Итак, я поведал Элизабетте подлинную историю того мальчика, которого она знала как Маттео.

Прежде всего я сказал ей, что мое настоящее имя не Маттео, а Янек.

Янек-цыган.

И у меня не было доброго отца, который умер, оставив меня на попечение злого дядьки. У меня была только бабушка. Она любила меня, это правда, но она была цыганкой. Цыганкой, обладавшей особым даром исцелять людей. Она умерла, и я остался один, без средств к существованию и вскоре начал промышлять воровством, к которому у меня оказались большие способности. Особенно мастерски я вскрывал замки. Потом я сошелся с Сандино и его шайкой разбойников, которые обещали мне хорошую еду и собственный пиратский корабль, если я буду помогать им и выполнять для них разные поручения. Сандино поручил мне украсть очень ценную вещь — Большую печать семейства Медичи, похищенную из дворца Медичи на виа Ларга во Флоренции, когда много лет назад Медичи были изгнаны из города.

Нам пришлось подождать, пока не закончатся свадебные торжества по случаю бракосочетания Лукреции Борджа с герцогом Альфонсом Ферраре. Потом я нашел одного священника, отца Альбиери, и тот отвел меня в комнату, где стоял запертый шкафчик. Там и хранилась печать. Когда я украл эту печать, мы со священником вернулись туда, где была назначена наша встреча с Сандино, и отец Альбиери сказал этому разбойнику, что принес ему настоящее сокровище. А Сандино тогда бросил одному из своих людей: «Борджа хорошо заплатят нам за печать Медичи».

Отец Альбиери был потрясен, потому что думал, что Сандино работает на Медичи. Священник понял, что его обманули и предали. Но было поздно. Сандино убил священника, ударив его по голове дубинкой. Увидев это, я попытался сбежать.

Сандино догнал меня, и я упал в реку и чуть не утонул, но спутники Леонардо да Винчи спасли меня. Они завернули меня в плащ Фелипе — человека, который заведовал хозяйством Леонардо. Когда я пришел в себя, они спросили, как меня зовут, и вдруг прямо у своей щеки я увидел на плаще Фелипе знак паломника и узнал его: это было изображение святого Матфея. Будучи знающим и умелым счетоводом, Фелипе особенно почитал этого ученика Христа, одного из апостолов, который был сборщиком налогов. По-итальянски имя Матфей звучит как Маттео. И вот, не желая выдавать свое настоящее имя, я назвался этим именем.

Под именем Маттео я и приехал в Перелу. Я был счастлив в семье дель Орте, полюбил их всей душой и очень боялся открыть им правду, думая, что, узнав обо всем, они прогонят меня. Когда мы уехали оттуда, я считал, что нахожусь в полной безопасности, и не предполагал, что Сандино выследит меня и там. Но когда я был в Сенигаллии, то случайно услышал от людей Сандино, что готовится налет на Перелу. Поэтому помчался как можно скорее в Перелу, чтобы предупредить их. Но я опоздал. Значит, в том, что случилось с этой семьей, виноват я, и только я. Поэтому я не заслуживал того, чтобы и Паоло, и она, Элизабетта, называли меня своим братом. Я не заслуживал их милосердия.

— Когда бандиты обыскивали крепость твоего отца, они искали не Паоло, — сказал я ей. — Мальчиком, которого они искали, был я.

— Кое-что из рассказанного тобой, Маттео, я уже знала, — спокойно произнесла Элизабетта.

Я уставился на нее:

— Откуда ты могла это узнать?

