Как-то вечером в середине мая, почти через два года после моего вызволения из логова доктора Алабастера усилиями Дигвидов, я сидел внизу за чтением книги. Лица, которые, как я полагал, платили Дигвидам за попечение обо мне, до сих пор вестей о себе не подавали, вследствие чего мои гадания о них начали казаться мне самому более чем сомнительными. В тот вечер дома я оставался один: Джоуи где-то слонялся, а его родители, конечно же, проводили время в пабе, куда на этот раз я отказался их сопровождать.

Дверь неожиданно отворилась — и послышался голос Джоуи, приглашавшего кого-то войти в комнату; ему отвечал женский голос. Джоуи появился на пороге с таинственным видом.

Вслед за ним показалась юная леди — именно так, во всяком случае, я ее воспринял. На ней изящно сидело очень красивое алое шелковое платье, шляпку украшало павлинье перо. Она была высокого роста, миловидна, ее голубые глаза смотрели уверенно, нос был чуточку вздернут, золотистые волосы лежали локонами, а щеки были слегка подрумянены. Она держала в руках элегантный зонтик — и выглядела до странности чужеродной в нашей убогой комнатке, которую наполнил аромат экзотических духов.

К моему удивлению, девушка посмотрела на меня как на давнего знакомого.

— Господи, — воскликнула она, — как же ты вырос!

Джоуи с любопытством изучал мое лицо.

Теперь меня осенило:

— Да это же Салли!

— Я все гадала, узнаешь ли ты меня. Я бы тебя на улице сроду не узнала.

Я поглядел на Джоуи:

— Ведь это твоя сестра, правда?

Он удивленно кивнул.

— А какие отношения связывают вас с Барни?

Салли собралась было ответить, но Джоуи ее перебил:

— Пускай старики разбираются, коли захотят. Но им не след знать, что Салли сюда заходила.

— Они считают, что я для Джоуи плохая компания, — деланно хихикнула Салли.

— Они сейчас в таверне, — сказал я.

— Джоуи это знал. Я хотела с тобой поговорить.

— Со мной?

— Той ночью, когда ты, помнишь, из притона сбежал, Барни был нужен мальчик, а ты с нами не захотел? Я пошла и нашла Джоуи.

— Помню. А для чего ты был им нужен? — обратился я к Джоуи. — Что у них было задумано?

— Точно не знаю, — ответил Джоуи. — Они что-то затевали, а я только краешком глаза видел — я должен был снаружи карету сторожить. Им нужно было пустить всем пыль в глаза. Но Салли-то известно все.

Ну что ж, я расскажу, — начала она. — Теперь это никому не повредит, а ты увидишь, что я с тобой без всяких уверток. Вот как все было. Барни и девчонки — Нэн, Мэгги и кто-то еще — месяцами до того разгуливали по Вест-энду и распускали слухи, будто они богатые откупщики, а мы их подружки. Знакомились с джентльменами, у кого кошельки потуже. И отправлялись с ними в пекло.

— В пекло? — удивился я.

— Господи, да ты совсем глупый! В игорный клуб. Есть один на Генриетта-стрит. Очень почтенный. Конечно, содержать такие дома, знаешь ли, противозаконно; ты это хорошенько запомни, а то не поймешь, о чем я толкую. У дверей сторожат люди, которые просто так тебя не впустят — а вдруг ты какой-нибудь переодетый сыщик. Они еще к тому же тебя обыщут, нет ли оружия.

— Сэл, давай побыстрее, — поторопил ее Джоуи.

— Так вот, Барни с дружками водился с теми малыми, которые держали эти заведения. Они на них, собственно, и работали — заманивали всяких олухов, болтая, будто деньги лопатой гребут и всякое такое. И Барни нанял Сэма сторожить у ворот. А те малые — хозяева заведения — этого, конечно, не знали. Болваны, о которых я говорю, проиграли такую прорву, что хозяева стали доверять Барни и всем нам как своим. В тот вечер мы шепнули простакам, чтобы те захватили с собой наличных побольше — Барни, дескать, подкупил крупье им подыграть. Конечно, это была сплошь выдумка. Ну, как обычно, у входа в тот вечер всех и обшарили. Но Сэм впустил Джека — тот выдал себя за игрока, а сам держал за пазухой пару пистолетов. И вдруг оба вытаскивают пистолеты в зале. Барни и мы заодно с ним прикинулись, будто перепугались, как и все остальные, и принялись их уговаривать, чтобы они выложили все денежки, какие у них с собой. Смотреть на Барни, как он играл свою роль, — вот уж была потеха! Умора и только. Сэм с Джеком забрали всю наличность с побрякушками, да и дали деру.

Салли и Джоуи при этом воспоминании расплылись в улыбке. Но я вспомнил, какой расстроенной выглядела тогда Салли, услышав рассказ Джека о том, как он застрелил Сэма.

— И все это время Сэм замышлял обвести всех вас вокруг пальца и прострелить Джеку голову.

Салли вздрогнула:

— Откуда ты знаешь?

— Смотрел вниз через потолок, когда Джек вернулся. И сказал неправду, ведь так? — осторожно добавил я.

Салли вспыхнула.

— О чем это ты? — неуверенным голосом спросила она.

Джоуи смущенно смотрел на нас обоих.

— А то, что на самом-то деле вас обманул Джек.

Салли, закусив губу, молчала.

— Вот видишь, — сказал я, — кое-что насчет Джека мне уже известно. И насчет Кошачьего Корма тоже.

Салли изумленно воскликнула:

— Он тебе сказал?

— Выходит, ты об этом знаешь.

— Ничего я не знаю! — вскричала Салли.

— Тогда я тебе расскажу. Дело давнее, но я, кажется, разгадал загадку.

Я напомнил Салли о том, что слышал из уст Барни в ночь после налета, когда он объявил Сэма лазутчиком Палвертафта и пояснил, что они с Джеком прикидывались, будто подозревают Нэн, в расчете усыпить бдительность Сэма, опасавшегося разоблачения. Барни, как я дал понять, говорил чистую правду — за единственным исключением, однако самым существенным.

— Видишь ли, в то лето в семнадцатом году, когда Барни пришлось дать деру из Лондона на север, виноват был не Сэм. А Джек, ведь так?

— Не знаю, — нервно ответила Салли.

— А когда Барни, позднее тем же летом, вернулся в Лондон, кто-то навел на него полицию и его забрали. Это снова был Джек, верно?

— Откуда ты знаешь?

— Тогда Джек и Блускин, которого ты знала под именем Пег, действовали с Палвертафтом, тайком от Барни, против Избистера, — безжалостно продолжал я, пока Салли глядела на меня, раскрыв рот. — Ровно четыре года тому назад блускин заманил его в ловушку на кладбище в Саутуорке, и Джем был убит. Я знаю, что Джек был в этом замешан.

— Как ты можешь такое говорить? — воскликнула Салли.

— Потому что я был там и видел его, — спокойно ответил я.

Салли ойкнула и побледнела.

— Блускин присоединился к Палвертафту, — продолжал я, — после чего рынок оказался под их контролем и они могли назначать собственную цену за… за то, что они продавали. Думаю, что Джек имел свою долю. Держу пари, что он сыграл немалую роль в сплотке против Блускина, когда Палвертафт на него донес и погубил.

Джоуи был совершенно потрясен моими словами.

— Скажи ему, что это неправда, Сэл! — вскричал он. — Джек не такой подлец.

— А хуже всего то, — заключил я, — что он убил Сэма, чтобы свалить на него вину.

Салли перепугалась:

— Джек и Барни все еще работают вместе, теперь на Трол-стрит, и если Барни узнает о том, что ты сейчас сказал, он с ним расправится. Мне кой-когда этого хочется. Только Джек его опередит. Он мне как-то сказал, когда был навеселе, иначе бы не проболтался, что сам затеял эту аферу с Палвертафтом. И после этого я заметила, что он как-то косо на меня поглядывает. Все чаще и чаще, и мне это не понравилось. Вот почему я его бросила. И не хочу к нему возвращаться. Я с самого начала знала, что про Сэма он лжет: он взял с меня обещание, что я скажу Барни, будто видела, как Сэм толкует с лысым малым на деревянной ноге. И даже не думала тогда, что из этого выйдет какой-то вред. А Джек повернул дело так, чтобы Барни поверил, будто Сэм запродал нас Блускину и Палвертафту. Я это поняла только той ночью, когда Джек вернулся и сказал, что прикончил Сэма.

— Я тебе верю, — сказал я. — Я следил за тобой через потолок и видел, как ты была расстроена.

Салли взглянула на меня с любопытством, потом, кашлянув, сказала:

— Да, ты мне напомнил: я кое-что тебе принесла.

— Мне? — удивленно переспросил я. О чем я мог ей напомнить, рассказывая о той ночи?

За дверью послышались шаги.

— Говорил я тебе, поторапливайся, — укоризненно шепнул Джоуи.

