Глава 24
Несомый ветром песок серебристой пеленой покрывал дорогу, поблескивая в сгустившихся сумерках. Они ехали на лошадях по очереди, сменяя друг друга, и смертельно устали, проведя в пути весь день. Хуже всего было лошадям. Когда солнце село, кони уже начали спотыкаться. Люди спешились и вели их в поводу. Калай погладила бок коня, тихо уговаривая его идти дальше. Но вечно так продолжаться не может, подумала она и улыбнулась. Она устала так, как никогда не уставала за всю свою жизнь. Бесконечные изнуряющие дни, проведенные за стиркой, когда она жила при монастыре, теперь казались чем–то смешным. По крайней мере, тогда она могла на ночь улечься в кровать и крепко спать, ни о чем особо не беспокоясь.
Вдалеке на горизонте показалась темно–синяя полоса. Море. Его соленый запах висел в воздухе.
— Кир, — сказала она, — нам надо найти воду и место, где можно остановиться на ночь.
— Да. Скоро.
Дорога спускалась вниз по склону бархана. Кир осторожно повел по ней лошадь, а Калай шла впереди.
Брат Варнава потянул лошадь за повод, чтобы держаться поближе к Киру. Его седые волосы стали темнее, пропитавшись потом и покрывшись пылью, и от этого взгляд глубоко запавших глаз стал еще более затравленным. Если они не найдут место, где смогут отдохнуть несколько дней, то он заболеет, подумала Калай. А то и хуже.
— Мой старый друг, Ливни, живет к югу от Агриппии, — сказал Киру Варнава.
— Насколько далеко?
— Где–то там, — ответил Варнава, выставляя вперед узловатый палец.
Кир вгляделся. Местность впереди была пустынной — сплошные скалы и скальные выходы, перемежавшиеся с песчаными барханами. Всюду вились темные линии пересохших русел рек.
— Ты не знаешь в точности, где он живет?
— Нет, но приблизительно представляю. Раз или два в год он присылал мне письма, передавая их с купцами, путешествующими здесь.
— А ты когда–нибудь писал ему ответные письма? — спросил шедший сзади Заратан.
— За последние двадцать лет купцы трижды смогли передать ему ответные письма от меня.
Заратан поскреб белый пушок пробивавшийся на его подбородке.
— Ты написал ему всего три раза за двадцать лет?
— Нет, я писал каждый месяц, но Ливни было очень трудно найти.
— А почему ты думаешь, что нам удастся это сделать?
— Ливни подробно описал место, в котором он живет, — ответил Варнава. — Когда мы достигнем развилки дорог к западу от Газы, я смогу показать дальнейший путь.
Кир кивнул.
Лошади шумно дышали, облизывая губы, видимо, от сильной жажды.
— Брат Варнава, — обратилась к нему Калай. — Ты должен хорошо знать эти дороги. Сколько нам еще добираться до воды?
— Недолго. Где–то в первом часу ночи мы окажемся у водоема на окраине Газы. Там мы сможем и попить сами, и напоить лошадей.
— А мы сможем там остановиться? — вожделенно спросил Заратан. — Я голоден.
Варнава вопросительно посмотрел на Кира.
— Не знаю, — сказал тот. — Сначала мне надо будет провести разведку. Если это слишком близко к жилью, боюсь, мы не сможем сделать остановку.
— Это достаточно близко к домам, по крайней мере, так было более двадцати лет назад, когда я последний раз был в Газе.
Склон бархана закончился, и они вновь выстроились друг за другом. Калай услышала, что Варнава что–то тихо говорит Заратану.
Она снова ласково погладила бок коня, извиняясь перед ним за то, что придется еще целый час идти без питья. Почувствовав прикосновение ее руки, жеребец повернул голову и посмотрел на нее.
— Все хорошо, — успокоила она его. — Еще совсем немного.
Жеребец потряс головой.
«Интересно, — подумала Калай, — не хочет ли он этим сказать: «То же самое ты говорила час назад“».
Кир коснулся шеи коня ладонью.
— Калай. У меня к тебе вопрос. Насчет папируса. Ты заметила, что слово «Селах» выпадает из общего рисунка?
— Заметила. Все остальные слова, кроме имен Бога, начинаются на «М».
— Не думаю, что это простое совпадение. А ты? — спросил он, поворачиваясь, чтобы было удобнее смотреть ей в глаза.
