Глава 30

Сразу после рассвета они отправились разыскивать тела нападавших.

Прошедшая ночь была одной из самых длинных, которые мог припомнить Дейл. В первые минуты ребятами владели ужас и волнение, адреналин волнами гнал кровь во жилам, но когда, отдежурив вахту, Дейл отправился спать, остался только ужас. Это был глубокий, тошнотворный ужас перед темнотой, смешанный с тем страхом, который овладевает вами, когда кто-то неожиданно начинает возиться у вас под кроватью. Это был страх от лезвия, сверкающего перед вашими глазами, страх от холодной руки, сжимающей вашу шею. Дейл уже знал этот страх. Этот страх охватывал его в подвале, где он боялся угольного бункера, тот же всепоглощающий страх владел им, когда на него в упор смотрело дуло ружья Конгдена или когда в темной воде медленно раскрылись глаза Тубби… Но сегодняшний ужас перекрыл все былые страхи. Дейл словно терял почву под ногами, он чувствовал, что ничему нельзя доверять. Земля могла расступиться и поглотить его… В самом буквальном смысле… Под слоем почвы находились опасные существа, другие существа бродили в ночи за хрупким пологом ветвей, бывшим единственной защитой ребят. Позади этой ненадежной стены могли таиться люди с топорами. Ярко светились во мгле их мертвые глаза. Дыхание не вздымало их грудь, но в горле клокотало нетерпение ненависти.

Эта ночь была нескончаемой.

При первых же проблесках серого рассвета, когда сквозь густую листву заглянули к ним первые лучи солнца, все ребята проснулись. К половине шестого, согласно часам Кевина, они собрали рюкзаки и двинулись по тропинке. Майк, чутко прислушиваясь, шел в тридцати шагах впереди всех. Затем либо жестом подзывал ребят к себе, либо давал команду замереть.

Отойдя от лагеря примерно на сотню ярдов, они рассредоточились и стали двигаться на некотором расстоянии друг от друга, но так, чтобы каждый видел своих соседей с обеих сторон. Ребята медленно переходили от дерева к дереву, от куста к кусту, стараясь чтоб их не было видно над высокой травой. Вот показались палатки. Дейл был почти готов к тому, что увидит их нетронутыми и что ужас и насилие ночи окажется всего лишь кошмарным сном. Но оказалось не так, даже с расстояния было видно, что обе палатки изрублены в клочья. Полотно разрезано, одежда раскидана. Брошенный топор лежал прямо на пепелище костра, почти зарытый в золу. Рядом валялся один кед Харлена.

Ребята двигались медленно. Майк шел крайним с одной стороны, замыкал полукруг Дейл, который шел с другой стороны. Дейл был уверен, что сначала он увидит тела… Одно должно было быть на поляне, там, где этого человека застрелил Майк… Второе – в ущелье… Но тел нигде не оказалось.

Первым побуждением ребят было пройтись колесом по поляне, запеть, обменяться шутками, смеясь от переполнившего их облегчения, но Майк сделал знак снова рассредоточиться, и они таким же образом прошли весь путь до карьера. С северной стороны они уже видели забор фермы дяди Генри, с восточной – виднелась дорога. Тел нигде не было.

Но зато они обнаружили кровь. Пятна крови на траве поляны, примерно там, где выстрел Майка уложил первого человека. Следы крови на камнях и пнях в ущелье. Еще больше кровавых отпечатков было на противоположной стороне небольшой лощины, около забора.

– Достали-таки одного из ублюдков, – сказал Харлен, но его бравада показалась наигранной. Солнечный свет падал на подсыхающие пятна крови. Все вещи ребят оказались разбросанными. Мысль о том, что они действительно кого-то убили – убили человека – заставила Дейла содрогнуться. Но затем он вспомнил занесенные над палатками топоры, скрежет разрываемого полотна, разрубленный спальный мешок, в котором он должен был спать.

Они вернулись в лагерь. Обугленный топор по-прежнему валялся в золе.

– Жалко, отец расстроится, – проговорил Кевин, вертя в руках лохмотья палатки.

– А моя старушка просто вся изойдет на мыло, – поддержал его Харлен, поднимая остатки одеяла и разглядывая их. Затем он уставился на Кевина через одну из дыр. – Тебе хорошо, ты можешь сказать, что порвал палатку, перелезая через забор из колючей проволоки. А мне что сказать? Что мне приснился сексуальный сон и что я в страсти разорвал одеяло в клочья?

– А что такое сексуаль…, – начал было Лоуренс.

– Неважно, – торопливо перебил его Дейл. – Давайте-ка побыстрей соберем вещи, зароем то, что не будем брать с собой и смотаемся отсюда.

Ребята несли свои винтовки, обрезы, револьверы и остальное вооружение в открытую только до владений дяди Генри. Затем они сложили их либо спрятали в сумки и рюкзаки. Дейл позволил брату нести их двустволку, пока они шли по лесу, но все патроны к ней держал у себя в кармане. После часа ходьбы двустволка стала заметно тяжелее, но все равно она была и легче и короче, чем большинство ружей. Накануне вечером, когда стрельба была в разгаре, Дейл пожалел было, что не взял с собой отцовское пневматическое ружье, хотя оно было и значительно больше и тяжелее. Делать только по одному выстрелу из каждого ствола, затем кропотливо вставлять новые патроны, каждый раз открывая казенную часть, было просто сумасшествием. Дейл помнил, что ему хотелось заткнуть уши, когда Кевин и Харлен, сидя в кустах, палили изо всех сил. Он отчетливо слышал тяжелый кашель пистолета сорок пятого калибра, который имел на вооружении Кевин, и впечатляющие вспышки и сверкание тупоносого револьвера Харлена. Неужели мы и вправду сделали это?

