Глава 24
Когда мы приехали во дворец Ламбет, лорд Хартфорд находился у архиепископа Кранмера. Нас сразу же впустили, но Барака, как и раньше, попросили подождать в коридоре.
Архиепископ выглядел уставшим до изнеможения, и его впалые щеки покрывала черная щетина. Лорд Хартфорд стоял рядом с ним. Кранмер жестом предложил нам садиться.
— Значит, теперь еще один? — спросил Хартфорд.
Он выглядел испуганным.
— Да, милорд, — ответил Харснет и поведал о том, что случилось в церкви.
Некоторое время Кранмер сидел молча, потом проговорил:
— Бедняга. Я уверен, что сейчас, пройдя через такие нечеловеческие муки, он находится в раю.
Архиепископ повернулся к Хартфорду.
— Каждое новое убийство неизменно эффектнее и демонстративнее предыдущего. Если он будет продолжать в том же духе, нам уже не удастся держать все в тайне.
— Неужели нельзя как-то замять это? — спросил Хартфорд.
Голос его был резким, а взгляд — острым. По сравнению с Кранмером он в большей степени контролировал себя.
— Я говорил с прихожанами Ярингтона, — сказал Харснет, — и заставил их дать обет молчания. В церкви я оставил за главного преподобного Мифона. Отсюда я снова вернусь туда, прослежу, чтобы убрали тело, и опять объясню людям, что, если про убийство Ярингтона станет известно, это сыграет на руку Боннеру.
— И никакого официального дознания! — вставил Хартфорд.
— Мы препятствуем отправлению правосудия, — проговорил Кранмер, — но если мы не хотим, чтобы дело получило широкую огласку, у нас нет иного выхода. Где он нанесет следующий удар?! — взорвался архиепископ в неожиданном приступе гнева. — И как ему удалось втащить Ярингтона в церковь и устроить эту жуткую инсценировку так, чтобы никто ничего не увидел?
Он перевел взгляд на меня.
— Думаю, убийца проделал все то же самое, что с доктором Гарнеем и мастером Эллиардом, — сказал я. — Он назначил Ярингтону встречу, накачал его двейлом, открыл его же ключом церковь и привязал викария к колонне. Все это он сделал днем. Затем запер дверь и стал ждать, когда возле церкви соберутся люди. После этого поджег рыбий жир, который принес с собой.
— И хорошо, что там оказались мы, — добавил Харснет. — Страшное зрелище человека, горящего без дыма и без видимых причин, заставило даже меня подумать, что это проделки нечистого. И если бы нам не удалось немного успокоить прихожан, боюсь, они разбежались бы по улицам, вопя о пришествии Антихриста. Хотя я даже сейчас думаю, что, возможно, они были бы недалеки от истины.
Хартфорд посмотрел на меня пронизывающим взглядом.
— Мы обязаны остановить его, — отчеканил он. — Боннер и Гардинер до сих пор допрашивают придворных и подчиненных архиепископа, арестованных на прошлой неделе. Пока они ничего не нашли, но упрямо продолжают копать.
— Этого все равно будет недостаточно для того, чтобы король выступил против нас, — сказал его брат. — Кроме того, я слышал, арестованные мясники в один голос твердят, что не могут вспомнить, кому именно они продавали мясо во время Великого поста.
Лорд Хартфорд кивнул. На моей памяти это был первый случай, когда он согласился с братцем.
— Истинная правда. И, я думаю, Боннер опасается подвергать аресту еще большее количество людей. Вчера возле Лондонской стены его ошикали.
Я удивился: значит, им известно и об этом происшествии.
— Вряд ли короля удовлетворят попытки связать вас с радикалистами на основе улик, сотканных из полуправды и слухов, — продолжал лорд Хартфорд. — Он любит вас больше, чем кого-либо другого, поверьте, милорд.
Кранмер тяжело вздохнул.
— То же самое говорили про Кромвеля и Вулси. Следите за королем, Эдвард, следите ради меня. Подмечайте, кто входит и выходит из королевских покоев, кто нашептывает ему на ухо.
— Непременно.
На некоторое время в кабинете воцарилось молчание.
— Позвольте, милорд?
