Помимо описанных выше основных причин, побудивших меня взяться за написание романа, существовал ряд других.

За несколько лет до начала работы над книгой мое внимание привлекли два интересных момента, содержащихся в романах Джордж Элиот. В «Миддлмарч» есть отсылка к прошлому лицемерного святоши, банкира Балстрода, которое грозит всплыть в настоящем и сорвать маску с упомянутого персонажа. Одна из позорных тайн Балстрода состоит в том, что в юности он работал во внешне благопристойном ломбарде, который, как выяснилось в конечном счете, на самом деле занимался скупкой краденого. Он сумел примирить свою религиозную совесть с данным обстоятельством до такой степени, что женился на дочери владельца ломбарда и впоследствии унаследовал дело. Меня заинтересовали тяжелые противоречивые чувства молодого человека из семьи среднего достатка, который постепенно понимает, что его родственники на самом деле являются преступниками, — и это стало основой образа Питера Клоудира, который с ужасом узнает, что финансовая империя его семьи основана на вымогательстве, скупке краденого, шантаже и так далее.

Второй интересный момент содержится в романе «Феликс Холт», где действие разворачивается вокруг сложной юридической ситуации, возникшей в связи с незаконным отказом заповедного имения, вследствие которого дальнейшая судьба означенной собственности зависит от того, останется ли в живых наследник, не имеющий законного права претендовать на имущество. Мне показалось, что Джордж Элиот не удалось полностью раскрыть потенциал придуманной ситуации — хотя во всех остальных отношениях «Феликс Холт» замечательный роман; и усложненный вариант подобной ситуации лег в основу юридической интриги «Квинканкса».

На ранних стадиях работы над книгой я вдруг обнаружил, что меня преследуют образы, настойчиво требующие своего включения в роман. Я чувствовал, что они — еще непонятно, как и почему, — связаны с героями, которых я начал придумывать. Одним из них был образ лица, внезапно появляющегося — вопреки всякому вероятию — за высоким окном. Из него вырос эпизод, где Барни проникает в спальню Джона с помощью приставной лестницы. Лицо Барни еще несколько раз неожиданно и зловеще появляется в романе в моменты, когда Джон осознает присутствие в своей жизни некой чуждой и страшной силы, все еще властной над ним или связанной с ним. В противоположность этому образу мне явился — кажется, во сне — образ маленькой девочки, стоящей по другую сторону кованых железных ворот, за которыми виднеется большой дом. В конце концов я понял, что это Генриетта — марионетка в руках богатой семьи, связанная по рукам и ногам тем обстоятельством, что в силу своего происхождения является возможной наследницей. И еще один образ из кошмарного сна настойчиво требовал для себя места в романе: рябое лицо с немигающим взглядом. Он встречается в описании статуи, обнаруженной Джоном в глубине сада своей матери; нищего слепого старика по имени Джастис; и проституток из парка Сент-Джеймс, которые, поскольку их лица обезображены сифилитическими язвами, могут приставать к мужчинам лишь под покровом ночи.

Помимо нищих и проституток мое воображение занимали и другие представители низов общества. Роман населен двуногими паразитами, которые существуют за счет выброшенного или потерянного другими, либо же, что ужаснее, наживаются за счет бедных, доверчивых или даже мертвых. Изучив и описав это, я начал понимать, как похожа экономика современных стран «третьего мира» на экономику Британии вековой давности. Постепенно стали все отчетливее проявляться и другие параллели с сегодняшним днем. Ибо, исследуя смутные воспоминания, впечатления и образы из снов, одновременно я пытался в ходе работы над романом составить представление об интеллектуальной жизни того периода и о влиянии последней на такие суждения людей об обществе и морали, которые не утратили своего значения и в наше время.