Они и вправду сделали это. И теперь не меньше получаса им пришлось, ползая на коленях, собирать отработанные пистолетные гильзы и все выпущенные из ружей пули. Собрав все они захоронили найденное неподалеку от стоянки, вместе с одеялами, спальными мешками и палатками, которые были слишком изорваны, чтобы нести их домой. Майк еще должен был прихватить свой велосипед.

Тетя Лина предложила им позавтракать, но времени у ребят не было. Дядя Генри как раз собирался в город, и они торопливо побросали свои пожитки в кузов маленького пикапа и забрались туда сами.

Долгое возвращение домой на велосипедах очень страшило и Дейла и остальных мальчиков. Теперь же оно превратилось всего в несколько минут бренчания всех металлических частей старого грузовичка, и в пыль и гравий, вылетавшие из-под машины по мере того, как они преодолевали сначала крутизну холма, а затем спуск в узкую лощину возле кладбища. На стеблях кукурузы и придорожной траве все еще виднелись капельки росы.

– Смотри! – толкнул брата в бок Лоуренс, когда они проезжали мимо пивной «Под Черным Деревом».

Все глянули в ту сторону. Старый дом, спрятавшись за большими деревьями на краю большого оврага, казался пустым и темным. На стоянке не было видно ни одной машины, не было даже машины хозяина кафе. Косые лучи восходящего солнца скупо освещали асфальтовое покрытие дороги.

Но с западной стороны стоянки в самой густой тени что-то пряталось. Грузовик. На секунду стал виден кричащий красный цвет кабины, в ветровом стекле, полускрытом ветвями, отразилась листва, кузова с высокими бортами было почти не видно.

– Это Школьный Грузовик? – голос Кевина был почти неслышен из-за грохота мотора старой машины. Они уже подъезжали к перекрестку на Джубили Колледж Роуд, а Грузовик так и не тронулся с места.

Майк пожал плечами.

– Может быть.

Дейл почувствовал, что начинает дрожать и ухватился за борт машины. От напряжения даже свело руки. Воображение тут же нарисовало ему страшную картину: они едут по пустынной дороге, усталые после ночного происшествия, задыхаясь от изнеможения, жмут на педали, и вот это красное чудище вырывается из своего укрытия, его мотор ревет, Грузовик, скрипя и раскачиваясь, мчится им наперерез и вонь разложившейся плоти накатывается на них мутной волной.

С западной стороны дороги тянулась глубокая канава, создавая своего рода преграду между ними и лесом. Успели бы они спрыгнуть с велосипедов и укрыться в лесу вовремя?

А что если у Ван Сайка было ружье? И что если он того и хотел, чтобы они спрятались в лесу и оказались ближе к Цыганской Тропе?

Даже сейчас, когда они проезжали мимо рядов кукурузы, спокойно колосившихся на ветру, и солнце уже стояло высоко в небе, и было рукой подать до водонапорной башни, и облачко пыли мирно вздымалось за старым пикапом, даже в эту секунду Дейл был полностью и абсолютно убежден, что что-то поджидало их в лесу.

Они непременно должны были проехать здесь. Только лишь неожиданное предложение дяди Генри подвезти ребят изменило их план и превратило смертельную прогулку в беззаботную поездку в автомобиле. Дейл взглянул на Майка, увидел его глаза, подернутые дымкой усталости и понял, что Майк все знает. Ему захотелось потрепать друга по плечу, сказать ему, что все в порядке, что никто не мог предусмотреть все… Но руки по-прежнему дрожали так сильно, что он не мог отцепиться от борта машины. И, что было еще более важным, Дейл знал, что все далеко не было правильным, что ошибка в расчетах, допущенная Майком, едва не стоила им жизни, и что это прелестное июльское утро могло стать для них последним.

Что же все-таки поджидало их в темноте леса?

Дейл зажмурил глаза и представил миссис Дугган, умершую больше восьми месяцев назад… Представил Тубби Кука, таким каким он видел его в подвале, белым и распухшим, с облезающей, как у гниющего изнутри кролика, кожей… Представил то длинное и мокрое существо, которое ползало под землей, жадные челюсти, ожидающие под тонким покровом дерна и листьев… Наконец представил Солдата, таким каким описывал его Майк, лицо, вытягивающееся в воронку, вооруженную острыми зубами… Молча они въехали в город. Дядя Генри поочередно высадил каждого у дома, ребята помахали ему на прощание.

Смеркаться начало в этот день чуть раньше, чем накануне, совсем чуть-чуть, едва заметно, но все-таки внимательный наблюдатель мог понять, что дни солнцестояния миновали и вечера стали чуть длиннее, чем были еще неделю назад. Закаты были долгими и пронзительно красивыми, великолепное торжество покоя, в котором солнце словно бы парило над западным горизонтом подобно большому розовому цветку, а небо ловило последние отблески угасающего дня. Закаты, совершенно уникальные для Среднего Запада, но которые тем не менее местные жители исправно игнорировали. Сумерки несли с собой обещание прохлады, но вместе с тем и неясную угрозу ночи.

Весь день Майк собирался вздремнуть, он так сильно устал, что даже горло саднило от переутомления, а под веками словно был насыпан песок. Но времени на сон совершенно не было. Какие-то «хулиганы» разорвали этой ночью сетку на окне в комнате Мемо. Мама Майка, заслышав шум, спустилась вниз и увидела рассыпанные по полу бумаги и старые фотографии, которыми так дорожила Мемо, развевающиеся занавеси. Было впечатление, что кто-то только что выпрыгнул в окно.

