Глава 20
До Бишопсгейта было полторы мили, но эта короткая прогулка через лондонские толпы обернулась для меня мучительным путешествием. На каждый толчок неосторожного прохожего рука отзывалась острой болью. Рядом со мной поспешали Дэниел и Минни Кайты. Он шел с сосредоточенным лицом, она, казалось, в любую минуту могла сломаться. Сильный порыв ветра едва не сдул с меня шапку, а ведь я оделся во все лучшее, предполагая, что в Бишопсгейте мне, возможно, придется иметь дело с кем-нибудь из представителей власти.
Дэниел успел рассказать мне, что примерно час назад к нему в мастерскую пришел его друг и сообщил о том, что Адам стоит на Лондонской стене и, вопя во все горло, призывает прохожих прийти к Богу за спасением души. Он отправился туда и увидел, что сын успел собрать большую толпу зрителей, а ко мне они пришли просто потому, что больше им было не к кому обратиться. Сердито размышляя о том, как Адаму удалось сбежать из Бедлама, я вдруг подумал, что эта безумная проповедь — что-то новое для него. Барака я послал за Гаем, хотя и испытывал угрызения совести за то, что вновь беспокоил своего друга. Но в общении с Адамом ему все-таки удалось продвинуться дальше, чем кому-либо, а если мальчишку не удастся уговорить добровольно спуститься со стены, эта история действительно может закончиться для него аутодафе.
Дойдя до улицы Всех Святых, мы услышали впереди гул людских голосов и взрывы хохота, а вскоре увидели и самого Адама. Он стоял на кромке древней осыпающейся городской стены и что-то кричал толпе, собравшейся тридцатью футами ниже. Одетый в грязные обноски, с безумными глазами и всклокоченными волосами, Адам напоминал одного из тех деревенских сумасшедших, которые сбегают из дома и прячутся в лесах до тех пор, пока не погибнут от голода.
Он стоял высоко над Вормвуд-стрит, ярдах в пятидесяти от Бишопсгейтской башни. Вероятно, он каким-то образом ухитрился забраться на ворота, а оттуда перелез на стену. Судя по всему, снимать парня со стены никто не собирался. Древняя стена была широкой, но во многих местах уже разрушалась. Вот и сейчас, пока я смотрел на Адама, он случайно наступил на большой шатавшийся камень, и тот полетел на стоявших внизу людей.
— Эй ты, поосторожнее! — крикнул кто-то из толпы.
Адам едва не упал следом за камнем, но чудом сумел восстановить равновесие.
— Вы должны прийти к Христу! — вопил он. — Каждый из вас должен сделать так, чтобы стать одним из избранных! Конец близок, и Антихрист уже среди нас! Молитесь, прошу вас!
В толпе я увидел преподобного Мифона. Его лицо было еще более красным, чем обычно. Рядом с ним стоял другой церковник, высокий худой мужчина в годах, с носом, как орлиный клюв, и густой седой шевелюрой, тщательно вымытой и расчесанной. До чего же любили эти священники-радикалисты ухаживать за своими волосами!
Минни вцепилась в руку Мифона.
— О, сэр, вы пришли!
Мифон повернулся ко мне, и я увидел, что викарий напуган.
— Адама необходимо спустить вниз, — взволнованно заговорил он. — Если его заберут, меня станут допрашивать. Всему моему приходу несдобровать!
— И моему тоже, — вставил второй священник. — Я Уильям Ярингтон, настоятель церкви, расположенной рядом с храмом преподобного Мифона.
Он говорил доверительным тоном, видимо полагая, что я симпатизирую радикалистам.
— Наша вера, наша подлинная вера, в опасности. Как никогда раньше, ей угрожают паписты и отступники. Этого безумного мальчика нужно держать в надежном, безопасном месте, и кто-то должен постоянно находиться рядом и молиться вместе с ним.
Он перевел взгляд на Мифона.
— У него и без вас хватает молитв, — огрызнулся я.
Ярингтон смерил меня холодным взглядом, отвернулся и пробормотал себе под нос что-то вроде: «Еще один неверующий».
Я обернулся к Мифону.
— Вы пытались говорить с ним?
— Да-да, я велел ему спуститься вниз, приказал перестать кричать. Я сказал, что он может навлечь неприятности на своих родителей, но он ничего не слушает.
