Глава 29
Было четыре часа утра. Они собрались в большой гостиной — Мона, Лорен, Лили и Филдинг. Рэндалл тоже пришел. Вскоре ожидали приезда Пейдж Мэйфейр из Нью-Йорка. Ее самолет прибыл по расписанию. Райен отправился встречать ее в аэропорт.
Они сидели тихо, лишь изредка обмениваясь парой слов, и ждали. В чудо никто из них не верит, подумала Мона. Но мы непременно должны попробовать. Нельзя отказываться от такой попытки.
Где-то около полуночи с Амелия-стрит явилась тетушка Беа и накрыла стол для позднего ужина. Она зажгла толстые церковные свечи и поставила их на полках обоих каминов. Сейчас свечи сгорели лишь наполовину, и камины по-прежнему давали тепло и отбрасывали на стены веселые танцующие блики.
Сверху доносились громкие голоса сменившихся с дежурства сиделок — они обосновались в комнате тетушки Вивиан, пили там кофе и оживленно болтали. Тетушка Вивиан любезно уступила им свою спальню, а сама перебралась на Амелия-стрит. Как и всегда, она прежде всего заботилась о Старухе Эвелин, которая весь вечер усиленно жестикулировала и бормотала себе под нос. Похоже, она хотела что-то сообщить Вивиан, хотя нельзя было сказать с уверенностью, понимает ли она, кто перед ней.
— Две старушки жить не могут друг без друга, — заметила тетушка Беа. — Ни дать ни взять двойняшки. Старуха Эвелин, кстати, что-то притихла. Решено, будем звать их Двойняшками.
Во всех комнатах огромного дома, даже на третьем этаже, кое-как устроив себе постели, спали родственники. Где-то поблизости ночевали Пирс, Райен, Шелби и Мэндрейк. Джен и Клэнси заняли две верхние спальни в передней части дома. Всем остальным пришлось отправляться в домик для гостей, что стоял за дубом Дейрдре.
Все услышали, как у ворот дома остановилась машина.
Никто не двинулся с места. Генри распахнул дверь, пропуская в дом женщину, которую никто из них ни разу в жизни не видел. Пейдж Мэйфейр, праправнучка Кортланда и его жены, Аманды Грейди Мэйфейр, той самой, которая в незапамятные времена бросила мужа и укатила куда-то на север.
Пейдж оказалась изящной миниатюрной женщиной с длинными ногами и тонкими запястьями. Хрупким сложением и чертами лица она отдаленно напоминала Гиффорд и Алисию, но больше всего походила на птицу. Весьма типичная для Мэйфейров внешность, отметила про себя Мона. Пейдж носила вызывающе короткую стрижку и чрезвычайно длинные блестящие клипсы — из тех, что приходится снимать, разговаривая по телефону.
Вошла она с видом подчеркнуто деловым и озабоченным. Все, кроме Филдинга, поднялись, чтобы ее поприветствовать и обменяться с ней поцелуями — таков был обычай, которого свято придерживались даже не знакомые между собой члены семейного клана.
— Кузина Пейдж. Кузен Рэндалл. Кузина Мона. Кузен Фил-динг.
Наконец Пейдж опустилась на позолоченный французский стул, спиной к фортепиано. Ее короткая черная юбка, задравшись, открыла бедра, которые были лишь немногим толще ее узких голеней. Теперь ноги Пейдж, обтянутые прозрачными чулками, выглядели довольно нелепо по сравнению с тепло укутанным маленьким телом. Она размотала кашемировый шарф, обвивавший ее шею. В Нью-Йорке, оказывается, стоят страшные холода.
Покончив с шарфом, Пейдж взглянула в длинное зеркало, стоявшее в дальнем углу комнаты. Разумеется, в нем отражалось зеркало, висевшее на противоположной стене, что создавало иллюзию бесконечной анфилады комнат, в каждой из которых сверкала хрустальная люстра.
