно, как только был спущен с плеч слуг Капитана, не дав им даже снять с себя доспехи. На трясущихся ногах он повернулся к стене палаццо и опорожнил мочевой пузырь. К удивлению Пьетро, слуги ему не препятствовали и даже не вышучивали его. Помочившись, он позволил себя раздеть и отнести к Морсикато, который обработал рану на плече. Морсикато что-то говорил, однако Пьетро не улавливал смысла. Поскольку тон был успокаивающий, а не встревоженный, Пьетро прекратил бесплодную борьбу с туманом в голове и больше не слушал.
Он пришел в себя, когда был уже забинтован, одет и усажен в большой зале Domus Nova. Кто-то коснулся его плеча. Голова кружилась; Пьетро обернулся и увидел отца и сестру, сидевших на скамье по обе стороны от него. Данте говорил, но Пьетро не мог сосредоточиться.
— Что?
— Ты сражался храбро и честно, — повторил Данте. — Я горжусь тобой.
— Что произошло? — Пьетро смотрел на губы отца, поэтому голос Антонии привел его в замешательство.
— Борзой Пес остановил поединок. Он сказал, что рассудит дело прямо сейчас, учитывая твои действия.
— Что? — Пьетро жизнью мог поклясться, что Антония несет чушь. Как маленький Ческо мог остановить дуэль? Или, может, сестра имеет в виду Меркурио? Уж конечно, она говорит не о Кангранде: ведь Кангранде — не Борзой Пес. Пьетро повернулся к сестре, однако она не отрывала глаз от соседней скамьи. Проследив ее взгляд, Пьетро увидел Марцилио, всего в бинтах; негодяй сверлил его глазами из-под полуприкрытых век. Сознание моментально прояснилось.
«Ах ты, подлый сукин сын. Будь ты проклят! Будь проклята моя нога. Будь проклят этот город, эта дружба, эта Арена».
Туман рассеялся, и Пьетро увидел, что толпа с трибун никуда не делась — она была здесь и шелестела от нетерпения. Антонио с отцом и братом сидели по одну сторону. По другую, напротив, стояли Марьотто, Джаноцца, синьор Монтекки и, чуть поодаль, Аурелия.
Вошел Кангранде, и шепот стих. Кангранде не уселся, а занял прочную позицию на возвышении.
— Дуэль закончилась. Оба противника храбро сражались. Заявляю, что исход дуэли пока не решен.
Марцилио моментально вышел из полуобморочного состояния.
— Как это не решен? Я победил! Если бы вы не вмешались…
— Марцилио да Каррара, — перебил Скалигер, — вы заявляли, что к вашему поступку вас побудил кодекс чести. Вы утверждали, что недостаток рыцарских качеств у Антонио Капуллетто оправдывает ваши действия. Вы, очевидно, забыли, кавальери, что играть на немощи противника, после того как он повалил вас на землю, противоречит кодексу рыцарской чести. Полагаю, вы поступили так в пылу битвы — это случается и с достойнейшими воинами. Из ваших более ранних заявлений я сделал вывод, что, поостыв, вы устыдитесь победы, завоеванной столь бесчестным способом. Вот почему я остановил поединок. Повторяю: исход дуэли пока не решен.
Попавшись в свою собственную ловушку, Марцилио мигом сник. Если бы не смертельная усталость да не сломанные ребра (он едва не терял сознание от боли), Марцилио попытался бы оспорить решение Скалигера. Он беспомощно повернулся к Гранде.
— Дядя, как же так?..
— Я это обсудил с нашим хозяином, — отвечал Гранде. — И согласен с ним по всем пунктам.
Одарив Кангранде испепеляющим взглядом, Марцилио мрачно затих.
Кангранде кивком одобрил заявление старшего Каррары.
— Как викарий Тревизской Марки, а также как народный капитан и подеста купцов, я имею право разрешать тяжбы на подвластной мне территории. Я принял решение относительно дуэли. Однако прежде чем огласить его, я желаю еще раз выслушать представителей обеих вовлеченных сторон.
И он посмотрел на Антонио, глаз не сводящего с Джаноццы. Она ответила на его взгляд. Глаза Антонио наполнились слезами. В тот момент, когда первая слезинка упала Антонио на щеку, Джаноцца бросилась к нему через всю залу, оставив своего юного мужа в страхе и замешательстве. Девушка склонилась над своим отвергнутым женихом и губами сняла слезу с его щеки. Она заговорила голосом столь тихим, что никто, кроме Антонио, не мог расслышать ни слова. Он покачал головой. Снова поцеловав его в щеку, Джаноцца отстранилась. Антонио взглянул на нее, уже не заботясь о том, чтобы вытирать катившиеся по щекам слезы. Затем перевел взгляд на Марьотто, рискнувшего сделать в его сторону всего один шаг.