— Если они застанут нас здесь, то могут подумать, что я как-то связан с этим, — бормотал седовласый священник, стреляя глазами по сторонам, словно ища пути отступления.
Он вновь устремил взгляд на Адама, когда мальчик громко закричал зевакам, что страдает за них, как страдал Иисус на кресте.
— О происходящем немедленно донесут Боннеру, и он приедет сюда! — Мифон в отчаянии покачал головой.
— Возможно, для всех было бы лучше, если бы этот дурак свалился со стены и сломал себе шею, — проговорил Ярингтон.
Минни разрыдалась и упала на грудь мужу.
— Сделайте что-нибудь, сэр! — взмолился Дэниел, глядя на меня. — Прошу вас!
Зеваки снова разразились хохотом. Какой-то шутник привел дрессированного медведя, чтобы потешить толпу, и теперь зверь — в цепях, наморднике и с цветными лентами, продетыми сквозь уши, — в страхе смотрел на окруживших его людей. Хозяин ударил животное по носу и приказал:
— Танцуй!
Медведь принялся извиваться всем телом, словно подражая плохой танцовщице. Хозяин зверя положил на землю шапку, чтобы зрители бросали в нее монетки.
— Эй! — крикнул кто-то, обращаясь к Адаму. — И ты тоже танцуй! Спляши для нас что-нибудь!
Рядом со мной стояли двое мужчин средних лет в одежде членов гильдии ножовщиков.
— Какое богохульство! — сердито воскликнул один из них. — Нужно сообщить Тайному совету. За подобное представление этого человека необходимо схватить, бросить за решетку и примерно наказать.
— Не волнуйся, его накажут, да еще как, — ответил товарищ говорившего. — За Боннером уже послали.
— Молодец, братишка! — послышался выкрик из толпы. — Ты не робкого десятка!
Толпа пока была настроена дружелюбно и воспринимала происходящее как некий веселый спектакль. Но, как и в случае с продавцами театральных костюмов, она в любой момент могла превратиться в агрессивного зверя.
Я вышел вперед и, оказавшись прямо под Адамом, посмотрел вверх, на него. Он замер и тяжело дышал, видимо переводя дух. Я видел, что мальчик дрожит всем телом. Если у него закружится голова…
— Адам! — позвал я. — Пожалуйста, спускайся! Твоя мама очень переживает!
Он опустил глаза на меня, а потом перевел взгляд на толпу.
— Близится конец света! — закричал он. — Антихрист уже явился! Если вы не отринете сатану и не обратитесь к Иисусу, гореть вам всем в геенне огненной! Гореть! Гореть! Гореть!
— Говори, попка, разговаривай! — издевательски завопил кто-то из зевак.
— Вылечи руку горбуну! — подхватил другой. — Как Иисус излечивал хворых! Яви нам чудо!
Я ощутил злость и разочарование. Установить контакт с Адамом не было никакой возможности. С таким же успехом можно было пытаться пробить головой кирпичную стену. Никто из этих фанатиков не желал слушать кого-либо, кроме себя. Либо ты принимаешь то, что они говорят во имя Господа или от имени Господа, либо они безоговорочно приговаривают тебя к вечным мукам в геенне огненной. Адам был безумен, но именно из этого произрастало его безумие. Убийца тоже не только оповещал мир о том, что он полагал волей Господней, но и пытался выполнить эту волю. Чувствуя себя совершенно беспомощным, я стоял, положив руку на рану, которая не переставала ныть.
За моей спиной послышался гул голосов. Какие-то люди прокладывали себе путь через толпу. Над головами зевак я увидел острия пик, и сердце мое упало. Еще через несколько секунд появился епископ Боннер, в черном одеянии, черной шапке и в окружении охранников. Толпа расступилась, и епископ — приземистый, коренастый, исполненный властности — прошествовал к тому месту, где стояли, съежившись от страха, Кайты и Мифон. Его седовласый коллега, представившийся викарием соседней церкви, словно по волшебству, растворился в толпе. Адам над нашими головами принялся цитировать Священное Писание, и я узнал искаженный парафраз из Книги Откровения:
— Боязливым же и неверным и любодеям и колдунам гореть в озере с огнем и серою…
— Прекратить богохульство!
