~~~

Графу делла Мирандоле сразу же представился случай оценить Вальдо и Дадо Чентези, двух братьев из Болоньи, которых Ферруччо нанял сопровождать его до Парижа. В Сарцане, на первой же станции, они деликатно настояли, чтобы он поменял своего боевого коня на более крепкого и породистого. Этот жеребец не отличался особой резвостью, но его надежная иноходь обеспечивала спокойную и удобную рысь, следовательно, более длинные перегоны. Выбирая объездные дороги и тропы, они поздним вечером добрались до долины Фонтана Буона. Братья скромно поужинали в придорожной гостинице и перед сном добрых полчаса упражнялись в искусстве владения мечом.

— Мы ученики Филиппо Вади, — с гордостью заявили они. — Наш учитель всегда говорил, что нельзя пропускать ни дня тренировки.

По просьбе Джованни, который не хотел появляться во владениях семейства Чибо, они объехали Геную выше по течению реки Скривии и направились в сторону Альбенги. Оттуда их путь лежал в Кунео, что в графстве Савойя. Этот маршрут был самым надежным. Братья не раз им пользовались, нанимаясь проводниками и оруженосцами к знатным синьорам и коммерсантам. Граф вел себя с ними любезно и сдержанно, но на второй день пути не удержался и спросил у того, кто выглядел старше, почему у них такие необычные имена.

— Наш отец, болонский мельник, был религиозен на свой лад, потому и окрестил меня Вальдо в честь одного монаха, который всем по большому секрету говорил, что он святой. Когда же через год мать умерла от родов, он назвал моего брата Дадо, то есть «кубик», «игральная кость», поскольку ребенок появился на свет в таких горестных обстоятельствах. Отец считал, что его судьба должна перемениться, как переменчива фортуна при игре в кости.

— Да ваш отец скорее философ, чем мельник, — заметил граф.

— Если бы он был философом, его бы не повесили, — вмешался Дадо, пришпорив коня и выдвигаясь вперед.

Ночь они провели в Чертоза ди Казотто, где монахи всегда были рады принять путешественников, если им хорошо заплатили. Во сне Джованни впервые после долгого перерыва снова увидел светящийся шар, но на этот раз тот молчал, и Пико проснулся, полный печальных предчувствий. До Парижа было еще далеко. Он молил Великую Мать, чтобы она защитила Ферруччо и Леонору и приблизила к себе Маргериту.

До Кунео они добрались к полудню и оказались на Марсовом поле в самый разгар большой ярмарки. Прилавки ломились от посуды, тканей, оружия, сбруи для коней и быков, всевозможных сельскохозяйственных орудий. Стайки мальчишек вертелись возле бочек, норовя на них прокатиться, или гоняли палочками обручи. На каждом углу булочники и кондитеры расхваливали свой товар, виноделы предлагали бесплатную дегустацию. Акробаты и жонглеры расхаживали на ходулях, состязались между собой в искусстве подбрасывать и ловить деревянные шарики и булавы.

Джованни и его оруженосцы спешились и привязали коней. За ними вызвался присматривать карлик, одетый во все красное, в шляпе с плюмажем. Возле кафедрального собора шло представление бродячих актеров, и вокруг них собралась толпа. Путешественники, привлеченные веселым смехом, подошли поближе и поняли, в чем было дело. Двое главных актеров представляли молодого короля Франции и Папу Иннокентия. Еще один комедиант, одетый женщиной, все время появлялся и исчезал в импровизированных кулисах, пробегая между главными персонажами, которые безуспешно пытались его поймать. Наконец актеру, одетому Папой, удалось его схватить. Он дал пинка королю, задрал «даме» юбку, спустил штаны и при всем честном народе отшлепал по заднице.

Джованни скорее удивился, чем развеселился, и тут к нему подошел какой-то человек.

— Вы нездешний?

Пико на всякий случай занял оборонительную позицию.

— Нет, синьор, мы едем из Флоренции.

— Так вот почему вы сморщились! У вас во Флоренции этот монах, Савонарола, уже перевешал всех бродячих актеров.

— Может быть, но ведь еще со времен Карла Великого скоморохи могли позволить себе высмеивать власть имущих и не бояться за свою жизнь.

— Я согласен с вами, так должно быть. Да еще в придачу на Успение Богородицы, когда душа Девы упокоилась с миром. Вы ведь знаете, что, пока кот спит, мыши веселятся вовсю. Это и происходит вокруг нас.

— Рад с вами познакомиться, синьор, — сказал граф Мирандола, которому начал нравиться такой разговор. — Меня зовут Джованни Леоне, я состою на службе у правителей Флоренции.

Он назвал то имя, которое взял себе для побега из Рима. Ему казалось, что оно приносит удачу.