— Вы ведь приехали из аэропорта не одна, не так ли? — осведомился Филдинг. Его молодой, энергичный голос, столь не соответствующий дряхлой наружности, явно поразил Пейдж. Голос Филдинга всегда удивлял незнакомых людей. «Интересно, кто из них двоих старше — Филдинг или Лили? » — пронеслось в голове у Моны. Филдинг с пожелтевшей пергаментной кожей и пигментными пятнами на руках выглядел таким древним, что казалось странным, что он еще в состоянии говорить и двигаться.
Лили, напротив, производила впечатление бодрой старушки, хотя тело ее, скрытое под строгим темным костюмом, наверняка было ужасающе иссохшим и жилистым.
— Я же говорила тебе, прадедушка, — обратилась Мона к Филдингу. — Пейдж привез Райен. Их сопровождали два полисмена. Все члены семьи, живущие в Нью-Йорке, соблюдают меры предосторожности. Они обо всем предупреждены. Ни один из Мэйфейров сейчас не ходит без сопровождающих. Каждому известно, что делать это опасно.
— Надеюсь, недавние кошмарные случаи более не повторятся, — любезно заметила Пейдж.
— Мы тоже на это надеемся, — кивнула головой Лорен.
Несмотря на суматошный день и бессонную ночь, она ухитрялась сохранять свою обычную холеную элегантность. Ни один серебристый волосок не выбивался из безупречной прически.
— Пока что мы не нашли его, — сообщила она, словно пыталась успокоить истеричного клиента. — Но можно сказать с уверенностью, что больше он не причинит нам никаких неприятностей. Расследование идет полным ходом и скоро даст свои результаты.
Пейдж кивнула. Потом с любопытством посмотрела на Мону.
— О вас ходят легенды, Мона, — изрекла она со снисходительной улыбкой. Так взрослые обычно улыбаются милым детям. — Я так много о вас слышала. Беатрис упоминает о вас в каждом письме. Насколько мне известно, если Роуан не поправится, преемницей станете вы.
«Вот это новость!» — охнула про себя Мона.
Никто никогда не говорил ей об этом. Никто и никогда даже словом не намекал, что ей предстоит стать наследницей, — ни в этом доме, ни в других. Не в силах совладать с потрясением, Мона недоуменно уставилась на Лорен.
Лорен отвела глаза.
Значит, все уже решено? Мона не решилась задать этот вопрос.
Все, кто был в комнате, старались не смотреть на нее и смущенно потупились. Лишь Филдинг не сводил с нее рассеянного старческого взгляда. Однако она понимала, что слова Пейдж оказались новостью лишь для нее одной. Все обсуждалось за ее спиной, и никто не желал вступать с ней в разговоры и объяснять причины подобного решения. Впрочем, тема была слишком важной, чтобы развивать ее сейчас. Невозможно представить, что она станет преемницей наследия, содрогнулась про себя Мона. И тут же в голове у нее завертелась язвительная фраза: «Так, значит, самой главной персоной скоро станет маленькая глупышка Мона, которую пьяница Алисия нагуляла неведомо от кого? »
Разумеется, она не произнесла эту фразу вслух. Она чувствовала, как в горле у нее сжимается болезненный ком. Роуан, мне очень жаль, твердила она про себя. Роуан, пожалуйста, не умирай. И тут же перед внутренним ее взором возникло мучительное и сладостное воспоминание: обнаженная грудь Майкла Карри прижимается к ее груди, она ощущает прикосновения его возбужденного члена и жадно пожирает глазами его боевое копье, торчащее из гнезда волос. Упиваясь сладким воспоминанием, Мона плотно сомкнула веки.
— Давайте не будем хоронить Роуан прежде времени. Наверняка ей еще можно помочь. — Голос Лорен, исполненный печали и безнадежности, противоречил смыслу произнесенных слов. — Вопрос о наследии мы решим, когда в том возникнет необходимость, — продолжала Лорен. — Три адвоката сейчас изучают содержание документов. Но Роуан еще жива. Она лежит в спальне наверху. Операция прошла успешно, но это было наименьшее из мучений, выпавших на ее долю. Доктора сделали все от них зависящее. Теперь настал наш черед помочь Роуан.
— Ты знаешь, что мы намерены делать? — обратилась к Пейдж старушка Лили.