Грозный рык Боннера заставил толпу боязливо умолкнуть, и даже Адам затих и испуганно моргнул. Снизу вверх на него смотрел епископ. Круглое лицо с двойным подбородком побагровело, в больших темных глазах, глядевших из-под черной шапочки, горела злость.
— Папист! — крикнул кто-то из стоявших вокруг.
Боннер принялся яростно вертеть головой, но в плотной толпе определить кричавшего было невозможно. Тогда епископ обратил свой пылающий взгляд на меня.
— Кто вы такой? Адвокат? Вы его родственник? А вы… — Он перевел взгляд на Мифона, втянувшего голову в плечи. — А-а, я вас знаю, сэр! Вы предводитель мерзкой банды сектантов и еретиков!
Мне приходилось слышать о приступах ярости у Боннера. Они были ужасны. Придя в неистовство, он начинал бушевать и долго не мог остановиться.
— Еретик! — завопил он в лицо Мифону.
Викарий вздрогнул и отступил. Мужество окончательно покинуло его.
— Он ни в чем не виноват, сэр, — храбро вступился за преподобного Дэниел Кайт. — Он пытался уговорить Адама спуститься. Адам наш сын. Он сумасшедший, сэр, совсем сумасшедший, и если он упадет…
— Господь — судья всему сущему! — снова принялся за свое Адам. — Приидет Иисус с мечом в руке!
Боннер повернулся к солдатам.
— Вы! Залезьте на стену и стащите его вниз! Если он свалится — не велика потеря!
Солдаты приблизились к стене, но остановились. Толпа зашумела, головы зевак стали поворачиваться вправо. Там, из окна надстройки над воротами на стену, вылезли три фигуры. Приглядевшись, я узнал в них Гая, Пирса и Барака. Они медленно двинулись по кромке стены по направлению к Адаму. Барак и Пирс развели руки в стороны для поддержания равновесия, но Гай, шедший последним, двигался прямо, чуть поддернув мантию, чтобы не запутаться в ней ногами. Толпа затихла, и даже Боннер умолк.
— Эй, Адам! — окликнул мальчика Гай. — Ты помнишь меня? Помнишь, как мы с тобой разговаривали?
Мальчик посмотрел на него растерянным взглядом, будто не понимая, откуда здесь появился этот человек. Барак и Пирс находились уже совсем рядом с ним. Я видел страх и сомнение на их лицах. Если они попытаются схватить Адама, он может полететь вниз и увлечь за собой всех остальных.
— Зачем ты это делаешь? — спросил Гай.
К моему неописуемому удивлению, Адам ответил ему:
— Я думал, что могу привести людей к Богу и этим докажу, что я спасен.
— Но ведь не каждый спасенный может быть вестником Господа, — сказал Гай, обвел рукой толпу и добавил: — Взгляни на них. Ты недостаточно силен, чтобы обратить это сборище язычников. Тут нечего стыдиться.
Адам заплакал и медленно опустился на колени. На стоявших внизу людей с шуршанием посыпалась древняя известка. Барак и Пирс медленно присели рядом с мальчиком, подняли его на ноги и осторожно повели обратно, по направлению к воротам. Дойдя до надстройки, они помогли ему влезть в окно. Гай забрался туда последним.
Боннер хрустнул пальцами и направился к воротам, охранники двинулись следом, а за ними, чуть поколебавшись, пошли и Дэниел с Минни. Мифон явно не знал, что предпринять. Постояв в нерешительности, он попятился и растворился в толпе. Я смотрел, как он ретируется. Что это — трусость или понимание того, что его присутствие только распалит Боннера?
И тут я напрягся. Я почувствовал, что кто-то наблюдает за мной, и краем глаза на мгновение выхватил из толпы человека с бородой и в коричневом дублете. В ту же секунду он развернулся и нырнул в толпу. Сердце колотилось как безумное. Неужели это опять он и снова следит за мной? Ноги словно вросли в землю. Я понимал: беспокойство за Адама притупило мою бдительность.
— Мастер Шардлейк, пожалуйста, помогите нам! — донесся до моего слуха голос Минни Кайт.
Я обернулся.
Из сторожки ворот на улицу вышел Адам. Гай и Барак поддерживали его под руки, поскольку мальчик вновь пытался броситься на землю. Его глаза были закрыты, губы шевелились в безмолвной молитве. Следом за ними появился привратник, боязливо поглядывая на епископа. Боннер, подбоченясь, преградил путь Адаму.