— Мозес Альбо. Приятно познакомиться.

Джованни на миг застыл от удивления, и его собеседник это заметил.

— Да, я еврей. Это вас смущает?

— Ничуть. У меня много друзей среди ваших единоверцев.

— Я тоже надеюсь найти друзей в этом городе. Мой отец, раввин, решил уехать из Испании, когда я был еще ребенком. Я его за это ненавидел, а теперь понимаю, что он спас мне жизнь.

— Надеемся, что так будет и дальше.

— Власти в Савойе весьма толерантны к иноверцам и иностранцам, да и во Франции тоже.

К ним подошел Вальдо и тихо шепнул:

— Надо ехать дальше, нам предстоит нелегкий путь.

Джованни протянул руку человеку, который не побоялся представиться своим настоящим именем.

— Вы справедливый человек, — сказал он. — Шалом, Мозес.

— Шалом, мессир Леоне. А у вас есть сила духа, чтобы стать справедливым человеком.

На территорию маркизов Салюццо они въехали без затруднений. После нескольких лет боевых действий между маркизами Салюццо и маркизами Савойя воцарилось вооруженное перемирие, которое подготовила и поддерживала Франция, желавшая видеть оба маркизата своими союзниками. Регентшу Анну, правившую именем малолетнего короля, Италия в данный момент не интересовала. Однако территории обоих маркизатов служили дверью, через которую французы, если понадобится, смогут пройти в глубину полуострова.

Уже под вечер, после утомительного подъема, серьезного испытания для коней, путники въехали в небольшое селение, разделенное пополам рекой По. Долину, окруженную древними холмами, уже сглаженными временем, замыкали суровые вершины. Всадники миновали копи белоснежного мрамора и остановились на ночлег на станции Гизола.

— Нам нужно попасть вон туда, — сказал Вальдо, указывая на скалистые серые горы. — Там есть туннель, о котором мало кто знает. Он позволит нам сэкономить время и обойтись без неприятных встреч на дороге. После войн кругом шатается много солдатни, отбившейся от полков. Им никто не платит, и они грабят прохожих на дорогах. Но мы пройдем здесь, через Буко-дель-Визо.

— Не угодить бы в какую другую дыру, — сказал Дадо.

Вальдо искоса бросил на брата быстрый взгляд. Тот сразу отошел, но на лице его играла широкая улыбка.

— Не сердитесь на него, граф. Он ненамного меня моложе, но иногда мне кажется, что я ему вместо отца.

— Мне не за что на него сердиться. Наоборот, он своими шуточками поднимает настроение. Дадо, подожди! — крикнул Пико. — Я тебе расскажу кое-что о той дыре, которую ты имел в виду. На этот счет есть стихи одного тосканского поэта.

Дадо, удивленный таким доверием, вернулся к графу.

— Дьяволы в аду приветствуют своего повелителя. Слушай: «Per l’argine sinistro volta dienno; / ma prima avea ciascun la lingua stretta / coi denti, verso lor duca, percenno; / ed elli avea del cul fatto trombetta». «И у преграды мрачной, прикусив / зубами языки, все повернулись / к вождю. Все знака ждали. Протрубил / он задницей сигнал…» Знаешь эти стихи?

Дадо звонко расхохотался.

— Нет, граф, но тот, кто их написал, — настоящий поэт! Знаете, — продолжал он сквозь смех, — эти дьяволы напомнили мне моих товарищей по оружию. Когда мы отдыхали в казарме, многие так громко пердели, что звук и вправду напоминал бомбарду. Если бы к ним поднести огоньку, то из той дыры вырвалось бы адское пламя. С вашего позволения, граф.

Вальдо покачал головой и повел коней в стойло, решив лично позаботиться об их отдыхе. Следующий день будет длинным, полным трудностей и опасностей. Человек порой может простить легкомыслие, но горы — никогда.

Проклятое похмелье, проклятый ливорнский сидр!

Франческетто проснулся на следующий вечер от странного звука. Ему померещилось, что конь под ним громко облегчился от газов. Оказалось, что под боком у него храпит какая-то тетка, толстая, как хавронья. Он молча встал, спустился по лестнице и оказался в комнате, где еще сильнее, чем наверху, воняло дерьмом и блевотиной. Там Чибо обнаружил кое-кого из своих людей, отхлестал их по щекам и приказал немедленно выезжать.

— Ночью? — раздалось сразу несколько голосов.

Тогда Франческетто отдал себе отчет, что весь день пробыл в бессознательном состоянии. Он еще больше разозлился и велел всем седлать коней. Выспаться можно будет на какой-нибудь станции по дороге в Париж.

Теперь у графа оказался целый день форы.