Салли ничуть не встревожилась; оставалось только гадать, в самом ли деле она опасалась, что родители ее застанут.

Войдя, они при виде неожиданной гостьи застыли на пороге от изумления. Все четыре члена семьи молча смотрели друг на друга.

Наконец мистер Дигвид выступил вперед и, козырьком приставив руку к глазам, произнес:

— Видите ли, мисс, мы не…

— Па, да это же я, Салли.

Мистер Дигвид остолбенел, потом сделал шаг, второй.

— Джордж! — выкрикнула миссис Дигвид, и он остановился.

Супруги молча переглянулись, и миссис Дигвид, подавшись к дочери, торопливо спросила:

— Ты бросила это? Нет? Мне разок хватит взглянуть. И учуять смрад. Фу! От тебя несет, как от бродячей кошки.

— Как я могу это бросить? — раздраженно перебила ее Салли. — Что я буду делать?

— Я подыскала бы тебе работу — честную, приличную работу.

— Какую?

— Работала бы прачкой, вместе со мной.

Салли скривила лицо:

— Это что же, с зарей на ногах и с утра до ночи горбатиться, портить себе руки, точно служанка или поломойка? Да ни в жизнь!

— Тогда уходи, Салли, — отрезала ее мать. — Уходи и не возвращайся. Никогда больше.

— Зачем ты так говоришь, ма? Неужели ты не можешь меня простить?

— Простить? — вспылила миссис Дигвид, потом добавила спокойнее: — Ты дважды впутывала Джоуи туда, куда не следует.

— А что мне было делать? — крикнула Салли. — Вы голодали, а денег от меня не хотели брать. Вам лучше было бы, если б он умер?

— Нет, конечно же нет, — взволнованно заговорила миссис Дигвид. — О Салли, мне этого не понять. Знаю только, что вести себя так, как ты, — стыд и позор. — Ее голос дрогнул, но она продолжала: — Зачем ты явилась? И как нас нашла?

— Я ее привел, — вмешался Джоуи. — Мы время от времени виделись.

— Это нехорошо с твоей стороны, — укоризненно посмотрела на него миссис Дигвид и, вдруг встрепенувшись, воскликнула: — Значит, Барни известно, где мы живем!

Так я был прав! Миссис Дигвид знала о Барни все! Не зря, выходит, я ее подозревал!

— Тише, старушка, тише, — пробормотал мистер Дигвид, покосившись в мою сторону.

Но его супруга прямо обратилась ко мне:

— Нет, пришло время выложить вам всю правду, мастер Джонни. Надо было, наверное, раньше это сделать, но мы думали как лучше. Барни — это ведь брат Джорджа.

— Здорово сожалею, но это именно так, — вставил мистер Дигвид. — Отъявленный он прохвост, и всегда был таким, еще мальчонкой.

— Куда уж хуже, — подхватила миссис Дигвид. — Он — не кто-нибудь — проник в дом к вашей матушке.

Вот оно — признание! Оба супруга выглядели такими подавленными своей виной, что я вконец растерялся. Неужели мои подозрения были напрасными?

— Не волнуйтесь, Барни нас не найдет, — сказал Джоуи. — При встречах с Салли я всякий раз зорко следил, чтобы никто сюда за мной не увязался.

— А теперь сам ее сюда привел, — заметила миссис Дигвид.

— Я Барни ничего не скажу, — возразила Салли.

— Но он мог пойти за тобой!

— С какой стати? — усмехнулась Салли.

Миссис Дигвид невольно перевела взгляд на меня.

— Ах да, — спохватилась Салли. — Я знаю, что Барни хочет разыскать мастера Джонни. И даже знаю зачем.

Мы четверо переглянулись в замешательстве.

— Я, кстати, для этого и пришла, — продолжала Салли. — Принесла ему кое-что. Глянь, ма, чем я ради тебя рисковала: я-то знаю, ты хотела, чтобы он обратно это получил.

Салли порылась в своем нарядном ридикюле и, к моей радости, извлекла оттуда записную книжку матушки, которую я прямо-таки выхватил у нее из рук и с нетерпением раскрыл. Какое счастье, все оказалось на месте: и снятая мной копия кодицилла, и письмо (если так его называть), написанное моим дедушкой; я как раз собирался его прочесть перед тем, как Барни меня обокрал. Даже листы карты, которую я давным-давно давал матушке, никуда не делись. Письмо дедушки, думал я, теперь приобрело для меня гораздо большую ценность — после того, что я услышал от мистера Ноллота.

— Барни велел мне, чтобы я все это ему прочитала, — пояснила Салли, — той самой ночью, когда он у тебя это забрал. Отдавать ему книжку обратно мне не хотелось, и я сказала, будто ее у меня стянули. Он меня за это поколотил. — Рассмеявшись, Салли посмотрела на мать: — А знать, что там что, ему надо было для того, чтобы хорошую цену заломить. И я догадалась, кому он собирается эти бумаги продать. Тому самому судейскому крючку, с которым он задолго до того связался, когда я прочла ему вслух самое первое письмо, что он украл. И я все это принесла тебе — знай, Барни больше мне не указ. А с тобой я хочу помириться. Барни я бросила.

Итак, я не ошибся! Именно Сансью был соединительным звеном между Дигвидами, с одной стороны, и мной и матушкой — с другой. А связь с Сансью велась через Барни.

— Ты могла бы принести эти бумаги и два года назад, — проговорила миссис Дигвид. — Тогда мастеру Джонни не пришлось бы столько муки вытерпеть. — Она пристально вгляделась в лицо дочери. — Что же все-таки случилось? Что еще ты от нас скрываешь?

— Ничего! Я сказала всю правду.

— Ты рассорилась со своим любовником, ведь так?

Салли вспыхнула.

— Я хочу вернуться к вам. Вот и все.

— Почему?

Она кинула взгляд на меня и Джоуи.

— Я больна, — проговорила она еле слышно.

Миссис Дигвид пристально посмотрела на дочь.

— Нет, Салли, я не стану тебе помогать, — грустно сказала она. — Если только ты дашь обещание больше не знаться с Барни и честно трудиться…

— Не проси, ма. Этого не будет.

— Что тебя ждет? Ты ведь знаешь, что случается с девушками вроде тебя, едва они делаются постарше.

— А, до старости мне еще далеко. Когда случится, тогда и подумаю — если доживу. До тех пор деньжонок мне за глаза хватит. — Салли вытащила из ридикюля кошелек, полный золотых монет, и позвенела ими. — От меня может и польза какая выйти: скажу, коли Барни против мастера Джонни чего замыслит. — Она протянула кошелек родителям: — Вот, возьмите сколько-то.

Не успел я спросить у Салли, что она имела в виду относительно меня, как миссис Дигвид взорвалась:

— Да как ты смеешь! Убирайся вон из нашего дома, пока отец тебя за дверь не выставил.

Мистер Дигвид промямлил что-то невнятное — не то в подтверждение, не то в опровержение угрозы супруги, однако, услышав такие слова, Салли залилась краской, вскочила со стула и топнула ногой.

— Отлично, я уйду. И, может, никогда с вами больше не увижусь. Но вы еще пожалеете, если Барни доберется до вашего драгоценного мастера Джонни. Что ж, Барни верно про вас сказал! Вы — парочка простофиль! Чему удивляться, что он натянул вам нос с этой строительной аферой?

— О чем ты? — изумилась миссис Дигвид.

Салли расхохоталась:

— Тот самый крючкотвор поручил ему подобрать олухов царя небесного.

— То есть Барни с самого начала знал, что это сплошной обман?

— Еще бы! — презрительно фыркнула Салли. — Этот застройщик был в сговоре с законником и землевладельцами, вот они и возвели несколько коробок для приманки дурачков вроде вас, чтобы провернуть дельце. Загодя наметили, что взвинтят цены и доведут до распродажи куда ниже вложенной вами в работу стоимости. А вдобавок этот юрист и еще кое-что замышляет. Собиралась вам сказать, но раз так, то не буду.

Салли в гневе бросилась вон из комнаты, с треском захлопнув за собой дверь.

Воцарилось молчание. Мистер Дигвид, покачав головой, тяжело вздохнул:

— Мой родной брат. Никак не могу поверить.

Мне многое стало ясно. Дигвиды пали жертвой того же мошенничества, которое сгубило и матушку. И там, и тут главной движущей силой выступал Сансью, а за ним стоял, надо полагать, Сайлас Клоудир. Меня все больше и больше занимал вопрос (особенно теперь, когда Дигвиды так передо мной разоткровенничались): справедлива ли моя догадка о том, что они получают выплаты от агента Момпессонов?

Миссис Дигвид сказала:

— Тебе не следовало с ней встречаться, Джоуи.

— Но ведь она моя сестра, разве нет? За что вы на нее так нападаете? Па, уж ты-то точно позволил бы ей изредка нас навещать, так?

Вид у мистера Дигвида был крайне несчастный.

— Э-э, — выдавил он из себя наконец, — если твоя мама говорит «нет», то я тоже так думаю.