— Вот это зрелище! — загремел он. — Ты что это удумал, мальчишка?
Адам не обращал на него внимания. Уставившись в землю, он продолжал молиться даже сейчас. Боннер побагровел.
— Лучше отвечай, юный любитель молиться, а не то вмиг окажешься на костре, как Мекинс!
— Я понятия не имею, как он туда забрался, сэр, — принялся оправдываться привратник. — Наверное, через дом пролез. Клянусь вам, сэр, он то ли колдун какой, то ли умеет делаться невидимым.
Боннер фыркнул.
— Раб римской блудницы! — раздался крик из толпы.
Боннер сердито оглянулся.
— Предатель! — послышался новый выкрик.
По толпе пробежал одобрительный ропот, а солдаты крепче сжали свои пики. Атмосфера накалялась.
Дэниел и Минни стояли, беспомощно наблюдая эту сцену. Когда Дэниел переводил взгляд на Боннера, на его лице появлялась смесь страха и отвращения. Минни, однако, шагнула вперед, упала перед Боннером на колени и вцепилась в полу его сутаны.
— Умоляю вас, сэр! — лихорадочно заговорила она. — Мой сын сумасшедший. Он повредился в уме. И Тайный совет отправил его в Бедлам. Он, должно быть, сбежал оттуда. Хотя мозги у него набекрень, он может быть хитрым.
Эта страстная тирада нисколько не тронула Боннера.
— Я слышал об этом решении совета. Архиепископ Кранмер говорил мне. Но то, что устроил ваш сын здесь, свидетельствует о том, что он закоренелый еретик.
Боннер обвел взглядом стоявших вокруг.
— Я скоро устрою вам такую веселую жизнь, что вы сами захотите, чтобы Господь поскорее прибрал вас.
Он снова перевел взгляд на Адама, и на его лице появилось брезгливое выражение.
— А начну я, пожалуй, с этого жалкого существа.
Проговорив все это, церковник снова обвел взглядом толпу. Чего-чего, а храбрости епископу Боннеру было не занимать.
Я набрал в грудь воздуха и выступил вперед.
— Сэр, мальчик ненормальный, — взволнованно проговорил я и махнул рукой Гаю. — Этот человек — врач, он подтвердит мои слова. Я был неудовлетворен условиями содержания мальчика в Бедламе, уходом за ним. В ближайшее время по этому вопросу состоятся слушания в суде прошений.
Я говорил громко, чтобы меня слышала толпа, в которой все это время нарастал ропот недовольства. Боннер с любопытством посмотрел на Гая.
— Так вы и есть тот самый доктор Мал тон, — проговорил он. — Бывший монах. Я слышал о вас.
— Да, милорд, так меня зовут.
— Я также слышал, что вы известная фигура в мире врачевания, — продолжал Боннер. — Зачем вы связались с этими еретиками?
Гай мобилизовал все свои дипломатические способности.
— Тайный совет решил, что он сумасшедший, а не еретик, милорд. Я тоже думаю, что он психически болен, и надеюсь, что его можно вылечить. Наставить на путь истинный, — многозначительно добавил он.
Один из солдат взглянул на волнующуюся толпу, шагнул к Боннеру и прошептал что-то ему на ухо. Тот снова посмотрел на зевак и повернулся ко мне и Гаю.
— Ладно, — сказал он, — но я требую, чтобы меня держали в курсе того, как продвигается лечение.
Епископ уставился на меня.
— Что до вас, адвокат, проследите за тем, чтобы его посадили под замок и как следует за ним присматривали. В следующий раз я не буду таким добреньким.
Он резко кивнул мне, развернулся и пошел прочь. Солдаты потянулись за ним.
— Молодец! — шепнул я Гаю, но тот наградил меня угрюмым взглядом.
— Я думаю, Боннер понял: если он отправит на костер мальчишку, которого врач признал сумасшедшим, на него ополчится весь Лондон. Начнется буча похуже той, какая поднялась после сожжения Мекинса. Но Боннер не забудет того, что произошло сегодня. Адама действительно нужно посадить под три замка и присматривать за ним в оба глаза.
— Мы что же, отправим его обратно в Бедлам? — спросил Барак.