— Нет, я тоже подозреваю, что здесь каждая буква имеет значение.
— У тебя есть какие–нибудь догадки, почему это слово не вписывается в общую картину?
— Ну, например, это седьмое слово.
— Седьмое? А что это может значить?
Калай нахмурилась, но Кир не видел этого, поскольку в этот момент повернул голову.
— Ты когда–нибудь изучал иудейские пророчества?
— Немного. А что?
— Число «семь» божественное. Например, помимо этого несоответствия я также заметила, что если сложить порядковые номера всех букв в слове «Селах», то получится сорок три. Четыре и три, четыре плюс три — семь.
— И что это означает?
— Дослушай меня, хорошо? После «Селах» еще двадцать восемь букв, а это десятка: два плюс восемь.
Кир промолчал, но она поняла, что он обдумывает услышанное.
— Так в чем же важность цифр «семь» и «десять»?
— А в том, — немного обескураженно ответила Калай, — что семь раз по десять — семьдесят.
Она дала ему время осмыслить услышанное, глядя на небольшой песчаный вихрь, крутящийся над дорогой. Он быстро утратил силу, и песок кучкой осыпался на землю.
— Семьдесят, — повторил Кир, видимо совершенно не понимая, что имела в виду Калай.
— Вспомни Книгу пророка Даниила, — со вздохом сказала Калай.
— Ты имеешь в виду пророчество о семидесяти седминах и Конце времен? — после короткого раздумья спросил Кир.
— Да. Даниил пророчествовал, что после разрушения Иерусалима вавилонянами пройдет семьдесят седмин лет и придет мессия. Иерусалим был разрушен в три тысячи двести восемьдесят четвертом году по иудейскому календарю. Седмина составляет семь обычных лет. Следовательно, умножаем семь на семьдесят и получаем четыреста девяносто лет. Последняя седмина, то есть последние семь лет этого мира, началась по вашему календарю в двадцать шестом или двадцать седьмом году. Ваш Господь и Его последователи верили, что в тридцать третьем или тридцать четвертом году наступит конец света.[67]
Кир резко дернул лошадь за повод, и жеребец остановился.
— Я не знал этого.
— Ты бы знал это, будь ты иудеем. Как твой Господь.
Похоже, это совершенно ошеломило Кира, и он почти остановился.
Ведя лошадь в поводу, Варнава догнал их и посмотрел им в глаза. Его лицо напряглось.
— Что–то не так?
— Я и Калай говорили о папирусе. Седьмое слово, «Селах», выпадает из общего рисунка, а если сложить порядковые номера его букв, получится сорок три, что…
— При сложении дает семь, — перебил его Варнава. — Что еще?
— Калай также заметила, что двадцать восемь букв после слова «Селах»…
— Дают десять, а семь раз по десять будет семьдесят.
Кир разинул рот.
— Ты знал это?
— То, что папирус может соотноситься с пророчеством о семидесяти неделях в Книге пророка Даниила? Да. Но не забывай, что «Селах» может быть вставлено в текст просто как ритмическая пауза. Это слово часто встречается в Псалмах именно в этой роли. Если стихи читаются нараспев, то в них должны быть ритмические паузы.
Кир уперся взглядом в горизонт, словно концентрируя на нем свои мысли.
— Но это также может значить и то, что папирус говорит о Конце времен.
— Или о приходе мессии, который должен стать его провозвестником, — ответил Варнава.
Заратан выглянул из–за плеча Варнавы. Калай не переставала удивляться: в его голубых глазах все так же светилось постоянное изумление происходящим. Хотя, казалось бы, после всего того, что им пришлось перенести, это должно было исчезнуть.
— Папирус является картой, показывающей путь к Концу времен? Не сказал бы, что мне это сильно нравится, — мрачно проговорил он.
— А я–то думал, что ты жаждешь наступления Царствия, — сказал Кир.
— Да, конечно. Но слова «Конец времен» звучат как конец всего.
Варнава вытер пот со лба грязным рукавом своего одеяния.
— Не беспокойся, Заратан. Мы даже не знаем, является ли это картой.
— Двадцать седьмой год, — прошептал Кир. — Тот год, когда Господь начал свою проповедь?
Варнава кивнул.