Мемо чувствовала себя нормально, но была взволнована до такой степени, что ее мигание не имело смысла и она не могла дождаться вопросов, чтобы ответить на них. Мать Майка ужасно расстроилась как самим актом этого вандализма, так и тем, что наихудшие подозрения ее сына получили подтверждение. Она тут же позвонила мужу на работу и затем Барни. Последний приехал в середине ночи, задумчиво почесал в затылке и объявил, что подобные жестокости встречаются нынешним летом и представляют большую проблему, а также поинтересовался у миссис О'Рурк не было ли у ее сына или дочерей какой-нибудь стычки с Ка Джеем Конгденом или Арчи Креком. На что миссис О'Рурк ему резонно отвечала, что ее дочери с таким отребьем, как эти двое, даже говорить не станут, а Майку и в голову не придет затевать с подобными типами стычки. Затем она в свою очередь поинтересовалась, не имеют ли это происшествие и то неизвестное лицо, которое видел Майк, какого-либо отношения к убийству котов миссис Мун, о котором до сих пор говорит весь город. Барни снова поскреб в затылке, пообещал, что теперь он будет чаще патрулировать в районе их дома и отбыл восвояси. Отец Майка позвонил с работы и сказал, что он может с кем-нибудь поменяться сменами и что, начиная с субботы, у него все лето не будет ни одной ночной смены.

Сетку Майк починил – мама вынула ее из рамы и оставила рядом с окном – но задвижка была вырвана из подоконника, а оконная рама была разломана в двух местах. Работая над сеткой Майк заметил на раме следы слизи. Высохшая, она сохранила цвет и запах старой мокроты, заметить ее сразу было трудно из-за надломов в дереве подоконника. Но она была. Когда Майк нечаянно прикоснулся к выделениям, его даже передернуло.

Однажды, пару лет назад, когда ему было то ли восемь, то ли девять лет, они с отцом отправились на рыбалку на какой-то грязный приток Спун Ривер. И вдруг на удочку Майка поймался угорь. Угри редко водились даже в широкой и полноводной Иллинойс Ривер и Майку никогда не приходилось видеть подобные существа. Едва длинное, желто-зеленое, змеевидное тело появилось над поверхностью воды, Майк подумал, что это один из всегда внушавших ему ужас водяных змеев и кинулся бежать, совершенно забыв о том, что находится в лодке. Отец едва успел ухватить его за пояс и, заинтригованный уловом, выпавшим на долю его сына, вытащил сначала его самого, а потом угря, велев Майку накрыть того сетью.

Майк прекрасно помнил отвращение, охватившее его при взгляде на чудище. Тело его было толще тела змеи, он больше походил на рептилию и казался совершенно доисторическим существом. Оно подергивалось и извивалось, словно было порождением иного мира. Все его тело было покрыто пленкой слизи, будто бы его железы выделяли ее на поверхность.

Отец Майка завязал сетку и повесил ее за борт лодки, с тем чтобы угорь оставался в воде, пока они доберутся до моста, рядом с которым припарковали машину. Все время обратного пути Майк помнил о том, что рядом с их лодкой волочится то ужасное существо. Но когда они добрались до моста, угря уже не было. Каким-то образом он проскользнул через отверстие в сетке, которое было в пять раз меньше его. Все, что от него осталось, представляло собой слизистую пленку, как будто и кожа и тело его состояли только из слизи.

Точно как засохшая мокрота на подоконнике.

Майк хорошенько протер древесину бензином, чтобы убить даже невидимых микробов, если они здесь остались, как мог лучше склеил раму, заменив поломанные места свежевыструганными, и установил ее на место, добавив еще две задвижки – одну на верху подоконника, вторую – внизу.

На земле под окном валялся кусочек святого причастия. Майк вообразил, как в ночной тиши Солдат карабкается на стену, как его пальцы просачиваются сквозь отверстия сетки, как его рыло, удлиняясь, тянется в сторону Мемо, подобно миноге, учуявшей особо лакомую рыбу… Остановили ли его гостия и святая вода? И был ли вообще это Солдат? Вполне возможно, что на его бабушку сегодня ночью охотились совсем другие существа… Майк чуть не плакал. Его тщательно продуманная схема едва не закончилась катастрофой. Майк видел притаившийся в густой тени деревьев Школьный Грузовик. Он чувствовал его запах. И это зловоние смерти могло сейчас распространяться от них, от его тела и от тел его друзей, стоило б им только отправиться домой на велосипедах, как он это планировал.

Теперь Майк знал, что они находятся на войне, также точно, как знал это когда-то его отец, в то время когда воевал на полях Второй Мировой. Только здесь не было линии фронта и не могло быть перемирия. Врагу принадлежали ночи.

После обеда Майк отправился к собору Св. Малахия, но никаких сведений об отце Каванаге там не было. Дорожный Патруль и полиция Оук Хилла были проинформированы о его исчезновении, но, как сказала ему миссис Мак Кафферти, все были уверены, что священник обессилел от болезни и предпочел самостоятельно отправиться к себе домой в Чикаго. Мысль о молодом священнике, больном и беспомощном, стоящем где-то на автобусных остановках, исторгала из глаз почтенной экономки обильные слезы.

Майк уверил ее, что отец Каванаг не уехал домой.