— Марьотто, — произнес Антонио срывающимся голосом. — Я никогда не прощу тебе твоего поступка. — Последовала долгая пауза. — Но и обвинять тебя я не могу. — Толпа снова успела вдохнуть. Людовико начал было речь, но Антонио остановил его: — Нет, отец. Я понимаю, почему он это сделал, хотя я никогда бы с ним так не обошелся. Слышишь, Мари? Никогда.
Расчет оказался верным. Марьотто открыл рот, но лишь затем, чтобы тотчас его закрыть.
Антонио продолжал:
— Я люблю ее, Мари. Я люблю ее сильнее, чем ты когда-либо полюбишь, сильнее, чем ты вообще способен любить. Она — моя Джулия. Я всего лишь хочу, чтобы она была счастлива. Если она выбрала тебя, если она жить без тебя не может… — Антонио соединил руки Джаноццы и Марьотто. — Если так, я отдаю ее тебе.
— Джаноцца ему не вещь! — услышал Пьетро шипение сестры.
Однако вздохнул с облегчением. Антонио сам разрешил скверную ситуацию. Слова Джаноццы, каковы бы они ни были, подействовали на гордость Антонио подобно бальзаму. Антонио добровольно вышел из игры, Антонио проявил неслыханное благородство. Теперь симпатии окружающих, подогреваемые истинным его чувством к Джаноцце, по праву были на стороне Капуллетто. Он являл собою образчик рыцаря. Всего-то и понадобилось, что одно разбитое сердце.
Похоже, именно к этому и вел все время Скалигер. Если бы Пьетро не бросил вызов, если бы Марцилио вызов не принял, Кангранде разрешил бы спор таким вот мирным путем. Дуэль оказалась бессмысленным жестом, потешившим уязвленное самолюбие сторон. Капитан предвидел это и с самого начала склонял врагов к мирному разрешению ссоры. Однако горячие головы оказались в большинстве, и кровь пролилась.
«Моя кровь», — подумал Пьетро.
Теперь перед правителем Вероны предстали Марьотто и Джаноцца. Для них испытания еще не закончились.
— Не могу выразить, — начал Кангранде, — как меня радуют слова сира Антонио Капуллетто. Благодаря его мужеству мы избегнем кровной вражды. Теперь мне совершенно ясно, что Марцилио да Каррара ошибался. Сир Антонио Капуллетто являет собой идеал рыцаря. Мы счастливы, что такой человек — наш подданный.
— Верно! — раздался низкий голос. Вперед выступил Гаргано Монтекки. — Я восхищен его христианским смирением. Однако ваше решение меня не устраивает. Марьотто Монтекки не проявил, в отличие от сира Антонио, ни предусмотрительности, ни благородства духа. Не проявил он и мужества, в отличие от своего друга, сира Пьетро, сына Данте. Я настаиваю на том, чтобы мой сын понес наказание за свой поступок. — В голосе Гаргано зазвучал металл. — Я требую для Марьотто Монтекки изгнания из Вероны.
Марьотто побледнел как полотно и уставился на Гаргано. Ему и в страшном сне не снилось, что гнев отца может быть столь велик.
На этот раз в зале не шелохнулся ни один человек. В полной тишине Капитан медленно покачал головой.
— Я не считаю изгнание адекватным наказанием. Ваш сын — не изменник и не предатель. Кроме того, результат дуэли спорный. — Капитан взглянул на Пьетро, затем на Марцилио. — Полагаю, Господь, не отдав победу ни одному из противников, выразил Свою волю, а именно: в данном деле не может быть окончательного решения. Я принимаю волю Господа. Марьотто Монтекки приговаривается к штрафу в размере одной тысячи серебряных сольдари за то, что расстроил помолвку. Половина этих денег предназначена семейству Каррара, половина — семейству Капуллетто. — Кангранде посмотрел в глаза Марьотто. — У меня есть еще одно условие. Полагаю, в спешке вы с Джаноццей не довели таинство брака до конца?
Джаноцца вспыхнула.
— Не довели, мой господин, — потупился Мари.