— Возможно, хотя есть вероятность, что это было в двадцать восьмом году или даже в двадцать девятом, в зависимости от того, какого из Евангелий придерживаться.[68]
Угасли последние лучи заката, и пески барханов окрасились в пурпурный цвет.
— Тогда неудивительно, что Господь наш сказал, что живущие с Ним узрят апокалипсис, а Петр писал, что Конец времен у порога. Они действительно думали, что правильно истолковали пророчество о семидесяти неделях.
— Уверена: они истолковали его абсолютно правильно, — с некоторой насмешкой сказала Калай. — Но к сожалению, само пророчество оказалось вздором, и вы, глупые монахи, потеряли три столетия, ожидая Конца времен, вместо того чтобы жить полноценной жизнью в соответствии с промыслом Божьим.
Она сказала это таким тоном, что лошади перепугались. Они затопали копытами и затрясли головами. Стук копыт и звон упряжи казались очень громкими в вечерней тишине пустыни.
Варнава погладил лошадь по шее и что–то прошептал ей на ухо. Калай не расслышала, что именно, но лошадь успокоилась.
Темнело, ветер стих, и в воздухе снова запахло морем.
— Какая же ты злая! — сверкнув глазами, сказал Калай Заратан. — Ты унижаешь нашу веру при всякой возможности! Зачем это?
— Потому что всем известно, что боги, желая уничтожить человека, сначала делают его верующим, — картинно выгнув брови, ответила Калай.
— Чего–чего? — непонимающе переспросил Заратан, глядя на братьев в надежде, что они объяснят ему смысл этой фразы.
— Мы все очень устали. Идемте в Газу, — вместо объяснения сказал Варнава.
Прошло еще полчаса, прежде чем они добрались до водоема, о котором он говорил. Оказалось, что теперь он находится внутри городских стен. Проезжая через ворота, они почувствовали запах вареной козлятины и свежего хлеба. Источник был обложен камнями, образовывавшими большую емкость с кристально чистой водой.
Спешившись, они подвели лошадей к источнику и принялись пить сами, зачерпывая воду пригоршнями. Утолив жажду, Варнава вздохнул и с благоговением погладил рукой мешок из газельей кожи. Их окружал обычный городской шум: лай собак, звон тарелок тех, кто вкушал вечернюю трапезу. Послышался утробный мужской хохот, заплакал ребенок, потом раздался голос матери, отчитывающей его.
Калай сидела на краю резервуара, обводя взглядом дома с плоскими крышами, внутри которых горел слабый свет. Вероятно, скоро городские ворота закроют, но сейчас люди, по всей видимости, озабочены лишь тем, чтобы накормить свои семьи.
— Им очень хотелось пить, — сказал Варнава, показывая на пьющих воду лошадей. — Но нам нельзя долго здесь задерживаться. Слишком опасно.
— Но мы ведь сначала найдем что–нибудь поесть? — жалобно спросил Заратан, оглядывая своих спутников.
Калай вглядывалась в лица монахов. С той ужасной ночи в монастыре они сильно изменились. Спокойствие и вера, делавшие их черты мягче, исчезли. Морщины на лице Варнавы обозначились глубже. Он принял на себя святую миссию и был готов идти до конца, чтобы ее исполнить. Взгляд Заратана метался, как у перепуганного кота. Будь у него хвост, он бы, наверное, постоянно им нервно дергал, ища место, куда спрятаться. А Кир… Кир выглядел человеком, взявшим на себя ответственность. От него зависела их безопасность, и он хорошо знал это. Он сделает все, чтобы ее обеспечить. Все они, подумала Калай, стали прежними, какими были до прихода в монастырь.
— Братья, — настаивал Заратан, — нам же надо поесть, правда?
— Нет времени, — ответил Кир. — Утоли жажду, настолько, чтобы мы смогли идти дальше.
Заратан застонал и зачерпнул еще одну пригоршню воды.
— Не беспокойся, — сказал Варнава. — Я уверен, что Ливни покормит нас, когда мы придем к нему. Он всегда был очень радушным, хотя и слегка странным.
— В каком смысле странным? — с подозрением в голосе спросил Заратан.
— О, он очень одухотворенный человек, просто немного не от мира сего, вот и все.