Я протянул руку и взял со стола архиепископа чистый лист бумаги. Мне хотелось попытаться хоть как-то упорядочить весь этот хаос. Кранмер махнул рукой, давая понять, что не возражает. Я быстро стал писать, остальные в молчании наблюдали. Закончив, я положил лист на середину стола. Мужчины склонились над ним и принялись читать.
ЧАША 1: Гноящаяся рана.
Тапхольм, коттер, радикальный реформатор, оказавшийся грешником. Январь. (Убит в декабре?)
ЧАША 2: Смерть в соленой воде.
Доктор Гарней, врач, радикальный реформатор, сменивший взгляды на умеренные. 20 февраля.
ЧАША 3: Смерть в пресной воде.
Роджер Эллиард, адвокат, радикальный реформатор, сменивший взгляды на умеренные. 25 марта.
ЧАША 4: Смерть в огне.
Преп. Ярингтон, священник, радикальный реформатор. 3 апреля.
ЧАША 5: Смерть от тьмы и великой боли.
ЧАША 6: Пересохнут реки.
ЧАША 7: Великое землетрясение.
— Я думаю, это Годдард, и он действует все быстрее, — проговорил Харснет. — Настоятель Бенсон и Локли что-то скрывают, в этом у меня нет никаких сомнений. Я завтра же займусь ими. Мы должны заключить их в вашу тюрьму, милорд, и подвергнуть допросу с пристрастием.
— Нет, — отрезал Кранмер, — ведь допрос не будет связан с вопросами религии. Мы не можем хватать людей на улицах Лондона и бросать их в застенок, тем более в той атмосфере, какая царит в Лондоне сегодня.
— Кроме того, мы не знаем наверняка, что это Годдард, — вставил я. — Пока не знаем.
— Что вам уже известно о нем? — осведомился Кранмер.
— Если верить свидетельствам тех, кто его знал, он был холодным человеком. Хороший врач, Годдард при этом не особо заботился о своих пациентах. Он весьма болезненно переживал из-за физического дефекта — большой бородавки на носу. Однако из всего, что я слышал о нем, у меня не складывается картины жестокого убийцы.
— Если только он не одержим, — упрямо вставил Харснет.
Воцарилось молчание.
— Если Ярингтон продолжал оставаться радикальным реформатором, он не вписывается в схему, которую вы нам тут изобразили, — заметил Кранмер.
— Я использовал все, что нам пока известно. Возможно, мы чего-то не знаем о Ярингтоне. Если он действительно оставался убежденным реформатором, тогда моя версия о том, что убийца наказывает отступников, оказывается несостоятельной. В противном же случае круг возможных жертв существенно сужается.
— И ограничивается всеми чертовыми радикалистами Лондона, — проворчал Томас Сеймур. — Сколько сотен людей это будет?
— Много, — согласился я и потер ноющую руку.
Лорд Хартфорд взял составленный мною список.
— Откровение говорит, что, когда пятый ангел выльет свою чашу, люди в темноте станут кусать языки от страдания. Это может означать все, что угодно.
Хмурясь, он подергал свою длинную бороду.
— Мне все же интересно узнать, как он собирается осушить реки, что должно произойти после шестой чаши, — насмешливо проговорил Томас Сеймур. — Или устроить великое землетрясение, как после седьмой.
— Он что-нибудь придумает, — заверил я легкомысленного аристократа. — Что-нибудь такое, что подходило бы под эти описания.
Кранмер повернулся к Харснету.
— Вы достигли успехов в поисках Годдарда?
— Еще нет, милорд. Сейчас я тайно навожу справки среди представителей власти Сюррея и Кента.
Архиепископ кивнул и перевел взгляд на меня.
— Мэтью, вы представляете интересы этого мальчика, который находится в Бедламе. Его приходским священником является преподобный Мифон, сосед Ярингтона?
— Да, милорд. Когда вчера юный Кайт забрался на Лондонскую стену, он был там. И Ярингтон тоже.
— Позаботьтесь о том, чтобы за мальчиком как следует присматривали и чтобы он находился подальше от посторонних взглядов.