Затем он заехал к Харлену и пробыл у него ровно столько времени сколько понадобилось, чтобы выпросить у Джима бутылку вина – Харлен сказал, что мать никогда ее не хватится, поскольку это был какой-то особый сорт вермута, который она называла «ослиной мочой» – Майк сунул ее в сумку и направился в парк. Не то, чтобы он считал, что сможет узнать у Минка что-либо важное, нет, но у него было какое-то чувство, что тот знает что-то еще. Плюс к тому же для него было важно еще раз поговорить с человеком, который был очевидцем некоторых из событий, заполнивших теперь жизнь Майка и его друзей.

Но Минка не было. Его бутылки, газеты и даже лохмотья старой шинели, той самой, которую он не снимал ни зимой, ни летом, были разбросаны по всему грязному подвалу, будто бы здесь пронесся небольшой, но разрушительный ураган местного значения. В земле виднелось пять совершенно круглых отверстий, края каждого из них было словно обведены красным, величиной примерно по восемнадцать дюймов в поперечнике, они испещряли грязный пол так, будто здесь кто-то пролил нефть.

Ты просто воображаешь самое худшее, сказал себе Майк. Возможно Минк просто подыскал себе работенку и теперь пропивает с приятелями заработанные денежки.

Но в душе Майк был уверен, что все обстоит не так. Воображение рисовало ему страшные картины – возможно, это происходило сегодня ночью – Минк просыпается от своего пьяного сна и чувствует, как коробится и встает вокруг него земля, как вонь распада и разложения обволакивает так хорошо знакомое ему за последние семь десятилетий пространство. Майк вообразил, как старик отпрянул, когда что-то большое и белое вырвалось из земли, также как отпрянул он сам, когда вырвался из воды тот ужасный угорь. Щелкали длинные челюсти, по всем углам шарили слепые глаза.

Последнее из отверстий находилось не более, чем в трех футах от входа. Майк видел его хрящевидные кроваво-красные стенки. Все вокруг было пропитано запахом Минка, но сейчас гораздо сильнее ощущалась вонь мертвецкой.

Майк зашвырнул бутылку в глубину подвала, она упала рядом с лохмотьями шинели – своеобразный надгробный памятник в миниатюре – и уехал. Он мчался на велосипеде почти по самой середине мостовой, встречный водитель возмущенно засигналил ему, на полной скорости миновал кусты возле дома доктора Вискаса, и помчался по Второй Авеню, в сторону Старого Централа, к дому.

Идти на День Рождения Мишель Стаффни он и не собирался – сама мысль об этом казалась ему даже смешной после всего, что с ними произошло за последние дни – но потом к нему забежал Дейл и произнес речь, смысл которой заключался в том, что сегодня вечером им лучше держаться всем вместе.

– Праздник кончится часам к десяти, – сказал он, – когда начнется фейерверк. Но если захочешь, мы уйдем пораньше.

Майк кивнул. Мать и сестры, конечно, раньше десяти спать не лягут. Сегодня было дежурство Пег, и Майк не думал, что может что-либо произойти в такую рань. Просто не может. Был ли то Солдат, или что другое, но они предпочитают появляться в более поздние часы.

– Почему бы тебе не пойти с нами, – продолжал Дейл. – Там будет светло и множество народу… Всем нам нужна небольшая разрядка.

– А что Лоуренс? Он тоже пойдет? – поинтересовался Майк.

– Нет. Он не хочет идти на глупый девчоночий праздник, – пожал плечами Дейл. – Да его и не приглашали. Мама пообещала, что весь вечер они будут играть в монополию. По крайней мере до тех пор, пока я не вернусь домой.

– Но мы же не сможем взять с собой ружья, – сказал Майк. Даже сквозь вату усталости он чувствовал, до чего странно звучат его слова.

Дейл улыбнулся.

– Харлен захватит свой револьвер. Если будет нужно, мы им воспользуемся. Но мы должны хоть чем-то заняться, пока будем ожидать утра воскресенья.

Майк хмыкнул.

– Ты придешь? – спросил Дейл.

– Посмотрим.

Вечеринка по случаю Дня Рождения Мишель Стаффни была назначена на семь часов вечера, но приглашенные стали собираться примерно на полтора часа позже. Родители подвозили детей на легковых и пикапах и отправлялись назад. Как всегда в эти дни большой участок на Брод Авеню преобразился и стал напоминать то ли фантастическую сказочную страну, то ли карнавал. Некоторая его часть правда превратилась в стоянку старых машин, а все вместе представляло собой самый настоящий хаос. Гирлянды разноцветных лампочек и японских фонариков тянулись от длинного парадного крыльца к деревьям, от деревьев к фонарным столбам, возвышавшимся над уставленными явствами столами, от фонарных столбов к деревьям позади дома, а оттуда к огромному сараю, стоявшему в глубине участка. Дети безостановочно сновали взад и вперед, несмотря на все усилия взрослых держать их в узде. На заднем дворе шла азартная игра в джарт, очаровательную забаву, в ходе которой дети метали в щит украшенные тяжелыми металлическими наконечниками дротики. Каждый такой дротик был вполне способен свалить даже крепкого буйвола, а не то, что ребенка. Другие сгрудились на соседней лужайке, где было разбросано несколько разноцветных хула-хупов, оживив – правда, только на один день – увлечение, которым пару лет назад была охвачена не только вся округа, но и вся страна. Еще большая группа детей, масса которой уже достигала критической величины, толпилась вокруг барбекю, где доктор Стаффни с двумя помощниками поджаривали и раздавали горячие сосиски и гамбургеры, обеспечивая едой нескончаемый поток прожорливых ротиков и жадных ручек. Поблизости длинный ряд накрытых нарядными клетчатыми виниловыми скатертями столов являл множество блюд с чипсами, кувшинов с напитками и аппетитными десертами. Именно тут нашли свое пристанище наиболее прожорливые или/и наиболее проголодавшиеся из ребят.

