Пятнадцать охранников патрулировали бельэтаж и фойе. Пока Ген и его спутница ехали на лифте, через стекла кабины он приметил еще по двое стражей на каждом этаже.

Никакой это не дом. Что же это за место? На улице, в потоке машин, Ген разглядел желтые такси. Значит, они еще в городе. Но где именно?

В затуманенном сознании неожиданно всплыл вопрос, который он когда-то уже слышал: «Что ты знаешь о своей жизни?»

Ответа он так и не отыскал.

Двери лифта разъехались в стороны, и женщина с рыжими волосами повела его дальше. Очередной пропускной пункт, где проверили ее документы, она миновала спокойно, без раздражения и без улыбок.

По дороге она уже присматривалась к реакции Гена. Но в его глазах трудно было что-то разобрать.

– Тебе здесь ничего не кажется знакомым?

– Ничего. А должно?

Она распахнула тяжелую металлическую дверь в конце коридора, которая вела в большой зал. Не говоря ни слова, женщина пропустила его вперед, а потом отступила в сторону и захлопнула дверь за его спиной.

Как он мог так сглупить? Его заманили в ловушку, усыпили бдительность дурацким костюмом! Ген подергал за ручку, но та не поддалась. Ручка была привинчена так надежно, что даже не дребезжала.

Он резко повернулся на каблуках и оглядел зал. В центре комнаты находились белая стационарная кушетка и офисная конторка, заставленная разным компьютерным оборудованием. За большой стеклянной стеной была комната для наблюдений. Туда вошла та самая женщина с рыжими волосами. Она села на стул рядом с группой занятых работой лаборантов. Ее взгляд был холоден.

Ген отвернулся. Она не заслуживала его внимания.

– Пожалуйста, ложитесь на кушетку.

Голос был мужским и равнодушным. Когда команда повторилась, Ген сумел отследить расположение динамика. Выполнять приказ он не стал.

На противоположном конце зала виднелся ряд дверей. Другого выхода не было. Он бросился вперед сломя голову. Но двери распахнулись прежде, чем он добрался до них. Вбежали четверо здоровых лбов из охраны, доктор и какой-то пожилой мужчина.

– Стой на месте! – приказал один из охранников.

Команда прозвучала глупо. Ген и не думал подчиняться.

Он попытался увернуться, но охранники оказались вооружены острыми палками, которыми обычно погоняют скотину, и длинными жердями с петлями из стального кабеля на концах. Они хотели загнать его, как зверя.

«Будь осторожен со своими желаниями».

Ген прыгнул на ближайшего здоровяка, схватил за горло и развернул так, чтобы острый конец жерди, которую держал охранник, угодил второму противнику в бедро. Вспыхнула электрическая дуга, рассыпая искры, когда семь тысяч вольт прошли через ногу врага.

Ген действовал быстро и ловко, но следующий противник был быстрее. Свистнув, стальная петля упала сверху, на голову, и туго затянулась. Горло сдавило так сильно, что Ген сложился пополам. Он захрипел, чувствуя, что язык не помещается во рту. Сражаясь за глоток воздуха, беглец рухнул на колени.

– Встать!

Удар тока молнией ударил вдоль спины. Мускулы сжались, кровь вскипела.

Острие палки для загона скота вонзилось ему в основание шеи, заставляя распластаться на полу, словно какое-то животное.

– На топчан!

Ген снова не подчинился. Страшная петля, свисающая со второй жерди, качнулась к лицу. Но стариковская рука перехватила жердь. Кожа на руке была дряблой и желтоватой, с пигментными пятнышками, сквозь нее проступали тонкие кости и голубые жилки.

– Ген, пожалуйста, сделай, что от тебя хотят. Иначе им придется причинить тебе вред.

Он произнес это спокойно и даже сочувственно. Но за этими интонациями таился мрак, который не позволял довериться ему до конца.

Хрупкая рука взяла Гена за подбородок и с неожиданной для старика силой вздернула его голову вверх. Они посмотрели друг другу в глаза. Изучая. Меряясь силой. И ни один не отвел взгляд.

– Нам нужно продолжать работу, мы не можем ждать, пока пройдет приступ твоего боевого безумия. Нет времени, вот и все. А теперь… ты постараешься быть смирным?

