Глава 34
Как раз сразу после захода солнца, когда Майк почти дремал, сидя в кресле рядом с кроватью Мемо, в комнату вошла его сестра Маргарет и сказала, что его спрашивает отец Каванаг.
Ребята добирались домой почти час. Они ненадолго заехали к Харлену, чтобы вымыться под садовым шлангом и смочить одежду, нужно было уничтожить скверный запах горелой резины. Когда мальчики заметили, что брови Майка сгорели почти начисто от пламени последнего взрыва, он только пожал плечами и сказал, что ему это безразлично. Но Харлен слетал в дом и, притащив мамин карандаш для бровей, тут же нарисовал другу довольно ровные полукружия бровей. Кевин начал было подтрунивать над неожиданным опытом приятеля в этой области, но никто из ребят шутку не подхватил. Настроения смеяться не было.
После первых минут эйфории по поводу их победы, одержанной на свалке, реальность утренних событий повергла ребят в уныние. Все были потрясены – даже самый младший из них, Лоуренс, а Кевин дважды съезжал с дороги в лес, его там рвало.
Все встречные легковые машины и грузовики, мчавшиеся по направлению к свалке, ничуть не могли снять их напряжения. В мозгу снова и снова прокручивались образы, вызывавшие ужас: тела борющихся человека и собаки, лихорадочные их движения в кабине, превратившейся в пылающий костер; доносившиеся оттуда крики человека и рычание собаки; чей-то неизвестно уже кому принадлежащий визг; зловоние горящей плоти…
– Давайте не будем ждать, – сказал Харлен, еле двигая побелевшими губами. – Давайте подожжем школу сегодня после обеда.
– Нельзя, – покачал головой Кевин. Его веснушки ярко выделялись на побелевшей коже. – Отец увез цистерну на молочный завод, у них там инвентаризация.
– Тогда сегодня вечером, – уступил Харлен.
Майк глянул в зеркальце, висевшее над раковиной, пытаясь оценить красоту своих новых бровей.
– Ребята, вы правда хотите сделать это сегодня, когда стемнеет? – спросил он.
Ответом было молчание.
– Ладно, тогда завтра, – вновь проявил сговорчивость Харлен. – Завтра днем.
Кевин разобрал и разложил на столе отцовское ружье сорок пятого калибра. Сейчас он поднял от него глаза, сжимая в одной руке магазин, а в другой – маленькую пружинку.
– Отца не будет дома до четырех часов, – сказал он. – Но сначала я должен помыть цистерну и заправить ее бензином.
Харлен подпрыгнул и уселся на стол.
– Черт с ним, с этим молочным бидоном. Давайте используем эти, как их там, коктейли.
– Коктейли Молотова, – пробурчал Майк, поднимая лицо от раковины и поворачиваясь к остальным. – Вы имеете представление о том, какой толщины стены Старого Централа?
– По меньшей мере фут, – сказал Дейл. Он неловко, боком сидел на столе и был не в силах даже поднять стакан с лимонадом. Когда он шевелил пальцами ног, его мокрые кеды издавали странные хлюпающие звуки.
– Скажи лучше два фута, – возразил Майк. – Эта чертова школа – настоящая крепость, там больше кирпича и камня, чем дерева. А так как окна заколочены, то нам нужно будет проникнуть внутрь, чтобы забросить туда коктейли Молотова. Вы хотите сделать это… Проникнуть внутрь… При дневном свете?
Ему никто не ответил.
– Мы займемся этим в воскресенье утром, – с расстановкой проговорил Майк, присев на краешек стола. – Как только рассветет, но еще до того, как люди начнут съезжаться в город к утренней службе в церкви. Мы используем цистерну и шланги, как и собирались.
– Значит, еще две ночи, – прошептал Лоуренс ни к кому не обращаясь. Но слушали его все.
Серый день клонился к в столь же серые сумерки, неприятную влажность не могло разогнать даже чуть усилившееся дуновение ветерка. Майк дремал, сидя у Мемо в комнате. Отец был на работе, у него шла последняя ночная смена, мать лежала в постели с одной из своих обычных мигреней. Кетлин и Бонни только что вымылись в корыте на кухне и теперь в своей комнатке наверху укладывались спать. Мери ушла на свидание, а Пег сидела в холле, читая журнал, когда неожиданный стук у входной двери заставил Майка проснуться.