На крыльце установили проигрыватель и многие из девочек, собравшись вокруг него, расселись либо на полу, либо на перилах, и предались самому безудержному хихиканью. Мальчики играли в салки, носясь сквозь толпы народу, и остановить их могли только добродушные увещевания доктора Стаффни или аппетитные запахи.

Как правило полученные приглашения предъявляла только первая дюжина ребятишек, затем, когда число гостей переваливало за полсотни, приглашения уже никто не показывал и в числе гостей зачастую оказывались и кузены одноклассников Мишель, которых она никогда в жизни не видела, и фермерские детишки, с которыми ей не случалось перемолвиться ни одним словом. Ближе к вечеру появлялась стайка ребят постарше, которых, к стонам неудовольствия переднего крыльца, взрослые отправляли восвояси. Даже Ка Джей Конгден с своим верным Арчи Креком пару раз с ревом проехали мимо, но не остановились. Двумя годами раньше доктор Стаффни вызвал дорожную полицию, чтобы выставить вон этих «детишек».

Ближе к вечеру, когда вечеринка была уже в разгаре, на крыльце устроили танцы – девочки пытались, подражая старшим, изобразить джиттербаг, а некоторые, самые смелые, пустились отплясывать рок-н-ролл, имитируя Элвиса Пресли, пока взрослые не велели им остановиться и прекратить это безобразие. Самые старшие из мальчиков присоединились к этой группе, при этом они всячески хихикали, подталкивали под локти и дергали за хвостики девочек. В общем норовили всеми возможными способами занять руки.

Дейл и Майк сошлись вместе в очереди за своей порцией жареных сосисок, причем Дейл уже жевал одну сосиску, одновременно пытаясь крутить желтый хула-хуп. Получив вожделенное лакомство, они вместе побрели через двор, чуть опьяневшие от смеха и беготни.

Харлен и Кевин тут же присоединились к ним. Пытаясь перекричать рев толпы, восхищенной тем, что один из метателей дротиков попал в ломоть дыни, Кевин прокричал:

– Я сейчас видел кое-что такое, что нам не помешало бы иметь прошлой ночью.

Майк и Дейл подошли к нему поближе.

– Что это было? – Еще до вечеринки они решили не говорить ни о чем важном, когда их могли услышать, но в общем волнении они и сами едва слышали друг друга.

– Пошли, – позвал друзей Кев, махнув рукой в сторону заднего двора.

Там обосновались Чак Сперлинг и Диггер Тейлор, демонстрируя уоки-токи двум маленьким кучкам пораженных малышей. Те были вне себя от радости, возможность поболтать друг с другом с расстояния шестидесяти футов через всю лужайку и перекрывая шум голосов привела их в неописуемый восторг.

– Они настоящие? – спросил Майк.

– Что?

Майк наклонился поближе к большому уху Кевина.

– Они… Настоящие?

Кевин кивнул, продолжая потягивать через соломинку коку. Дома родители никогда не позволяли ему пить такой вредный напиток.

– Да, они настоящие. Отец Чака купил несколько таких штук оптом.

– И каков у них радиус действия? – спросил Дейл. Ему пришлось дважды повторить этот вопрос.

– Примерно миля. По крайней мере так говорил Диггер, – ответил наконец Кевин. – Они работают на коротких волнах, чтобы не требовалось получать на них лицензию. Но почти такие же мощные как настоящие уоки-токи.

– Ага, – протянул Майк. – А они могли бы нам понадобиться. Да еще и не поздно пожалуй. Интересно, мы могли бы достать пару таких штук до воскресенья?

Тут выступил вперед Харлен. По его лицу бродила неопределенная улыбочка и держался он довольно странно. Майку понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, что Джим Харлен сегодня принарядился: нацепил шерстяные брюки, хотя они были явно не по погоде, голубую рубашку и галстук бабочкой. И даже повязку на руке сменил на свежую.

– Эй, – ухмыльнулся он. – Вам нужны эти штуки? Могу достать.

Майк наклонился поближе к нему и принюхался.

– Господи Иисусе, Джим, да ты что выпил виски или еще чего-то?

Харлен расправил плечи и довольно, хоть и несколько смущенно ухмыльнулся.

– Самую чуточку, – сказал он, стараясь выговаривать слова медленно и отчетливо. – Это ты подал мне идею, старый дружище. Ну, когда приходил занять у меня ту бутылочку.

Майк покачал головой.

– А ты принес… Ну ту вещь?

– Какую вещь? – изумился Харлен. – Что еще за вещь? Ты имеешь в виду цветы для нашей хозяйки? Или пакетик резиновых изделий? Ты про эту вещь?… Для моего свидания с мисс С.

Попозже?

Дейл потянулся вперед и схватил Харлена за руку достаточно крепко, чтобы почувствовать под повязкой что-то твердое.

– Вот эту вещь, дубина.

Тот вытаращил глаза и притворился ничего не понимающим.

– А, эту. – И тут же начал доставать пистолет.

Майк быстро загородил его от света.

– Ты напился. Только достань эту штуку и доктор Стаффни выставит тебя отсюда еще раньше, чем ты просто увидишь даму своего сердца.

Харлен поклонился и сотворил нечто подобное намазу.

– Как прикажете, мой капитан. – Затем выпрямился, но слишком быстро и принужден был схватиться за забор, чтобы сохранить равновесие. – Ну, так вы хотите заполучить это или нет?

– Что это? – Майк скрестил руки и внимательно оглядел улицу перед домом.