— Да не думаешь ты так! — воскликнул Джоуи. — Почему бы вам ее не простить?

— Простить! — возмутилась миссис Дигвид. — Неужели ты забыл, что она сделала? Как она оставила Полли и малыша на Кокс-Сквер в горячке, а сама улизнула к Барни и?…

Слезы помешали ей докончить фразу. Салли пренебрегла братом и сестрой в то время, как остальные члены семьи находились на севере! Обрекла их, по сути дела, на смерть! Вот почему они обходили ту пору своей жизни молчанием. Я устыдился при воспоминании о мотивах, которые им приписывал. Только сейчас, когда они неосторожно дали мне увидеть всю глубину семейного конфликта, я осознал, насколько несправедливо о них судил.

— Еще вот что, — заговорила миссис Дигвид. — Теперь мастеру Джонни опасно у нас оставаться, коли Барни о нем прознает. Пусть даже за Салли никто не следил, я ей не доверяю: она может ему проговориться просто из-за злости на нас.

— Нет, она этого не сделает, — возразил Джоуи.

— Ой ли? — мрачно отозвалась миссис Дигвид. — Уж всяко я лучше тебя знаю свою дочурку, сынок. Нам придется поскорее отсюда убираться. А значит, я должна буду приискивать для стирки новых заказчиков, а твоему отцу надо будет порвать с Обществом. Видишь, Джоуи, как недешево ты нам обошелся?

— Это ваша вина, а не моя, — запротестовал Джоуи. — Надо было вам с ней помириться.

Он направился к двери.

— Куда ты? — спохватилась миссис Дигвид. — Неужто за ней? Ты же не вернешься к Барни?

Джоуи, не ответив ни словом, выбежал за порог.

Мне — свидетелю всего происходящего — становилось все более и более не по себе при мысли, насколько глубоко я оскорбил своими подозрениями этих добрых людей. Я вспомнил, как считал, что они на мне наживаются, и потому выторговывал себе львиную долю добытых мной под землей трофеев, и мне захотелось провалиться сквозь землю. А теперь, похоже, именно я навлек на это семейство беду.

— Вы не должны никуда переезжать из-за одного меня, — заявил я. — Оставайтесь на месте, а я уйду.

— Нет, мастер Джон, — сказала миссис Дигвид. — Это не только из-за вас одного. Я совсем не хочу, чтобы Джоуи встречался с Салли, а может, опять и с Барни. Нам нужно переселиться в другую часть города, подальше отсюда.

— Из слов Салли мне стали понятнее ваши взаимоотношения, — начал я. — И все же я не в силах уразуметь, чего ради вы пошли на все, чтобы меня спасти?

— Ну, во-первых, — миссис Дигвид нервно скосила взгляд на мужа, — нам было стыдно за то, что Барни причинил зло вам и вашей матушке.

— То есть ночью проник в наш дом?

Миссис Дигвид кивнула:

— И это еще не все. Мы очень благодарны вашей матушке за то, что она нас в тот раз выручила — дала мне и Джоуи деньги на оплату кареты обратно в Лондон.

О, как я заблуждался ча их счет! Дигвиды не только не получали за то, что меня оберегали, никакого вознаграждения; они к тому же потратили на меня уйму собственных денег — покупали лекарства, еду, одежду, теряли попусту рабочие часы! Конечно же, они сполна, с лихвой рассчитались за доброту матушки. И все-таки я до сих пор не мог Уяснить, каким образом сначала Барни, а потом миссис Дигвид очутились в нашем доме в Мелторпе.

— Расскажите мне, пожалуйста, о том времени, когда Барни вломился к нам в дом, — попросил я. — Я знаю, что как раз в ту пору ему пришлось покинуть Лондон, но почему он направился не куда-нибудь, а именно в наши края?

— Вышло так, — приступил к объяснению мистер Дигвид. — Наш батюшка — его и мой — родом из ваших краев. Вы, поди, заметили, что выговор у меня не совсем лондонский. Мальчиком он попал в Лондон из деревушки поблизости от Мелторпа.

— Понятно. У вас там до сих пор есть родственники?

— Есть кое-кто, но по большей части дальние, и я с ними больше не знаюсь. У отца сызмальства душа лежала к тому, чтобы плотничать, и он мечтал попасть в столицу. Его отец работал поденщиком, и выбиться в плотники сыну было непросто, но его дядюшка Фиверфью славился как каменщик, и его очень ценили в семействе, у которого он был в услужении в большом доме неподалеку. И вот он нашел там для отца место: тот сперва трудился под началом плотника в имении, и так преуспел в мастерстве, что ему поручили внутреннюю отделку — мебель и прочие столярные работы. Управляющий имением подметил, что работник он надежный, и дал ему возможность совершенствоваться в ремесле. И вот затем отец оказался в Лондоне, когда там собрались все домочадцы его работодателя — за городом они проводили только часть года. Спустя несколько лет он из услужения семейству ушел и с помощью того джентльмена, о котором я упомянул, стал подмастерьем, а со временем стал работать профессионально и сам по себе. По первости он угодил агенту, который нашел ему работу в доме на Мэйфер, и потому завязал связи в Вест-Энде. Но старик больно уж стал увлекаться выпивкой — он завсегда был любитель промочить глотку. Когда мы с Барни подросли, он многие свои связи уже подрастерял, однако порой то семейство о нем вспоминало. Пришлось перебиваться случайными заказами, и Барни это быстренько надоело. Работы по горло, а деньжат кот наплакал.

— И тогда он принялся дома грабить? — подсказал я.

— Похоже, что так. И всякое другое. Но я не сразу это сообразил.

— Выходит, у него были родственники в Мелторпе, которых он мог навещать?

— Он делал там кое-какую работу для семейства, с которым отец поначалу был связан.

— И по пути от них, направляясь в Лондон, — вмешалась миссис Дигвид, — он и вломился в дом вашей матушки. Выбрал он его по чистой случайности, — так он объяснил Джоуи — потому как обозлился, что его сердито отчитали, когда он денег просил.

— Это все моя няня, — сказал я. — Но, боюсь, и без меня тут не обошлось.

— Украл он всего лишь серебряную шкатулку для писем, — продолжала миссис Дигвид. — Внутри лежало письмо, которое, как он решил, ему пригодится. Сам он неграмотный, и никому, кроме родни, не доверял (впрочем, что он нам доверяет, тоже не скажу), и вынужден был ждать, пока спустя долгое время Салли не оказалась в его компании. Какие-то строчки, что она ему прочитала, привели его к юристу по имени Сансью: он, как стало ясно из письма, страшно домогался узнать, где живет ваша матушка.

— Понятно! — вскричал я. — Вот почему он нас разыскал. Мне раньше это и в голову не приходило.

Еще один кусочек мозаики дополнил цельную картину.

— Это и навлекло на гас все неприятности? — обеспокоенно спросила миссис Дигвид.

— Боюсь, что так, — ответил я. — Мистер Сансью таким образом нащупал путь к нашим врагам и по их подсказке обманом отнял у матушки все состояние.

Путаница наконец рассеивалась, однако многое еще продолжало меня озадачивать.

— Но если Барни попал в дом матушки случайно, вы с Джоуи наверняка оказались у нас позже не просто так?

— Я уже говорила вам, когда Джордж впервые вас к нам привез, — миссис Дигвид смотрела мне прямо в глаза, не отводя взгляда, — что в ваш дом я попала без всякого умысла, и это чистая правда. Пусть Джоуи тебе об этом расскажет.

Я покраснел, чувствуя в ее словах скрытый упрек. Миссис Дигвид я не мог не верить, хотя и продолжал недоумевать: неужели подобная случайность не была подстроена? И вдруг меня осенило:

— Все вышло не только из-за ошибки старого Сэмюела, который направил меня к Барни!

— Да, вы искали кого-нибудь из Дигвидов, вот он о нем и вспомнил, — согласилась миссис Дигвид. — Но мы вам не солгали — мы и вправду были знакомы с Избистером. Умолчали мы о том, что слышали, как Барни связался с ним и Палвертафтом. Они и Джоуи втянули в это занятие.

Миссис Дигвид содрогнулась.

Так вот почему Джоуи так много знал о кладбищах, когда мы спорили с ним в Мелторпе!

— Мы были чересчур доверчивы, мастер Джонни, — сказал мистер Дигвид. — Думали, они заняты обычным извозом. И не сразу смекнули, что к чему.

Теперь я твердо верил: Дигвиды делали мне только добро, однако меня все еще смущало то, что миссис Дигвид и Джоуи очутились в доме у матушки. А кроме того, каким образом вышло, что Джоуи привел меня к дому Дэниела Портьюса? И как быть с моими подозрениями насчет Барни — причастен ли он к убийству дедушки?