Глаза ее блестели от слез, одной рукой она прикрывала морщинистое горло, словно защищаясь от возможного нападения. Впервые голос Лили показался Моне старческим, слабым и дребезжащим.
— Да, знаю, — кивнулаПейдж. — Дядя посвятил меня во все подробности. Я все прекрасно понимаю. Я с раннего детства так много слышала о вас. И вот я здесь. В этом знаменитом доме. Но сразу должна предупредить: боюсь, из меня получится плохая помощница. Кое-кто из нас, наверное, чувствует в себе сверхъестественную силу, но я, увы, ничего подобного не ощущаю. И тем более не имею представления, как эту силу использовать. Но я попытаюсь сделать все, что возможно.
— Вы — одна из сильнейших, — произнесла Мона. — В этом нет никаких сомнений. Здесь собрались только те, кто обладает большой силой. Но никто из нас не знает, как использовать этот дар.
— Тогда пойдемте к Роуан. Посмотрим, чем мы можем ей помочь, — предложила Пейдж.
— Я не желаю, чтобы вы устраивали здесь дикие колдовские обряды, — неожиданно воспротивился Рэндалл. — Если кто-нибудь из вас начнет бормотать идиотские заклинания…
— Никто не собирается делать ничего подобного, — нахмурив брови, перебил Филдинг. Старческие его руки недвижно лежали на набалдашнике трости. — Я поднимусь на лифте. Мона, проводи меня. Рэндалл, думаю, тебе лучше тоже воспользоваться лифтом.
— Впрочем, если ты не хочешь идти с нами, тебя никто не неволит, — ледяным тоном процедила Лорен. — Это, кстати, касается всех. Мы никого не принуждаем.
— Я, конечно же, пойду с вами, — раздраженно пробурчал Рэндалл. — Думаю, то, что сейчас происходит, должно войти в летописи нашего семейства. Как пример небывалого доселе идиотизма. Подумать только, целая куча взрослых людей подчиняется распоряжениям тринадцатилетней девчонки!
— Не надо передергивать, — возразила Лили. — Мона тут ни при чем. Мы все хотим попробовать. Прошу тебя, Рэндалл, помоги нам. Сейчас не время для споров и раздоров.
Все вместе они вышли из гостиной, пересекли темный холл. Мона не слишком жаловала здешний лифт — старый, тесный, пыльный. К тому же он передвигался с пугающей быстротой. Однако она покорно последовала за двумя стариками. Войдя в кабину, она помогла Филдингу опуститься на стоявший в углу старинный деревянный стул с плетеным сиденьем. Затем захлопнула дверь и нажала кнопку. Когда лифт двинулся вверх, Мона положила руку на плечо Филдинга.
— Этот лифт останавливается ужасно резко, — предупредила она.
Стоило ей это сказать, как кабина резко дернулась, тем самым подтвердив справедливость этих слов.
— Проклятая штуковина, — пробурчал Филдинг. — Это так похоже на Стеллу. Только ей могло прийти в голову установить в особняке мощный лифт, который годится разве что для Американского банка.
— Американского банка больше не существует, — подал голос Рэндалл.
— Ты прекрасно понял, что я имею в виду, — отрезал Филдинг. — И нечего на меня наскакивать. Тем более эта идея мне тоже не слишком по душе. По-моему, подобные попытки просто смешны. Раз все здесь столь могущественны, может, нам стоит отправиться в Метэри и попытаться воскресить Гиффорд?
Мона помогла Филдингу встать и протянула ему трость.
— Раньше здание Американского банка было самым высоким в Новом Орлеане, — пояснил он.
— Я знаю, — кивнула Мона. Откровенно говоря, она никогда не слышала про Американский банк, но ей хотелось скорее положить конец препирательству между стариками.
Когда они вошли в хозяйскую спальню, все остальные были уже там. Майкл стоял в дальнем углу комнаты, не сводя глаз с лица Роуан, по-прежнему бледного и совершенно бесстрастного.