В дверь комнатки Мемо заглянула, нахмурившись, Пег.
– Майк… Там отец Каванаг. Он сказал, что хочет поговорить с тобой… Что это важно.
Майк даже ухватился за поручни кресла, в котором сидел. Глаза Мемо были закрыты. На ее горле билась едва видная ниточка пульса.
– Отец Каванаг? – повторил он, спросонья не совсем понимая в чем дело. – Он… Он говорил с тобой?
Пег скорчила гримаску.
– Я передала тебе то, что он сказал.
Майк в панике оглянулся вокруг. Дробовик лежал в вещмешке на полу у его ног, там же был и водяной пистолет, который он зарядил святой водой. В том же мешке находились две последние бутылки с коктейлем Молотова, и кусочки гостии, тщательно обернутые в чистую салфетку. Флакон со святой водой лежал на подоконнике, рядом с маленькими шкатулками Мемо, в одну из который Майк положил еще один кусочек гостии.
– Ты не пригласила… Его в…, – начал было он.
– Пригласила. Он сказал, что подождет на крыльце, – ответила его сестра. – Что с тобой такое?
– Отец Каванаг болен, – пролепетал Майк, глядя во двор и на поле через дорогу. Было уже совсем темно, последний отблеск летнего дня угас, пока он спал.
– Ты что, боишься заразиться? – голос Пег звучал насмешливо.
– Как он выглядел? – спросил Майк, встав с места и продвигаясь от кресла к двери. Отсюда ему было видно следующую комнату, в которой горела одна из ламп, но не крыльцо. Никто не входил в переднюю дверь, кроме разве что почтальонов.
– Как выглядит? – Пег задумчиво прикусила ноготь. – Довольно бледный я бы сказала. Хочешь я скажу ему, что мама больна?
– Нет, – покачал головой Майк, и втащил сестру в комнатку Мемо. – Сиди здесь. И не спускай глаз с Мемо. Чтобы ты не услышала.
– Послушай Майкл, – возмущенно заговорила его сестра, возвышая голос.
– Я сказал тебе, – когда в голосе Майка слышались такие нотки, даже старшей сестре спорить не приходилось. И он подтолкнул ее к стулу. – Никуда не уходи, пока я не вернусь. Поняла?
Пег беспомощно пожала плечами.
– Да, но…, – ее голос дрожал.
Но Майк уже сунул дробовик за пояс штанов, положил завернутую в тряпочку гостию на кровать Мемо и вышел за дверь.
– Здравствуй, Майкл, – произнес отец Каванаг. Он сидел в плетеном кресле в дальнем конце веранды. – Подойди ко мне… Присядь, – сказал он, и рукой показал на бордюр у крыльца.
Майк отпустил дверь, дав ей захлопнуться, но не двинулся с места. Сядь он туда, куда показал рукой священник, тот оказался бы между ним и дверью.
Это был не отец Каванаг!
Он был похож на священника, поскольку был одет в черную сутану и на нем был белый круглый воротник. Единственным светом на веранде был отсвет, падавший из окна сквозь занавеску, но было видно, что лицо отца Каванага было совершенно белым – даже изможденным – и на нем не было и следа тех шрамов, которые Майк видел накануне ночью. Когда тот висел за окном гаража Мишель Стаффни. Висел? На чем же он висел?
– Я думал, что вы больны, – пробормотал Майк, с трудом выдавливая из себя слова.
– Отнюдь, Майкл, – едва заметно улыбнулся священник. – Никогда прежде я не чувствовал себя так хорошо.
Майкл почувствовал, как встали дыбом волоски у него на шее при звуках голоса отца Каванага. Голос звучал похоже на обычный голос священника, но в то же самое время он был «неправильным» – как будто кто-то еще раньше записал на пленку голос священника и теперь прокручивал ее.
– Уходите, – прошептал Майк. Как он пожалел в ту минуту, что Дейл не взял с собой второй передатчик от уоки-токи. Сейчас бы это его выручило.