— У меня было много лет на то, чтобы поразмышлять о том, что случилось с нашей семьей, — ответила она. — Во всем этом всегда присутствовала какая-то тайна. Пока мы с Паоло не добрались до Милана, я не могла обдумать все как следует, но после того, как мы поселились в дядином имении, стала перебирать в памяти все события, которые с нами произошли. Я думала о том, что сказал нам тот монах в госпитале в Аверно, а потом сопоставила это с информацией, которую он прислал мне позже, в письме. Ведь люди, которые напали на крепость, не называли Паоло по имени. Они спрашивали о каком-то мальчике. Так я постепенно пришла к выводу, что мальчиком, которого они искали, был ты, Маттео. Кроме того, — она сделала небольшую паузу, — я прочла бумаги, оставленные твоей бабушкой. Они были в том ящике, который ты передал мне вместе с книжкой рецептов.

— Бумаги?

— Да, — ответила Элизабетта. — Она…

И в этот миг в главную дверь яростно заколотили:

— Открывай! А ну, открывай!

— Это храм! Святое место! — громко запричитали люди. — Храм!

Послышался глухой стук тарана и треск ломающегося дерева.

Какая-то пожилая женщина взобралась на окно и крикнула тем, кто был снаружи:

— Это церковь! Здесь укрываются только женщины и дети!

— Идите в город и берите все, что хотите, а нас оставьте в покое!

— В церкви солдаты! — крикнули с улицы. — Мы видели, как они входили!

Женщина посмотрела на меня, а потом крикнула тем, кто снаружи:

— Солдаты были ранены и уже умерли. Остались только женщины и дети!

Вдруг старик, сидевший рядом с Элизабеттой, встал и показал на меня:

— Эй, ты! Выходи и сражайся. Оставаясь тут, ты подвергаешь опасности нас всех!

Снова заработал таран.

— Я выйду, — сказал я.

— Нет! — воскликнула Элизабетта. — Это просто уловка, чтобы заставить нас открыть дверь. Потом здесь начнется погром.

— Я выберусь через колокольню, — сказал я, а когда она начала возражать, добавил: — Похоже, там толпа мародеров, а вовсе не солдаты регулярной армии. Может, мне удастся увести их отсюда.

— Маттео, если ты выйдешь, то погибнешь!

— Да! — согласился я. — Но зато ты, может быть, останешься жива.

— Ради этого не стоит жертвовать собой!

— Не только ради этого, — сказал я. — Взгляни на них!

Я показал на детей, притулившихся рядом с женщинами и стариками. Это были в основном крестьяне и рабочие, слишком бедные для того, чтобы приобрести оружие и защитить себя, слишком слабые, чтобы вовремя бежать или заплатить выкуп.

— Ради их всех!

Мы отправились на колокольню и залезли по деревянным лестницам на самый верх. Я снял веревку с одного из колоколов.

— Я спущусь по веревке, — сказал я Элизабетте. — Когда буду внизу, обрежь веревку или быстро подними ее. Иначе они смогут сами по ней забраться.

Она взяла мое лицо в ладони и поцеловала меня.

— Помни! — сказала она. — Ты мой брат, и, кем бы ты ни был, что бы ни сказал и что бы ни сделал, ничто не заставит меня думать о тебе плохо.

Я поскорей отвернулся, чтобы мы оба смогли сдержать слезы.

Потом я закрепил веревку, сбросил ее вниз и, перебирая по ней руками, начал спускаться.

Футах в десяти от земли я посмотрел вниз. Окружавшие площадь здания были охвачены пожаром, и повсюду сновали группы солдат, тащивших трофеи. Толпа перед церковью на время прекратила штурмовать дверь. Они не заметили меня, в противном случае непременно бросились бы ко мне и растерзали меня. Я соскользнул на землю как можно быстрее и дернул веревку, чтобы Элизабетта ее отрезала или втащила наверх.

Вытащив меч, я побежал к входной двери. И тут же увидел, почему ее прекратили таранить. На ступеньках, лицом к лицу с толпой мародеров, стояли двое. Один, в красной сутане, был кардинал Джованни де Медичи. Второй, с мечом в руке, — Якопо де Медичи.

Увидев меня, Якопо де Медичи вытащил из-за пояса пистолет.