Церковные свечи горели на столике неподалеку от дверей. Здесь же стояло изображение Святой Девы. Наверняка это все устроила тетушка Беа, решила Мона. Это она зажгла свечи и установила эту статуэтку в белом покрывале, со скорбно склоненной головой и молитвенно сложенными руками. Будь Гиффорд жива, она бы тоже непременно настояла на использовании всей этой церковной атрибутики.
Никто не произносил ни слова. Наконец Мона нарушила тишину.
— Думаю, сиделкам лучше уйти.
— Сначала нам хотелось бы узнать, что вы намерены здесь делать, — сердито пробурчала младшая из двух сиделок, женщина неопределенного возраста, с желтоватым неприветливым лицом и белокурыми волосами, разделенными на пробор и убранными под белоснежную накрахмаленную шапочку. В своем стерильно чистом строгом одеянии она напоминала монахиню. В поисках поддержки она бросила взгляд на вторую сиделку, пожилую, темнокожую. Но та хранила молчание.
— Мы намерены возложить на больную руки и попытаться исцелить ее, — пояснила Пейдж Мэйфейр. — Возможно, наша попытка окажется безрезультатной. Но все мы обладаем особой силой. И поэтому должны попробовать.
В глазах сиделки мелькнуло удивление.
— Я вовсе не уверена, что вам следует проводить подобные эксперименты, — заявила она.
Но тут старшая покачала головой, подавая своей товарке знак не вмешиваться, и молча указала на дверь.
— Уходите обе, — тихим, но властным голосом распорядился Майкл.
Сиделки повиновались. Мона плотно закрыла двери.
— Все это так странно, — пробормотала Лили. — Мы словно дети, которые выросли в семье великих музыкантов и при этом не умеют читать ноты и не могут сыграть даже самую незамысловатую мелодию.
Только Пейдж Мэйфейр, казалось, не испытывала ни малейшего смущения. Единственная из всех, она прибыла издалека. Ей не довелось жить поблизости от Первой улицы, не довелось наблюдать, как обитатели этого дома откликаются на невысказанные мысли собеседника с той же легкостью, с какой обычные люди отвечают на произнесенные вслух слова.
Пейдж положила свою маленькую кожаную сумочку прямо на пол и приблизилась к кровати.
— Выключите свет, — приказала она. — Оставьте только свечи.
— Вот еще глупости, — недовольно проворчал Филдинг. — Зачем это?
— Так будет удобнее, — пояснила Пейдж. — Надо, чтобы нас ничто не отвлекало.
Потом она устремила глаза на Роуан, медленно провела изучающим взглядом от ее бледного лба до ног, слегка выступающих под одеялом. И по мере того, как Пейдж смотрела на больную, лицо ее становилось все более печальным, откровенно печальным и задумчивым.
— Все это бесполезно, — заявил Филдинг.
Несомненно, он устал стоять. Мона взяла его за руку и почти силком подвела к кровати.
— Опирайся на кровать, прадедушка Филдинг, — сказала она, стараясь скрыть охватившее ее возбуждение. — Я держу тебя за руку. А вторую руку положи на нее. Одной руки будет достаточно.
— Нет, положите обе руки, — возразила Пейдж.
— Идиотизм какой-то, — пробурчал Филдинг.
Все остальные тоже столпились у кровати. Только Майкл оставался в своем углу, но Лили сделала ему знак подойти. Все они возложили руки на Роуан, Филдинг неловко наклонился вперед. В тишине раздавалось лишь его тяжелое сопение да беспрестанное покашливание.
Мона касалась руки Роуан, мягкой и бледной. Ладонь ее лежала прямо на одном из многочисленных синяков. Откуда взялись эти синяки? Судя по всему, этот тип грубо обращался с Роуан. Да, отметины явно оставлены его пальцами. Мона накрыла рукой темные пятна.
«Роуан, исцелись!»
Мона беззвучно произнесла эти слова, не дожидаясь остальных. Сейчас она чувствовала, что все, стоявшие у кровати, присоединились к ее краткой безмолвной мольбе. Она ощущала, как мольба эта обретала силу. Пейдж и Лили закрыли глаза, и лишь губы их беззвучно шевелились.
— Исцелись, — приказывала Пейдж.
— Исцелись, — вторила Мона.