— Конечно, милорд. Все говорит о том, что главный смотритель Бедлама преднамеренно подстроил его побег, чтобы избавиться таким способом от неугодного ему подопечного. Больше он этого не сделает. Завтра состоятся судебные слушания по иску о надлежащем содержании этого пациента.
Кранмер снова одобрительно кивнул и, бросив взгляд на мою руку, спросил:
— Вы полагаете, преступник преследует вас, пытается запугать?
— Да.
— Только вас одного?
— Похоже на то. Жена Барака тоже пострадала, но, думаю, лишь потому, что она через мужа имеет ко мне отношение. Он хочет, чтобы я отказался от расследования.
Томас Сеймур рассмеялся.
— Вы преувеличиваете собственную значимость. С чего ему вас бояться?
— Не знаю, — ответил я и повернулся к Харснету. — А с вами не случалось никаких неприятностей?
— Нет. Впрочем, поскольку я работаю в Уайтхолле, ему до меня сложнее добраться.
Кранмер устало провел ладонью по лицу.
— Что ж, нам не остается ничего иного, кроме как продолжать охоту. Завтра вновь повидайтесь с настоятелем Бенсоном и этим Локли. Где, кстати, он обитает?
— Возле Чартерхауса.
Сэр Томас нахмурился.
— Милорд, я уже говорил и хочу повторить еще раз: мне очень не нравится, что рядом с леди Кэтрин Парр живет человек, который может быть каким-то образом связан с этими убийствами.
— Она окружена слугами, — с усталой ноткой в голосе откликнулся его брат, — и не укладывается в схему, по которой он выбирает своих жертв. Она искренне верующая, набожная женщина.
— Ярингтон тоже не укладывался в эту схему, но сегодня это не помешало ему сгореть, подобно рождественской свечке.
— Милорд, — заговорил Харснет, — я считаю, что нам нужно немедленно осмотреть жилище преподобного Ярингтона. Церковный староста сообщил нам, что его дом находится всего через две улицы от церкви, и он жил там один, если не считать слуг. Я велел не сообщать им о том, что произошло.
Немного подумав, Кранмер кивнул.
— Очень хорошо. Мэтью, Грегори, отправляйтесь в дом бедного Ярингтона, поговорите со слугами, разузнайте как можно больше о том, как он жил. Возьмите с собой пару моих стражников, и если сочтете нужным задержать кого-то из слуг, хватайте и без особого шума волоките сюда. Мэтью, прежде чем вы уйдете, я хотел бы поговорить с вами наедине.
Остальные вышли, оставив меня один на один с архиепископом.
— Все это ужасно действует на вас, Мэтью?
Я почувствовал, как к глазам подступают слезы. Что ни говори, архиепископ умел играть на струнах человеческой души.
— Да, — ответил я.
— Потому что одной из жертв стал ваш близкий друг, а теперь убийца преследует вас и насмехается над вами?
— Да. А еще потому, что прежде я никогда не видел такой… такой жестокости.
— На меня это тоже давит. Мне пришлось повидать много, даже слишком много людей, убитых из-за политики. Но тут совсем другое. Я чувствую: этот человек наслаждается тем, что делает.
— Мне тоже так кажется.
— Разве можно творить подобные зверства и при этом думать, что выполняешь волю Господа?! — Кранмер уже почти кричал. — Разве это не богохульственная насмешка над верой, вдохновленная самим дьяволом? Грегори Харснет думает именно так.
— Не знаю, милорд. Я стараюсь не особенно задумываться над этим.
— Умереть в огне… Как это ужасно! Убеждая еретиков покаяться и отречься от своих богопротивных заблуждений, я пугал их костром: рассказывал, как от жара съеживается кожа, как плавится и скворчит в огне человеческий жир.
Он закрыл глаза и тяжело вздохнул.
— Я бы спас их, будь на то моя воля, но король всегда ратовал за самые строгие наказания. Раньше он преследовал католиков, но нынче все больше разворачивается к старым верованиям. Католицизм без Папы.
Архиепископ помолчал, а потом впился в меня взглядом и спросил:
— Скажите, вы сможете вынести тяготы, выпавшие на вашу долю в связи с расследованием убийств?