Видя, что супруги с головой ушли в разговор о детях, я со свечой поднялся наверх, устроился поудобнее на своей соломенной постели в углу и взялся изучать письмо. Печатка с изображением розы с четырьмя лепестками была мне хорошо знакома, и я знал теперь, откуда взялись эти темные пятна. Но на этот раз я подметил в надписи несообразность, ранее ускользавшую от моего внимания: «Адресат сего мой возлюбленный сын, а также тот, кто мне наследует. Джон Хаффам». Письмо могло быть адресовано не только Питеру Клоудиру как зятю моего дедушки и наследнику, или моей матери как наследнице по закону, но также и любому, кто стал бы его законным наследником, каким являлся теперь я. Сознавая, что в определенном смысле это письмо адресовано и мне, я развернул лист и снова начал перечитывать слова дедушки:

На этом месте я в прошлый раз прервал чтение. Теперь же продолжал:

Заключительные фразы — «Представить в канцлерский суд. Наследнику принять имя Хаффам» — очевидно, были приписаны другой рукой. Именно здесь лежал ключ к загадке, которую, поломав голову, мне, кажется, удалось разрешить. Эта приписка, безусловно, представляла собой что-то вроде aide-mémoire — краткий вывод из разговора между дедушкой и его новоиспеченным зятем относительно прав собственности на имение. Говорили они, надо думать, после того, как решились на розыгрыш и на побег молодоженов из дома. Дедушка изложил Питеру Клоудиру все юридические последствия, сопряженные с кодициллом, а также с похищенным завещанием. (Он знал о грозившей ему опасности и предполагал, что его могут убить.) Дедушка пояснил, какие действия следует предпринять, и потому, по моим догадкам, последние две фразы добавил к письму Питер Клоудир, которому поручалось, в случае невозможности этого для дедушки, вчинить судебный иск и принять — либо самому, либо будущему сыну — родовое имя семейства своей супруги. Теперь мне стал понятен и другой смысл надписи на послании: письмо в определенном смысле адресовалось и сыну Мэри и Питера Клоудиров, который должен был носить имя «Хаффам». Важным было и то, что aide-mémoire служил еще одним доказательством наличия завещания, о котором твердил мне мистер Ноллот: оно должно было быть передано дедушке Мартином Фортисквинсом в день заключения брачного союза, а позднее тем же вечером тайно вынесено из дома Питером Клоудиром. Не оставалось, по крайней мере, сомнений в том, что дедушка твердо верил в его существование. Но если он не заблуждался на этот счет, то возникал вопрос: а что сталось с этим документом? Почему его не оказалось в пакете, который новобрачные вскрыли в номере гостиницы в Хартфорде?

Лежа на соломенном тюфяке в темной убогой каморке, я окончательно уяснил, что если завещание существует и будет найдено, то я обладаю неопровержимым правом на имение Хафем. Я вспомнил о своем желании, которое загадал на Рождество много лет тому назад, когда услышал от миссис Белфлауэр историю о том, как от семейства Хаффамов земля перешла в руки Момпессонов. Неужели ему суждено сбыться?

Стемнело, но я этого не заметил. Хозяева, собираясь в таверну, окликнули меня и пригласили с собой, но я отказался. Я услышал, как дверь за ними захлопнулась.

Итак, ключевой вопрос: существовало ли завещание? Если да, то кто украл его со смертного одра моего прапрадедушки? Тот же ли злоумышленник незаконно присвоил себе кодицилл? Где оба эти документа сохранялись под спудом все эти долгие годы? Кто этот «безукоризненно надежный источник», оповестивший дедушку, и что произошло с завещанием в роковую ночь его гибели? Быть может, этот его союзник не сумел добыть завещание и вручить его мистеру Фортисквинсу? Или же раздобыл, однако передать его не удалось? Единственный на свете человек, способный ответить на эти вопросы, конечно же, мистер Эскрит; необходимо, решил я, пойти и сделать еще одну попытку с ним поговорить.

Я слышал, как старшие Дигвиды вернулись из «Борова и свистка»; было уже очень поздно, но Джоуи так и не объявился. Я призадумался, стоит ли выкладывать им все о моем положении. Ради меня они рисковали столь многим, что питать к ним недоверие казалось мне низостью. Но вправе ли я в благодарность за их великодушие возлагать на них тяжкое бремя своих забот? В старших Дигвидах я ничуть не сомневался, но полагаться на Джоуи мне никак не хотелось, поскольку он мог стакнуться с Барни. В конце концов, я вывел, что нельзя докучать им моими хлопотами — особенно сейчас, когда они обеспокоены отсутствием сына.

Ближе к рассвету я принял твердое решение: в знак моего неколебимого намерения преуспеть в предприятии, начатом дедушкой, отныне — где только это представится уместным — я буду именоваться «Джон Хаффам». (Выбранное мной имя было, по сути, моим настоящим.) И я поклялся себе, что больше никогда в жизни не назовусь именем, мне глубоко ненавистным.

Итак, на следующее утро после завтрака я объяснился с Дигвидами: мол, вследствие новых сведений, которые я извлек из бумаг, доставленных мне Салли, я намерен отправиться в дом дедушки; о цели моего визита я умолчал. Мне возразили, что теперь, когда Барни может меня выследить, мне грозит опасность, если я покину дом без провожатого, и настояли на том, чтобы мистер Дигвид пошел со мной.

Я дал согласие, и, вернувшись наверх после утренней работы, мы вымылись, пообедали и около полудня пустились в путь.

Солнечным, но прохладным днем в середине мая я вновь оказался в сумрачном, зловонном дворике. Я попросил моего спутника ждать где-нибудь поблизости, однако не показываться на глаза старику, чтобы его не встревожить. Припомнив, как в прошлый раз отбил себе кулаки, я снова постучал в дверь. Теперь я рассудил: нет ничего удивительного в том, что мистер Эскрит отказался ее отворить, поскольку назвался я именем, которое он ненавидел и которого страшился пуще всего на свете, — Клоудир.

Сегодня же, когда мне опять показалось, что заслонка дверного глазка медленно отодвинулась, я произнес:

— Я — Джон Хаффам. Откройте, пожалуйста.

Я услышал, как медленно снимаются тяжелые засовы, громадный ключ глухо лязгнул в заржавленном замке, и дверь отворилась. Передо мной, устремив на меня взгляд, стоял высокий ссутуленный старик. Дряблые щеки на длинном лице свисали складками к выпиравшей нижней челюсти. У него был красноватый нос картошкой, из-под набрякших век смотрели тусклые слезящиеся глаза. Он, похоже, несколько дней не брился, кое-где на лице сквозь седую щетину проступали пятна. Одет мистер Эскрит был в изношенный костюм прошлого века, местами порванный: латаные темно-коричневые бриджи с чулками до колен и выцветший зеленый кафтан старомодного покроя, расшитый камзол, пожелтевший от времени, и туфли с пряжками. От него разило спиртным.

Мистер Эскрит постоял с минуту, часто моргая, словно только что пробудился от глубокого сна, и, к моему изумлению, произнес:

— Я ждал вас, мастер Джон.

Посторонившись, он жестом пригласил меня войти. Я шагнул из солнечного света в сумрачный вестибюль и через стеклянную дверь вошел в холл, где и огляделся. Здесь стоял густой влажный запах разрушения, которым словно бы непрерывно веяло с потолка, многие из квадратных черных и белых мраморных плит на полу потрескались, и между ними проросли сорняки. Наверх вела широкая лестница, слева от нее, на стене, висели скрещенные алебарда и кривая сабля. Меня пронизала дрожь.

Мистер Эскрит наблюдал за мной с выражением, которое я не мог разгадать. Я взглянул на него, чувствуя, что этот реликт прошлого хранит в себе разгадки многих наших фамильных тайн; какой же способ, думал я, найти, чтобы побудить его раскрыть их? Сначала мне показалось, что он находится в последней стадии старческого слабоумия, но теперь, когда он вполне стряхнул с себя полудремоту, его проницательный взгляд, обращенный на меня, выражал живейшее внимание. Однако со здравомыслием он был явно не в ладах. Каким это образом он мог меня ожидать? Неужели узнал и вспомнил мою первую попытку сюда проникнуть? Но это же заведомо невозможно!

— Пройдите за мной, — предложил мистер Эскрит и, повернувшись, провел меня через холл, мимо лестницы, в небольшую темную боковую комнатку.

Усевшись в старинное глубокое кресло с подлокотниками, он указал мне на такое же, стоявшее напротив.

— Прошу вас, садитесь. Считайте этот дом своим собственным, ибо некогда он принадлежал вашему дедушке, хотя ныне им, согласно его завещанию, владею я.

Эти слова вызвали у меня растерянность: я вспомнил матушкину запись о том, что мистер Эскрит унаследовал дом от ее прадеда.

— Здесь был его кабинет, — продолжал мистер Эскрит. — Упокой его душу, Господи! Я преданно служил ему многие годы и был с ним, когда он умер.

Меня поразило хладнокровие, с каким он упомянул об убийстве моего дедушки.

— Это произошло в этой самой комнате, — добавил мистер Эскрит.