— Очень хорошо. В таком случае вот мое решение. Марцилио да Каррара говорил, что устроил ваше венчание, поскольку счел, что такой всепоглощающей страсти глупо противиться. Что ж, проверим, прав ли он. Марьотто Монтекки, я назначаю тебя своим посланником к папскому двору в Авиньоне. Там ты будешь соперничать с венецианцем Дандоло и исполнять обязанности моего представителя при выборе следующего Папы. — Кангранде подался вперед. — Ты не имеешь права взять с собой жену. Она останется в Вероне, в доме твоего отца, в качестве гостьи.
Мари вспыхнул.
— На какой срок, мой господин?
— Срок я определю позднее, — холодно отвечал Скалигер. — Ваш брак был заключен с неподобающей поспешностью. Я хочу посмотреть, что будет, когда пройдет первое ослепление страстью. Вы не сможете реализовать свое право супругов, пока я не освобожу тебя от должности посланника. Если к тому времени ваша любовь будет столь же сильна, я оставлю вас в покое. Если же страсть утихнет, у меня появятся основания для аннулирования вашего брака. — Кангранде обвел взглядом Монтекки, Капуллетто и Каррара. — Вы согласны с моим решением?
— Вполне, — отвечал Джакомо Гранде.
Людовико вскинулся было, но Антонио медленно кивнул. Старшему Капуллетто ничего не оставалось делать, как закрыть рот и тоже кивнуть.
Кивнул и Гаргано.
— Это мудрое и взвешенное решение, мой господин, — мрачно начал он. — Посмотрим, сможет ли мой сын сохранить пылкость чувств вдали от предмета своей страсти. Сразу хочу оговорить, что не позволю, чтобы мой господин терпел убытки. Все расходы на поездку в Авиньон мой сын оплатит из своего кармана. — Разумеется, Гаргано имел в виду свой собственный карман. Он твердо решил упиться наказанием.
— Да будет так. Если больше нет вопросов, позвольте мне поблагодарить старейшин зато, что уделили нам время, и распустить собрание. Сир Алагьери, — обратился Кангранде к Пьетро, — если вы уже пришли в себя после поединка, я бы хотел поговорить с вами наедине.
«Проклятье», — подумал Пьетро, холодея.
Он проследил, как Кангранде вышел из залы, сопровождаемый большинством своих приверженцев.
Капуллетто тоже засобирались — им не терпелось поскорее покинуть залу. Антонио, казалось, хотел сказать Мари еще что-то важное, но отец и брат всячески торопили его.
Марьотто раскрыл было объятия для своей молодой жены, однако Гаргано тотчас вклинился между ними, насильно выхватив руку девушки из ладоней сына. Все чувства разом отразились на лице Марьотто. Оттолкнув Джаноццу, Гаргано взглядом пригвоздил сына к месту. С быстротой молнии ладонь его отвесила Марьотто пощечину. По второй щеке он прошелся уже тыльной стороною руки. Марьотто от неожиданности застыл, не в силах пошевелиться. В глазах его засверкали слезы, он тяжело дышал.
— Отец, за что?
— Я от тебя не отрекаюсь, — прохрипел Гаргано. — Твой позор — это мой позор. — И он пошел прочь, таща за руку свою невестку. Мари продолжал стоять с открытым ртом. Аурелии пришлось вывести его из залы.
Пьетро молча наблюдал эту сцену. Наконец он решился задать отцу вопрос, который вот уже несколько минут с быстротою снежного кома заполнял его сознание ужасом.
— А где Джакопо?
— Джакопо остался стеречь лошадей и оружие, — отвечал Данте. Он хотел выразить сочувствие, но голос прозвучал сурово: — Иди к Капитану, он тебя ждет.
Пьетро кивнул. Уходя (Меркурио, как обычно, вертелся у ног), Пьетро услышал, как Антония спросила:
— Отец, неужели это всегда так бывает?
Поэт горько рассмеялся.
Туллио Д’Изола стоял под дверью кабинета Кангранде.
— Капитан ждет вас.
Туллио отступил, пропуская Пьетро и Меркурио, и закрыл дверь.
На стенах кабинета красовались панели темного дерева и гобелены. Было тепло; обстановка располагала к вынашиванию планов. У одной стены стоял дубовый стол с мраморной столешницей. На противоположной стене висели две карты — Ломбардии и Священной Римской империи.
Сам Кангранде, склонившись над мраморным умывальником, ополаскивал руки. Он не предложил Пьетро присесть, так что юноша остался стоять. Кангранде плеснул водой в лицо и взял полотенце.