— Да, милорд, я поклялся отомстить за своего бедного друга и сдержу слово. Я найду в себе и мужество, и силы.
Кранмер устало улыбнулся.
— Значит, и мне придется. Кэтрин Парр тянет время, не давая королю ответа, вы знаете? Она напугана, бедняжка, и это неудивительно, учитывая, что прошел всего год с того дня, как Кэтрин Говард взошла на плаху. И все же я должен просить друзей леди Кэтрин убедить ее принять предложение короля — ради влияния, которое она сможет оказывать на него.
— Ей будет грозить опасность.
— Да, — не колеблясь, ответил он, — но с этим сталкиваемся все мы во имя истины Господа нашего Иисуса Христа. Страдая за нас, он пошел на еще более ужасные мучения.
Некоторое время архиепископ сидел молча. Он был испуган и опечален одновременно. Наконец он решительно проговорил:
— Развяжите этот узел. Найдите его.
И взмахом руки отпустил меня.
Барак и Харснет ждали меня в коридоре. Харснет, нахмурившись, ходил взад-вперед, а Барак сидел на стуле, нервно подергивая ногой. На его лице читались нетерпение, злость и страх. Харснет с любопытством посмотрел на меня, ожидая пояснений, но я ограничился двумя короткими фразами:
— Архиепископ хотел перекинуться со мной парой слов относительно убийств. Они не дают ему покоя.
— Он тоже ощущает в этом присутствие дьявола?
— Он не знает, и я тоже. Пустопорожние домыслы нам не помогут, — резко добавил я и повернулся к Бараку. — Идем. Мы отправляемся в дом Ярингтона.
Мы вышли, и к нам присоединились двое охранников из дворцовой стражи — рослые парни в шлемах и с мечами у пояса. Резиденция архиепископа нуждалась в охране не меньше, чем жилище любого другого высокопоставленного государственного деятеля.
Спустившись к причалу, мы погрузились на персональный бот архиепископа, который отвез нас обратно в город. Сойдя на берег, мы дошли до церкви Ярингтона по темным и опустевшим с наступлением комендантского часа улицам. Констебли поднимали фонари, чтобы осветить наши лица, и кланялись, увидев дорогую одежду и вооруженных стражников.
— Я чуть не обделался со страха, когда увидел горящего человека, — признался Барак. — Бедняга пылал, как свеча, и поначалу я всерьез подумал, что его подожгла какая-то сверхъестественная сила.
— Это был рыбий жир, — резко ответил я, — а домыслы по поводу всякой чертовщины не помогут нам продвинуться вперед.
Мы дошли до церкви — пустой, молчаливой, с темными окнами — и двинулись дальше. Вскоре перед нами предстал дом приходского священника, стоявший в аккуратном, ухоженном садике. Харснет громко постучал в дверь. Окно осветилось изнутри, будто кто-то там зажег свечу, и из-за двери послышался испуганный мужской голос:
— Кто там?
— Мы пришли по поручению архиепископа Кранмера, — ответил Харснет.
Звякнул отодвигаемый засов, дверь открылась. На нас смотрел низенький пожилой человечек. Его редкие седые волосы торчали в разные стороны, ночная рубашка была наспех заправлена в штаны. При виде стражников его глаза округлились.
— Что-то случилось с хозяином? — испуганно спросил он. — Боже мой, надеюсь, он не арестован?
— Нет, — отозвался Харснет, — дело в другом. Ребята, вы останьтесь здесь, — велел он стражникам и прошел мимо старичка в маленькую переднюю, откуда вели несколько дверей и лестница на второй этаж. — Вы его слуга?
— Я Тоби Уайт, сэр, его управляющий. Так что же…
— Почему вы решили, что его могли арестовать? — резко спросил Харснет.
— Говорят, Боннер арестовывает всех божьих людей, — ответил управляющий чересчур поспешно.
Этот Уайт мне не понравился, он выглядел каким-то скользким, неискренним.
— Кто еще живет в доме?
Слуга замялся. Его взгляд перепрыгивал с Харснета на меня и обратно.
— Только мальчик, но он спит в конюшне.
— Боюсь, у меня плохие новости, мистер Уайт, — сказал Харснет. — Сегодня вечером вашего хозяина не стало.