Ощутив, как по спине у меня пробежал холодок, я спросил:

— Вы не расскажете мне подробнее, мистер Эскрит? О смерти моего дедушки… — Тут я запнулся, но докончил фразу: — И о моих родителях.

— О смерти ваших родителей мне известно немногое, — ответил он, неверно истолковав мой вопрос.

Я был удивлен, что мистер Эскрит наслышан об этих событиях. Ведь когда матушка приходила в этот дом, он дал ей понять, что долгие годы ничего о ней не знал — и кто же сообщил ему о ее смерти? А откуда он узнал о судьбе Питера Клоудира?

— По правде говоря, вашу матушку я знал мало, — продолжал он. — Вашего отца я знал гораздо лучше.

Сказанное мистером Эскритом было полной противоположностью тому, что было известно об этой истории мне. Не тронулся ли он умом? По-видимому, нет; мои слова как будто задели ненароком какую-то скрытую в нем пружину: из его уст полилась живая связная речь; он припоминал детали, называл имена и даты без малейшего усилия. Слушая мистера Эскрита, я, однако же, убеждался, что при всей ясности и отчетливости, свойственным его рассказу о давным-давно минувших событиях, он путался в их отношениях с настоящим — или, вернее сказать, в собственных отношениях с прошлым.

Я мало знал вашу матушку. Гораздо лучше знал вашего отца: впервые я оказался в этом доме почти что мальчиком, поступив на службу к старому мистеру Джеффри Хаффаму — собственно, тогда я находился приблизительно в том же возрасте, что и вы сейчас, прошу вашего прощения, мастер Джон, не сочтите за непочтительность.

Не думаю, что вам будет интересно, если я начну пространно рассказывать о себе, а посему не стану обременять вас историей моей жизни; скажу только, что родился в бедной семье, чему всегда верил. Став постарше, я узнал, что я — приемный ребенок, но так и не смог выпытать у моих названных родителей имена настоящих. Вам, мастер Джон, выпало счастье происходить из старинного рода, по праву наделенного фамильной гордостью, так что вы и представить себе не можете, каково понятия не иметь, кто ваш отец и тем более ваша мать. Но даже и в вашем случае доказать собственную законнорожденность не так-то просто, и я это вам опишу.

Меня забрали из школы в пятнадцать лет и определили учиться на адвоката в конторе мистера Патерностера, ведавшего обширными юридическими делами мистера Хаффама. В ту пору, о которой я говорю, старому джентльмену понадобился помощник, наподобие секретаря или писца: разбираться с корреспонденцией и заниматься юридическими вопросами, поскольку он постоянно обращался в суд. И вот мистер Хаффам обратился к мистеру Патерностеру с просьбой найти подающего надежды юношу; тот привел меня сюда, и старому джентльмену — мне он показался очень старым, тогда ему было за шестьдесят, а теперь для меня это вовсе не возраст — я, видимо, понравился. Помню это до сего дня, хотя было это очень-очень давно. Протекция мистера Патерностера сулила мне успешную адвокатскую карьеру: не имея собственного состояния, без нужных связей, я потратил бы на достижение успеха долгие годы, но он был ко мне очень расположен, и я не без оснований полагал, что могу надеяться с его стороны на всяческое содействие. Тем не менее мистер Патерностер настойчиво склонял меня принять предложение мистера Хаффама, и я рассудил, что оно даст мне благоприятный шанс продвинуться в избранной профессии.

Выяснилось, однако, что в выборе я ошибся. Правда, в первые несколько лет, которые я провел здесь, все шло хорошо. Тогда Хаффамы, разумеется, еще оставались богатым, влиятельным семейством; мне приходилось вести для мистера Джеффри одновременно множество дел, что начинающего юриста не могло не увлекать. В чем заключались мои обязанности? Поначалу — довольно скромные: я помогал в управлении имением. Главным управляющим был тогда, конечно, мистер Фортисквинс: он распоряжался собственностью в деревне и собирал арендную плату, а мистер Патерностер служил городским агентом. Мистеру Хаффаму нужно было одно: чтобы кто-то писал за него письма, снимал с бумаг копии и решал текущие деловые вопросы — в этом доме постоянно толпился народ. Как грустно видеть его теперь пустым и обветшавшим!

Поскольку здоровье мистера Джеффри не позволяло ему часто посещать Хафем, мне приходилось то и дело отправляться туда с разными поручениями и встречаться с управляющим и арендаторами. Большой новый дом, конечно, еще не был достроен, и строительные работы прекратились несколько лет назад, когда мистер Джеффри начал испытывать тяжелые денежные затруднения. Я слышал, мастер Джон, что новые владельцы продолжали строительство, однако не знаю, последовали ли они проекту, которому так страстно был предан ваш дедушка: он твердо решил возвести самый большой и лучший дом в графстве, намереваясь придать ему форму сплющенной латинской буквы «Н», во славу родового имени; центральное здание изображало собой перемычку, а оба крыла должны были располагаться по бокам. (Он питал пристрастие к этой фигуре, и первое, что сделал по прибытии в имение в бытность еще юношей, это высадил перед Старым Холлом квинканкс из деревьев — четыре дерева по углам квадрата, одно в середине, и перед каждым установил статую.) Увы, довершить постройку дома при его жизни не удалось, однако главное здание стояло там уже несколько лет, и в нем жило семейство во время своих приездов. В последний раз, когда я видел имение, деревня близ Старого Холла еще не была снесена, а парк не был благоустроен — как, по-видимому, это сделано сейчас. Думаю, все выглядит очень красиво, хотя я и не надеюсь когда-либо там побывать.

Там я встретил впервые вашего отца: он часто приезжал в деревню на охоту. Тогда он учился в университете и приезжал с друзьями. Мы были с ним одногодки, но он, занятый лошадьми и собаками, в окружении изысканных друзей, внимания на меня почти не обращал. Но как странно поворачиваются события! Теперь он лежит в могиле — долго — да уже добрых пятнадцать лет. А богатство и земли, которые он ожидал унаследовать, — что со всем этим сталось? И здесь вы, его сын, — почти такой же бедняк, каким был и я, когда впервые явился в этот дом, примерно в том же возрасте. Теперь этот дом — мой, а у вас нет почти ничего. Невольно поверишь, что все предопределено заранее.

Во время моих приездов я, конечно, не оставался в главном доме — ведь был всего лишь наемным служащим, а не членом семьи, и потому сначала остановился у мистера Фортисквинса, который проживал тогда с женой в части Старого Холла. Женат он был на юной красивой женщине, много его моложе. Как она ненавидела это угрюмое, мрачное жилище! Но вы ведь его помните — вы сами там жили до недавнего времени, разве не так? Теперь, наверное, оно в еще большем запустении: я говорю о давнем прошлом, а Старый Холл опустел за двадцать лет до того, когда ваш дедушка с женой и дочерьми перебрался в главную часть нового здания.

Мистер и миссис Фортисквинс занимали только часть Старого Холла: второе крыло было заперто. И кого-то там содержали под замком. Кого-то, чье присутствие должно было оставаться тайной, но я увиделся с ним без стороннего ведома. По этой причине — а также по ряду других — мистер Фортисквинс и отказал мне в крове. Что ж, такое случается: тогда я выглядел довольно привлекательным юношей: это, вероятно, вам сейчас трудно вообразить.

Дела таким образом понемногу шли, и все эти годы мы с вашим дедушкой отлично между собой ладили. Характер у него был нелегкий, со многими причудами — он, бывало, впадал в ярость и терял власть над собой, поэтому приходилось ему потакать. Жалованье он платил мне мизерное, питался я скудно; нет, щедростью он вовсе не отличался. Но часто говаривал, что за усердную работу и честную службу он меня вознаградит. Я не упускал случая напомнить вашему дедушке, какими возможностями пренебрег, приняв его приглашение, и питал надежду сменить стареющего мистера Фортисквинса в должности управляющего имением.

Я верил обещаниям мистера Хаффама: мне казалось, что я пришелся ему по душе. В деньгах я очень тогда нуждался, поскольку был помолвлен, а о женитьбе и семейном устройстве с моим жалованьем нечего было и думать. Иногда ваш дедушка ронял, что предпочел бы вместо родного иметь сыном меня. О нет, не сочтите мои слова за дерзость, но вам следует знать, что с вашим отцом они не ладили.

Говоря начистоту, мастер Джон, ваш отец был для моего хозяина тяжким испытанием. По окончании университета он поселился в этом доме, и вскоре их отношения стали мне ясными. Мистер Джеффри сделался прижимистым, а мастер Джеймс вел себя так, как и его родитель в годы юности. Мастер Джеймс входил в питейный клуб «Вигвам», и его разгульные сотоварищи называли себя могавками. Он просадил прорву денег, играя в кости в заведении Алмака на Пэлл-Мэлл, где самая низкая ставка была пятьдесят фунтов. Пятьдесят фунтов! (Я в жизни не ставил больше двадцати пяти!) Сущее безумие! Отец с сыном часто ссорились и возненавидели друг друга. Ссоры происходили из-за денег: мастер Джеймс бунтовал против того, что денег ему выдавали в обрез. Начал занимать в расчете на будущее наследство. Хуже всего было то, что он задолжал кучке мерзавцев, опасаться которых ваше семейство имело давние основания. Это были Клоудиры и старый негодяй Николас — да помилует его Бог, хотя какому богу он мог поклоняться, мне сказать трудно. Выскочка, пройдоха, денежный мешок, по которому тюрьма плачет, — каких только презрительных кличек мистер Джеффри ему не давал! А он был и того хуже.