— Исцелись, Роуан, — вслух произнес Рэндалл. Голос его неожиданнообрел звучность и решительность.
Наконец и Филдинг, захваченный общим порывом, издал какое-то нечленораздельное бормотание.
— Исцелись, дитя мое, — шептал он. — Пусть сила, которой ты обладаешь, поможет тебе. Исцелись. Исцелись.
Когда Мона открыла глаза, она увидела, что по лицу Майкла ползут слезы. Обеими руками он сжимал правую руку Роуан. Вместе со всеми он творил простое заклинание. Мона вновь закрыла глаза и мысленно произнесла, призывая всю свою силу:
— Вставай, Роуан! Исцелись!
Мгновение сменялось мгновением. Ничего не происходило. Иногда кто-нибудь начинал шептать вслух, или тихонько переступал с ноги на ногу, или поглаживал безжизненное тело. Лили положила сухую старческую руку на лоб Роуан. Майкл наклонился и коснулся губами ее волос.
Наконец Пейдж сказала, что продолжать дальше бессмысленно. Они сделали все, что могли.
— Ее причащали? — осведомился Филдинг.
— Да, в клинике, перед операцией, — ответила Лорен. — Но она не умрет. Она в глубокой коме, но внутренние ее органы работают нормально. И в таком состоянии она может пребывать еще долгое время.
Майкл резко отвернулся к стене. Молчаливые, подавленные, они покинули комнату.
Вернувшись в гостиную, Лорен и Лили как ни в чем не бывало принялись разливать кофе. Мона принесла сливочник и сахарницу. За окнами по-прежнему стояла тьма, холодная, непроглядная.
Большие часы пробили пять. Пейдж, вздрогнув, взглянула на них, словно в испуге, и утомленно прикрыла глаза.
— Ну что, убедились, что все это ерунда? — осведомился Рэндалл.
— Она не умрет, — откликнулась Пейдж. — Но мы ничего не добились. По крайней мере, я ничего не почувствовала.
— И я тоже, — подхватила Лили.
— Так или иначе, мы совершили то, что должны были совершить, — заметила Мона. — И это очень важно. Мы старались изо всех сил.
Сказав это, она вышла в холл. В какой-то момент ей показалось, что на верхней площадке лестницы стоит Майкл. Но это была всего лишь сиделка. Дом, как и всегда, был полон шорохов и других непонятных звуков. Мона торопливо поднялась наверх. Она ступала на цыпочках, стараясь, чтобы ступени под ее ногами не издавали обычного разноголосого скрипа.
Лампа у кровати снова горела. В ее ярком желтом свете слабые огоньки церковных свечей почти не были заметны.
Смахнув с глаз непрошеные слезы, Мона трясущимися пальцами сжала руку Роуан.
— Исцелись, Роуан! — произнесла она вслух. — Исцелись! Ты не умрешь, Роуан! Прошу тебя, исцелись.
Майкл неожиданно обнял Мону и поцеловал в щеку. Мона даже глазом не повела.
— Исцелись, Роуан! — твердила она. — Я очень сожалею о том, что сделала. Поверь, очень, очень сожалею. Прошу тебя, исцелись. Зачем нам все это… наследие, деньги и все прочее… если мы не способны исцелять?
В шесть часов тридцать минут утра Мона приняла важное решение. Да, Мэйфейровский медицинский центр обязательно будет создан. Заветные планы Роуан станут реальностью.
Захватив с собой шерстяное одеяло, Мона отправилась к старому дубу, росшему перед домиком для гостей. Расстелив одеяло на влажной траве, она устроилась на нем и долго сидела, наблюдая, как пляшут вокруг блики утреннего солнца, как свежий ветерок шевелит блестящие листья бананов, морщинистые «слоновьи уши», играет имбирными лилиями и золотит мягкий мох, покрывающий стены дома. Рассветное небо постепенно приобрело фиолетовый оттенок. Таким оно обычно бывает на закате. Мона знала это точно, потому что закат ей доводилось наблюдать куда чаще, чем рассвет.
У главных ворот на стуле с высокой спинкой крепко спал охранник. Второй прогуливался туда-сюда по мощенному плитами тротуару по другую сторону ограды.