Из угла послышался скрипучий голос:
— Вы можете гордиться собой, сир Алагьери.
То был мавр. Подле него сидел Игнаццио да Палермо, держа в руках медальон в виде золотого диска со странным образом изогнутым крестом, выложенным из мелких жемчужин. Нескольких жемчужин недоставало.
— Вы храбро сражались, — добавил мавр.
Кангранде отнял от лица полотенце.
— Очень храбро, — сухо произнес он. — Я слышал, у тебя был разговор с моей сестрой.
В комнатах, которые занимали ее отец и братья, Антония поспешно распаковывала багаж. Большая часть вещей должна была отправиться в соседнюю комнату, где пока писал Данте. Сразу по возвращении из Domus Nova он заявил, что желает поработать.
— Милая, я невообразимо рад тебя видеть, но сейчас моего внимания требует Муза. Подожди немного, мы поговорим, когда вернется твой брат.
— Конечно, отец. Что может быть важнее ваших стихов, — отвечала Антония и не смогла удержаться, чтобы не уточнить: — Вы намерены работать над «Чистилищем»?
Данте важно кивнул.
— Я пока написал только треть шестой песни — переезд и обязанности по отношению к нашему покровителю оторвали меня от пера.
— Но, отец, — встрял Джакопо, который уже давно ждал повода встрять, — надо ведь что-то делать! Я имею в виду, Пьетро только что с поединка!
— И что же, малыш Джакопо, по-твоему, мы должны сделать? — вопросил поэт.
— Ну, например, я мог бы нанять пару-тройку телохранителей… или еще каких головорезов, — бодро начал Поко, — чтобы поквитаться с Марцилио!
Данте помрачнел.
— Хотя твое чувство справедливости в каком-то смысле делает тебе честь, ты, надеюсь, понимаешь: я не могу допустить, чтобы мои дети оказались втянуты в междоусобную борьбу. В мире и так уже свирепствует человеческая глупость. Даже Кангранде не в силах потушить этот пожар. О ужас! — Данте воздел руки, всем своим видом выражая негодование. — Междоусобицы нас погубят! О Италия, тебя превратили в дом для удовлетворения самых жестоких страстей!
Антония бросилась в кабинет отца и принялась зажигать лампы.
— Отец, присядьте. Скорее, пока горит огонь вдохновения. Джакопо, если тебе не терпится что-нибудь сделать, будь любезен, согрей воду для Пьетро — он наверняка захочет помыться, когда вернется.
Взяв отца за руку, девушка подвела его к столу, заваленному черновиками. Не зная, каковы его привычки, Антония просто вложила перо отцу в руку и направилась к двери.
— Но, отец, — не отставал Поко, не желавший убираться из кабинета, — у Каррары зуб на нашего Пьетро с самой Виченцы!
— Джакопо, отец занят!
— Не надо меня учить, сестренка.
— А тебе не надо путаться у меня под ногами.
— Нет, этак я ни строчки не напишу! — вскричал Данте.
Антония резко развернулась на пятках:
— Видишь, Поко, что ты наделал!
— Империя, замолчи!
Антония захлопнула дверь за Поко.
— Простите, отец. Я прослежу, чтобы он вам не мешал.
Данте безнадежно махнул рукой.
— Дело не в Джакопо. Столько всего сразу навалилось. Мой… сын — ох, я чуть было не сказал «последний оставшийся в живых сын», а это не так… Ведь Пьетро — мой наследник, и он едва не погиб у меня на глазах, а чего ради? Я сержусь на него — но гордость уравновешивает мой гнев. У Пьетро обостренное чувство справедливости, и мне за него страшно — как он станет жить дальше в этом несправедливом мире? Кангранде-то все прекрасно понимает. Жаль, что он не может быть императором. А Церковь между тем допускает разрешение споров посредством дуэлей! И как только Господь терпит такое постыдное положение дел? — Данте покачал головой. — В таком состоянии я не могу писать. Вергилий должен встретиться с Сорделло; я планировал, что они станут говорить о поэзии, а затем отправятся в Долину земных властителей. Нет, я слишком зол, чтобы писать! — И он отбросил перо.