Достигнув совершеннолетия, ваш отец начал подписывать обязательства уплатить кредитору долг по получении наследства в пользу старика Клоудира, и ваш дедушка начал страшиться того, что произойдет после его смерти: он знал, что Клоудир давно зарится на имение Хафем и именно поэтому вцепился в мастера Джеймса. Опасения его были небеспочвенными: Клоудира он знал давно и видел, что повторяется его собственная история — сын безрассудно погрязает в долгах перед стариком. Вам, конечно, просто так многого не понять, но я постараюсь вам объяснить, если вы еще согласны меня терпеть.

Так вот, спустя год после совершеннолетия вашего отца вашего дедушку настолько тревожило создавшееся положение, что он решил составить новое завещание. (По правде говоря, мистер Джеффри не прочь был менять свою волю и делывал это не однажды.) Я хорошо помню этот последний случай, мастер Джон, и опишу его подробно, поскольку ему суждено было возыметь важные для вас последствия. Однако должен предварительно сказать несколько слов о связях вашего семейства с Момпессонами и пояснить, кто такие Клоудиры — кем были прежде и кем стали (один из них и посейчас продолжает нас донимать) — и каким образом они оказались вовлечены в отношения с вашим дедушкой. Для этого мне придется вернуться далеко вспять и раскрыть вам глаза на многое, что, вероятно, вам неизвестно: сомневаюсь, что мистер Фортисквинс делился с вами подобными сведениями, но я полагаю справедливым, чтобы вы составили себе полное о них понятие, и на это у меня имеется особая причина, как станет ясно из моего рассказа.

Хаффамы — или Хафемы, как первоначально писалось это имя, — происходят из древнего и славного рода. Поместье Хафем было даровано основателю рода самим Вильгельмом Завоевателем, и в последующие века Хаффамы порой брали себе в супруги представительниц королевской семьи. В ваших жилах течет кровь Плантагенетов, мастер Джон. Хаффамы мирно владели имением на протяжении нескольких столетий, постепенно расширяя и улучшая его. Старый Холл был выстроен в правление Генриха IV; Хаффамам удалось умело избежать последствий междоусобных войн Алой и Белой Розы, причинивших громадный ущерб всей стране. После роспуска парламента Хаффамы приобрели новые значительные земельные наделы, принадлежавшие ранее старинному картезианскому монастырю, сделавшись одним из богатейших семейств в графстве. Хаффамы оставались приверженцами церкви (ходили слухи, будто они тайные паписты) и потому спустя столетие, во время гражданской войны, в которой они поддерживали короля, лишились части владений, когда с поражением роялистов многие поместья были конфискованы. Земли Хаффамов перешли к мелкопоместному семейству, которое многие годы проживало по соседству; им хватило ума в нужный момент встать на сторону Кромвеля — я имею в виду Момпессонов. В отношении древности рода они притязали на равенство с Хаффамами, настаивая на том, что именно они дали имя близлежащей деревушке Момпессон Сент-Люси. Ваши предки всегда смотрели на них свысока как на выскочек и утверждали, что Момпессоны — их бывшие йомены-арендаторы и что не они дали имя деревушке, а совсем наоборот.

Далее Хаффамы, вознамерившись отвоевать утраченное, завязали дружбу со сторонниками парламента и яростно выступили против папистов. Что ж, кто кинет в них камень? Мы немало наслышаны о семействах, которые приспосабливали свою веру к интересам противоборствующих партий ради собственного благополучия. Да-да, и отрекались не только от папизма, а от куда большего. И тем не менее Хаффамы неверно оценили современный им политический настрой, тогда как дальновидные Момпессоны сумели заранее предугадать Реставрацию. Итак, при столь счастливом обороте событий Хаффамы остались ни с чем, зато Момпессоны удержали все ими приобретенное и к началу правления доброй старой королевы сделались подлинными представителями благородного сословия, хотя никак не могли равняться с нами в богатстве, поскольку мы продолжали числиться среди крупнейших землевладельцев во всей Англии. Ваш дедушка унаследовал прекрасную собственность, не отягощенную никакими доказательствами, поскольку был единственным сыном, хотя у него и были две сестры — Летиция и Луиза. В молодые лета ваш дедушка, боюсь, отличался разгульной необузданностью — почти такой же, что и ваш отец; с компанией столичных франтов он принимал участие во всех шумных попойках, нередко имевших самые плачевные последствия. Он играл в азартные игры, кутил и тратил время и деньги по примеру тогдашних состоятельных юных джентльменов — впрочем, такое, наверное, происходило во все времена. Он брал в долг — и огромные суммы, которые требовались то на новую карету, то на лошадей, то на… Словом, на все то, в чем нуждается в Лондоне молодой джентльмен. Он уже начал занимать деньги с расчетом на наследство еще до достижения совершеннолетия, хотя представляемые им гарантии по суду не имели ни малейшей силы в случае его отказа оплатить выданные векселя. Войдя в права наследства после кончины своего отца, мистер Джеффри предпочел выполнить все свои денежные обязательства (вопреки совету мистера Патерностера отказаться от уплаты долгов), ради чего ему пришлось занять громадные суммы под залог унаследованных им земель.

Теперь главным его кредитором стал Николас Клоудир — торговец, ростовщик, авантюрист, затевавший всякие дурные дела. Ваш дедушка считал его подобием гриба, который вдруг вырос в укромном месте, и звал его не иначе как Старым Ником — как кличут самого дьявола, и говорил, что это для него самое подходящее имя. Клоудир уже располагал солидным состоянием, и основной его целью было вступить в союз с достойным уважения старинным семейством, с тем чтобы деньгами проложить себе дорогу в общество землевладельцев. Он вцепился в вашего дедушку мертвой хваткой, и спустя несколько лет имение оказалось заложенным почти полностью; мистер Джеффри уже с трудом выплачивал проценты, что давало Клоудиру шанс лишить его права выкупа собственности. Однако в самый последний момент ваш дедушка сумел спасти имение. В нем всегда говорила фамильная гордость, и ему была непереносима мысль, что наши наследственные земли попадут в когти ничтожного вексельного маклера. Поэтому мистер Джеффри запер дом в столице и обосновался в Хафеме, взяв управление имением всецело в свои руки. Благодаря этому ему удалось поправить свои дела и еще через несколько лет избавиться от Клоудира, который впал в ярость, полагая себя обманутым как раз перед тем, когда добыча, казалось, уже была в его руках.

Что ж, какое-то время все шло хорошо и так бы оно и продолжалось, если бы вашего дедушку не охватила строительная лихорадка, которой тогда было заражено все мелкопоместное дворянство. Вместо того чтобы, руководствуясь благоразумием, погасить долговые обязательства, держателем которых по-прежнему оставался Клоудир, мистер Джеффри продлил срок их выплаты с целью высвободить средства на покупку известкового раствора и кирпичей. Старый Холл показался ему жилищем, недостойным джентльмена, и он твердо вознамерился возвести поблизости прекрасный новый дом. Странно, что подобные заботы ничуть его не волновали здесь, в Лондоне, и он преспокойно жил в этом самом доме, хотя наш квартал перестал быть стильным с тех пор, как построили новые улицы за Сент-Джеймсом вплоть до Тайберна. (Наши окрестности пришли в плачевное состояние. Знать за последние пять-шесть десятков лет отсюда поразъехалась, почему и стоимость этого дома теперь куда ниже, чем в те дни, когда ваш дедушка пообещал его мне. Вы, должно быть, заметили публичный дом рядом с номером шестнадцать, у которого стоят в ряд кареты и портшезы? А солдатских грошовых шлюх у стены Прайви-Гарденз? Вот почему ваш дедушка сделал фасадом дома его заднюю часть и построил там вестибюль.) Конечно же, отказавшись от прежних привычек, он наведывался в город только по делам, связанным с возведением и благоустройством своего нового дома. Именно будучи в Лондоне, он и завел знакомство с мистером Дейвидом Момпессоном, старшим сыном в этом семействе, который был его ровесником. Момпессона обуревало стремление утвердиться в светском обществе и, пользуясь привилегиями земляка, он довольно близко сошелся с мистером Джеффри. Решившись связать себя родственными узами с вашим семейством и зная о финансовых затруднениях вашего дедушки, он начал оказывать знаки внимания его младшей сестре, Луизе, и через какое-то время отважился просить у мистера Джеффри ее руки.