Отец Каванаг покачал головой.
– Нет, Майкл. По крайней мере до тех пор, пока мы не… Заключим некоторое соглашение.
Майк сжал губы и ничего не ответил. Внимательный взгляд, который он бросил на лужайку перед окном комнаты Мемо, подсказал ему, что там пусто. Только на траву падало отсвет светлого четырехугольника окна.
Отец Каванаг вздохнул и, поднявшись с места, двинулся к крыльцу.
– Подойди, сядь, Майкл, – постучал он костяшками пальцев по пустому теперь плетеному стулу. – Нам нужно поговорить.
– Поговорить, – повторил Майк и передвинулся, став таким образом, чтобы оказаться ближе к окну. За дорогой черной стеной темнело кукурузное поле. Несколько светляков мелькали в темном саду позади крыльца.
Отец Каванаг – но это не был отец Каванаг! – сделал ладонями широкий жест. Майк прежде и не замечал, какие у него длинные пальцы.
– Очень хорошо, Майкл… Я пришел, чтобы предложить тебе и твоим маленьким друзьям… Как бы это сказать?… Перемирие.
– Что за перемирие? – спросил Майк, едва шевеля губами. У него было такое чувство, будто ему только что сделали укол новокаина.
Было уже настолько темно, что черное облачение священника полностью сливалось с темным фоном ночи, и только лицо и белый круг римского воротника отражали свет далекой лампы.
– Перемирие, которое поможет вам выжить, – протянул он. – Возможно.
– С чего бы нам заключать перемирие? – хмыкнул Майк, будто собираясь рассмеяться. – Вы видели, что сегодня произошло с вашим приятелем Ван Сайком?
Смутно белевшее в темноте лицо распахнуло рот и оттуда исторгся смех… Похожий на стук камней в пустой тыкве.
– Майкл, Майкл, – отсмеявшись тихо проговорил священник. – Ваши действия сегодня были довольно бессмысленны. Нашему приятелю, как ты его назвал, как раз сегодня вечером была уготована… Отставка. В любом случае.
Майк сжал кулаки.
– Такая же отставка, которую вы приготовили старику Конгдену?
– Именно такая, – из глубины горла священника донесся невозмутимый голос. – Польза, которую он приносил, теперь вполне исчерпана. Он может послужить э… Другим целям.
– Кто же вы такой? – Майк наклонился вперед к священнику.
Опять послышался стук камней.
– Майкл, Майкл…, все объяснения в мире не смогли бы привести тебя даже к грани понимания того, в какой ситуации вы оказались. Это все равно, что учить катехизису кошку или собаку.
– А вы все-таки попробуйте, – прошептал Майк. – Ну-ка.
– Нет, – оборвал его жесткий голос, в котором теперь не осталось и тени той вкрадчивости, с которой он начал беседу. – Достаточно будет сказать, что если ты и твои друзья примете наше предложение, то возможно вам посчастливится и вы доживете до осени.
Майк почувствовал, как екнуло у него в груди сердце. Ноги у него внезапно обмякли, и ему пришлось прислониться к стене, Он только наделся, что ему удалось это сделать в спокойной и несколько даже небрежной манере. Когда-то, когда он только начал служить в храме в качестве алтарного служки, ему стало дурно после того, как он простоял полчаса на коленях. И теперь у него так же звенело в ушах. Нет, нет, держись. Будь настороже.
– Кто же эти «мы», о ком вы говорите? – спросил Майк, сам удивляясь тому, как уверенно звучит его голос. – Несколько вонючих трупов и колокол?
Белое лицо задвигалось.
– Майкл, Майкл…, – и священник сделал к нему один шаг.
Майк резко глянул налево и увидел, как какое-то существо, примерно такого же роста как Солдат, стало подкрадываться через лужайку к окну Мемо.
– Эй, отзовите-ка его! – выкрикнул Майк и выхватил из кармана водяной пистолет.
