Глава 23
Зачерпнув чашкой воды в окаймленном пальмами пруду, Калай посмотрела вверх. Небо было усыпано звездами. Хотя Кир и возражал против стоянки в этом месте, поскольку плохо знал его, они сделали привал. Все смертельно устали. А если не дать отдохнуть лошадям, то эти несчастные твари просто рухнут.
Варнава спал, лежа на песке в пяти шагах от нее, положив голову на мешок с книгами и свернувшись калачиком. Справа от него лежал Заратан, напоминавший груду скомканной одежды. В свете звезд их лица казались призрачно–белыми.
Кир сидел у пруда, держа в руках молельный шнурок. Меч лежал наготове, на расстоянии вытянутой руки. Калай видела следы тяжелой внутренней борьбы в каждой складке его напряженного лица. Он непрестанно завязывал и развязывал узлы на шнурке. За последний час он десяток раз связал весь шнурок в узелки и снова развязал и, похоже, не собирался прекращать свое занятие. Сейчас шнурок лежал у него на колене. Он завязал узел, опустил шнурок на песок, затем его лицо исказила гримаса, он снова поднял шнурок и завязал следующий узел. После этого скомкал шнурок и сжал его в кулаке.
— Собираешься использовать его, чтобы повеситься? — спросила она, подходя к нему.
— А? — переспросил он, словно только что вспомнив о ее существовании.
Она присела рядом и показала на его сжатые кулаки.
— Я о том, как ты выжимаешь остатки жизни из своего молельного шнурка.
Монах слегка ослабил хватку.
— Кир, у тебя не было выбора. Жаль только, что ты не всадил кинжал между ребер этого ничтожного мамзера с ледяным взглядом, прежде чем нас спугнули. На самом деле ты мог, но не стал это делать. И я не понимаю, за что ты себя так казнишь.
Черные кудрявые волосы Кира, пропитанные потом и покрытые грязью, свисали ему на плечи, перепутавшись с бородой и усами.
— Ты и не сможешь понять.
Их лошади безмятежно щипали травку неподалеку, у берега пруда. Исхудавшие создания нуждались в малейшей возможности хоть как–то подкрепить свои силы.
— А ты попытайся объяснить.
Кир завязал еще один узел.
— Я не хочу говорить об этом.
— Когда мужчина так отвечает, значит, он чего–то стыдится.
Его полный отчаяния взгляд словно пронзил ее.
— Уходи.
Сквозь оазис пронесся порыв ветра. Листья пальм зашелестели, рыжие волосы Калай упали ей на глаза. Она придержала их рукой, дожидаясь, пока стихнет ветер.
— Если хочешь знать мое мнение, то ты дурак. У тебя было два варианта выбора. Первый: дать этим сикариям возможность убить твоих братьев и меня. Второй: убить их самому. Ты действительно думаешь, что твой Бог предпочел бы видеть нас мертвыми, а Луку и его парней пьющими и гуляющими со шлюхами?
Морщины в углах его рта стали еще глубже.
— Меня беспокоит лишь то, — начал он, завязывая еще один узел, — что я слишком легко вернулся к прежней жизни, будто не давал обетов и не посвящал свою жизнь служению Господу моему.
— А, понятно.
— Правда? Господь мой предпочел бы, чтобы я вообще избежал такой ситуации. В этом–то и есть моя ошибка.
— Значит, тебе следовало убежать?
— Нет, мне…
Кир тяжело вздохнул.
— Я не знаю, что мне следовало делать. Знаю лишь, что поступил неправильно.
Было очевидно, что на него давит груз отнятых им жизней, пусть даже за счет этого он спас других четырех человек. Для нее это было просто непостижимо.
— Не ты это начал, Кир, а твоя церковь. Ты защищал своих друзей так, как умеешь. И осмелюсь заметить, весьма преуспел в этом.
Скомкав молельный шнурок, Кир посмотрел вперед, на мерцание звездного света, отражающееся на поверхности пруда.
— Ты не слишком–то помогла мне.
— Что ж, помочь мужчине избавиться от чувства вины — дело небыстрое. Мне понадобится время.
— Клянусь, я видел его раньше, — сказал Кир, поглядев на дорогу, по которой они сюда приехали.
— Кого?
— Луку, если его зовут именно так.
Калай нахмурилась.
— А где ты мог его видеть?
— Не знаю. Возможно, в армии.
— Ты служил с ним вместе?
Кир запрокинул голову, вспоминая.
— Я помню всех, кто был в моей центурии, в лицо и по имени. Если я и служил вместе с ним, то за это время его внешность должна была сильно измениться. И имя он наверняка сменил.
— А зачем?
Кир привязал молитвенный шнурок к поясу, видимо решив, что на сегодня хватит.
— Возможно, он был очень молод в те времена, когда я знал его. А может, он стал членом какой–нибудь тайной военной или религиозной организации и смена имени была ему необходима. В таких случаях изменение внешности и имени символичны: они знаменуют расставание со старой жизнью и принятие новых обязанностей и ценностей.
Калай на мгновение задумалась. Это очень напоминает крещение в христианстве, подумала она.
— А что за тайные военные организации?
Опустив голову, Кир принялся тереть виски.
— Все, что я могу тебе сказать: их немало, а те, кто в них состоит, полагают, что рай осенен мечом.
— Думаешь, этот Лука — важная персона в такой организации?
В ответ Кир бросил на нее суровый взгляд, явно означавший, что такое может быть известно лишь очень немногим.
Калай отпила воды. Приятная на вкус, слегка пахнет сырой землей.
— Мужчины любят важничать и кичиться, когда хотят произвести впечатление на женщину. Много выпивают, бравируют своей значимостью. А потом разглашают всякие тайны в процессе интимного общения.