– Да радио же, – Харлену явно надоело непонимание его собеседников. – Если хотите, то я берусь завтра же притащить его. Скажите только слово.

– Слово, – сказал Майк.

Харлен опять с восточным подобострастием поклонился и направился к толпе гостей, при этом, правда, чуть не сбив по дороге семилетнего малыша.

Вскоре после девяти часов Майк собрался идти домой, даже в том случае, если Дейл и Кевин надумают остаться. Когда он доедал третью за вечер сосиску, к нему неожиданно подошла Мишель Стаффни.

– Привет, Майк.

Рот у Майка был занят, так что он пробурчал что-то невнятное, затем попытался проглотить остаток булочки и предпринял новую попытку ответить на приветствие. Она оказалась не более удачной.

– Я давно не видела тебя, – проговорила рыжеволосая девочка. – С тех пор, как… Ты перешел в другой класс.

– Ты хочешь сказать с тех пор, как я остался на второй год, – выговорил наконец Майк. С кашей во рту он наконец справился, но улыбнуться бы он и сейчас не решился из страха, что изо рта у него полетят кусочки еды.

– Ну да, – мягко согласилась Мишель. – Мне иногда кажется, что я скучаю по нашим разговорам.

– Угу, – кивнул Майк, не имея впрочем ни малейшего понятия, какие собственно разговоры она имеет в виду. Они учились в одном классе с первого по четвертый, но он что-то не мог припомнить, чтобы за эти годы говорил с Мишель более двух раз. Да и в эти разы весь разговор ограничивался окликом: «Эй, Мишель, подкинь-ка нам мяч, а!» где-нибудь на спортивной площадке. – Угу, – повторил он.

– Знаешь, – начала она, наклоняясь ближе и чуть ли не шепотом. – Я помню, как мы с тобой говорили о религии.

– А, угу, – повторил Майк, отчаянно желая, чтобы в руках у него оказался стакан любого напитка… Хоть воды… Лишь бы было жидкое. Он смутно помнил, как однажды, во втором классе действительно разговаривал с Мишель – они ожидали своей очереди покататься на качелях – что-то о том, как странно быть католиком, когда почти все другие ребята вовсе не католики. – Угу, – повторил он в четвертый раз, отдавая себе отчет в том, что этот сам по себе чрезвычайно остроумный ответ уже несколько навяз в зубах.

Мишель выглядела отлично, хоть Майку пришло на ум другое словечко. Восхитительно. На ней было зеленое шифоновое платье, с какой-то пышной юбочкой вроде как у балерины, только не такой короткой, а свои длинные волосы она завязала сзади такой же зеленой лентой. И глаза у нее были тоже зеленые. И очень длинные ноги. Майк заметил, что она… Ну как бы изменилась за последние несколько месяцев. А может даже за три недели, прошедшие с последнего дня школьных занятий. Платье сидело по-новому… Особенно в груди… И ноги стали другими, и талия, и когда она подняла руку, чтобы поправить ленту в волосах, то Майк заметил, что и руки у нее тоже стали другими. Неужели она тоже бреет подмышки, стрелой пронеслась мысль в голове у Майка, как Пег и Мерри? И ноги?

Майк понял, что Мишель ему что-то говорит.

– Извини, я не расслышал… Что?

– Я сказала, что хотела бы поговорить с тобой чуть позже. О чем-то очень важном.

– Да, конечно. Когда? – поинтересовался он, предполагая, что речь идет об августе.

– Давай через полчаса. В нашем сарае? – и девочка изящно махнула рукой в сторону огромного темного сооружения. Майк повернулся и посмотрел на сарай с таким видом, будто никогда не видел его прежде.

– Давай, – озадаченно сказал он, но Мишель уже убегала от него, чтобы смешаться с толпой гостей. Наверное, она всех хочет пригласить в сарай. Мелькнула у Майка такая мысль, но он ее тут же отмел.

Он поплелся обратно к барбекю, все мысли о том, чтобы уйти пораньше вылетели у него из головы. Мама и девочки позаботятся о Мемо сегодня вечером. Лучше б Харлен прихватил с собой ту бутылку с виски или что там у него было, чем свой дурацкий револьвер.

«Давай через полчаса. В нашем сарае?» эхом отдавалось у него в голове и он снова и снова расшифровывал ее интонацию, связывал ее с выражением лица. Как и большинство мальчишек в Элм Хэвене Майк был неравнодушен к Мишель Стаффни… Чуть-чуть. Но в отличие от большинства других мальчишек, возможно, потому что его оставили на второй год, он на этом чувстве совсем не зациклился. Не обращать на нее внимания было гораздо легче, когда вы виделись только на спортплощадке да изредка в церкви, ну еще в школе на перемене, когда она жевала сэндвич с колбасой.

Сейчас Майк сомневался, сможет ли он теперь не обращать на нее внимания. Бедняга Харлен, подумал он о приятеле с болью внезапного сочувствия. И затем к черту Харлена.

Часов у Майка не было, поэтому следующие тридцать минут он оставался подле Кевина, время от времени поднимая руку приятеля, чтобы узнать время без лишних расспросов. Один раз, когда он заметил в группе девочек у веранды Донну Лу Перри с ее подружкой Сэнди, то решил было подойти и поговорить с ней, извиниться за ту выходку ребят на бейсбольном поле. Но Донна Лу смеялась и болтала с девочками, а у Майка оставалось всего восемнадцать минут.