— Чепуха, — мягко проговорила Антония, поднимая перо и снова вкладывая его в руку отцу. — В письмах вы часто признавались, что стихи, которыми вы более всего гордитесь, пришли вам в голову спонтанно, что вы никогда не обдумывали их заранее. Если вы гневаетесь, используйте именно эти эмоции. Вычеркнуть никогда не поздно. А вот упускать такое волнение непростительно — ведь его, возможно, диктует Муза.
Данте нехотя кивнул, затем произнес уже решительнее:
— Ты права. Я заставлю трепетать весь Апеннинский полуостров, я покажу зачинщикам междоусобиц, до чего они довели нашу прекрасную землю! — Он взял перо, обмакнул его в чернила и принялся писать убористым почерком, так хорошо знакомым Антонии: «Ahi serva Italia, di dolore ostello…»
Несколько секунд девушка не сводила с отца глаз, затем выскользнула из кабинета и перевела дыхание.
«Как хорошо я сделала, что приехала. Я нужна ему».
Другая дочь обиделась бы на отца, который после долгих лет разлуки даже не поговорил с ней по душам. Но только не Антония: у нее было странное ощущение, что воплощение мечты лучше мечты как таковой.
Поко ушел — Антония подозревала, что отнюдь не греть воду. Антония велела заняться этим прислуге. Не в силах продолжать распаковывать вещи, пока отец пишет, она присела на краешек кровати и стала вспоминать все события длинного дня. Почти сразу она поймала себя на мыслях о крикливом коротышке, кузене Бонавентуры, как его там — кажется, Фердинандо? Это еще что за имя? И девушка стала обдумывать остроумные реплики, которыми можно было забросать нахала во время дуэли.
Она все еще тешилась запоздалыми остротами, когда хлопнула входная дверь. Слуга Данте кого-то приветствовал, и секундой позже в большую комнату вошел Пьетро в сопровождении собаки. Антонии досталась усталая улыбка.
— Добро пожаловать в Верону, сестричка.
Не зная, что отвечать, Антония встала.
— Как ты себя чувствуешь? Капитан очень сердился?
Лицо Пьетро приняло странное выражение. В глазах светилась грусть, но вместе с нею и волнение.
— Подойди-ка сюда, дай на тебя посмотреть. Боже, да ты совсем взрослая!
Антония тоже стала рассматривать брата. Тот ли это занудный книгочей, что три года назад покинул дом Джеммы? Теперь волосы его, жесткие, как у отца, только не черные, а каштановые, спадали мокрыми прядями на лоб. В ярких глазах появилась тревога, будто Пьетро взвалил на плечи всю мировую скорбь.
Повинуясь внезапному порыву, Антония бросилась брату на шею и крепко обняла его. Растроганный Пьетро тоже на секунду стиснул ее в объятиях, затем погладил по спине.
— Со мной все хорошо. По крайней мере, было.
— Мы все так тобой гордимся, — произнесла Антония, отступив на шаг. И добавила: — Только отец еще говорит, что он…
— Сердится? Кто бы сомневался. Кстати, где он? И где Поко? Я-то думал, они ждут не дождутся, чтобы на меня наброситься.
— Отец работает, а Джакопо куда-то запропастился.
— Небось жаждет отомстить за меня? Только этого нам и не хватало.
— Мне кажется, он просто хочет выйти из тени своего старшего брата.
Пьетро удивился.
— Не такая уж широкая у меня тень. Отцова куда больше впечатляет.
— Все зависит от того, с кем разговаривать. Подозреваю, что после сегодняшнего тебя все девушки в городе боготворят.
— А вот это как раз по части нашего Джакопо. — Пьетро уселся на кровать. — Впрочем, недолго ему осталось переживать из-за размеров моей тени. Я уезжаю.
Антония зажмурилась, как будто у брата ее внезапно выросла вторая голова.
— Что?
— Я уезжаю.
— Но я ведь только приехала! Да что я — ты сам совсем недавно приехал!
Пьетро хлопнул по кровати рядом с собой, и Антония тоже уселась.
— Я должен ехать. Скалигер — он вроде отца: и гордится, и сердится.
— Из-за поединка с падуанцем?
— Да. Скалигер добился бы того же результата — мне не обязательно было рисковать жизнью. Вдобавок я выставил его дураком перед всей Синьорией. О нет, он, конечно, об этом ни слова, но я-то знаю. Сам того не желая, я сегодня несколько пошатнул его позиции. Бог знает, какие последствия возымеет дуэль. Теперь Скалигеру не с руки держать меня при дворе. Мало того: я, похоже, стал персоной нон грата еще и в Падуе. По крайней мере на время. А поскольку Верона только что заключила с Падуей перемирие, мне нельзя здесь оставаться.