Брови старика полезли на лоб.
— Не стало? Я не знал, где он находится, уже стал волноваться, но… Он что, умер?
— Убит. Когда вы в последний раз видели его?
Управляющий смотрел на нас изумленным взглядом, словно не веря собственным ушам. Наконец он заговорил:
— Вчера вечером он получил какое-то письмо, прочитал его и сказал, что должен встретиться с другим священником, но не сообщил, где будет происходить встреча.
— Где письмо?
— Хозяин забрал его с собой.
Харснет посмотрел на меня.
— В точности как доктор Гарней и ваш друг.
Он снова повернулся к дрожащему слуге.
— Вы знали, что сегодня вечером он должен был присутствовать на торжественном открытии церкви?
— Да, сэр. Я решил, что со встречи он отправился прямо туда.
Несколько секунд Харснет размышлял. Я заметил, что Уайт украдкой метнул быстрый взгляд в сторону лестницы.
— Вероятно, нам следует осмотреть дом, — предложил я.
— Здесь никого нет, — быстро сказал управляющий. — Только я один.
— Если ваш хозяин хранил запрещенные книги, то нас это не интересует, — успокоил его я.
— Нет, но…
Харснет подозрительно посмотрел на старика.
— А ну-ка дайте мне вашу свечу, — приказал он тоном, не терпящим возражений.
Старик замялся, но все же отдал свечу, которую держал в руке.
— Оставайтесь здесь, — велел ему Харснет. — Барак, присмотрите за ним.
Коронер мотнул мне головой, и мы стали подниматься по лестнице.
Первой комнатой, в которой мы очутились, оказался кабинет. На большом столе среди бумаг и гусиных перьев лежали замусоленные книги. Я взял одну и попытался разобрать почти стершееся название. «Наставление в христианской вере» Жана Кальвина. Я слышал о нем. Он был самым радикальным и непримиримым из нового поколения европейских реформаторов.
Харснет поднял руку.
— Тсс! — прошептал он. — Я что-то слышал.
Он показал на дверь в конце коридора, подошел к ней и резко распахнул. Изнутри послышался истошный крик. Это была спальня, в которой безраздельно господствовала огромная кровать. На перине лежала обнаженная женщина. Скорее даже не женщина, а девочка-подросток, с гладкой кожей и светлыми волосами. Она схватила простыню и прикрылась ею до самой шеи.
— На помощь! — верещала девчонка. — Грабители!
— Тихо! — рявкнул Харснет. — Я помощник королевского прокурора, а ты кто такая?
Девушка смотрела на нас во все глаза, но не отвечала.
— Ты шлюха Ярингтона? — задал вопрос Харснет.
В его голосе звучала злость.
— Как тебя зовут, девочка? — ласково спросил я.
— Абигайль, сэр. Абигайль Дэй.
— И ты женщина преподобного? Пойми, лгать не имеет смысла.
Она залилась краской и кивнула. Лицо Харснета исказила гримаса отвращения.
— Ты соблазнила слугу Господа!
В глазах девушки вспыхнула обида и зажглись бунтарские искорки.
— Это еще кто кого соблазнил! — огрызнулась она.
— Не смей пререкаться со мной! Надо же, тварь вроде тебя — в постели преподобного! Ты не боишься за свою душу?! — Харснет уже кричал, его лицо пылало гневом. — А за его?
За последние несколько дней я успел проникнуться уважением к коронеру, и он мне даже стал нравиться, но ужасные события этого вечера открыли для меня новую сторону его личности — жесткую, бескомпромиссную преданность вере.
Видимо, страх девчонки уступил место злости, и она яростно ответила:
— После того как моего отца повесили, я только и думала о том, как бы удержать душу в теле! Например, когда воровала кошельки у джентльменов.
В ее голосе зазвучала горечь.
— Это убило мою мать.
Харснета нисколько не тронуло это искреннее признание.
— Давно ты здесь? — спросил он.
— Четыре месяца.
— Где Ярингтон подобрал тебя?
Она замялась, но все же ответила:
— В борделе в Саутуорке, куда он часто захаживал. У нас там много попов бывает, — доверчиво призналась девушка.
