Глава 86
Пока противник подгонял следующую пушку, прицеливаясь в соответствии с третьим, удачным для себя выстрелом, нам выпало около двадцати минут передышки.
Мы с Паоло выкрикивали приказы, а бойцы флорентийской милиции, еще не оправившиеся от потрясения, со всех ног кидались их исполнять. Как только мы приказали им тащить из близлежащих домов и лавок всякую мебель и баррикадировать пробоины в стенах, они тут же начали это делать.
— Этого недостаточно! — взволнованно говорил Паоло. — Этого явно недостаточно!
Но ни на что другое у нас не было времени. Когда солнце взошло высоко, началась яростная канонада. Тяжелый дым повисал в воздухе всякий раз, когда их ядра достигали парапета. Они сосредоточили огонь на одном участке стены. Понятно, что они собирались пробить брешь и прорваться через нее. Когда мы бросились на защиту образовавшегося проема, я заметил, что уже целый поток горожан — стариков и женщин с детьми — устремился к церкви.
Пушки противника замолчали. Но я считал каждый взрыв и знал, что они не использовали еще все боеприпасы. Что случилось? Я рискнул выглянуть наружу и увидел, что к бреши приближается пехота противника.
Арбалетчики с большими соломенными тюфяками создавали непроницаемый щит. За ними шли пикейщики, прикрывая мушкетеров. Они двигались стройными рядами, построенными в форме алмаза. Но никто из флорентийских милиционеров из Прато не бросился им наперерез.
— Вводите нашу артиллерию! — зарычал Паоло. — Пора вводить нашу артиллерию!
Но ответом ему было молчание.
Он послал гонца на артиллерийскую батарею. Гонец вернулся и сообщил, что командир батареи убит. В живых осталось лишь трое пушкарей, и они делают все, что в их силах.
Они сумели нанести один пушечный выстрел, попавший в самую гущу одного из пехотных подразделений противника, но это не остановило атаку. Враг ринулся вперед ускоренным шагом и вскоре оказался в безопасном месте, под аркой нашего артиллерийского огня. Мы слишком поздно ввели в бой свою артиллерию.
Они начали стрелять из арбалетов, целясь по нашим бомбардирам. Сквозь ужасный свист стрел до нас доносились крики умирающих защитников крепости. А потом с флангов ударили аркебузы. Это был настоящий град выстрелов. И он повторялся и повторялся.
Вдруг Паоло, стоявший рядом со мной, зашатался. Я взглянул на него. Из его груди хлестала кровь. Как это могло случиться? Ведь на нем были и нагрудный, и нашейный доспехи!
Он все еще держался на ногах, и на лице у него было написано недоумение.
Потом я понял, откуда бьет кровь. В самом центре доспеха было пробито отверстие.
— Ты ранен! — произнес я дрогнувшим голосом. — Паоло, ты ранен в грудь.
Он глянул вниз.
— А! — сказал он. — Вот почему я не могу стоять.
Произнеся это, он рухнул к моим ногам.
Сердце у меня ушло в пятки. Я наклонился над ним и принялся поспешно отстегивать оба доспеха.
— Негодный металл, — пробормотал он, пока я делал это. — Надо было покупать у миланцев. У них доспехи лучше. Качественнее.
Я подумал: «Он бредит».
Нужно было немедленно остановить кровотечение. Кинжалом я отрезал рукав от своей рубашки и приложил ткань к ране, чтобы сдержать поток крови.
Сзади послышался гул и топот. Толпы милиционеров бежали мимо нас, толкая друг друга и бросая на бегу оружие.
— Они бегут, — еле выдавил Паоло. Ему было трудно дышать. — Спасайся и ты, Маттео. Спасайся!
Кровь просачивалась сквозь сделанную мной повязку. Паоло нужна была скорейшая помощь и лекарства, и я вспомнил об Элизабетте. Я поднял его на руки.
За спиной было слышно, что захватчики уже врываются в город сквозь проделанную в стене брешь. С трудом я донес или, скорее, дотащил Паоло до церкви и ногой стукнул в боковую дверь.
Оттуда раздался крик:
— Это храм! Храм! Вы должны уважать святость священного места!
— У меня раненый! — кричал я. — Один из ваших защитников! Впустите!
— Уходи! — кричали мне в ответ. — Проваливай отсюда!
Я начал колотить в дверь кулаком, крича:
— Дель Орте! Дель Орте!
Элизабетта отворила дверь. Другие люди набросились на нее, цепляли за одежду, пытаясь остановить ее. Но она распахнула дверь достаточно широко, чтобы я смог втащить Паоло, прежде чем дверь захлопнулась. Женщины снова придвинули скамейку к двери. Из нефа донесся звук разбитого стекла. В открытое окно влетела горящая головешка, и тут же раздался многоголосый детский плач.
Мы уложили Паоло на пол. Я обследовал рану на его груди.
Он был ранен почти в самое сердце. Я понял, что он умирает.