— Да. Идемте. Тут недалеко. Послушаем, что скажет нам смотритель Шоумс, — мрачно добавил я.
Пирс, стоявший где-то сзади во время нашего разговора с Боннером, вышел вперед и взял Адама под руку, Барак — под другую, и мы пошли. Толпа смотрела нам вслед, жалея о том, что веселье так быстро закончилось. Дэниел и Минни следовали за нами. Они даже не попытались поговорить с сыном, поскольку знали, что из этого ничего не выйдет.
Длинное приземистое здание, в котором помещался Бедлам, смотрело на мир своим невзрачным фасадом. На мой стук дверь открыла Эллен. Без чепца, с разметавшимися темными волосами, она смотрела на меня испуганным взглядом, но, увидев Адама, вздохнула с облегчением.
— Слава Всевышнему, он с вами! Где же он был?
— Молился за жителей города с Лондонской стены.
Из гостиной высунулись головы нескольких любопытных, включая женщину, которая демонстрировала свои прелести во время моего последнего визита сюда.
— Господи Иисусе! — Эллен в изнеможении прислонилась к стене. — Я так и знала, что Адам устроит еще какое-нибудь представление.
— Где Шоумс?
— Его нет, сэр. Я тут одна с пациентами. Один помощник смотрителя болен, второй уехал к родне в Кент. Мастер Шоумс сказал, что ему нужно отлучиться, и забрал с собой нашего третьего смотрителя, Лимана. Мне нужно было присматривать за тремя десятками больных. Я думала, что Адам никуда не может деться, я думала, что он прикован цепью. Он, наверное, выбрался через окно. Я пришла к нему, а его нет…
— Давайте заглянем в его палату.
Барак и Пирс поволокли Адама, который по-прежнему висел на их руках мертвым грузом, к открытой двери его палаты. Минни, Дэниел и Гай пошли за ними. Я повернулся к Эллен.
— Итак, Шоумс оставил вас одну?
— Да, сэр. — Поколебавшись, она торопливо добавила: — Я думаю, он поступил так специально. По-моему, он нарочно оставил Адама не прикованным, чтобы тот сбежал. Ключи от цепей есть только у Шоумса.
— Когда вы обнаружили, что Адама нет?
— Час назад.
— Но разве вы не подняли тревогу?
Я наморщил лоб, размышляя. Почему Эллен, такой добросовестный человек, ничего не предприняла в чрезвычайной ситуации?
Женщина покраснела и потупилась.
— Мне нельзя выходить, сэр.
Жестом, полным отчаяния, она сплела руки.
— Я не знала, что делать. Другие пациенты были напуганы. Шоумс, как мне кажется, хотел, чтобы Адама поймали и расправились с ним как с еретиком. Смотритель мечтает избавиться от него. А меня обвинили бы в том, что я недосмотрела за пациентом. О, он жестокий, злой человек…
— Но почему, Эллен? Когда вы сказали мне, что никогда не сможете покинуть Бедлам, мне и в голову не пришло, что вы не можете даже выйти из здания. Почему?
— Не спрашивайте меня об этом, сэр.
Она посмотрела на меня таким жалким, умоляющим взглядом, что я начал думать: а может, эта женщина и вправду сделала что-то ужасное и по приговору суда должна всю оставшуюся жизнь провести в этих стенах? Но в таком случае почему ей позволяют выполнять обязанности смотрителя?
Распахнулась дверь, и вошли Шоумс и второй смотритель. На губах Шоумса зазмеилась гаденькая улыбка.
— Добрый день, мастер адвокат. Как поживает ваш подопечный?
— Жив-здоров и находится в своей палате, — мрачно ответил я. — А с ним его родители и его врач.
— О… — Лицо Шоумса вытянулось.
— Он сумел сбежать, как вы и планировали, но мы доставили его обратно в целости и сохранности.
Я подошел вплотную к главному смотрителю.
— Ну вот что, сэр, слушайте меня очень внимательно. Ваш жестокий план позволить Адаму бежать, а потом обвинить в случившемся эту бедную женщину разоблачен. Если что-нибудь подобное случится в будущем, я расскажу обо всем архиепископу Кранмеру.
Глаза Шоумса округлились.
— Да-да, я работаю на него. Вы понимаете, что это значит?
Шоумс посмотрел на меня диким взглядом.