С каждой минутой воздух становился все прозрачнее, и на фоне темно-фиолетового неба дом вырисовывался все более ярко и отчетливо. Кроваво-красная заря медленно разливалась справа. В Новом Орлеане трудно понять, где восток, где запад. Для того чтобы определить это, надо увидеть рассвет или закат. Да, солнце приближалось, во всей своей красе и славе. Несомненно, птицы радовались его восходу и встречали его восторженным гомоном. Каждый листочек был полон жизни и радостного трепета.
Любуясь пробуждением природы, Мона чувствовала, как ее тоже наполняет счастье, беспокойное, тревожное счастье. И в то же время она особенно остро ощущала собственное одиночество. Наследница легата…
— Это не должно тебя удивлять, — шепотом сообщила ей Лорен. — Все дело тут в происхождении. Ты сама можешь проследить свою родословную. В компьютере есть соответствующие файлы. Потом мы все тебе объясним. Но сейчас, пока Роуан еще дышит, я не могу об этом говорить.
«Да, Роуан, Мэйфейровский медицинский центр, о котором ты мечтала, будет существовать, — мысленно пообещала Мона. — Таково оно, твое наследие. Мы унесем с собой свои секреты, они исчезнут во мраке нашей темной и не такой уж значительной семейной истории. Но здания медицинского центра будут стоять незыблемо, и их сможет увидеть всякий».
Внезапно Мона почувствовала, что у нее кружится голова. К горлу подступила тошнота. Она терпеть не могла вставать по утрам в такую рань. Однако ей частенько приходилось это делать. Когда Мона была маленькой, Алисия не пропускала ни одной воскресной мессы. Даже если накануне она изрядно напивалась, это ничего не меняло. Вместе они вставали на рассвете и на трамвае отправлялись в верхнюю часть города, в церковь Имени Господня. Невыспавшаяся Мона всегда чувствовала себя ужасно: у нее болела голова, во рту ощущался противный привкус. Лишь в последние годы Алисия отошла от этого обычая. Теперь она стала пить даже по утрам, и, спустившись утром в гостиную, Мона неизменно заставала мать с банкой пива в руке.
Но сейчас ей даже нравилось, что она бодрствует в первые рассветные часы. Приятно было наблюдать за игрой красок на небе, которое точно по волшебству из фиолетового превратилось в ярко-золотистое. Волнения, пережитые в последние дни, заставляли Мону с особой остротой воспринимать все происходящее. Наследница легата! Господи Боже, Мона, ведь это твой сад! Совсем скоро он станет твоим!
Не удивительно, что она не могла уснуть — даже несмотря на то, что, разумеется, ужасно устала. И все же эти спокойные утренние часы стоило использовать для того, чтобы все обдумать и распланировать. Необходимо привести в порядок мысли и намерения, которые сейчас завладели ею, решить, где будет располагаться Мэйфейровский медицинский центр и какова будет его структура. Несомненно, на фасаде здания должно сиять слово «Исцелись». Интересно, лучше выложить его из камня или из цветного стекла?
Конечно, самым сильным ее союзником станет Пирс; он не менее консервативен, чем Райен, но замысел создания медицинского центра дорог ему. Как и Мона, он хочет, чтобы этот замысел осуществился. В последние два месяца он только тем и занимался, что строил проекты. Стоит на него немного надавить — и он превратится в настоящий генератор идей. Наверное, далеко не все эти идеи пойдут в дело, тем более, в фирме «Мэйфейр и Мэйфейр» достаточно консерваторов, которые будут всеми силами сдерживать полет фантазии молодых.
Пирс спал здесь же, в саду, неподалеку от бассейна, устроившись в шезлонге и накрывшись курткой. Он заявил, что в доме стоит невыносимая духота, а ему необходим свежий воздух. Она подошла к шезлонгу и взглянула в лицо спящего. Он казался безмятежным, словно новорожденный младенец.