– Я постараюсь тебя убить,– пообещал Ген, глядя в холодные глаза собеседника.

Как ни странно, лицо старика тут же смягчилось.

– А в этом я совершенно не сомневаюсь.

Молодой лаборант нанес гель и прикрепил к голове Гена последний из тридцати двух плоских дисков-электродов. Металл холодил кожу. Лаборант проверил, что диск держится прочно и хорошо проводит ток под низким напряжением.

– Все готово, мистер Лоулесс.

Старик подошел к кушетке, держа в руках небольшую стеклянную ампулу с густой красной жидкостью.

– Что ты сделал со вторым флаконом? – спросил он.

Ген постарался отвернуться, но лицо его невольно напряглось. Было ясно, что ампула вызывает в нем какие-то воспоминания.

Он отвел взгляд.

– Я не знаю.– Он попытался проверить на прочность ремни, которыми его локти и колени были привязаны к кушетке.– Что вы со мной делаете?

– Отвечай на вопрос.

Лоулесс склонился над Геном, опираясь обеими руками на набалдашник длинной инкрустированной трости черного дерева.

– Где второй флакон?

– Я его съел.

– Неудивительно, учитывая твое нынешнее состояние. У нас был договор. Одна ампула. Раз в месяц. Ты нарушил контракт.

– Плевать я хотел на твои контракты.

Ген напрягся, но путы не поддавались. Бесполезно. Лоулесс поднял трость, приложил ее конец к щеке Гена и заставил его повернуть голову.

– Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой, грязная неблагодарная свинья! Мне бы не хотелось начинать все заново с кем-то другим.

Ген плюнул в старика, но промахнулся. Плевок попал на пол, под ноги.

– Я говорила, что он не подходит для этого.

Старик посмотрел на стеклянную перегородку, за которой стояла рыжеволосая женщина, сжимая в руках микрофон.

– Мег, оставь нас.

«Значит, вот как ее зовут!»

– Он не достоин такой чести, он – дурак,– не унималась та.

– Мегера! У него свои недостатки, у тебя – свои. И ты для этого дела точно не подходишь. Выйди немедленно. Я не собираюсь выслушивать еще и твое чириканье!

Он махнул рукой. Двое охранников тут же вошли в соседнюю комнату и выпроводили женщину насильно.

Ген даже ощутил уважение к этому мудрому старику. Он правил в своем королевстве железной рукой.

– Лоулесс.

Ген покатал это имя на языке, словно редкое красное вино с богатым букетом.

– Значит, ты вспомнил меня?

– Нет, вон тот так сказал.

Лаборант стоял, повернувшись к ним спиной, и смотрел на компьютерные экраны, на которых плясали ломаные линии волн мозговой активности Гена.

Пленник с тревогой следил за извилистым графиком.

– Мы снимаем ЭЭГ,– пояснил Лоулесс.– Электроэнцефалограмму. Карту электромагнитных волн твоего мозга. Ты, конечно, помнишь, что все это было и прежде?

– А чего ты хочешь добиться?

Невинные, казалось бы, слова заставили Лоулесса запнуться. Какой еще вопрос был бы более очевиден в такой ситуации?

Старик положил дряблую высохшую руку на молодое упругое плечо Гена.

– То, что предлагали Одиссею, а он по глупости отверг. Что искал Гильгамеш, но так и не обрел. Что украл Тифон, и за свой грех был обращен в цикаду… а это больше, чем заслуживал бедный брат Приама. Что обещали суки Кибелы, но так и не дали. Дар, которым Рок наградил Киклада, в наказание мне. Бессмертие.

– Ты сошел с ума.

– Мой мальчик, какой ты смешной. Разница между безумием и эксцентричностью заключается в толщине кошелька. Поэтому я весьма и весьма эксцентричен. А теперь отвечай: что ты знаешь о своей жизни?

Ген бросил на Лоулесса удивленный взгляд. Опять этот вопрос!

График на экране синхронно подпрыгнул. Потрясенный лаборант повернулся к хозяину.

– Работает!

– Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки. – Старик потрепал Гена по руке.– Хорошо. Может, твой упрямый умишко поможет нам.

Он снова поднял палку и, с силой вдавливая ее в щеку Гена, заставил того повернуть голову к экранам.