Однако ваш дедушка, помня о том, какими путями Момпессоны добыли себе богатство, и почитая их нищими выскочками, пришел в крайнее негодование от этой дерзости и отказал соискателю в самых оскорбительных выражениях. Мистер Момпессон воспринял отказ весьма болезненно и, как я скажу позже, вознамерился отомстить за нанесенное ему оскорбление. Имея целью умножить благосостояние семьи, он подыскал себе невесту с таким приданым, на какое позволяло рассчитывать его положение, — дочь бристольского купца. Затем он вступил в партнерство со своим тестем и вскоре после рождения сына Хьюго отплыл в Вест-Индию, где и жительствовал лет десять. Жена родила ему и дочь Анну — спустя несколько месяцев после его отъезда.

Ваш дедушка также, растрачивая все больше и больше денег на свою строительную манию, начал присматривать себе богатую невесту и также обручился с наследницей изрядного состояния. Боюсь, деньги — единственное, что его интересовало; любви между супругами не было, и это привело к беде. Вскоре у мистера Джеффри родилась дочь, которую он назвал Элис.

Затем мистер Дейвид Момпессон вернулся в Англию, сколотив торговлей в Вест-Индии солидный капитал; там он сделался владельцем сахарных плантаций, кораблей и многого другого, что мне трудно перечислить. Он приобрел новый дом на Брук-стрит, где его семья обитает и по сей день. Далее он стал членом парламента и купил себе баронетство (ваш дедушка частенько повторял, что король мог, конечно, сделать его баронетом, зато сам сатана не превратит его в джентльмена). Он обзавелся также гербом, на котором красовался квинканкс Хаффамов, заявив, что издревле это была эмблема Момпессонов — хотя ваш дедушка бурно негодовал по поводу такой наглости. Однако он не приобрел себе усадьбы, поскольку положил себе целью тем или иным способом заполучить себе имение Хафем; он полагал, что окрестные деревушки, называемые «Момпессон», подтверждали его притязания на древность рода, и желал также покарать мистера Джеффри за отвергнутое сватовство. Но из-за плохого здоровья, надломленного тропическим климатом, он прожил недолго — умер вскоре после своего возвращения в Англию. Его сын, нынешний сэр Хьюго, унаследовал не только отцовские плантации в Вест-Индии, но и алчное стремление завладеть имением вашего дедушки.

Он усматривал для себя хорошие шансы на это: наследника у мистера Джеффри тогда еще не было, так как ваш отец родился спустя несколько лет после появления на свет его второй дочери — мисс Софии. Зная об острой нужде вашего дедушки в деньгах, сэр Хьюго рассчитал, что богатство и титул помогут ему, в отличие от отца, преуспеть в заключении супружеского союза со старшей дочерью мистера Джеффри — мисс Элис, почти достигшей брачного возраста.

Итак, сэр Хьюго постарался возобновить знакомство с вашим дедушкой, которое оба семейства окончательно не прекращали. Однако сделанное им предложение мистер Джеффри решительно отклонил, ссылаясь на слишком юные годы мисс Элис, и сэр Хьюго заподозрил, что от него попросту хотят отделаться как от выскочки — в точности так же, как когда-то от его отца. Тем не менее, не мытьем так катаньем, мистер Джеффри был вынужден дать согласие на замужество дочери. Условия брачного контракта были для сэра Хьюго чрезвычайно благоприятны — ввиду обязательств вашего дедушки передать имение рожденному в этом браке старшему сыну в том случае, если сам он умрет, не произведя на свет наследника мужского пола. (Его супруге было тогда уже довольно много лет, и способной к деторождению ее не считали.)

Свадьба, по общему мнению, была грандиозной. Сэр Хьюго, любивший пышность и блеск, затопил дом на Брук-стрит морем огней и украсил множеством геральдических эмблем. Но сколь недолго продлилось перемирие, заключенное между двумя семействами! Беда пришла. Когда первым и единственным ребенком сэра Хьюго и его супруги оказалась девочка, окрещенная Лидией, написать завещание в пользу младенца дедушка отказался, мотивируя свое решение тем, что обещал облагодетельствовать только старшего сына. Возможно, из Лидии и получилось, как признавали все, престранное существо именно из-за родительской неприязни к ней; будь она мальчиком, все обстояло бы совершенно иначе.

А далее произошло следующее: в конце концов, выяснилось, что ваша бабушка ожидает ребенка. Когда родился ваш отец, трещина в отношениях между вашим дедушкой и Момпессонами начала превращаться в пропасть. Вам, должно быть, известно, что ваша бабушка скончалась при родах, младенец родился хилым и болезненным, позднего ребенка с хрупким здоровьем всячески баловали; старшая сестра, мисс София, души в нем не чаяла — и, вероятно, в силу этих причин ваш отец вырос капризным и испорченным.

Все эти годы ваш дедушка неустанно продолжал строительство в Хафеме — вместо вложения денег в усовершенствование поместья, и в результате все глубже и глубже увязал в долгах перед Клоудиром. (Строительство отнимало большие средства, поскольку пришлось снести деревушку, расположенную невдалеке от Старого Холла с тем, чтобы разбить парк.) Наконец, приблизительно через десять лет после рождения вашего отца и лет за шесть до того, как я поступил на службу к мистеру Джеффри, Клоудир вновь изготовился лишить его права выкупа заложенной собственности. Ваш дедушка, однако, предложил сделку, по условиям которой его младшая дочь мисс София, прелестная юная девушка восемнадцати лет, должна была выйти замуж за старика Клоудира. В ответ на согласие Клоудира продлить срок закладных бумаг мистер Джеффри скрепил подписью брачный контракт, по которому старший сын, рожденный в этом браке, становился наследником Хафема — вторым по очередности после вашего отца. Клоудир рассчитывал, что ваш отец, в то время худосочный десятилетний мальчик, не доживет до вступления в права наследства. Ваш дедушка связал себя договоренностью составить такое завещание, надеясь, разумеется, на то, что его сын успеет произвести на свет собственного наследника и тогда указанный пункт окажется недействительным.

Спустя год у Клоудира и мисс Софии родился сын — тот самый молодой мистер Сайлас, о котором, несомненно, вы кое-что слышали, но, готов биться об заклад, ни единого доброго слова. Когда же мистер Джеффри не пошевелил и пальцем, чтобы составить, как обязывался, новое завещание, старик Клоудир приступил к нему с прежними угрозами. Ваш дедушка противился мысли о любом новом завещании, поскольку желал исключить всякий риск, сопряженный с наделением молодого мистера Сайласа последующим имущественным правом до тех пор, пока ваш отец не женится и не обзаведется потомством. Но ввиду того, что ваш отец, даже по достижении совершеннолетия не выказывал ни малейшей к подобной перспективе склонности, мистер Джеффри решил в конце концов составить новое завещание, где, однако, о мастере Сайласе не упоминалось бы вовсе.

Вот так обстояли дела к тому времени, о котором я сейчас рассказываю, и было это без малого двадцать лет назад. Поверенный мистера Джеффри, мистер Патерностер, составил завещание при моем участии, и я был счастлив услышать из уст вашего дедушки обещание передать мне в дар этот дом в знак его благодарности и расположения ко мне. (Он также повысил мне жалованье — и все это, вместе взятое, означало, что я могу наконец жениться.) Помимо этого пункта, новое завещание попросту подтверждало условия предыдущего, которое делало вашего отца прямым наследником мистера Джеффри, хотя он весьма опасался, что новый владелец имения тотчас пустит его на торги. О своем внуке Сайласе ваш дедушка не обмолвился в завещании ни словом, вопреки выраженному в договоре намерению.

Клоудир настойчиво требовал, чтобы ваш дедушка показал ему завещание, желая убедиться, что все договорные обязательства соблюдены, и после того, как мистер Джеффри отказался это сделать, обратился в суд, где почти все его притязания были удовлетворены: суд предписал вашему дедушке открыть завещание, и когда обнаружилось, что оговоренные условия не выполнены, было постановлено добавить к завещанию кодицилл, в котором мистер Сайлас назывался наследником с последующим правом наследования, что должно было быть засвидетельствовано самим мистером Клоудиром.

Ваш дедушка и мы с мистером Патерностером подолгу обсуждали, какие меры следует предпринять, дабы предотвратить продажу имения вашим отцом в том случае, если он его унаследует, и каким образом свести до нуля шансы Сайласа Клоудира стать претендентом на наследство. Мистер Патерностер нашел способ осуществить обе цели: кодицилл должен закрепить имение за вашим отцом как неотчуждаемую собственность (поскольку сам он наследников не имел, ему бы ничего не стоило отменить этот порядок наследования); в кодицилле мастер Сайлас должен был именоваться наследником с последующим правом наследования, если линия основных наследников прервется. Это означало, что он сможет унаследовать имение только в том случае, если переживет всех потомков вашего отца. Если же ко времени всех потомков вашего отца молодого мастера Сайласа в живых не будет, то заповедное имущество перейдет к единственному представителю его семейства, с которым мистер Джеффри не находился в ссоре, — к его старшей сестре мисс Летиции, вышедшей замуж за некоего джентльмена по имени Малифант. В довершение всего, дабы вашему дедушке было бы совсем нечего опасаться, мистер Патерностер указал, что он в любую минуту по своему желанию может отменить кодицилл или же составить новое завещание, хотя таковое Клоудиры, вероятно, оспорят в канцлерском суде, как и случилось на самом деле. Кодицилл был составлен с учетом всех этих условий и засвидетельствован самим Клоудиром.