— Они всего лишь слабые люди, а вы способствуете их грехопадению! — Голос Харснета дрожал от злости и возмущения.
Это была пустая трата времени.
— Тебе приходилось слышать о шлюхе по кличке Елизавета Уэльская? — спросил я.
— Нет, сэр.
Она переводила взгляд с Харснета на меня. Ее снова охватил страх.
— А почему вы спрашиваете, сэр? Что случилось?
— Твой хозяин мертв, — бесцветным голосом сообщил Харснет. — Его убили нынче вечером.
У Абигайль отвисла челюсть.
— Убили?
Коронер кивнул.
— Одевайся. Я забираю тебя в тюрьму архиепископа. Там тебе зададут еще кое-какие вопросы. По тебе никто не будет скучать, — жестко добавил он. — А если ты станешь артачиться, тебя как шлюху привяжут к повозке и проволокут по всему городу.
Вконец напуганная девица разразилась рыданиями, и я поспешил успокоить ее:
— Всего лишь несколько вопросов, связанных с твоим хозяином. Соберись и оденься. Мы будем ждать внизу.
Я взял Харснета под руку и повел к выходу из спальни. Когда мы вышли, он сокрушенно покачал головой.
— Разнообразны сети, которые дьявол расставляет, чтобы склонить нас к грехопадению.
— Мужчина всегда остается мужчиной, — нетерпеливо ответил я. — Так было и так будет во веки веков.
— Вы циник, мастер Шардлейк. Человек слабой веры. Лаодикиец.
Я вздернул брови.
— Вы говорите фразами из Откровения.
Харснет удивленно моргнул, наморщил лоб и поднял руку в извиняющемся жесте.
— Прошу прощения. На меня произвело слишком сильное впечатление то, что мы видели сегодня. Но вы же понимаете: если бы Ярингтон не подцепил эту шлюху, его бы не убили. Преподобного погубило его собственное лицемерие.
— Да, я думаю, вы правы.
Харснет устало закрыл глаза, а потом взглянул на меня.
— Почему вы спросили про Елизавету Уэльскую?
— Так звали женщину, с которой жил коттер Тапхольм. Вот я и подумал: может, убийца получал нужную ему информацию через бордель? Двое грешников, которых покарали смертью. Теперь понятно, почему Ярингтон очень даже укладывается в схему убийцы.
— Да, укладывается. — Лицо Харснета напоминало застывшую маску. — Я выясню, что это за бордель.
— Будьте помягче с этой девочкой, — попросил я. — Лютость тут не поможет.
— Посмотрим, — проворчал он.
Слуга Тоби сидел на кухне. Рядом с ним примостился перепуганный мальчик лет десяти, с грязными босыми ногами, одетый в какую-то рвань и пропахший конюшней. Он смотрел на нас большими круглыми глазами из-под шапки каштановых волос.
— Это еще кто? — спросил Харснет.
— Тимоти, сэр, подручный конюха, — сообщил Тоби. — Встань, когда пред тобой знатные люди, ты, маленький грязный болван!
Мальчик поднялся на дрожащие ноги.
— Оставь нас, мальчик, — велел Харснет.
Парень развернулся и выбежал из кухни.
— Та-ак, — язвительно протянул коронер, обращаясь к слуге, — значит, дома так-таки никого и нет?
— Он хорошо платил мне за то, чтобы о ней никто не узнал, сэр, — убитым голосом ответил Тоби.
— Ты потворствовал греху.
— Каждый человек грешен.
— Кто еще знал о девушке? — спросил я.
— Больше никто.
— Люди наверняка видели, как она входит и выходит из дома.
Тоби помотал головой.
— Он впускал ее в дом только после наступления темноты. Зимой все было просто, поскольку девчонка и не хотела выходить из дома в снег и холод. Я ломал голову над тем, как все будет теперь, когда пришла весна и дни стали длиннее. Скорее всего, хозяин вскоре попросту прогнал бы ее.
Слуга язвительно улыбнулся, обнажив желтые остатки зубов.
— У него был убедительный повод не пускать никого в дом: его драгоценные копии книг Лютера и этого, нового, как его там… Кальвина!