Причины были одна другой убедительнее, однако Пьетро перечислял их как-то заученно.
— Ты чего-то недоговариваешь, Пьетро.
Пьетро нахмурился, от уголков глаз разбежались морщинки.
— Чего-то! Да я всего недоговариваю.
— Но ведь Скалигер не отправил тебя в изгнание? Не разжаловал из рыцарей?
— Нет, ничего подобного. Просто для него лучше, чтобы я на время уехал. Да и для отца тоже! Если мое присутствие будет компрометировать Кангранде в глазах падуанцев и Синьории, представь, какие беды свалятся на моих родных.
Это-то Антония моментально представила. Именно последний аргумент стал для нее решающим.
— Мне очень жаль, что ты должен ехать.
— Да и мне ехать не хочется. Мне здесь нравится; кроме того, обидно, что я так и не увижу, как моя сестренка управляется с книгоиздателями. Я слышал, они из-за тебя света белого невзвидели.
Антония хихикнула было, но сразу смутилась и осеклась. Взрослой девушке не пристало хихикать, ей же необходимо быть взрослой, особенно сейчас.
— Насколько я понимаю, Джакопо ты с собой не берешь?
— Боже сохрани! Хватит с меня и хромой ноги в качестве довеска. А такого, как Поко, никому не пожелаю.
Антония бросила взгляд на его правую ногу.
— Болит?
Пьетро подвинул ногу, так что она вытянулась на полу во всю длину.
— Болит, будто сам дьявол в нее раскаленные иглы втыкает. Но знаешь, что я тебе скажу? Если это и есть сегодняшняя цена за мою жизнь, я торговаться не стану.
— Ты сегодня даже бегал.
— Со страху еще и не то сделаешь, — рассмеялся Пьетро.
Антония не сводила с него глаз.
— Ты правда очень храбрый. Только не обижайся: от тебя я такого не ожидала.
Пьетро усмехнулся.
— Я сам от себя не ожидал. Просто обстоятельства так складывались. Никто не желает казаться хуже, чем сам о себе думает. По-моему, в этом все дело. Что такое храбрость? Это когда не хочешь, чтобы тебя считали трусом. Я, например, такие поступки совершал, на которые при здравом рассуждении никогда бы не решился.
— Отец говорит, что у тебя обостренное чувство справедливости.
— Отец слишком много говорит, — очень мягко заметил Пьетро. — Расскажи-ка лучше о себе. Как доехала? Как дела дома?
Антония рассказала, как добиралась до Вероны, затем перешла к флорентийским новостям. Она перечислила все события, какие только смогла припомнить, но главным образом говорила о новом соборе. За двадцать лет строители не продвинулись дальше каркаса. Ходили слухи, будто Джотто заказаны фрески, однако вся Флоренция острила, что ему придется нарисовать эскизы, по которым его внуки эти фрески напишут.
Антония рассказывала и о старых друзьях Пьетро. Некоторые из них собирались жениться, кое-кто уже женился.
— Пьетро, а ты никогда не думал о браке?
Юноша покачал головой.
— Только не в обозримом будущем.
— Скажи мне правду. Это твое желание уехать связано с Марьотто и Антонио?
Пьетро вздохнул.
— И да и нет. Я очень сержусь на Мари, но…
— Но?
— Но с ним говорить легче, чем с Антонио. В смысле, когда мы все вместе, все хорошо. Мы — трио. Да, я зол на Мари — но лишь за то, что он это трио разрушил.
— Бедный сир Капуллетто. Я его встретила сегодня утром. Он показал мне город.
— Антонио завтра уезжает к своему дяде в Падую, если тебе от этого легче. У дяди там некое дело. Если уж на то пошло, Антонио приглашен на свадьбу. Они с Мари оба приглашены, но теперь поедет один Антонио.
— Может, он встретит другую девушку и все как-нибудь уладится?
— Беда в том, что для Антонио существует только одна девушка — Джулия.
— Я думала, ее зовут Джаноцца.
— О, только не для него! Она всегда будет его Джулией, идеальной женщиной. Правда, не понимаю, как в одно и то же время можно быть идеальной и разбить ему сердце.
— Выходит, ты не веришь в настоящую любовь?
Пьетро воззрился на сестру.
— Вот не ожидал!
— …любовь больше, чем земная страсть.
В дверь постучали. Слуга впустил маленького человечка, лицо которого выдавало его семитское происхождение.