Отец Каванаг медленно улыбнулся и щелкнул пальцами. Солдат мгновенно остановился там же, где стоял, под большим липовым деревом, футах в тридцати от них. Улыбка на лице священника становилась все шире и шире, уже обнажился весь ряд страшных зубов, вплоть до коренных, казалось, что лицо сейчас просто распадется на две половины, будто оно на шарнирах. Этот невозможно широкий рот все расползался и расползался, и Майк увидел, как появляется второй ряд зубов, потом еще один, и еще – бесконечные белые ряды появлялись из глотки.
Тело отца Каванага теперь уже не притворялось, что говорит, шевеля челюстями. Голос раздавался прямо из живота.
– Ты сейчас уступишь мне, маленький вонючий червяк, или мы вырежем тебе сердце из груди… Оторвем твои яйца, ублюдок,… Вырвем твои глаза из глазниц так же, как мы сделали это с твоим гнусным дружком…
– Дьюан, – прошептал Майк, чувствуя как останавливается у него дыхание. Затем в груди что-то разжалось и он начал дышать снова. Шея и живот болели от нервного напряжения. В тени лужайки, полускрытый ветвями липы, Солдат снова начал подползать к окну Мемо.
– Ах, так, – прошипел священник и сделал еще один шаг к Майку. Его длинные скрюченные пальцы стали еще длиннее. Лицо будто бы… Растеклось, оно продолжало смотреть на мальчика… Но плоть будто бы перетекала под кожей, хрящи и кости двигались и скользили, длинный нос и подбородок потянулись друг к другу и вот они уже соединились в рыло. Такое же, как видел Майк у Солдата в ту ночь на кладбище. Когда они убили отца Каванага.
Черви пока не появились, но лицо священника уже вытянулось в воронку. Он еще раз шагнул к Майку, вытянув руки.
– Черт возьми! – крикнул Майк, выхватил из-за пояса водяной пистолет и нажал на курок.
Отец Каванаг – вернее, то существо, которое приняло его облик – казалось, замер на мгновение, затем шагнул назад, рассмеялся ужасным скрежещущим смехом. Позади Майка фигура Солдата исчезла из виду, скрывшись за углом дома.
Недрогнувшей рукой Майк поднял пистолет и еще раз выстрелил струей святой воды прямо в лицо оборотня. Ничего не получится… Я не верю.
Однажды, когда он учился в пятом классе, их учительница, миссис Шривс, надумала провести небольшой эксперимент. Для этого она взяла мензурку с соляной кислотой и хотела с помощью пипетки поместить несколько капель кислоты на свежий апельсин. Вместо этого старушка, случайно перевернув мензурку, облила весь апельсин и он прямо на глазах покрылся толстым слоем мохнатого войлока.
Такой же шипящий, свистящий звук исходил сейчас от лица священника и от его одежды. Майк видел, как ужасное рыло прямо на глазах съежилось и изогнулось, как будто кожа была разъедена святой водой. Левый его глаз зашипел и стал вытекать наружу, зрачок продолжал смотреть на Майка сквозь прижатые к лицу пальцы. Большие дыры появились на черной сутане и воротнике, и страшное зловоние обнажившейся плоти наполнило воздух.
Отец Каванаг завыл совершенно так же, как выли собаки Корди несколько часов назад, пригнул ставшую бесформенной голову и ринулся на мальчика.
Майк отпрыгнул в сторону, еще раз обрызгав оборотня святой водой, при этом скорчившуюся черную фигуру охватили языки пламени. Из дома послышались крики Пег, Бонни и Кетлин. Из спальни слабо донесся голос матери.
– Оставайтесь в комнатах! – закричал что было силы Майк и спрыгнул на лужайку.
Солдат уже вырвал сетку из рамы и налег на подоконник, впившись пальцами в деревянную доску. Он был почти внутри комнаты.
Майк кинулся вперед и выплеснул весь остаток святой воды ему на шею.
Солдат не завизжал. Зловоние хуже, чем зловоние от Школьного Грузовика, поднялось над ним и Солдат свалился на землю под окном и пополз прочь в темноту, продираясь сквозь кустарник.
Майк обернулся как раз в тот момент, когда фигура отца Каванага спрыгнула с крыльца и бросилась на него. Майк увернулся от неестественно длинных рук, швырнул ставший ненужным пистолет в кусты и схватил с подоконника маленькую шкатулку Мемо.