Элизабетта посмотрела на меня. Я покачал головой.
Она намочила тряпочку и приложила к его губам.
Он открыл глаза и очень четко произнес:
— Мой брат. Ты мой брат.
— Да, — сказал я. — Но не говори ничего. Тебе надо сохранить силы.
— У меня был и другой брат. Но он умер.
— Я знаю.
— Я убил его.
— Нет, ты не убивал.
— Нет, это я убил его. Их всех убила моя трусость.
— Нет, нет, Паоло! Это неправда.
— Нет, правда.
Он схватил меня за рубашку и притянул к себе.
— Я тебе никогда этого не говорил, Маттео, но я их слышал.
— Что?
— Я их слышал, — повторил он.
— Кого? О ком ты говоришь?
— О своих сестрах. Я слышал их крики. — Он закрыл руками лицо. — Я и сейчас их слышу.
— В том, что случилось, нет твоей вины.
— Ты что, не понял, что я сказал? — с неожиданной силой произнес он. — Я слышал, как мои сестры умоляли пощадить их. И слышал крик матери, когда она выпрыгнула из окна, прижимая к себе Дарио, и разбилась о камни. Я все это слышал и не сделал ничего.
Я взял его руки в свои.
— В этом нет твоей вины! — повторил я.
— Я оказался трусом. Я должен был выйти из укрытия и сражаться.
— Если бы ты вышел из укрытия, то и ты, и твои сестры были бы убиты, — сказал я. — Ты бы сражался, да. Но в сражении тебя ждала бы смерть.
— Я умираю, Маттео?
Я не мог ответить ему и не мог отвести взгляд. Поэтому он прочел правду в моих глазах.
— Лучше бы я умер тогда, — сказал он, — чем сделал то, что сделал. Лучше умереть, чем жить трусом.
— Но ведь тогда ты ослушался бы приказа отца, — напомнил я.
Он напряженно всматривался в мое лицо.
— А сын не может ослушаться отца.
— Но отец не знал, что с его семьей обойдутся так жестоко!
— Твой отец был солдатом, — продолжал я. — Солдатом на службе у Борджа. Наверняка ему приходилось видеть, как ведут себя и что вытворяют солдаты во время захвата крепостей и городов, считая это своим правом.
Мне показалось, что Паоло задумался над моими словами.
— Кто бы спас Элизабетту и Россану? — продолжал я. — Они бы не смогли убежать, не будь там тебя. Их бы просто убили там, на горном склоне. И лишь благодаря тебе у Элизабетты появился стимул жить дальше. Это ты привел ее к дяде, и она начала новую жизнь. Поэтому твой отец понимал, что ты должен спастись. А если бы ты ослушался его, то как бы взглянул ему в глаза на небесах?
Паоло кивнул. Глаза его затуманились. Он уходил от нас.
Я приложил губы к его уху.
— Ты встретишь его там, на небесах. Ты встретишь отца.
— И ты сможешь ему сказать: «Отец, я сделал все так, как вы мне приказали. С тех пор это страшно мучило меня и дорого мне обошлось, но я сделал то, что вы мне приказали». И он скажет тебе: «Добро пожаловать, сынок!» И назовет тебя по имени: «Паоло!» И ты увидишь их всех. И Россану, и вашу матушку. Они поцелуют тебя. А маленький Дарио побежит тебе навстречу, и ты снова посадишь его на плечи, как делал когда-то.
Мой голос дрогнул. Я взглянул на его лицо. Он смотрел прямо перед собой, но ничего не видел. Положив пальцы на точку на шее, я попытался нащупать пульс. Пульса не было.
Слышал ли он меня?
Я сел на пятки.
— Маттео!
Я обернулся.
По лицу Элизабетты катились слезы.
— Маттео! — зарыдала она. — Какие чудесные слова ты ему говорил!
Протянув руку, я закрыл Паоло глаза. Мы не могли устроить ему достойные похороны, не имели возможности нанять хорошего оратора, который произнес бы проникновенную речь о кончине этого славного юноши. Никто не мог сделать для Паоло дель Орте погребальную маску. Но я знал, что никогда не забуду его лица. Паоло был мне настоящим братом. Он спас мне жизнь в бою под Мирандолой, а потом еще раз, когда вместо меня убил негодяя Сандино. Ему нечего было стыдиться. На нем не было никакой вины. Потому что вся вина лежала на мне. Виноват был только я, Янек-цыган, известный также как Маттео.
Это я предатель, обманщик, трус. Меня одного надо презирать. Ни мать, ни отец не бросятся мне навстречу в стране праведников. И семья дель Орте не встретит меня ласково и не возьмет с собой прогуляться среди облаков.
Сотрясаясь в рыданиях, я принялся яростно тереть лицо.
Элизабетта опустилась на колени рядом со мной и помолилась у тела брата.
Потом обняла меня за плечи.
Я прислонился к ней.
— Мне нужно многое рассказать тебе, — тихо произнес я.