– Это альфа-волны. Они нам расскажут о тебе всю правду.

Ген услышал, как открылась дверь и кто-то вошел в комнату. Он приподнял голову и увидел рыжеволосую женщину, подошедшую к кушетке. На ней был белый медицинский халат, а в руках – поднос. На подносе стояли маленькие склянки, заполненные прозрачной жидкостью, ватные тампоны и пипетка.

– Мег.

Женщина не ответила.

Она взяла пипетку и принялась капать на тампоны жидкостью из баночек. Ген встревожился. Он забился в путах, презрев боль в содранных запястьях.

– Я думал, что ты приказал ей уйти!

Лоулесс сделал крайне удивленное лицо.

– Я ничего такого не приказывал.

– Что она делает?

– Она подготавливает среду.

– Я не понимаю!

– Конечно, не понимаешь. Поэтому мы здесь.

Рыжеволосая стерва улыбнулась Гену.

«Почему она это делает?»

Это Мегера или нет? Он понадеялся, что нет, когда женщина прижала ему к носу ватный тампон.

Ноздри заполнил дурманящий аромат специй и небывалых цветов.

– Души подземного мира воспринимают наш мир только через запахи.

Ген подавил желание вдохнуть этот аромат поглубже.

– Подземный мир – это царство, где нет ничего материального, лишь образы, призраки, туман, тени и сны. Его нельзя ни коснуться, ни увидеть. Он таится в твоем сердце. Это память. Испей ее до дна. Ты должен дышать глубоко, чтобы мы могли возродить твою душу.

Старик крепко приложил Гену тростью по животу. Тот закашлялся, судорожно дыша, но график на экранах остался неподвижен. Они явно ждали другой реакции.

– Попробуй следующий.

Женщина набрала препарат из другого флакона и накапала на новый тампон.

Лоулесс подступил ближе к Гену и погладил его по волосам. Провел костлявым пальцем по лицу, разглаживая напряженные мышцы.

Ген попытался не вдыхать запахи, нахлынувшие вновь.

«Лимон. Лаванда».

– Обоняние – самое древнее, самое глубинное, самое животное из всех органов чувств. Ему не требуется проходить через таламус. Запах напрямую воздействует на средоточие нашего естества.

Рыжеволосая женщина поднесла новый ароматный тампон к носу Гена. Пленника уже начал пробивать пот.

«Жасмин. Неизбежный. Неотвратимый».

Лоулесс скользил пальцами по лицу Гена, стараясь не касаться электродов.

– Ощущение запаха не только напрямую связано с обонятельными центрами в средней теменной доле мозга, но и со всей лимбической системой. Оно непосредственно связано с миндалевидным ядром, центром эмоций человека, и с гиппокампом, средоточием памяти.

О чем говорит этот старый дурак? Бормочет какую-то тарабарщину. В комнате как будто стало светлее. Что они делают со светом?

– Таким образом, механизмы твоей памяти придут в движение, подобно телескопу, направленному на время.

«Что ты знаешь о своей жизни?»

Ген ахнул, задыхаясь. Темноту сознания пронзили проблески нежеланных воспоминаний.

– Как я и говорил, твой мозг опознал молекулы запахов. Они запустили миллиарды химических реакций, побудили целую сеть нервных импульсов, отвечающих за запоминание запахов. Пробужденные воспоминания оказались настолько яркими, что осветили все связанное в твоей памяти с этими ароматами. Воспоминания нахлынут, как лесной пожар, который невозможно остановить. Твои альфа-волны снижаются – это активируются эпизодические воспоминания. Гиппокамп генерирует тетта-волны в отчаянной попытке как-то интерпретировать этот поток информации, связать его с тем, что уже существует. И тем самым усиливает твою долговременную память. Усиливает связи между нейронами. Молекулы запаха – как недостающие части в головоломке, которые в конце концов занимают свои места в давно позабытом, давным-давно уснувшем опыте. Сеть замкнулась. Пожар загорелся. Ты чувствуешь его запах? Ты видишь его?

Ген задыхался и хватал воздух ртом. По его щекам струились слезы. Его поработили нахлынувшие изнутри воспоминания.

– Ты помнишь? Что ты знаешь о своей жизни?