— Мануил! — Пьетро поднялся и обнял карлика, как старого друга. — Позволь представить мою сестру, Антонию. Антония, это Мануэлло, главный весельчак при дворе Кангранде.
Антония довольно невежливо сунула шуту руку. Она была набожна и верила большей части историй об убийцах Христа. Пожалуй, слухи о пожирании младенцев несколько преувеличены, да и рогатых жидов ей встречать не приходилось. И все же остальных россказней оказалось достаточно, чтобы Антония, судорожно отдернув руку, бегло пересчитала собственные пальцы.
Мануила немало позабавило поведение девушки.
«Ишь, смех какой зловещий», — подумала Антония.
Но тут Мануил обратился к Пьетро.
— Кангранде просил меня сообщить тебе имя моего двоюродного брата, который живет в Венеции, — к нему ты всегда сможешь обратиться за помощью. Просто скажи, что ты от меня. В смысле, назови мое имя. А то он любит розыгрыши и всегда готов подраться. Болван, но зато человек слова.
— Я буду осторожен, — заверил Пьетро. — Как его зовут?
— Шалах.
Пьетро сделал неуклюжую попытку повторить непривычные звуки:
— Ши — ло?
— Что с вас, не принадлежащих к избранному народу, взять? Смотри, вот я написал его имя, а заодно и адрес. Он должен быть в хорошем настроении — жена недавно подарила ему дочь. И передай ему от меня поздравления.
— Обязательно, — пообещал Пьетро, пряча клочок бумаги под рубашку.
Глаза шута озорно сверкнули.
— Ты песню мою помнишь? Я сочинил еще несколько куплетов.
И, к изумлению Антонии, шут запел безо всякого аккомпанемента:
Нынче соломенный
Цвет не в почете:
Рыцарь со свадьбой
Остался в пролете.
Черные кудри
Деве по нраву.
Где бы найти нам
На вора управу?
«Быть посему», —
Непреклонен синьор.
Только не вечен
Его приговор.
— Очень смешно, — сухо произнес Пьетро.
Раздался грохот, как будто в дверь метнули что-то тяжелое.
— Это, верно, отец твой пером скрипит? — произнес Мануил.
И тут терпение Антонии кончилось.
— Я вынуждена попросить вас покинуть этот дом.
Карлик осклабился.
— Боже меня сохрани мешать его обожаемой Музе. Пьетро, будь осторожен. Я не просто так песню спел — ты вернешься, даже не сомневайся. — Затем Мануил отвесил поклон Антонии, кончиками пальцев сняв шляпу и пройдясь ею по полу. — Enchante, mademoiselle. Уверен, мы скоро увидимся. Мы с вашим отцом любим вечерком сыграть партию-другую в шахматы. Не стесняйтесь — присоединяйтесь.
Еще раз поклонившись Пьетро, Мануил удалился.
Заметив, как скривилась сестра, Пьетро тоже не преминул скорчить рожу.
— Мануил такой забавный! И он хороший человек. Он не солгал — они с отцом действительно довольно близки. Так что можешь с чистой совестью ему симпатизировать.
Антония покраснела. Чтобы сменить тему, она ухватилась за новую информацию.
— Значит, ты едешь в Венецию?
Пьетро пожал плечами.
— Сначала в Венецию, а потом, скорее всего, в Болонью, в университет.
Антония испытала острый приступ зависти.
— И что ты будешь изучать?
— Не знаю. Может, медицину. Или право.
— Когда ты уезжаешь?
— Дня через два, не позже. Мне нужно еще нанять конюха, который согласится поехать со мной и будет ухаживать за лошадьми. Может, и пажа придется подыскать. Пока не знаю. Наверно, в среду, самое позднее в четверг. — Пьетро увидел слезы в глазах сестры, а также ее отчаянные попытки эти слезы сдержать. — У нас еще есть время. Присядь. Давай-ка я тебе расскажу о привычках отца.
Вышло так, что Пьетро уехал только в пятницу на рассвете — приготовления заняли куда больше времени, чем он предполагал. По настоятельной рекомендации супруги Скалигера — которая, кажется, прониклась к нему жалостью — Пьетро нанял двенадцатилетнего Фацио, сына одной из служанок донны Джованны, в качестве конюха и по совместительству пажа.