— Долго вы работаете в этом доме? — поинтересовался Барак.
— Пять лет. — Глаза Тоби сузились. — Хозяин щедро платил мне за то, чтобы я был верным слугой и не совал нос в его дела. Так я и поступал.
Слуга помолчал.
— Как он умер? Его ограбили? От этих нищих бандитов в Лондоне сегодня уже и шагу не ступить.
— Вот именно, — уклончиво ответил Харснет.
Тоби сокрушенно покачал головой, и все же я не чувствовал в нем искренней привязанности к хозяину.
— Значит, он нашел девушку в публичном доме, — констатировал я.
Тоби развел руками.
— Я думаю, он частенько туда захаживал. Забавно: после того как хозяин привел сюда Абигайль, я думал, что он будет счастлив, однако он лишь более ревностно ополчался на греховность. Наверное, совесть мучила. Церковники — это вообще чудной народ, доложу я вам. Я-то сам регулярно посещаю службы, как велит король.
— А как же мальчик? Ведь он знал о девице?
— Да, но я приказал ему держать рот на замке, пригрозив тем, что вышвырну его на улицу. Он бы не посмел болтать. Он сирота и, окажись на улице, там бы и подох. Хозяин позаботился о том, чтобы как следует спрятать девицу. Если бы о ней пронюхали церковные старосты, он бы лишился сана.
— У нас есть все основания полагать, что убийца знал о присутствии здесь девушки, — сказал я.
Тоби встревоженно выпрямился на стуле.
— Уверяю вас, сэр, я никому ничего…
— Кто еще мог знать о ней? — перебил слугу Харснет. — Кто бывал в доме?
— Если у преподобного случались какие-то деловые встречи, они проходили в церкви, а в дом, кроме меня, никто не входил. Даже уборку я выполнял сам. Когда мне нужно было отлучиться, я велел Тимоти, если кто-то придет, говорить посетителям, чтобы они заглянули позже. Он парень сообразительный и схватывает все на лету.
Харснет поднялся со стула.
— Вы пойдете со мной, Уайт. Ночь вы проведете в Башне лоллардов и, возможно, вспомните что-то еще. Джейкоб! — окликнул Харснет, и в кухню вошел один из стражников.
Тоби со страхом уставился на него.
— Я не сделал ничего плохого! — воскликнул он.
— В таком случае вам нечего бояться, — отозвался Харснет, а стражник поднял старика на ноги.
Я тоже встал и проговорил:
— Мне, пожалуй, стоит расспросить мальчика.
— Хорошая мысль, — кивнул коронер.
Я вышел во двор перед домом. Огонек свечи, мерцавший через открытую дверь конюшни, помог мне добраться до нее кратчайшим путем. Мальчик сидел на перевернутом ведре возле соломенного тюфяка, прислонившись к боку большой серой кобылы, и гладил животное. Услышав мои шаги, он поднял чумазое испуганное лицо с дорожками от слез. Я испытал то же, что чувствовал всегда, встречая одинокого, страдающего ребенка.
— Тебя зовут Тимоти? — спросил я.
— Да, сэр, — еле слышно прошептал мальчик. — Сэр Тоби сказал, что хозяин умер. Его убил нехороший человек?
— Боюсь, что так.
— А что будет с мастером Тоби?
— Он пойдет с коронером. Я хотел бы задать тебе несколько вопросов.
— Да, сэр.
Я говорил мягко, и Тимоти немного расслабился, но страх пока не оставил его. В этом не было ничего удивительного. Что еще может испытывать маленький мальчик, когда посреди ночи в дом вламывается шайка незнакомцев?
— Ты знаешь про Абигайль? Женщину, которая здесь живет? — задал я вопрос.
Мальчик не ответил.
— Тебе велели никому не рассказывать про нее? Но это уже не важно.
— Тоби сказал, что хозяин побьет меня, если я даже произнесу ее имя. Один раз он и вправду стукнул меня — за то, что я выругался. Но я никому ничего не рассказывал. Абигайль была добра ко мне, хотя Тоби и твердил, что она великая грешница. А что теперь будет с Абби, сэр? Она не пострадает?
«Пострадает, да еще как, если Харснет не добьется от нее того, чего хочет», — подумалось мне.