— Я не знаю, как ему удалось выбраться, — пробормотал он.
Второй смотритель попятился, и его словно корова языком слизнула.
— Вы зверь, зверь!
Это был голос Минни. Она и Дэниел появились на пороге палаты Адама. Позади них я увидел угрюмого Барака, но Пирс, стоявший рядом с ним, лучезарно улыбался. Казалось, он наслаждался происходящим.
— Так что намотайте себе на ус, господин смотритель: больше — никаких фокусов! И не вздумайте взваливать вину на нее.
Я бросил быстрый взгляд на Эллен.
— Не знаю, чем вы удерживаете здесь эту женщину и почему она не может отсюда выходить, но превратить ее в козла отпущения я вам не позволю.
Шоумс гортанно хохотнул.
— Я ее удерживаю? Это она вам сказала?
— Она мне ничего не говорила.
— Готов побиться об заклад, что не говорила.
Он снова засмеялся, бросил на Эллен взгляд, полный злого веселья, и повернулся к пациентам, выглядывавшим из двери гостиной.
— Эй вы, там! Убирайтесь! Хватит зрелищ на сегодня!
Больные испуганно попрятались, а Эллен прошмыгнула мимо меня и взлетела по ступенькам на второй этаж.
С тяжелым вздохом я повернулся к Дэниелу и Минни, стоявшим у двери в палату Адама.
— Доктор попросил нас выйти, пока он пытается поговорить с Адамом, — объяснил Дэниел. — Как вы думаете, нам больше не на что надеяться? Особенно теперь, когда на него ополчился сам Боннер?
Казалось, что от горя этот крупный человек съежился.
— Да простит меня Господь, но там, у стены, мне почти хотелось, чтобы Адам упал и разбился, чтобы на этом закончились все его мучения.
— Нет, Дэниел, нет! — вспыхнула Минни. — Это же наш сын!
— Даже преподобный Мифон покинул нас.
— Я не покину, — пообещал я.
Каменотес кивнул, но его могучие плечи по-прежнему оставались поникшими. Вновь появился Шоумс, позвякивая большой связкой ключей.
— Его лучше снова приковать цепями, — кислым тоном проговорил он.
— Это необходимо, сэр? — обратилась ко мне Минни.
— Боюсь, что да, если мы не хотим, чтобы он снова сбежал.
Шоумс вошел в палату. Послышалось металлическое звяканье, а потом в коридор вышли смотритель, Барак и Пирс.
— Мы покидаем вас, — сказал Барак. — Да и вам нужно домой, у вас — рука…
— Да. Мы поищем этих… этих людей завтра.
Я тщательно подбирал слова, ощущая на себе пристальный взгляд Пирса. Мне вдруг подумалось, что этот парень похож на птицу, хищную любопытную птицу в обманчиво-ярком оперении.
Они вышли, причем Барак шел быстро и не оглядываясь, словно избегая компании подмастерья.
В больничной палате Гай стоял на коленях лицом к лицу с Адамом, который вновь забился в угол. Каким-то чудесным образом ему опять удалось наладить контакт с мальчиком, и он говорил с ним ласковым шепотом:
— Неужели ты и впрямь думаешь, что, если тебе удастся обратить других людей, твоя душа будет спасена?
— Да, — тоже шепотом ответил мальчик. — Но я ошибался. Как я могу спасти их, если сам не спасен?
— То, что ты не спасен, тебе сказал темный ангел. Когда это случилось?
— Это было во сне. После того, как я согрешил.
— Как ты согрешил?
— Нет! — Адам крепко зажмурился. — Нет! Я грешил по-всякому! Нет!
— Успокойся, все хорошо.
Гай положил руку ему на плечо.
— Ты устал, Адам. Ты сегодня и бегал, и по стенам лазал…
— Усталость — ничто, — пробормотал Адам. — Я должен молиться.
— Но усталость мешает сосредоточиться. А разве можно, не сосредоточившись, молиться или говорить с Богом? Иногда, чтобы услышать его, требуется много сил. А если бы ты упал со стены? Ты бы уже никогда не смог молиться.
— Мне было страшно. Я чувствовал, что могу упасть. А до земли было так далеко…
Впервые я услышал от Адама три связные фразы, касавшиеся реального мира. У него даже прояснилось лицо, и он стал похож на обычного, пусть и испуганного, мальчика.