«Мы непременно выполним то, что я задумала, — пообещала себе Мона. — Мое решение это совсем не то, что детская мечта совершить кругосветное путешествие, прорыть тоннель до Китая или выиграть кучу денег в казино. Преемница наследия. Теперь для меня нет ничего невозможного. И я буду помнить об этом всегда».
А о том, как набравшаяся с утра Алисия сидела на нижней ступеньке лестницы с банкой пива в руке, пора забыть. «Мне все осточертело», — так она говорила. Сейчас она лежит в холодильном ящике, в морге клиники, но об этом тоже лучше не думать. Ведь мертвые не испытывают холода. Им все равно.
Где же Мона видела все эти книги, посвященные больницам и клиникам? Да, конечно, в комнате Роуан. В тот день, когда она вынашивала план соблазнения Майкла. Книги стояли на полке неподалеку от кровати. Потом, когда начнется работа над проектом, Мона обязательно их проштудирует. Это ведь очень важно — разработать толковый проект и явиться на заседание правления фирмы во всеоружии. Тогда во время обсуждения она будет чувствовать себя уверенно и свободно, словно рекламирует новые компьютеры, эти замечательные умные машины.
Мона закрыла глаза. Теперь она не видела солнца, но ощущала его тепло.
Она решила прибегнуть к испытанному приему, который всегда помогал ей уснуть. Мозг ее никак не может успокоиться, значит, она задаст ему работу. Попробует представить, как будут выглядеть холлы и офисы Мэйфейровского медицинского центра. Выберет цвет стен и штор и картины, которые будут украшать интерьер. Встревоженным пациентам эти картины скрасят минуты ожидания, а усталым докторам и сиделкам, пробегающим по коридорам, помогут ощутить внезапный прилив бодрости.
Это будут картины соответствующей тематики, решила Мона. Что-нибудь, связанное с исцелением. Вроде «Урока анатомии» Рембрандта. Последняя мысль даже заставила ее открыть глаза. Нет, пожалуй, пациентам и сотрудникам медицинского центра вряд ли захочется смотреть на подобные изображения. Лучше подобрать сюжеты иного рода. Сюжеты, навевающие покой и радость. Пусть со стен смотрят прекрасные безмятежные лица, такие, какие изображал Пьеро делла Франческа, пусть женщины, подобные женщинам Боттичелли, дарят всем улыбки, исполненные любви и нежности. Пусть люди, пришедшие в медицинский центр, встретятся с красотой, которую не увидишь в реальной жизни.
Сладкая дремота постепенно овладевала Моной. Она пыталась вспомнить картины, которые видела во Флоренции, в огромном палаццо Медичи. Пыталась вспомнить семейный портрет, где Лоренцо Медичи смотрит в сторону, словно он только что увидел нечто любопытное. Моне было всего пять лет, когда тетя Гиффорд впервые взяла ее с собой в путешествие по Европе.
— На всех картинках здесь мамы с детьми! — заявила Мона, пройдя по залам палаццо Веккьо. Ей так нравилось скользить по каменным плитам пола. И она никогда не видела столько картин сразу. Да еще и таких похожих.
— Это Мадонна с младенцем! — строго поправила ее Гиффорд. А потом наклонилась и поцеловала Мону в макушку.
«Спи, ты так устала», — донесся откуда-то издалека ласковый голос Гиффорд.
«Да, я очень хочу спать. Я сейчас усну. Но я должна сказать, что тогда, с Майклом… я сама не понимаю, как это случилось… И я вовсе не хотела…»
«Ты сама не знаешь, чего хотела. Но сейчас все это не имеет значения. Все это ерунда. Ты так похожа на всех остальных Мэйфейров. Сначала совершаешь опрометчивые, безрассудные поступки, а потом терзаешься раскаянием. Разве тебе не известно, что так происходит со всеми нами? Никому не удается избежать подобной участи».
«Ты уверена, что Роуан не возненавидит меня? Что случившееся между мной и Майклом — ерунда, которой не стоит придавать значения? Я не думала, что тебе это покажется такой уж ерундой. И вообще, мне трудно судить, что на самом деле важно, а что — нет ».
«Поверь, это все ерунда».
Наконец, прислонившись головой к шершавому стволу дуба, Мона уснула.