Зона веселья и света на сарай не распространялась и хотя широкие двери были заперты, в стене сарая, расположенной рядом с дубом, имелась небольшая дверца. Майк отодвинул задвижку и вошел. «Мишель?» окликнул он. Внутри пахло старым деревом и нагретой за день соломой. Майк собрался было еще раз позвать девочку, но вдруг подумал, что, наверное, его разыграли: у Мишель и мысли не было говорить с ним наедине, это был всего лишь розыгрыш, такой же, какими она донимала беднягу Харлена.

А теперь и беднягу Майка, подумал он, поворачиваясь обратно к двери.

– Иди сюда, – послышался тихий голос Мишель.

Сначала Майк даже не мог разобрать, откуда идет этот голос, но затем в свете пыльной лампочки увидел, что стоит рядом с небольшой лесенкой, расположенной между пустыми стойлами. Вела она к тому, что могло быть чердаком. Крыша сарая терялась в темноте.

– Сюда, глупый, – позвала снова Мишель.

Майк стал взбираться по лесенке, чувствуя как ему мешает маленькая склянка со святой водой, которой он запасся на всякий случай перед выходом из дому. Эй, это действительно из-за склянки, может ты просто счастлив видеть Мишель?

Чердак являлся всего лишь сеновалом, но через дверцу лился мягкий свет, делавший это помещение довольно уютным. Дверца вела в соседнюю комнатку. Оказывается, Стаффни надстроили над гаражом целый этаж.

Из этой двери выглядывала улыбающаяся головка Мишель. Неяркий свет, лившийся через два маленьких оконца, освещал ее сзади и создавал сияющую корону вокруг ее голову.

– Входи же, – лукаво сказала она, отступая, чтобы пропустить его вперед. – Это мое убежище.

– Гм-м-м, – промычал Майк, оказавшись рядом с Мишель, он скорее был поглощен ее теплым присутствием, чем обстановкой комнаты. В комнате стоял старый стол и несколько разномастных стульев. Вдоль стены располагался старый диван. – Похоже на клуб, да? – сказал он и мысленно тут же стукнул себя за это. Идиот.

Мишель улыбнулась. Она стояла почти вплотную рядом с ним.

– Сказать тебе, почему июль в этом году совершенно особенный месяц, Микки?

Микки? – Да. Потому что у тебя День Рождения?

– Ну да, – кивнула Мишель, и подошла к нему еще на шаг ближе. Майк чувствовал доносящийся от нее запах шампуня и мыла. Запах чистоты. Бледная кожа рук будто светилась розовым в свете разноцветных лампочек, висевших на ветвях дуба за окном. – Двенадцатый День Рождения в жизни девочки это очень важно, – продолжала она почти шепотом. – Но есть вещи, которые для нее еще важнее. Ты знаешь о чем я говорю?

– Конечно, знаю, – Майк тоже почти шептал, ведь она стояла так близко. Но ему даже в голову не приходило о чем она может говорить. – Ты знаешь, что я уже давно люблю тебя, Микки?

– Э… Нет, – правдиво сказал Майк.

– Это так. Еще с тех пор, как мы играли вместе, когда ходили в первый класс. Помнишь, ты был папой, а я мамой?

Майк смутно что-то в таком роде припоминал. В первом классе он иногда еще участвовал в девчачьих играх, пока не понял окончательно, где его место.

– Конечно, – с несколько большим, но не совсем искренним энтузиазмом отозвался он.

Мишель повернулась на одной ноге, будто делая пируэт, как настоящая балерина или еще кто-нибудь в этом роде.

– Микки, а ты любишь меня?

– Конечно. – Интересно, а что он еще мог бы сказать – «Нет, терпеть не могу, на мой взгляд ты похожа на жабу.» Если сказать правду, то в эту минуту он ужасно сильно любил ее. Ему нравилось, как она выглядит, как пахнет, нравился звук ее голоса и то напряжение, которое он ощущал в ее присутствии. Это было так непохоже на тошнотворную нервозность, в которой он прожил последние дни этого сумасшедшего лета… – Да, – повторил он, – я люблю тебя.

Мишель кивнула, будто услышала то магическое слово, которого ожидала. Затем отступила на шаг, оказалась почти рядом с окном и попросила: «Закрой глаза, пожалуйста».

Майк колебался только секунду. Стоя с закрытыми глазами, он чувствовал запах соломы с соседнего чердака, запах свежеструганных бревен из гаража внизу и – неуловимый, но настойчивый – аромат шампуня и теплого душистого тела.

Послышался тихий шорох и Мишель прошептала:

– Теперь можно.

Майк распахнул глаза и почувствовал, что его будто бы ударили в солнечное сплетение.

Мишель выскользнула из своего нарядного платья и теперь стояла перед ним в одном маленьком белом лифчике и крохотных трусиках. Майку казалось, что никогда в жизни он не видел столь отчетливо – бледная кожа плеч с едва заметными веснушками, округлость груди над полоской лифчика, длинные, заброшенные за спину рыжеватые волосы, светящийся нимб над головой, темная тень от ресниц, лежащая на щеках – Майк чувствовал, что голова у него идет кругом, когда смотрел на ее округлые упругие бедра, узкие колени и тонкие лодыжки, которые все еще были обтянутыми беленькими носочками… Мишель переступила с ноги на ногу и он увидел, как краска румянца разливается у нее по щекам и даже по шее. Ее шепот был едва слышен.

– Микки… Я думала, что… Мы могли бы… Просто посмотреть друг на друга. – Она подошла так близко, что он легко мог бы обнять ее, если бы осмелился. Прохладной рукой она коснулась его щеки.

Теплое дыхание долетело до его лица и Майк понял, что она что-то говорит.

– Что? – его голос прозвучал слишком громко.