Разумеется, поползли слухи. Пьетро и месяца не прожил в Вероне на правах гражданина, а уже говорили, будто Кангранде в приступе гнева отправил его в изгнание. Это подпортило репутацию правителю Вероны, над Пьетро же сгустился ореол мученика. Несмотря на то что стало известно, будто Пьетро целую неделю провел, запершись с астрологом и его мавром. Говорили, будто Кангранде недоволен всеми троими. Причина оставалась неизвестной, хотя многие вспоминали об убийстве прорицательницы и строили разнообразные догадки.
Для Данте эта неделя оказалась плодотворнее, чем предыдущие несколько месяцев. Он завершил целых три песни, включая и инвективу против Италии, и главу о Долине земных властителей, в которой имел место диалог отца и сына — то есть хорошего и плохого.
Рано утром в пятницу, когда Пьетро упаковывал вещи, в дверь постучал Туллио Д’Изола. В руках он держал аккуратную стопку писем, каждое с подписью и печатью.
— Скалигер хочет, чтобы вы отдали письма посланнику Дандоло в Венеции, а также передали ему поклон.
Пьетро спрятал письма в заплечную кожаную сумку.
— Спасибо, Туллио.
— Меня также просили передать вам это, синьор Алагьери. — Главный дворецкий вручил Пьетро два запечатанных воском письма.
Одно было от Антонио. Тот благодарил Пьетро за поддержку его, Антонио, перед Скалигером. В простых выражениях, так же как говорил, Антонио писал: «Ты мой единственный друг. Если тебе когда-нибудь что-нибудь от меня понадобится — даже моя жизнь, — я, не задумываясь, сделаю для тебя все».
«Бедный Менелай», — пробормотал Пьетро. Через два дня после дуэли Данте в суде цитировал Гомера, называя Джаноццу Еленой, а молодого Монтекки — Парисом. Веронские остряки тотчас подхватили цитату, тем более что Марьотто отправляли во Францию (правда, не в Париж). Так Антонио получил обидную кличку Менелай.
Второе письмо было от Марьотто. «Парис» выражал глубокие сожаления по поводу своих действий, которые возымели такие последствия для Пьетро. В конце он писал: «Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь и мы снова станем друзьями».
Пьетро спрятал оба письма.
— А еще, синьор Алагьери, — проговорил Туллио, — вам письмо от донны да Ногарола. Она велела передать вам его в собственные руки.
Катерина вместе с Ческо уехала в Виченцу на следующий день после дуэли. У Пьетро перехватило дыхание — пришлось закашляться, чтобы Туллио ничего не заподозрил. Развернув письмо (или, скорее, записку), Пьетро прочел несколько строк, написанных изящным почерком:
«Дорогой Пьетро!
Я знаю, из-за чего ты и мой брат поссорились. Я знаю даже больше. Мне очень жаль, что я поставила тебя в такое скверное положение. Изгнание продлится совсем недолго. Даю слово.
Катерина».
Бумага хранила тонкий аромат лаванды. Пьетро спрятал письмо на груди.
— Попрощайся от моего имени со всеми, — попросил он дворецкого. — Вы все очень гостеприимные люди — жаль, что наслаждаться гостеприимством пришлось недолго.
— Что поделаешь — такова судьба, — отвечал Туллио, откланиваясь.
«Как странно», — думал Пьетро, продолжая паковать вещи.
Через час он оседлал Каниса и присоединился к маленькой компании, покидавшей город. Они с Фацио были не одиноки. Из Вероны уезжали Игнаццио да Палермо и его мавр. Они также направлялись в Венецию и вызвались ехать вместе с Пьетро.
Игнаццио и Теодоро направились к понте Пьетро, мосту у восточных ворот. За боевого коня Пьетро, привязанного к седлу, нес ответственность Фацио. Пьетро придержал Каниса, чтобы Меркурио в последний раз ткнулся носом в ладонь Данте. Брат и сестра тоже вышли проводить Пьетро. Джакопо сострил, что самая жизнь остановится, если они задержатся где-либо слишком надолго. И он, и Антония махали вслед, однако на спине Пьетро чувствовал взгляд отца. У старика на ложь нюх, как у собаки. Поэт знал, что происходит нечто, но не знал, что именно. И ему это не нравилось.
Катерина, конечно, скажет ему, что Пьетро уехал из-за малыша. И это будет правда. Однако сама Катерина и знать не будет, насколько ее слова близки к истине.
Пьетро лгал родным с отвращением — но разве мог он сказать правду?
Правду о том, что он, астролог и мавр начали охоту на Пугало.