За развевающимися занавесками показался силуэт Пег, стоявшей в проеме двери в комнату Мемо, прижав руки ко рту. «Майк, что…»
Длинные пальцы отца Каванага сомкнулись на плече Майка и потащили его обратно, от света, в темноту под старой липой. Высокая фигура оборотня нависла на Майком.
Майк задыхался от бьющей ему в нос вони, он смотрел в лицо, от кислоты покрывшееся шрамами, чувствовал как под растрескавшейся кожей и внутри длинного хобота что-то шевелится. И тут отец Каванаг наклонился вперед и перепонки страшного рыла запульсировали над самым лицом мальчика.
У него не было времени разглядывать все это. Майк быстро раскрыл шкатулку, выхватил большой кусок освященной гостии и прижал его к непристойно разверстой воронке как раз в тот момент, когда шевеление в хоботе угрожало выплеснуться наружу.
Однажды Майк видел как Ка Джей Конгден выстрелил из двенадцатизарядного ружья в большую дыню с расстояния восемь футов.
Сейчас произошло примерно то же самое, только еще хуже.
Рыло оборотня и его лицо словно разорвались на части, куски отвратительной белой плоти разлетелись в разные стороны, обрызгав даже стену дома и листву липы. Прямо из живота этого существа раздался визг, Майк от неожиданности даже выронил гостию, и оборотень отшатнулся назад, прижав пальцы к тому, что было прежде его лицом.
Майк отпрыгнул назад, когда он увидел груду коричневых, длиной до шести дюймов, червей, копошащих и извивающихся в траве у его ног. А рядом лежала гостия и она словно светилась мягким голубоватым светом. Ломти плоти отца Каванага шипели и расплывались подобно тому, как расплывается улитка в растворе соли.
Крики Пег доносились из спальни. Майк, прихрамывая, направился к крыльцу. В ту же минуту его мать вышла из дома – ее глаза были прищурены от боли и платок обвязан вокруг лба – и они вместе проводили глазами фигуру отца Каванага. Он ковылял в сторону первой Авеню, его руки были все еще прижаты к лицу, и из-под них раздавался жуткий вой разорвавшегося котла.
– Майк, что…, – начала его мама, моргая, чтобы видеть все ясно, и как раз в этот момент фары приближающегося автомобиля выхватили из мрака согнутую фигуру священника.
На этом перекрестке машины редко снижали скорость, несмотря на то, что в сотне футов до этого угла висел предупредительный знак, оповещающий о том, что скорость на этом участке ограничена тридцатью пятью милями в час. Большинство машин продолжало двигаться с прежней скоростью и только через три квартала, на углу Брод Роуд снижали ее. Этот же пикап делал не меньше шестидесяти миль в час. А возможно и больше.
Отец Каванаг внезапно вынырнул из тени липы, он не отнимал рук от лица и чуть не приседал от боли. Лишь в последнюю секунду, услышав визг тормозов, от успел поднять голову.
Решетка машины ударила его прямо в лицо, и тело исчезло под кузовом грузовика, который потащил его за собой. Пег кричала и кричала, оставаясь в доме, а мама обхватила Майка обеими руками, будто защищая его.
Когда они подошли, чтобы посмотреть, что случилось, несколько человек уже вышли из домов, сирена Барни, столь редко слышная в городе, уже завывала в квартале от них, быстро приближаясь, и водитель пикапа стоял на коленях на тротуаре, склонившись над телом священника. Теперь он закрывал глаза ладонями, чтобы не видеть того, что осталось от лица отца Каванага и все время повторял: «Я не видел его… Я не видел его… Он выскочил в последний момент.»
Оглушенный шоком и ужасом, притупившими его чувства, Майк все-таки узнал водителя. Это был мистер Макбрайд, отец Дьюана. Он рыдал, присев на подножке своей машины.
Майк отвернулся от собравшейся толпы и побрел к дому. Передними зубами он как мог сильнее прикусил большой палец правой руки. Майк боялся, что если даст себе волю, то либо разрыдается, либо разразится смехом. И уже не сможет остановиться.