Воспользовавшись возможностью, Калай прополоскала горло и умыла лицо. Лошади продолжали пить, но делали это уже с полузакрытыми, как будто от облегчения, глазами. Едкий запах конского пота был по–своему приятным, пробуждая воспоминания о детстве и конюшне, которая была у их семьи. Счастье, теперь казавшееся абсолютно нереальным.
— Вы готовы? — спросил Кир, поторапливая их.
Он оглядывал улицы города, прищурив глаза и останавливая взгляд на каждой подозрительной тени.
— Да, — ответил Варнава, глубоко вздохнув. — Я просто…
Из ближнего дома вышел мужчина с кувшином в руке и направился к водоему. Черты его лица были едва различимы из–за шапки курчавых темных волос и окладистой бороды, но уголки глаз изгибались, словно он улыбался, думая о чем–то приятном или интересном. Он даже не выказал удивления, увидев путников у источника.
— Да пребудет с вами благодать Иисусова, — сказал он, опуская кувшин в воду.
— И с тобой тоже, — отозвался Варнава.
Мужчина набрал воды и развернулся, чтобы идти домой.
— Прости, добрый человек. Ты не мог бы помочь нам? — окликнул его Варнава.
Мужчина обернулся.
— В чем вы нуждаетесь? — спросил он.
— Попроси еды, — зашептал Заратан.
Варнава достал из своего мешка плотно свернутый свиток и подошел к мужчине.
— У меня письмо, которое я должен доставить в Иерусалим. Ты не мог бы передать его кому–нибудь, кто туда направляется? Возможно, с караваном? Это очень важно.
Мужчина взял в руки свиток и посмотрел на имя, написанное на нем.
— Они захотят плату за это, — сказал он.
— Прости, но у нас нет денег. Мы…
— У меня есть тетрадрахма, — сказала Калай, доставая монету из привязанного к ее поясу кошелька и кидая ее мужчине.
Он неловко поймал ее той же рукой, которой держал свиток.
— Посмотрю, смогу ли что–то сделать, — сказал он, кивая.
— Будем очень благодарны, — отозвался Варнава. — Еще, если у тебя есть немного времени, не поможешь ли нам советом? Мы ищем старого друга. Он странствующий отшельник, живет где–то неподалеку. Его зовут Ливни, и он…
— А, Старое Страшилище. Да, я про него знаю. У него какие–то неприятности? Ты уже второй, кто меня сегодня о нем спрашивает.
Варнава словно окаменел. Его голова дрожала, едва держась на хрупком основании шеи, но усилием воли он заставил себя говорить спокойно.
— Никаких неприятностей. Мы просто за него беспокоимся. Я слышал, что он заболел. Ты не знаешь, где он сейчас живет? Я знаю, что он бродит повсюду, но…
— Он долгое время скитался, но не теперь, — ответил мужчина, внимательно разглядывая каждого из них, словно решая, можно ли им доверять.
Очевидно, эти трое изнуренных дорогой монахов и женщина не могут представлять угрозы, решил он.
— Он живет в двух–трех часах пути на юг отсюда. Зависит от того, как быстро вы поедете, — сказал он. — Там неподалеку скала, как столб, и две кучи камней. Настоящий мужской символ, если вы меня понимаете. Когда увидите, сразу узнаете. А там будут видны и пещеры.
Закончив говорить, мужчина снова повернулся в сторону дома.
— Благодарю тебя. Да пребудет с тобой благословение Господне, — сказал Варнава.
Подняв руку в ответ, мужчина вернулся к двери дома и вошел внутрь. Там горел свет и слышался детский смех.
— А что в этом свитке? — спросил Заратан.
— Шутка для старого друга. Ничего особенного. Теперь нам надо спешить, — сказал Варнава, взваливая на плечи мешок с книгами и дергая за повод лошадь. — Если до нас сегодня о нем уже спрашивали, то может оказаться, что ему грозит опасность.
Он снова дернул за повод, но лошадь никак не хотела отрываться от питья. Наконец, сделав еще пару глотков, она повиновалась.
Кир взял за повод вторую лошадь и направился к воротам следом за Варнавой. Заратан быстро пошел за ними.
Калай в последний раз оглядела освещенные дома, предаваясь воспоминаниям о тех временах, когда жила в семье. В глубине души, в самом глухом ее тайнике, она услышала голос младшего брата, смех матери…
— Калай, — позвал ее Кир. — Уходим.
— Да, уже иду, — сказала она, вставая.