– Я только сказала, – повторила она так же шепотом, – что если ты снимешь рубашку, то я тоже сниму кое-что.

Когда он стягивал рубашку через голову и потом бросил ее в угол, у него было такое чувство, что это делает не он. А просто он сам видит все происходящее в каком-то взрослом кино. Его руки обвились вокруг Мишель, и они оба невольно развернулись, так что стояли теперь лицом к окну. Темные переплеты рамы находились не больше, чем в шести футах от Майка.

– Твоя очередь, – прошептал Майк. Почему-то он был уверен, что девочка снимет носки, но вместо этого, она завела одну руку за спину и – движением, от женственной незнакомости которого у Майка занялось дыхание – что-то там расстегнула. Лифчик бесшумно упал на пол между ними.

Невольно Майк проводил его глазами, заметив, что глаза у Мишель почти закрыты, и ресницы тихо подрагивают. Ее груди были бледными-пребледными, розовые соски почти не отличались от ареола вокруг них.

Одной рукой Мишель прикрыла грудь, будто внезапно смутившись и чуть придвинувшись к Майку, подняла к нему лицо. С каким-то испугом, от которого даже закружилась голова, он понял, что она хочет поцеловать его, и что он должен будет поцеловать ее в ответ и что губы у него стали сухими, как наждак.

Она тихо прижалась к его рту губами, затем чуть отклонилась назад, как будто, чтобы взглянуть на него, и поцеловала его снова.

Майк охватил ее руками, чувствуя, как нарастает в нем волнение, и зная, что она чувствует то же самое, но не отстранился. В голове у него мелькнула мысль об исповеди, о темноте исповедальни, о тихом, вопрошающем голосе священника. Подобное волнение было уже знакомо ему, церковь называла это «грехом рукоблудия», но теперь было совсем другое. Теплота между ними, прикосновения рук, все длившийся и длившийся поцелуй, его нараставшее возбуждение и ответное волнение Мишель, едва заметное движение ее бедер к нему навстречу – все это принадлежало совершенно другой, неизвестной вселенной. А не той, в которой существовал грех Майка. Это был новый, незнакомый ему космос ощущений, и какой-то частью своего сознания Майк отдавал себе в этом отчет даже сейчас, когда он был полностью захвачен чувством, даже сейчас, когда они на миг прервали свой романтический поцелуй, чтобы совсем неромантически набрать в грудь воздуха и снова прижаться друг к другу губами. Правая рука Мишель лежала теперь на груди Майка, а пальцы мальчика гладили совершенную округлость ее спины и чуть передвинулись вверх к хрупким лопаткам.

Они опустились на колени, и как-то чуть сдвинулись вправо и легли на диван, ни на минуту не разжимая объятия. Когда поцелуй на секунду прервался, Майк услышал тихий вздох Мишель у самого своего уха и изумился тому, как чудесно ее щека угнездилась у него между челюстью и шеей. Он ощущал тепло ее тела и понимал, что ничто из его прежней жизни не подготовило его к обморочному головокружению этой секунды.

Волосы Мишель коснулись его губ, и Майк мягко тронул их ладонью и открыл глаза.

Менее, чем в шести футах перед ним, через небольшое окно в стене, которое находилось не менее, чем в двадцати футах над землей на них смотрел отец Каванаг мертвыми белыми глазами.

Майк охнул и подался назад к подлокотнику дивана.

Белое лицо и черные плечи священника словно парили за окном. Рот его был широко распахнут как у покойника, которому забыли подвязать челюсть. Дорожка коричневой слюны бежала у него изо рта по подбородку. Лоб и щеки были испещрены тем, что, как показалось Майку, было шрамами и коростой. Но когда он вгляделся лучше, то увидел, что это были идеально круглые отверстия, каждое не меньше дюйма в диаметре. Волосы привидения вздыбились, как бывает при ударе электрического тока. В зловещей ухмылке черных губ обнажился ряд длинных клыков.

Глаза отца Каванага были раскрыты, но слепы и затянуты беловатой пленкой, а веки вздрагивали будто у эпилептика.

Секунду Майк был уверен, что это труп священника, который кто-то повесил на дереве, но тут челюсть шевельнулась и послышался клацающий звук, подобный тому, какой издают камни, когда их встряхивают в мешке. Затем скрюченные пальцы потянулись к оконной раме.

Мишель тоже услышала этот звук и испуганно отстранилась от Майка, прижав к груди руки.

Должно быть перед ее глазами мелькнул след чего-то белого, хоть мертвое лицо мгновенно исчезло из окна, будто его дернули. Чтобы она не закричала, Майк зажал девочке рот.

– Что это? – выдавила она, когда он отпустил ее.

– Одевайся, – прошептал Майк, чувствуя биение пульса у него в боку и только не понимая, чей он. – Скорее.

Через несколько секунд послышался тот же скрежет у второго окна, но теперь они оба уже спускались по шаткой лесенке. Первым в темноту опускался Майк, чувствуя, как исчезает его возбуждение, хотя мгновением раньше казалось, что оно полностью владеет им.

– Что это было? – повторила Мишель свой вопрос, когда они уже достигли двери. Она чуть не плакала.

– Кто-то подглядывал за нами, – прошептал в ответ Майк. Он оглядел стены сарая в поисках хоть какого-нибудь оружия – вил, лопаты, чего угодно – но стены были голы. Только в одном месте висел на гвозде старый кожаный мешок.

Повинуясь импульсу Майк наклонился, быстро и уверенно поцеловал губы Мишель и распахнул дверь.

Никто не видел, как они вышли из-под огромного дуба.