Ваш дедушка, естественно, горел желанием возможно скорее женить сына с целью продолжения рода, однако когда мастер Джеймс вскоре известил отца о том, что нашел себе невесту, мистер Джеффри резко воспротивился его выбору. Семейство, из которого она происходила, казалось ему недостаточно богатым и знатным. Были у него и другие причины противиться этому союзу. Во-первых, внутри семейства царил полный разлад ввиду того, что дочь сэра Хьюго и леди Момпессон — та самая странная юная особа, о которой я уже упомянул, — влюбилась в брата избранницы, Джона Амфревила. Ее родители возражали против такого брака, и ваш дедушка в этом вопросе их мнение полностью разделял. Однако его племянник — Джордж Малифант — встал на защиту молодой пары, вследствие чего мистер Джеффри порвал с ним отношения и вознамерился лишить его последующего имущественного права. Сестра вашего дедушки, Луиза Палфрамонд, напротив, поддержала мистера Джеффри, благодаря чему вернула себе его благоволение. В итоге брачный союз между названной девицей и младшим Амфревилом не состоялся именно из-за противодействия вашего дедушки.

Вашему отцу, впрочем, удалось пренебречь волей мистера Джеффри: он и ваша матушка решились на побег с целью обвенчаться тайно. Поскольку это намерение необходимо было держать в тайне, он добился особого разрешения и подготовил брачную церемонию в таком месте, о котором ваш дедушка никак не мог узнать и уж тем более ее предотвратить. В результате этот союз всегда окутывала некая загадочность. Мне горько говорить вам об этом, мастер Джон, но вы должны знать, что ненавистные Клоудиры подвергли этот брак сомнению — а именно, заявили о том, будто он вовсе не имел места и вы, следовательно, являетесь незаконнорожденным отпрыском. Поскольку родителей ваших нет в живых, а о свидетелях церемонии ничего не известно, и в обследованных приходских списках о ней также не найдено ни единой записи, то аргументы у них, боюсь, достаточно сильные. Таким образом, воспротивившись этому браку, мистер Джеффри навлек на себя то, чего более всего опасался, — его потомки лишились наследства.

Ранней весной следующего года ваш дедушка тяжело заболел; осознав, что умирает, он страшился одного: мол, ваш отец отменит ограничения в праве выбора наследника и продаст собственность Николасу Клоудиру или, о чем еще тягостнее было думать, сэру Хьюго. Он тщетно умолял мистера Патерностера изыскать средства для предотвращения подобной развязки. Затем внезапно все переменилось — и причиной тому стали вы, мастер Джон. Тотчас по получении известия о вашем появлении на свет мистер Патерностер усмотрел способ расстроить планы вашего отца и провести за нос как Клоудира, так и Момпессонов. Я, однако же, в то время ни о чем таком не подозревал, поскольку находился в Хафеме, и потому все то, что я собираюсь вам сейчас изложить, сделалось мне известно гораздо позже.

Следуя замыслу мистера Патерностера, мистер Джеффри составил новое завещание, в котором ваш отец исключался из числа наследников, а собственность закреплялась за вами как неотчуждаемая. Да, мастер Джон, вы по праву справедливости являетесь наследником заповедного имения и в данную минуту должны были бы им владеть. Но наберитесь терпения: я расскажу вам о том, что произошло. (Надо упомянуть также, что ваш дедушка взял на себя риск обойти полным молчанием мастера Сайласа и тем самым открыто бросил вызов Клоудирам, которые, несомненно, стали бы это оспаривать. Из-за ссоры со своим племянником Джорджем мистеру Джеффри захотелось его наказать, а племянницу Амелию, с которой он помирился, наоборот, вознаградить. Таким образом, заповедное имущество, вместо того чтобы перейти к нему и к его наследникам в случае отсутствия у вас потомства, переходило теперь к его племяннице Амелии и ее отпрыскам.)

А сейчас я скажу вам нечто ужасное. Тотчас после составления завещания ваш дедушка скончался, и о существовании такового не ведала ни единая душа, помимо мистера Патерностера и еще одного свидетеля из числа наших клерков. Мистер Патерностер изъял и утаил последнее завещание — более того, он изъял также из первоначального завещания и кодицилл. (Его мотивы я поясню чуть позже.) Итак, он представил первоначальное завещание и объявил, что ваш дедушка аннулировал кодицилл незадолго до смерти, а его клерк это удостоверил, поскольку мистер Патерностер хорошо ему заплатил за умалчивание и нужные показания. В итоге раннее завещание было направлено в суд для подтверждения. Разумеется, Николас Клоудир опротестовал его в консисторском суде, заявив, что кодицилл противоправно сокрыт, однако никакими свидетельствами он не располагал, и потому дело уже через несколько месяцев было прекращено.

Итак, имение унаследовал ваш отец. Клоудир, разъяренный обманом, потребовал лишить наследника права выкупа заложенной собственности. Он обратился в канцлерский суд в попытке доказать, что кодицилл противоправно сокрыт и что, поскольку брак ваших родителей недействителен, законным наследником является его сын Сайлас. Он предложил также отозвать иск, если ваш отец продаст имение, однако ваш отец его перехитрил: передать родовые земли в руки ничтожного городского приказчика он желал ничуть не больше своего отца. И вот, менее чем через год после кончины отца, он передал поместье своему шурину, сэру Хьюго Момпессону, который, имея теперь сына — нынешнего сэра Огастеса, — страстно этого домогался. Поскольку сэр Хьюго не в состоянии был выплатить за покупку всю сумму, было условлено, что определенный доход с имения будет поступать вашему отцу и его наследникам ежегодно в виде пожизненной ренты.

Вскоре ваш отец скончался, а равно и старик Клоудир, однако процесс в канцлерском суде продолжался — его перенял теперь мистер Сайлас. Выслушайте, мастер Джон, важнейшие сведения, которые я намерен вам сообщить. Перед самой смертью, несколько лет тому назад, мистер Патерностер признался мне в своем поступке и пояснил, чем он был вызван. По его словам, он отправился к вашему отцу и сказал ему, что в соответствии с новым завещанием он лишается наследства. Ваш отец подкупил мистера Патерностера, с тем чтобы он утаил кодицилл, приложенный к предыдущему завещанию, а ему тогда не пришлось бы тратиться на отмену ограничений, наложенных на имущество, перед продажей имения.

Но мистер Патерностер признался мне на смертном одре, что он не уничтожил оба этих документа, в чем уверил вашего отца. Он хранил их у себя не один год, а потом известил Момпессонов о наличии другого завещания, которое все еще существует. Разумеется, такая новость повергла их в ужас, поскольку ваш отец задним числом лишался наследства и тем самым продажа имения делалась незаконной. Момпессоны купили документ у мистера Патерностера за громадные деньги. Боюсь, мастер Джон, что они это завещание уничтожили; ныне нет никаких доказательств, что оно когда-либо существовало.

Кодицилл, впрочем, внушает больше надежд. Мистер Патерностер, конечно же, не отважился предложить его Клоудирам, но он разыскал наследника мистера Джорджа Малифанта — к которому, если помните, переходило заповедное имущество за отсутствием потомства у вашего отца в случае смерти молодого мистера Сайласа — и предложил кодицилл этому джентльмену, некоему мистеру Ричарду Малифанту. Тем не менее мистер Малифант не захотел его приобрести. Мистер Патерностер сообщил мне, что позднее продал его другому члену этого семейства, однако отказался назвать, кто это.

Одним словом, если вы сумеете добыть кодицилл и представить его в суд, вас могут провозгласить владельцем имения Хафем, поскольку благодаря его обратному действию будет создано право, подчиненное резолютивному условию взамен безусловного права, которое Момпессоны, как им представлялось, приобрели, и суд может прийти к выводу, что продажа имения недействительна.

Осмелюсь заметить, что все это потребует огромных денег, мастер Джон. Вы должны теперь начать по возможности откладывать средства из своей ренты и постараться усвоить законодательные уложения относительно недвижимости, что позволит вам вести процесс с наибольшим успехом. Почему бы вам здесь не поселиться? (Я возьму с вас небольшую плату за стол и жилье.) И приведите с собой этого юношу, Мартина — сына несчастной Элизабет Фортисквинс. Я передам вам свои познания касательно общего права и права справедливости. Так что вы должны… вы должны… Что там за шум, мастер Джон? Послушайте, что за… Мастер Джон? О господи! Кто вы?