Сделав глубокий вдох, я спросил:
— Ты точно никому не рассказывал про нее? Не бойся, тебя не накажут. Только скажи правду.
— Нет, сэр, честное слово! Могу поклясться на Библии, если хотите. Я никому ни слова не сказал. Мне нравилось, что Абби здесь жила. Она была доброй и иногда даже давала мне монетки, разрешала приходить и греться у очага, если хозяина и Тоби не было дома. Она говорила, что знает, каково это, когда тебе голодно и холодно.
Глаза мальчика снова наполнились слезами. Я понял, что он не видел доброго отношения ни от Ярингтона, ни от слуги. Только от шлюхи. И мне показалось, что, придавленный страхом, Тимоти что-то скрывает. Но если я скажу об этом Харснету, мальчика вместе с остальными сволокут в тюрьму архиепископа. Мне это было не по душе. Нет, я не обреку ребенка на подобную участь.
От дома послышался голос Харснета:
— Мастер Шардлейк!
Мальчик подпрыгнул от неожиданности и страха.
— Я должен идти, Тимоти, — сказал я. — Но завтра я непременно зайду, чтобы повидаться с тобой. Теперь, когда твоего хозяина не стало, ты ведь останешься без места? Тоби сказал, что у тебя нет семьи.
— Верно, сэр. Мне придется просить милостыню.
— Что ж, я попытаюсь подыскать для тебя что-нибудь, обещаю. Завтра я снова приду, и мы с тобой поговорим, ладно? Запри конюшню и ложись спать.
— Я сказал вам правду, сэр. Я никому не рассказывал про Абигайль.
— Я тебе верю.
— А констебли поймали человека, который убил хозяина?
— Еще нет, но обязательно поймают.
Я вышел из конюшни, остановился и досадливо прикусил губу. А что, если он сбежит? Нет, не сбежит, тем более что я пообещал ему найти другое место. Ему явно что-то известно, и это будет легче вытянуть из него, когда он оправится от первого потрясения.
— Мастер Шардлейк! — снова позвал меня Харснет, уже более нетерпеливо.
— Иду! — откликнулся я, продолжая с горечью думать о несчастном ребенке.
Я догнал Харснета и Барака, которые успели спуститься вниз по улице и стояли, глядя на церковь.
— И откуда только он пронюхал про шлюху Ярингтона? — вздохнул Харснет. — Я допрошу девчонку и этого слугу так, что им мало не покажется, но вряд ли они знают что-то еще. А что с мальчишкой?
— Он никому не рассказывал про Абигайль. Я сказал, что зайду завтра, когда он успокоится. Бедняга останется без места и крова над головой. Я обещал подыскать ему какую-нибудь работу.
Коронер с любопытством посмотрел на меня.
— Где?
— Пока не знаю.
— Надеюсь, вам это удастся, иначе из него вырастет еще один нищий, который будет голодать на улицах и пугать добрых людей. — Он покачал головой. — Как бы мне хотелось, чтобы им помогли и привели их к Господу!
От недавнего гнева Харснета не осталось и следа.
— Мой друг Роджер незадолго до смерти начал собирать пожертвования среди адвокатов, чтобы создать больницу для бедных.
— Это очень хорошо, очень правильно, — сказал коронер. — Неплохо было бы привлечь к этому благородному делу и священнослужителей. Бедняки начисто лишены страха Божьего. Я много раз сталкивался с этим, выполняя свои обязанности.
— Неудивительно. Ведь они отверженные.
— Такими же были Христос и его последователи. Но у них была вера.
— Они думали, что скоро настанет новый мир.
— Он непременно настанет. — Харснет улыбнулся. — Прошу прощения за свою недавнюю вспышку. Вы все же придете ко мне на ужин завтра вечером?
— Обязательно.
— Интересно, была ли у Ярингтона семья? Впрочем, я выясню это у слуги.
Из дома вышли стражники. За ними, едва переставляя ноги от ужаса, плелись Тоби и Абигайль.
— Я должен идти с ними, — бросил Харснет, быстро поклонился и пошел прочь.
— Не завидую я им, — пробормотал Барак, когда задержанных увели.