— Мне тоже было страшно, когда я забрался наверх, — сказал Гай. — Сделаешь шаг по стене, и тут же голова начинает кружиться.
К моему изумлению, на губах мальчика появилась слабая улыбка.
— Ага, точно.
Он снова нахмурился, будто о чем-то вспомнил.
— Я должен молиться, — сказал он.
— Нет, сейчас не надо. Ты слишком устал. Поспишь, покушаешь, а там, глядишь, и молитвы лучше пойдут. К Богу нельзя обращаться уставшим и слабым.
Гай подался вперед, сверля Адама своими карими глазами.
— Для того чтобы спасти душу, еще есть время. А сейчас — спи… Спи… Твои глаза закрываются.
Веки мальчика опустились.
— Глаза закрываются. Спи. Спи.
Гай обхватил мальчика за плечи и осторожно уложил на пол. Адам не сопротивлялся. Он уже спал. Гай встал, его суставы хрустнули. Адам не пошевелился.
— Это было потрясающе, — восхищенно проговорил я.
— Это было просто, — откликнулся Гай.
Он выглядел уставшим до изнеможения. Словно угадав мои мысли, он посмотрел на меня и сказал:
— Ты тоже выглядишь до смерти уставшим, Мэтью. И бледным. Как твоя рука?
— Ноет. Мне нужно к Дэниелу и Минни…
Гай положил руку мне на плечо.
— Я беспокоюсь за тебя, Мэтью. Все это скверно сказывается на тебе. Я имею в виду… то, другое дело.
— Он был там, Гай. Сегодня, в толпе. Убийца. Я видел его всего лишь мгновение, да и то краем глаза, но это был он. Я знаю. Он насмехается надо мной, а я слишком слаб для всего этого.
Мне хотелось взорваться от злости.
— Нет, ты его достанешь. Уж я-то тебя знаю.
В голосе Гая слышались успокаивающие нотки, и одновременно с этим он был каким-то безжизненным. Мой друг выглядел печальным.
— Завтра во второй половине дня хоронят Роджера. Дороти сообщила мне об этом в записке.
— Тебе следует пойти домой, Мэтью. Твоей руке нужен отдых.
— Сам знаю. И все же я боюсь, что скоро он может нанести новый удар.
Я помолчал.
— Это действительно плохо действует на меня, в отличие от Харснета, который уверен в том, что мы имеем дело с одержимым, и от Барака, который никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным и до смерти боится узнать истину. Именно ужас всего происходящего пронизывает меня до костей. А ведь до того, как погиб Роджер, я был совершенно доволен. Доволен всем, впервые за много лет. А теперь…
Я растерянно покрутил головой.
— Мне кажется, ты прав относительно того, что он собой представляет, Гай. Наверное, это действительно какая-то странная и ужасная разновидность безумия.
Я посмотрел на Гая.
— Ты, должно быть, перенес когда-то страшные страдания, если взялся за изучение столь странных и ужасных недугов.
— Это так. Я уже говорил тебе. И все же я не жалею о своих исследованиях, наблюдениях и попытках понять скрытые механизмы этих заболеваний. Книги по медицине, если изучать врачевание только с их помощью, могут завести в тупик. Как и Библия, окажись она не в тех руках.
— По-твоему, ты разобрался в том, что движет убийцей?
Гай отрицательно покачал головой.
— Нет. Тут все слишком темно, слишком запутанно. Адама я надеюсь со временем понять, но этого человека — нет.
И вновь я уловил на его худом лице отражение какой-то душевной боли.
— Ты и сейчас страдаешь.
— Мы все страдаем, Мэтью. С Божьей помощью каждый из нас должен найти свои путь.
Он выдавил из себя улыбку.
— Юный Пирс сегодня проявил себя настоящим молодцом, тебе не кажется? Сам вызвался лезть на стену с Бараком. Вот видишь, ты был о нем неверного мнения.
— Я видел, как он улыбался, когда Минни Кайт набросилась на Шоумса. Он не тот человек, в которого тебе стоит вкладывать душу.
— Со временем он научится состраданию.
Я не стал спорить, хотя и сомневался в правоте друга. Но при этом я думал, что в мире, где осталось так мало надежды, нельзя осуждать человека за то, что ему хочется верить в хорошее.