Подождав, пока Кир осознает смысл ее слов, она отпила еще глоток воды.
— Как ты думаешь, руководит всем этим римлянин?
— Наверняка. Между Римом и Египтом всегда были натянутые отношения, и я могу лишь догадываться, что главный здесь — Сильвестр, епископ римский.[66]
— Кто он такой?
— Правая рука императора Константина.
— То есть слуга императора?
— Да.
Встав, Кир пошел к пруду, чтобы зачерпнуть воды чашкой. При его крупном телосложении он двигался бесшумно и изящно, как леопард. Пропитанное потом белое одеяние и черные волосы были покрыты пылью, но сквозь них Калай легко угадывала мощные мышцы, играющие при каждом движении.
Калай легла на бок и положила голову на ладонь, упершись локтем в землю. Заратан захрапел, а Варнава перевернулся на другой бок.
Она кивнула в сторону Варнавы.
— Удивительно, что этот старый монах не попытался остановить нас, когда мы допрашивали Луку.
— Я тоже удивился. Ждал, что он вмешается, — ответил Кир, возвращаясь с чашкой воды в руке и садясь.
— Он решил пощадить твои чувства? — напрямик спросила Калай.
— Неужели тебя никто никогда не учил деликатности? — ответил вопросом Кир, закрыв глаза, словно пронзенный внезапной болью.
— В дальней дороге людям надо быть откровеннее друг с другом, — сказала она, пожав плечами.
Кир отхлебнул воды.
— Не знаю. Никогда не пытался.
— Наверное, ты всегда боялся обидеть других, а я тварь.
— Я так не думаю.
Они долго смотрели друг на друга. На его лице отразилась целая гамма переживаний. Потом, недовольный своим проявлением эмоций, он отвернулся.
— Прости меня, — тихо сказал он.
— За что?
— Я знаю, что ты не любишь, когда на тебя пялятся.
— Что ж, с этим ничего не поделаешь. Я самая красивая женщина из всех, кого ты когда–либо видел.
Последнюю фразу ей говорили, наверное, не одну тысячу раз за ее жизнь.
Уголки глаз Кира насмешливо скривились.
— На самом деле — нет.
Калай отстранилась с оскорбленным видом.
— Значит, мне незачем беспокоиться, что как–нибудь ночью ты захочешь залезть ко мне под одеяло? — спросила она после паузы.
Кир улыбнулся.
Калай допила воду и отставила чашку в сторону. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее становилось взаимное притяжение, хотя он хорошо маскировал это. А вот что касается ее…
Пауза затянулась, и Кир нахмурился, глядя на глиняную чашку с отбитыми краями в своей руке.
— Если бы все было так просто… Но и я, и ты знаем, что это не так. Можно, я кое–что расскажу тебе? Это может облегчить наше общение.
— Конечно. Я вытерплю отказ.
Казалось, прежде чем он заговорил, прошла целая вечность.
— Когда–то у меня была Я до сих пор тоскую по ней. Что самое мучительное — она посещает меня во снах. Мы говорим. Смеемся. Даже сказать тебе не могу, как я жажду вновь ощутить ее нежное прикосновение.
Кир стиснул зубы.
— Иногда я смотрю на тебя…
Он умолк.
— Как ее звали? — осторожно спросила Калай.
— Спес.
— Как римскую богиню?
— Да.
— Эта женщина была красивее меня?
— Да, была, — ответил Кир.
Его глаза наполнились застарелой мукой. Боль в его голосе ранила ее в самое сердце.
— У нее были рыжие волосы, как у меня?
Он кивнул.
Сколько раз она слышала такое:
«Ты похожа на мою первую любовь… мою покойную жену… женщину, которой у меня никогда не было…»
И все эти слова всегда произносились голосом, полным муки.
— Тогда вполне естественно, что я напоминаю ее тебе, — сочувственно сказала Калай. — Но я не она. И ни одному мужчине на земле не придет в голову назвать меня нежной, Кир. А теперь, когда ты понял, что твое сердце просто очень сильно привязалось к надежде, отпусти ее.
— Я пытаюсь.
— Я знаю, кто ты такой. Ты отважный воин, — сказала она, протягивая руку и игриво хлопая его по щеке. — Ты победишь меня.
Она встала.
— А теперь пора спать. И не иди за мной.
Когда она отошла на несколько шагов, Кир покачал головой и засмеялся.
Улегшись на песке у ствола пальмы, Калай согнула руку и положила ее под голову. Запах воды и шелест листьев на ветру успокаивали.
Кир некоторое время сидел, глядя на гладь пруда. Потом встал, подобрал меч и заткнул его за пояс. Проходя мимо Калай, он на мгновение остановился.
— Я не ожидал от тебя такой доброты. Спасибо.
— Отдохни хоть немного, Кир.
— Позже.
Кир пошел дальше, к вершине дюны, откуда он мог следить за подходами к оазису. Они казались вьющимися по песку темными линиями.
Когда она проснулась посреди ночи, он стоял там же, как часовой, оглядывая залитую светом звезд пустыню.
«Забудь, — сказала она себе. — Последнее, что тебе сейчас надо, — это мужчина».
Но когда Калай перевернулась на другой бок и снова закрыла глаза, она увидела во сне его улыбающееся лицо.
Учение о твари
«Всю свою жизнь мы на цыпочках ходим вокруг нее, боясь разбудить. Ныне скажу вам, братья, что совершенно необходимо разбудить Тварь, ибо только стоя на четвереньках в черной пропасти ужаса, дрожащие и потерянные, мы отчетливо услышим зов Божий и устремимся к воскресению».
